Русалка для слуги Кощея

Длинный корабль, на котором пришли разбойники Кривозуба, может быть, и выглядел потрепанным, но правила слушался и на волне держался. Другое дело, что Велимор наотрез отказался его забирать. — Кого я на весла посажу? — объяснил он старейшине ищущих. — Разве ты своих сыновей со мной отпустишь? Низкорослые, но крепкие молодцы, которые во вчерашней битве завладели настоящими булатными мечами, глянули на отца с надеждой, но тот только головой покачал: каждому своя судьба выкована. Да и то сказать: что, кроме неприятностей, мог принести неопытным бойцам мятежный ящер, отрекшийся не только от своего племени, но и от нынешнего грозного вождя? Озабоченно оглядев еще раз корабль и не найдя на нем шлюпки, Велимор вернулся к своему челну, который, к счастью, во время побоища уцелел, как и все нехитрые пожитки ящера и русалки. — Дойдем до устья Дивны, поднимемся по ней до Гардара, там места пустынные, той дорогой в эту пору года мало кто хаживает. Купцы в основном на торжище да по погостам сидят: за бесценок меха да моржовый зуб скупают. Ищущие сухой путь на своих оленях предпочитают, — объяснял Велимор, огибая мыс, с которого им все еще махали благодарные оленеводы. Только бы эта благодарность не вышла им боком. Ящер, кажется, это понимал, потому и сторонился, принимая поклонение как должное. Когда они входили в широкое, точно морской пролив, устье полноводной реки, Даждьроса испытала понятный трепет. «Русалка-сестрица, прости, что потревожили твой покой!» Одну из старших дочерей батюшки Водяного рожденная уже в Змейгороде после переселения в Средний мир Даждьроса помнила лишь по рассказам. Говорят, красой она затмевала не только смертных дев и соплеменниц, но даже горделивых обитательниц светлого Ирия. И по праву носила имя Дивна. И жениха ей батюшка подыскал что надо: лучшего из рода ящеров кузнеца и воина, правнука древней Щуки Кощея. Что же случилось потом? То ли приворожила молодца ирийская дева Жар-птица, то ли сам он обо всем забыл, плененный ее красотой, но нарушил Кощей брачную клятву, а покинутая Дивна изошла слезами, разлилась рекой. Уходя, сказывают, жениха своего проклинала, напророчив ему, что не обретет он счастья ни в одном из семи миров. Так оно и вышло. Поселившись в Среднем мире с молодой женой, захотел Кощей по праву своего рода властвовать над людьми. А пуще того смерти испугался. Даждьроса сама не могла прийти в себя, вспоминая столкновение с морскими разбойниками. Сколько ищущих в той схватке полегло. Да и лиходеям тоже давал зачем-то жизнь батюшка Род. А каких жертв стоила оборона Змейгорода! Конечно, ящеры, как и другие потомки бессмертных, не ведали тягот старения, да и людские немочи от них бежали, но ярости разящего булата и гневу стихий противостоять не могли, уходя, подобно смертным, в Славь, иначе именуемую Чертогами Предков. Не захотел Кощей такой участи, сокрыл смерть на кончике иглы, душу свою расколол множеством злодейств, беспощадной магии Нави. Неужто и Велимору нет назад пути? Неужто нельзя ему избавиться от пагубной силы ледяного копья? Да и как от нее отречься, когда он добровольно ее принял. Из страха за сестру своей кровью скрепил договор. И что с этим теперь делать? — Он, похоже, выманил Дождираду, когда на ее глазах начал рубить мне крылья, — словно угадав мысли Даждьросы, проговорил ящер, уверенными гребками ведя челн по большой воде, благо в низовьях возле моря полноводная Дивна текла ровно и неспешно, неся свои горькие слезы к Морю-Окияну. — Я тогда почти беспамятный от боли был, — добавил Велимор. — Даже не понял, что происходит и почему надо мной льет слезы сестра. А потом Кощей поклялся иглой, на конце которой смерть свою спрятал, что не тронет ее, если я магию Ледяного копья приму, на его стороне сражаться стану. — К тому времени, думаю, он уже ее в ледяную статую обратил, — чувствуя, что и ее нутро сковывает лед, проговорила Даждьроса. «Сестрица Дивна, не выдай супостату, донеси до Змейгорода!» Дивна молчала, никак не отзываясь сестре. Но не потому, что осуждала ее за сочувствие к отступнику. Просто, забыв себя в страданиях, хоть и отучилась откликаться на боль других, но принимала ее в себя, неся к великому Океану, где нет ни прошлого, ни будущего, где лишь на таинственном острове Буяне колышется крона великого Мирового древа. Или же это просто шумит лес? По мере движения на Полудень берега преображались. Деревья распрямлялись прямо на глазах. Искореженные карлики стлаников постепенно сменялись подступавшим к берегам густым хвойным лесом. Верески и мхи уступали место кустарникам и луговым травам. Любуясь переливающимися в солнечных лучах капельками росы на мохнатых лапах вековых елей, Даждьроса чувствовала, как вместе с лесом крепнет и ее магия. Сестрица ли Дивна делилась, или милый сердцу русалки лес помогал, задерживая в кронах влагу, расчесывая вершинами, точно частой драчкой, косматую облачную кудель. Как же она давно не поднималась с сестрицами-русалками в поднебесье, как долго не водила с ними хороводы! Руки временами сами вздымались к облакам. Даждьроса одергивала себя. Пользоваться магией она пока опасалась. Если морской разбойник Кривозуб ничего не напутал, явно с чьих-то слов упрекая Велимора, что тот пленницу упустил, она на какое-то время стала невидимой для Кощея. И только ли из-за безлюдья отступник выбрал именно речной путь? Велимор больше молчал, погруженный в свои невеселые думы. Он и в бытность свою Велибором слыл в Змейгороде молчуном и почти угрюмцем. Да и непрерывная гребля не способствовала разговорам. Чем выше они поднимались, тем больше крепла сила реки, быстрее становилось течение, закручиваясь водоворотами на излучинах и ухвостьях островов. Словно с приближением человеческого жилья сестрица река, чувствуя кипение людских страстей, и сама показывала нрав буйный и капризный. Лес уступил пажитям, селам и погостам. А там за крутым поворотом уже маячили вознесенные на высокий берег деревянные прясла и сторожевые башни Гардара.