Сердце труса - самое верное

— Вы обязаны меня впустить! Питер захрипел и перевалился набок, дрыгая лапками. Съеденная вчера в одну морду банка тушёнки жесточайшим образом мстила, и живот казался огромным, как земной шар. Продрав глаза, Петтигрю подёргался и кое-как перевернулся на пузо. На секунду он подумал, что из-за раздувшегося от еды живота его лапки просто не достанут до одеяла — вот насколько круглым крысом Питер себя чувствовал. Ничего кроме отрыжки и икания от поворота не последовало, что было очень хорошо. Он зевнул. Герта стояла у окна, прижавшись к стеклу лицом и расплющив из-за этого нос. Выглядела она взбудораженной и нервной, словно вершилось что-то по крайней мере судьбоносное. — Убирайся вон с моего участка! Это частная собственность! — Если вы меня не впустите сейчас же, я вызову полицию и органы опеки! Посмотрим тогда, что вы будете говорить! Проморгавшись, Питер встал столбиком на кровати и вытянулся, пытаясь высмотреть что-то за фигурой Поттер. Безуспешно, естественно. Так что он быстро подобрался и прыгнул — сначала на стул, а потом и на подоконник, протискиваясь между обнимающейся с окном Гертой и собственно стеклом. — Или хотите другого? — услышал Питер приглушённый, но знакомый высокий голосок надоеды-Грейнджер. — Давайте я покричу про извращенца, меня мама учила! На дорожке, ведущей к дому, стояла Гермиона — в жёлтом платье с пышной юбкой чуть выше колен, в джинсовой курточке и ярких жёлтых босоножках на белые носки с оборками. Питер девочку, признаться, сначала даже не узнал: в школе-то Грейнджер была всё в форме, да в форме. А сейчас даже пышные волосы оказались убраны; приглядевшись, Петтигрю увидел кучу ярких жёлтых заколочек в виде уток на буйных волосах. Гермиона «на выгуле» совсем не была похожа на заучку-Грейнджер. Просто девочка из богатой семьи, наверняка ещё и избалованная; ни следа от зазнайки, плохо следящей за всем вокруг, кроме собственного обучения. И вот этот воинственный жёлтый утёнок стоял перед огромным мужиком, — Дурсль выбежал из коттеджа в халате и домашних шортах, — широко расставив ноги и уперев руки в бока. — Она такая смелая! — восхищённо прошептала Герта, смотря на свою подругу. «Или глупая, — добавил Питер про себя. — Ясно теперь, почему она на Гриффиндоре». — Ч-что?! — опешил от такого предложения Дурсль. — Да кто тебе поверит, пигалица! Гермиона победно усмехнулась и скрестила руки на груди. Нос девчонка задрала от ощущения собственного превосходства: — Это и не важно! Вы в трусах, я в платье. Я маленькая, вы большой! А там уже никто разбираться не будет. То ли он украл, то ли у него украли… — Это шорты! И я в халате! — Или вы пускаете меня к Герте, или я начинаю кричать! Раз! Два! Три-и-и!.. — Ладно! Ладно! Проходи, дьяволово отродье! Питер увидел, что шея у Дурсля красно-бордовая от злости; Гермиона от нервов, напротив, была бледнее обычного. Значит, понимала всё-таки, что… Из-под рукава джинсовой куртки Питер увидел кончик волшебной палочки. Хм… получается, Грейнджер, при всей её глупой храбрости, всё-таки дурочкой не была — подстраховалась, если вдруг Дурсль будет себя странно вести или начнёт слишком агрессировать. — Вообще-то, я католичка, — выдала девочка в жёлтом. — Идите вперёд, я перед вами не пойду. Парочка зашла в дом. Питер переглянулся с Гертой, после чего Поттер рванула к комоду с одеждой — нужно было найти что-то с длинным рукавом, чтобы в нём мог спрятаться крыс. На всякий случай… Дождавшись, пока Поттер переоденется, Питер залез в широкий рукав, но сидеть в нём оказалось неудобно. Пришлось перебираться, — вернее, Герта его переложила, — на пояс к девочке. Большая рубашка на талии была перетянута ремнём, так что Питер точно не упал бы на пол даже при резком движении. Главное, чтобы во время приветственных объятий не зашибли ненароком. Дверь в комнату Герты закрывалась на замок, так что самостоятельно девочка выйти не могла. Если она хотела в туалет, то принималась стучать или скрести, как кошка; за это ругали, кстати. Обычно тётка Герты водила её в уборную по времени, что Питер считал возмутительным и неправильным. Эх, знали бы соседи Дурслей, какие они на самом деле и как относятся к ребёнку… Совсем уж злиться на семейство и считать их аморальными уродами у Питера всё же не получалось: с Гертой они обходились, как с готовым в любой момент рвануть боезарядом. Видимо, было что-то в их общем прошлом, потому что просто так такое отношение никогда не появлялось. Даже когда девочку вели «под конвоем» в ванную или просто в туалет, Питер чувствовал горчинку страха от Петуньи. Дурсль-муж этим делом, понятно, не занимался. Как и Дурсль-ребёнок, Дадли. — Вы что, держите её под замком?! — послышался голос Гермионы из-за двери. — Возмутительно! Просто отвратительно! — Поговори мне, — огрызнулась Петунья. — Небось твои родители и не знают, где ты! — Ага, конечно. Я похожа на недалёкую, что ли? Мои родители знают всё, и, если я не вернусь к ужину, вам не поздоровится. У меня мать училась с мэром Лондона на юрфаке, так что он, если будет надо, всю страну поднимет на мои поиски. Да открывайте уже эту проклятую дверь! Петунья, услышав про друга-мэра, крякнула и замолчала. Питер давно, ещё в начале лета, понял, что у женщины странный пиетет перед должностями и авторитетами. Но им же лучше, честное слово: наверное, не скажи Гермиона про мэра, Петунья бы начала давить на девочку своим возрастом или материнством. Был такой грешок за женщиной, да… — Боже мой, Герта! — воскликнула Гермиона, когда дверь открылась. — Да ты отвратительно выглядишь! — П-ивет, Миона, — опасливо улыбнулась Поттер, покосившись на тётку. — Всё но-мально… От раздражения Грейнджер топнула ногой. — Ничего нормального! — сквозь зубы сказала она, сжав кулаки. — Собирай вещи, остаток лета ты проведёшь у меня дома. — Я… — Девочка, ты не можешь это решать! — очнулась Петунья. — Это совершенно немыслимо! — Немыслимо… да, спасибо, что напомнили. Гермиона вытащила из кармана бабочку — ту самую, которыми пользовался Рольф, чтобы передать сообщение своему деду, или из той же стайки. Питер выпучил глаза, да и Герта недалеко от него ушла: оба они не ожидали увидеть волшебное насекомое в платье Грейнджер. Петунья, завидев бабочку, сделала шаг назад. Питер понимал её страх: Джеймс и Бродяга были теми ещё ублюдками, когда дело касалось простецов, а Лили впоследствии недалеко от них ушла; даром, что магглорождённая. На свадьбе Петуньи и Дурсля-мужа парочка идиотов знатно порезвилась, так с чего бы женщине хорошо относиться к волшебству? — Рольф, я её нашла, — быстро надиктовывала Грейнджер бабочке. — Графство Суррей, посёлок Литтл-Уингинг. Прайвет Драйв, четвёртый дом. Тут отличные розы, не ошибёшься. Услышав комплимент своим розам, Петунья на секунду приободрилась; тем не менее, она быстро вернула свою настороженность, когда поняла, что Гермиона кого-то фактически пригласила. В чужой дом! «Гриффиндор — это не только смелость с глупостью, но ещё и наглость, — философски размышлял Питер, любопытно выглядывая в дырочку между пуговицами на рубашке Герты. — И наглости в настоящем гриффиндорце не меньше семидесяти процентов, как в хорошем алкоголе...» — В общем говоря, Герта до начала школы поживёт у меня. Или у нашего общего друга-волшебника. Который сейчас, вместе со своей волшебной палочкой и волшебным отцом, у которого очень волшебный чемодан и много волшебных связей, прибудет сюда. — Ч-чтобы творить волшебство? — растерялась Петунья. Гермиона посмотрела на неё с долей брезгливости. Видеть такой взгляд у мелкой, в общем-то, девчонки, — пигалицы, правильно Дурсль сказал, — было попросту смешно. — Наверное, ему придётся, — с притворной жалостью сказала Грейнджер, кося глазом на Герту. — Если вы не отпустите мою подругу со мной… Питер вздохнул. Ну вот почему рядом с Грейнджер всё время творилась какая-то дичь?! Неуёмное любопытство и наглость этой девчонки просто не давали Питеру и Герте спокойно жить в этом мире, честное слово!