Русалка для слуги Кощея

С первыми лучами солнца русалка и ящер, еще раз окурив можжевельником лодку и уничтожив все следы своего пребывания на берегу, продолжили путь вверх по Дивне. Стремясь поскорее уйти от Свияри, Велимор греб с таким остервенением, что весла гнулись. Он и в прежние годы на спор обгонял двоих или даже четверых гребцов. Даждьроса даже заикнуться о помощи или смене боялась. Куда уж ей, пигалице-русалке, до одного из лучших витязей народа ящеров?! А использовать магию он ей запретил. — А как же след от ледяного копья? — напомнила Даждьроса, выравнивая руль и уводя их челн со стремнины. — Я создал зеркало, — тяжело переводя дух, пояснил Велимор. — Надолго моей уловки, боюсь, не хватит, но пару дней, надеюсь, выиграем. Даждьроса прикинула, что за такой срок, даже если ее спутник не станет себя загонять, они сумеют достигнуть если не владений ящеров, то приграничных угодий, находящихся под защитой оберегающих рун. Другое дело, что Кощеевых слуг вряд ли остановят древние обереги. Разве только магию смерти ослабят. На это, видимо, Велимор и рассчитывал. — Если что, я лебедкой могу обернуться прямо сейчас, — проговорила она, стараясь, чтобы голос не звучал совсем уж жалобно. Она, кажется, только нынче осознала, что ее бывший тюремщик не рассчитывает остаться в живых. — Когда нужда придет, обернешься, — грустно улыбнулся Велимор. — Под защитой родных рун волшбой заниматься проще. Во взгляде зеленых глаз сквозила такая смертельная тоска, что сердце Даждьросы затрепетало в груди пойманной в силки птицей. Она ведь даже не поблагодарила его за то, что он для нее сделал. Если не принимать в расчет сами обстоятельства их встречи и все, что было до кораблекрушения, кто еще из собратьев-ящеров, не убоявшись Кощея и его мерзких слуг, встал на ее защиту? Да и только ли о защите шла речь? Истину молвила старая шаманка. По лицу прочла, по повадке. Люб ей Велимор, все эти годы был люб. И что же мешало ей в какой-нибудь из предыдущих дней их путешествия, выбрав удобный момент, обвить руками могучую шею, поцеловать, приласкать, приголубить? Попросить, как он сам говорил на залитом приливом каменном островке. Неужто он стал бы противиться, неужто отринул бы ее? Что ей мешало сделать первый шаг до того, как он отведет взгляд, спрятавшись под броней своей обычной угрюмости, под ледяным панцирем изгнанника и изгоя? Глядишь, сейчас под сердцем носила бы дочь. Но Даждьроса опять чего-то медлила, следила за правилом и колола пальцы иглой, обметывая половинки нового платья. Не являться же на землю соплеменников в исподнем! Да и застежки с малахитом так и просились к ней на плечи прикосновением мускулистых заботливых рук. Единственным подарком от Велимора. Кроме жизни. Ближе к полудню ветер сменился на благоприятный, и Велимор с явным облегчением поставил парус. Даждьроса достала короб с припасами. После бегства из Гардара они практически ничего не ели, хотя держать пост как путникам им вроде бы и не полагалось. Разложив на простенькой, украшенной по краям вышивкой домотканой скатерке вяленую оленину, туесок с медом и моченой морошкой, достав сухари и квас, Даждьроса развязала узелок с еще не успевшими зачерстветь пряниками, навевавшими воспоминания о таком близком и далеком доме. Дорогу до Гардара оба знали с детства. С тех самых пор, когда достаточно подросли, чтобы вместе со взрослыми ездить на ярмарки. Те поездки любили не только за возможность мир за пределами родного Змейгорода посмотреть и себя показать, полюбоваться на красный товар из далеких земель. Их отзвуки разносились по городу песнями, сложенными у костра, разудалыми байками, пересудами об удачных сделках, разговорами о подарках и гостинцах, которые привезли близким, и, конечно, ароматом пряников, испеченных по особому рецепту. Велимор, уже отдавший должное оленине и ягодам с медом и квасом, не стал отказываться от лакомства, смакуя его во рту, аккуратно собирая с бороды крошки и улыбаясь каким-то своим не менее теплым воспоминаниям. Он и сам как-то потеплел, уже не пряча изувеченную спину, не выпуская когти и клыки от малейшего неосторожного слова. Да и купленный в Гардаре кафтан, который он накинул прямо на голое тело, когда убедился, что ветер еще нескоро переменится, придавал ему сходство с каким-нибудь богатым торговым гостем из тех, которые хотя и не отдадут без боя свою жизнь и товар, но сами на рожон за чужим добром не полезут. Даже шрам почти разгладился. Какое-то время Велимор наблюдал за работой Даждьросы, которая, быстро поев и прибравшись, продолжила шитье, стремясь закончить до сумерек. Потом попросил ее примерить и потянулся за застежками, еще раз придирчиво разглядывая людскую работу. По мнению Даждьросы, смертные в последние десятилетия научились делать почти так же тонко, как ящеры, но мастер уж точно нашел бы изъяны. Вот только не об изъянах сейчас думал ящер, умелой рукой скрепляя хитрыми заколками две половинки платья и словно невзначай, желая отвести растрепавшиеся от ветра волосы, проводя заскорузлыми пальцами по шее русалки. А в зеленых малахитовых глазах плескалась невыразимая нежность. Даждьроса подалась вперед, чувствуя, как ее отвердевшие под рубахой соски касаются его обнаженной груди, в которой, забыв о тлетворной магии ледяного копья, учащенно билось живое сердце. Ее губы раскрылись в безмолвном призыве, а к щекам прилила жаркая кровь. Ох, не застежки следовало ящеру сейчас закреплять, а развязывать тесемки ее рубахи, скользить властной рукой по внутренней поверхности бедра, распалять ласками, заставляя тело таять, как воск от огня, истекая желанием. Велимор понял призыв и в этот раз не смог противиться, запечатлевая на ее губах горячий требовательный поцелуй и с истовостью обреченного смыкая кольцо объятий. Его руки перебирали ее волосы, бережно проводили по лицу, словно пытаясь запомнить очертания, оглаживали плечи. В каждом его прикосновении вместе с нежностью сквозила затаенная, накопленная годами и наконец прорвавшаяся наружу боль. Почему он узнал ее только сейчас, когда им осталось так мало? Даждьроса льнула к нему, подбадривая и умоляя продолжать. Она хотела сказать о том, что пока ничего не поздно, у них в запасе есть целых два дня. Да и потом, кто сказал, что ничего уже нельзя изменить и исправить? Ящеры зорко блюдут границы, и приближение кощеевых слуг, конечно, заметят. О том их защитные руны предупредят. Неужто дозорные пустят лютого врага в пределы своих владений, неужто откажутся прийти на помощь? Разве Велибор столько лет за свой народ не сражался? Но тут по телу отступника пробежала судорога, лицо исказила жестокая боль, руки похолодели, в глазах заплескалась тьма. Отстранившись от Даждьросы, он со стоном упал на дно лодки, немеющими пальцами цепляясь за борта. — Что случилось? — кинулась к нему Даждьроса, пытаясь живительной магией своего дара облегчить боль. — Они обнаружили плот и разбили мое зеркало, — с трудом шевеля похолодевшими губами, отозвался Велимор.