Русалка для слуги Кощея

Крикливые птицы, зайцы, грызуны и плутоватые любопытные песцы оказались не единственными обитателями острова. Вдающийся далеко в море архипелаг здесь рассыпался шхерами, которые одну от другой отделяли проливы, вполне преодолимые не только на лодке, но и вплавь. Конечно, это облегчало их с Велимором путь и помогало в поиске пропитания. Но зато увеличивало риск встречи с незваными гостями. А для лишенной магии русалки опасность, как выяснилось, сейчас представляли не только слуги Кощея. Перед тем, как продолжить путь, Даждьроса решила набрать еще ягод в дорогу. Уж очень ей пришлись по вкусу кислая наливная брусника и золотая, похожая на цветочный бутон, морошка. Она и раньше любила ягоды, по возможности предпочитая растительную пищу. По поводу жалостливой русалки Велимор подметил верно. Плотью животных она подкрепляла силы лишь в холодную и темную пору, когда уставала, или, как сейчас, во время пути, не имея другой пищи. Как выяснилось, русалка оказалась не единственной любительницей ягод на этом острове. В поисках корма пролив преодолел матерый бурый медведь. Косолапые водились в этой части побережья, в то время как белые держались поближе к стране вечных льдов, где располагались лежбища тюленей. Сначала Даждьроса нежданного пришельца не заметила. Обычно о приближении диких животных она узнавала по изменившемуся току ее русалочьей магии. Но сейчас сияющий покров незримых водяных линий не простирался дальше расстояния вытянутой руки. А увлеченная сбором ягод Даждьроса об этом забыла. Когда же она ощутила присутствие и почуяла запах мокрой шерсти, медведь не просто находился в поле видимости, но стоял на расстоянии сотни шагов, с интересом и жадно принюхиваясь. Сначала Даждьроса не испугалась. Она же привыкла, что лесные звери, даже такие крупные и опасные, видя в ней повелительницу росы, чтут и уважают ее, как к любую могучую стихию. Но сейчас ее магии едва хватало, чтобы удержать в туеске брусничный взвар и высечь огонь, поэтому косолапый видел в ней обычную женщину, теплокровную, с нежной, вкусной плотью, возбуждающую аппетит не хуже оленя и почти такую же беззащитную. А в том, что зверь знал вкус человечины, сомневаться не приходилось. Более того, остатками своего чутья Даждьроса поняла, что лесного властелина коснулась скверна Нави, проникавшая в Средний мир из тайных лазов и наползающая с Ледяных островов. Ее разносили злокозненные сестры-трясовицы и не менее безобразные духи различных звериных немочей, самой страшной из которых оставалась водобоязнь. Глянув в близко посаженные, налитые кровью глаза поднявшегося на задние лапы медведя, увидев унизанную могучими клыками разверстую пасть, из которой хлопьями падала ядовитая слюна, Даждьроса испытала ужас. Она поняла, что ей нечего лютому хищнику противопоставить, и на какое-то время замерла, как это случалось со смертными, которые втайне всегда надеются, что, если затаиться, то лихо пройдет стороной и как-то само рассеется. Но медведь существовал в Среднем мире и, даже терзаемый жестокой хворью, добровольно под своды Мирового древа уходить не собирался. Он не знал другой жизни и не имел свободной воли, чтобы ее прервать или хотя бы задуматься о ее тяжести или несправедливости. К тому же звериным разумом, призывавшим соблюдать осторожность и держаться подальше от людей, сейчас завладела болезнь. Поэтому Даждьросе оставалось только одно: попытаться спастись бегством. Хотя она точно знала, что четыре медвежьих лапы перенесут могучее тело через разделявший их участок острова куда быстрее, нежели ее две ноги. И все же она побежала что было мочи, растеряв ягоды и разодрав залатанный только накануне подол. Петляя меж кочек и камней, боясь оступиться, чувствуя, как сокращается расстояние, она оглашала окрестности отчаянным криком, заглушаемым медвежьим ревом и воплями беспокойных чаек. Кого она звала? Уж точно не владыку Ньорда, не батюшку Велеса и не отца Водяного. Она обращалась к единственному, кто сейчас мог ее защитить: к бесчестному изменнику, который сначала ее пленил, а теперь пытался спасти. И Велибор, конечно, ее услышал, а еще раньше, видимо, учуял медведя и узнал его громогласный рык. Когда Даждьроса уже совсем выбилась из сил, готовая упасть и принять любую судьбу, он бросился наперерез и встал между ней и медведем. — Глупая русалка! Ну откуда ты неприятности на свою голову находишь? — ворчал Велимор, оценивая ситуацию и примериваясь для броска. — Осторожно, он бешеный! — едва имея силы говорить, предупредила Даждьроса. — Сам вижу, — проворчал Велимор, приближаясь к снова поднявшемуся на задние лапы косолапому на расстояние удара. — Поэтому придется его бросить здесь, а еще лучше сжечь, чтобы песцы и лисы заразу на все побережье не разнесли. Поскольку Велимор рогатины не имел, Даждьроса думала, что он использует ледяное копье, но он обошелся бородатым топором на длинной рукояти, с одного удара снеся косолапому полголовы. В Змейгороде во время широких гуляний на Велесовой неделе ящеры показывали сородичам удаль молодецкую, развлекаясь медвежьей потехой. Даждьроса тогда видела, как Велибор однажды голыми руками едва не переломил косолапому хребет. Нынче он, видимо, не стал рисковать. Хотя к ящерам скверна приставала не так, как к людям, пропитанные заразой медвежьи когти и зубы могли доставить немало неприятностей. — Ну будет, будет, — успокаивал Велимор Даждьросу, когда та в порыве благодарности пала к нему на грудь. — Испугалась, дуреха? Вон оно как бывает без магии! К этому времени ящер убедился, что косолапому уже не подняться, и вытер о мох запачканные его кровью руки и лезвие топора. — Ты жизнь мне спас! — всхлипнула Даждьроса, обвивая руками его шею. Велимор отстранился, хотя по его телу пробежала дрожь. — Ты думаешь, если бы я вез тебя к моему господину, я бы поступил иначе? — проговорил он угрюмо, приводя в порядок одежду. Они завалили медвежью тушу камнями, чтобы не уничтожать и без того скудную растительность, погрузили пожитки в лодку и отчалили от берега. Глядя, как исчезает в тумане казавшийся таким гостеприимным остров, Даждьроса думала, почему Велимор не воспользовался ледяным копьем.