Русалка для слуги Кощея

Не ведая толком, куда править, и не имея сил ни думать о будущем, ни грести или передвигать лодку при помощи магии, Даждьроса пока доверилась течению. Она, конечно, понимала, что это решение не самое мудрое: мало ли кому из кромешников удалось уйти, да и порождения Нави наверняка будут рыскать по берегам, пытаясь забрать свою добычу. Однако добираться до приграничной крепости и еще раз встречаться с сотником Снежнодаром и троюродными братьями Даждьроса не испытывала ни малейшего желания. Ночь она провела без сна, выслушивая тяжелое, прерывистое дыхание раненого, по глотку вливая в воспаленное горло приготовленный на костре перед отплытием настоянный на меду целебный отвар, пытаясь согреть. Злая лихорадка, получавшая подпитку от недоброй, темной магии ледяного копья, трепала истерзанное, изрубленное тело, заставляла коченеть покрытые жестокими ранами руки, холодила в жилах и без того не такую горячую, как у смертных, кровь. Несколько раз, когда взор ящера начинала застилать тьма, Даждьросе приходилось его буквально вытаскивать из-за грани с помощью исцеляющих чар, от которых его коробило. — Прочь, поганые, прочь, злодейки лихие, вы его не получите! — отгоняла она от любимого злых сестер трясовиц-лихорадок. На рассвете Велимору стало немного лучше, дыхание его выровнялось, он спокойно заснул. Даждьроса, устроившись рядом, согревая своим теплом и магией, забылась тревожной дремой, готовая в любой миг прийти на помощь, вступить в бой с порождениями Нави и тьмы. Она знала, что ночью вновь придется нести двойную стражу, и пыталась хоть немного восстановить силы, умоляя матушку Дивну простить за то, что не может полностью очистить от скверны ее берега. Братья-ящеры вряд ли допустят, чтобы вдоль торгового пути, по которому не боялись ходить даже с малыми детьми, завелась всякая погань. Так прошло два дня. Велибор по-прежнему пребывал на тонкой грани между жизнью и смертью. Он метался в бреду, пытался сорвать повязки, его раны гноились, и их приходилось по несколько раз на дню промывать живой росой и специально составленным против нави заветным сбором. Целебные отвары, не говоря уже о пище, он чаще всего из себя исторгал, а применять для исцеления могущественную, но очень темную магию крови Даждьроса не решалась. Она много раз лечила раны братьев-ящеров, уговаривала людские хвори, но как отогнать смерть от того, кто ей был обещан, узнать не пыталась. На рассвете третьих суток, когда на излучине открылось русло Свияри, Даждьроса едва не повернула туда. Целители и мудрецы Змейгорода сумели бы дать неразумной русалке совет. Потом она вспомнила суровое лицо сотника Снежнодара и свои опрометчивые слова. Чтобы спасти Велибора, она бы не только прилюдно покаялась. В рубище ко всему честному народу вышла бы. Босая по раскаленным угольям прошла. Если бы верила, что из этого выйдет толк. Ее ящеры, может быть, и примут, хотя, скорее всего, в порубе запрут, а Велибора хорошо если в той же лодке оставят и, оттолкнув от берега, отправят вниз по течению Дивны. Не просто так, когда узнали, что Кощей хочет заполучить ее дар, никто на ее защиту не встал, никто не сказал, чтобы она осталась. Все, кажется, наоборот, вздохнули с облегчением, когда она решила спрятаться у людей в Княжьем граде. Кое в чем ящеров Даждьроса понимала. Прошлый набег Кощеевых слуг дорого им обошелся. Да только кто знает, может быть, если бы стояли за всех своих, не открещивались от попавших в беду, не отгораживались древними уставами и заветами, и не случилось бы никакого набега? Вот и выходило, что единственный путь лежал опять не в Змейгород, а в людской Княжий град. Люди, узнав о приближении врагов, гнать ее не стали, обещали защиту. Авось и ныне приют дадут. Гардар Даждьроса миновала ночью, отведя дозорным глаза. В город заходить не стала. Пополнять припасы не имело смысла. Велибор, терзаемый жестокой огневицей, почти ничего не ел, да и она вспоминала о пище, только когда что-то варила для него. Вверх по Войволоку пошла на веслах или под парусом, если удавалось поймать попутный ветер. Хотя дорога заняла у нее вместо обычных трех дней шесть, использовать магию она не решалась. Берегла иссякающие слишком быстро силы на тот случай, если придется вступить в неравное противоборство с Кощеевыми слугами или с самой владычицей смертью, которая могла пожаловать в любой миг. Велибор совсем ослабел от ран. Он жутко осунулся и большую часть времени лежал неподвижно, находясь в тяжелом забытьи. Даждьроса могла понять, что он жив, только выслушивая дыхание. Неужели она этот бой проиграет, неужто ее умения целительницы не хватит, чтобы вытащить любимого из цепких объятий Нави? «И что тогда? — в ужасе спрашивала себя Даждьроса. — Останется только уподобиться сестре Дивне: разлиться еще одной полноводной рекой». Хотя у Даждьросы хватало казны, чтобы нанять на волоке ватажников, которые на руках бы домчали маленькую лодчонку до берега Зверя, идти к людям она побоялась. Кто знает, нет ли поблизости Кощеевых слуг. Да и не хотела она, чтобы путь ее сделался кому-то известен. По этой же причине она опять не воспользовалась чарами. Отталкиваясь от дна шестом, шла вверх по течению какого-то безвестного ручья, потом, когда он свернул к Полуночи, вытащила лодку на берег и поволокла, стискивая зубы и глотая слезы. Сначала дорога шла полого вниз. Даждьросе даже не требовалось подкладывать катки, днище легко скользило по сухому мху. Потом уклон кончился, и начались непролазные чащобы да буреломы. Даждьроса точно знала, где находится река Зверь, но в этих местах почти не бывала и по лесам здешним прежде не хаживала. Какое-то время она упрямо продиралась напрямик, ненадолго забегая вперед, разведывая дорогу, перенося поклажу и вновь возвращаясь за лодкой, в которой, неподвижный и словно бы уже готовый отправиться в последний путь, лежал Велибор. Совершая пятую или двадцать пятую ходку, окончательно выбившись из сил, Даждьроса подвернула ногу. Сама по себе эта безделица особого значения не имела. Подобные вывихи она еще в детстве лечила прикосновением рук. Однако жестокая обида и накопившаяся усталость предыдущих дней накатили скопом, изливаясь в горьких слезах. — За что, за что мне, горемычной, столько испытаний? — ни к кому особо не обращаясь, причитала Даждьроса. И тут же сама себе отвечала. «За то, что отступника отринутого полюбила». Только бы Велибор выжил. Погруженная в свои невеселые думы, почти беспамятная от усталости русалка не услышала, когда рядом раздались медленные, слегка шаркающие или прихрамывающие шаги.