Русалка для слуги Кощея

Даждьроса без слов бросилась в раскрытые отцовские объятья, заливаясь слезами и кусая губы, чтобы не начать голосить. Вроде бы выплакала все, когда делилась своими горестями с Лешим. Сама дивилась: когда рассказывала о том, как коротала дни его беспамятства, Велибору, ни слезинки не проронила. А вот поди ж, увидела родимого, и снова глаза на мокром месте, а губы трясутся от всхлипов, как в далеком детстве, когда и невзначай зашибленный палец начинал сильнее болеть, и любая пустяшная обида становилась горше, когда выпадала возможность ею поделиться. — Ну, будет, будет, — успокаивал ее батюшка Водяной, ласково отводя волосы от лица и похлопывая по спине руками, меж пальцев которых даже в человеческом обличье виднелись перепонки. — Лучше ушицы отведай! — предложил он, почти как в детстве, усаживая ее на лавку, а сам берясь за ухват. — Проголодалась, поди, с дороги, а отощала-то как! Водяной утвердил горшок на столе, потом критически оглядел Даждьросу и покачал головой, на которой сейчас вместо привычного гребня росли зеленоватого цвета, напоминающие водоросли, густые волосы, — Заварила ты, дочка ушицу, — продолжил он, меняя в выполненном в виде трехглавого змея бронзовом светце прогоревшие лучины. — Семерым не расхлебать! Он ненадолго замолчал, снимая пробу со своего варева и удовлетворённо причмокивая, потом глянул на спящего Велимора и покачал головой. — Вот, значит, каков твой выбор! Вот почему, когда я тебе говорил, что мужа тебе найти разумного надо да дочь родить, слушать ничего не желала. И нашим ящерам, и князьям-боярам людским отказывала. Даждьроса не ответила, делая вид, что поглощена едой, украдкой поглядывая на Велибора и раздумывая о том, хватит ли и для него отцовского явно целебного варева. — Глубоко тебе в душу запал лучший боец Змейгорода! — вздохнул батюшка-Водяной, вслед за Даждьросой заканчивая трапезу и убирая за пояс ложку ровно тогда, когда в горшке оставалось на одного человека. — А ведь я, старый, видел, как ты на него смотришь, и ящеру этому бестолковому намекал, что, ежели со сватовством придет, препятствий чинить не стану. Даждьроса, которая хлопотала над горшком, укутывая его, чтобы варево до пробуждения раненого не остыло, так и замерла с рушником в руках. Так Велибор, получается, тоже тайком к ней присматривался, но стоило ей приблизиться, прятался за своей обычной угрюмостью. Но почему ж открыться так и не решился? Неужели отказа боялся и о ее чувствах не догадывался? И она тоже хороша. Понятно, что первой открываться избраннику ей стыд девичий не позволил. Но что ей мешало поделиться с подругой Дождирадой? Неужто сложно было рассказать, из-за кого бьется чаще ретивое, почему дорожка, куда б ни вела, а приводит в кузницу. Увы, долгий век и неувядающая молодость ящеров и русалок приучили не торопиться, взвешивать слова, обдумывать решения и откладывать важные разговоры на потом, чтобы потом плакать об упущенном и не свершившемся. Отец меж тем снова прошелся по горнице, хозяйским взглядом озирая, как лесные помощники привели в порядок покинутое впопыхах жилище, как разложили нехитрый скарб. Насколько Даждьроса могла разглядеть, люди сюда ходить опасались, а диких зверей отпугивала магия ледяного копья, и сейчас витавшая в воздухе. Как только домовой, которого она не видела, но ощущала по особому запаху и присутствию доброй домашней магии, не побоялся остаться? — Я говорил о тебе с сородичами, — остановившись напротив, проникновенно глянул на Даждьросу отец. — Они готовы тебя принять и забыть твои слова, сказанные сгоряча и от отчаяния. Снежнодара за его самоуправство разжаловали в десятники. Как он мог тебя заподозрить, почему не отдал приказ, не отрядил людей на помощь, когда ты ринулась одна навстречу полчищам Нави в ночи? — А как же он? — Даждьроса указала на Велибора. Сердце, уже смирившееся с участью бесприютной спутницы отступника и изверга, вновь забилось почти безумной надеждой. — О его возвращении речи не идет, — сурово проговорил Водяной. — Изменникам в Змейгороде места нет. — Но разве он кровью не искупил свою вину? — подняла на отца полные боли глаза Даждьроса. — Или в Змейгороде прощают только мертвых? Батюшка Водяной потупился, тяжко вздыхая. Видимо, он говорил со старейшинами, но ответ его не удовлетворил. — И приспичило же этим водяным бесам мутить мои омуты на порогах именно сейчас! Даждьроса тоже опустила глаза. Возможно, если бы они с Велибором добрались до Змейгорода, и отец сказал свое слово, все сложилось бы иначе. Но возвращаться, особенно сейчас, когда Велибор нуждался в ее заботе, она не собиралась. Батюшка это понял и продолжать разговор не стал. — Не знаю, как встретят весть о твоем возвращении люди, но Кощеевых слуг поблизости точно нет, — успокоил он дочь. — Если появятся, я сразу дам весть. Только куда вы направитесь и где сможете теперь укрыться, ума не приложу. — Благослови, батюшка, — видя, что Водяной собирается прощаться, попросила Даждьроса напоследок. — Родительская моя любовь всегда с тобой, — как в прежние годы, приголубил ее отец. — А что до выбора супруга, то ты теперь не в моей воле. Если совет понадобится, покличь, сразу явлюсь, а дальше придется как-то самой о себе позаботиться. Он вышел из избы на мостки, встряхнулся, принимая истинный облик, и с плеском нырнул в реку. Когда Даждьроса затворила за собой и заперла засовом подновленную дверь, она встретилась глазами с Велибором. Ящер проснулся и теперь обводил хмурым взглядом жилище, в котором успел побывать только незваным злым гостем. Магию ледяного копья и он наверняка ощущал. Даждьроса, не подавая вида, словно бы ничего и не происходило, подошла к столу и проверила, не остыла ли за разговором добрая уха. Раненому для восстановления сил требовались не только травы и исцеляющая магия, но и хорошая пища, а наваристая уха еще и обладала свойством лучше сращивать изломанные кости. Велибор попытался повернуться на ложе, устраиваясь поудобнее, задел какую-то из ран и глухо застонал. — Может быть, тебе и вправду стоит вернуться? Даждьроса с досады едва не запустила в него горшком. Оказывается, он не только не спал, но слышал большую часть разговора и, как всегда, сделал не те выводы. — Может быть, тебе тогда стоило решиться и заслать к батюшке Водяному сватов? — уперев руки в боки, еле сдерживаясь, проговорила она. — А что бы это изменило? — болезненно поморщился Велибор, только на этот раз не от ран. — Очень даже многое. Мы бы с отцом, пока ты был в плену, за Дождирадой присмотрели, от опрометчивого шага ее оберегли, да и меня, мужнюю жену, мать будущей Хранительницы, ящеры бы ни за что не отпустили. А там, может быть, и тебя братья сумели бы освободить. — Что об этом воздух сотрясать по-пустому? — вздохнул Велибор, пытаясь сморгнуть непрошеные слезы. — Случившегося уже не вернуть, а о будущем твоем стоит позаботиться. — А как насчет твоего будущего? — возмутилась Даждьроса. — У меня его нет, — скорбно ответил ей ящер. — И это я какой уже день до тебя пытаюсь донести. Если я оправлюсь от ран, то не успокоюсь, пока не найду способ сестру вернуть и отомстить Кощею. — А кто же меня защитит? — едва не со слезами спросила Даждьроса. — После того, что случилось в сторожевой крепости, братьям-ящерам я не верю. А у батюшки и других забот хватает. — Да какая от меня сейчас защита? — нахохлился ящер. — Вот о том я и говорю, — ухватилась за мысль Даждьроса, все-таки доставая плошку и перекладывая в нее остатки ухи, чтобы не таскать по избе тяжелый горшок. — На бой с Кощеем ты пока не годен, хворого я тебя все равно не оставлю, даже не мечтай. Как я смогу после такого называться целительницей? А о будущем что сейчас загадывать. — Ну и упрямая ты! — покачал головой Велибор, все-таки принимаясь за еду. — Весь род у нас такой, — усмехнулась Даждьроса.