Русалка для слуги Кощея

Когда Даждьроса вскрыла бубоны, очищая плоть от скверны и напитывая тела страдалиц магией, сестрам стало немного лучше. Любава даже пришла в себя, узнала целительницу и остальных и сумела проглотить немного целебного отвара и жидкой каши. Младшая слишком ослабела, чтобы понимать, что происходит, но и ее дыхание стало чуть ровнее, да и жар спал, сменившись потницей. Мать вздохнула с облегчением, но Даждьроса понимала, что расслабляться рано и настоящая схватка впереди. Пока больные, утомленные борьбой с недугом, уснули, Даждьроса осмотрела боярыню с мужем и остальных домочадцев. Признаки заболевания обнаружились у старой няньки и двух служанок, ходивших за девушками. Даждьроса начала лечить и их, понимая, что за время ее отсутствия болезнь могла подчинить себе большую часть города. Слишком безоглядно она отдалась своему счастью, успокоенная отсутствием дурных новостей от батюшки Водяного и дозорных. Да и горожане со своей деликатностью, посовестившись ее беспокоить, упустили время, позволив злокозненной хвори закрепиться в городе. Боярин Вышеслав оказался не единственным, чьего дома за прошедшие дни коснулось тлетворная рука мора. Велибор и Горыныч, вместе с волхвом и княжьими людьми обходившие город, обнаружили больных еще, по крайней мере, в трех боярских усадьбах и десятке изб ремесленной слободы. Девушки, гулявшие вместе с сестрами на посиделках, припоминали, что рядом с Любавой сидела какая-то незнакомка, которую никто не звал. Прогнать ее посовестились, поскольку все решили, что она пришла с кем-то из подруг. Хотя потом никто не мог вспомнить, как она вообще проникла в дом. Помимо сестер после посиделок с признаками моровой язвы слегли уже пятеро, и этот список мог в любой момент пополниться. — Как она выглядела? — спросил Велибор у одной из девушек, дочери знакомого ему оружейника, пока Даждьроса осматривала ее захворавшую сестру. Остальные толком так ничего и не сказали. — Да неприметная какая-то, — бросилась в слезы испуганная девчонка. — В поношенной одежде и сама неопрятная. Пахло от нее еще нехорошо. — Да зачем же вы с ней рядом сидели? — не поняла Даждьроса, которая знала, что в Княжьем городе жители чистоту блюдут почти так же рьяно как ящеры. Собираясь на посиделки, надеясь не только выполнить материнские уроки, но и встретить женихов, девушки обычно прежде чем надеть все чистое и нарядное накануне посещали баню. — Так она узор новый показывала, — чуть замешкавшись, пояснила дочь оружейника. — Что за узор? — отвлекаясь от больной, встрепенулась Даждьроса. — Диковинный такой, нарядный. Она потянулась за пяльцами, и Даждьроса, еще даже не увидев вышивки, почувствовала, как от нее исходит могильный холод и тлен, ибо среди изгибов затейливого орнамента пряталось вывернутое наизнанку громовое колесо — черная руна Мораны и ее дочерей трясавиц. А ведь батюшка Водяной помнил еще те времена, когда владычица смерти была просто хозяйкой зимы. Впрочем, в те годы и сын небесной коровы Зимун, могучий Скипер-зверь, к Нави не обратился, и Кощей не выковал свою иглу. Завидев знак Мораны, кмети дружины опасливо попятились, старый волхв, участвовавший в обходе, сплюнул через левое плечо, Велибор кощунственно выругался, отгоняя навь, а Горыныч дохнул огнем, уничтожая вышивку. — Надо наведаться ко всем рукодельницам в городе, кому еще показывали такой рисунок, — приказал княжьим людям Велибор. — А заодно проверить все дома, не начертан ли где еще на косяке этот знак. Кмети удивились на такое своеволие, но спорить не стали. Понимали, что сейчас дорог каждый час. Да и волхв счел предложение ящера разумным. — А что случилось? — не поняла дочь оружейника. — Ты для кого это вышивала? — спросила Даждьроса. — Для сестры, — безыскусно пояснила девушка. — А что такого? — Ты своими руками чуть не вышила ей смерть. Заклятые узоры, которые рукодельницы творили не иначе под действием черного морока почти неодолимой силы, нашлись еще в нескольких десятках домов. Помимо вышивки, руной Мораны, неразличимой для людского взора, но сразу проступающей под воздействием огненной магии Горыныча, оказались отмечены несколько десятков домов и три колодца, которые сразу же пришлось засыпать. Горынычу также пришлось окуривать пораженные скверной Нави жилища, кое-где прожигая бревна насквозь. Даждьроса шла следом, заливая, где требовалось, струями росы. После обрядов очищения и изгнания больным становилось легче, жар шел на убыль, дыхание выравнивалось, начинали помогать обычные отвары да припарки. Ночь застала их в доме боярина Вышеслава, и там все обстояло далеко не так благополучно, как днем после ухода Даждьросы. Сестры опять метались в лихорадке и еле дышали. На теле у них появились новые бубоны. У боярыни тоже начался жар. Похоже, болезнь, которую по всему городу обложили, точно выжлоки матерого волка, сдаваться не собиралась, и в этом доме ей предстояло дать решающий бой. — Куда же запропастилась проклятая вышивка! — покрикивая на служанок, рылся в ларях и сундуках боярин Вышеслав. Ведь сами видели, как Любава, уже горя в лихорадке, торопилась закончить работу, лепетала о том, что надо успеть, а почему и зачем объяснить не могла. — Тогда мы это сочли признаком начинающегося бреда, — вздохнул один из слуг. — Сейчас видим, что не обошлось без колдовства. И в это время Даждьроса услышала сухой скрежещущий смех. — Не эту ли вещицу потеряли? В изголовье у девушек, не замеченная никем, стояла мерзкая, грязная старуха в неопрятной, замызганной одежде и со свисающими из-под дырявого платка черными, сальными, точно липкая сажа, грязными патлами. Сухую кожу покрывали смердящие, гноящиеся бубоны. Глаза залипли слепыми бельмами, зато длинный бородавчатый нос постоянно двигался в поисках добычи. В руках Моровая Язва, а это была, конечно, она, держала вышивку с роковым узором, который торопились закончить бедные сестры. — Положи и уходи! — тихо, но веско проговорил Велибор, очерчивая неодолимый круг и делая какой-то знак Горынычу, стоявшему чуть поодаль. — Ишь раскомандовался! — снова засмеялась старуха. — Не ты этот узор творил, не тебе им распоряжаться. Али ты, Велимор Ледяное копье, думаешь, что я свою добычу так же легко, как ты свою пленницу, упущу? — Тебе здесь ничего не принадлежит, — по-прежнему не возвышая голос, проговорил Велибор. — Убирайся обратно в Навь, пока бока не намяли. — Да что ты мне сделаешь, глупый ящер? — дразня Велибора вышивкой, которой размахивала над головами девушек, прошамкала Моровая Язва. — Разве не знаешь, что твоя магия против меня бессильна? Этот город мой, и я его никому не уступлю! Пока не выкошу тут всех, не успокоюсь. — А не жирно ли тебе, ненасытной, будет? — поинтересовался обошедший ее сзади Горыныч. — Смотри не поскользнись, да в уголья не свались! Он дохнул огнем, уничтожая вышивку и поджигая одежду и волосы старухи, а Даждьроса создала водяной кокон, чтобы пламя не причинило вреда и без того мечущимся в лихорадке больным и не перекинулось на постель и деревянные стены дома. — Спасите, помогите, убивают! — дурным голосом заорала Моровая Язва, пытаясь выбраться из капкана или утянуть в огонь Любаву с сестрой и остальных их домочадцев. Горыныч и Даждьроса держали крепко, почти на пределе своих сил. Велибор и волхв с помощью простых заклинаний затягивали петлю охранительного круга. Магию ледяного копья ящер не применял. — Велимор, помоги! Разве ты не помнишь, что прежде мы на одной стороне сражались? — Никогда я не был на вашей стороне! — в сердцах выпалил ящер. — Кощей обманом меня заманил, изувечил, крыльев лишил. Теперь, пока не поквитаюсь со всеми вами, не знать мне покоя! — Вот как ты заговорил, значит?! — пытаясь сбить пламя при помощи черной скверны Нави, проговорила Моровая Язва. — Это пленница твоя тебе голову заморочила! Кощей тебя из прочих выделял, силу тебе немалую дал, а ты, значит, против него обернулся. Я-то думала потолковать с тобой по-хорошему, хотела передать, что, коли надумаешь вернуться, тебя обратно примут. Но раз вы тут все против меня ополчились, да еще силы огня и воды призвали, придется уйти. Только и вам несдобровать. Догадывалась я, что лукавит Водяной, когда говорит всем и каждому, что дочь его в Змейгород вернулась. Здесь она, голубушка! Почуяла я ее сразу, как только она всполошилась, защищая любезных ей смертных. А мой господин, если что уж для себя наметил, обязательно получит! Сквозь невидимую щелку в полу она открыла проход в Навь, и вскоре там, где она стояла, осталась лишь лужица воды да горстка пепла, а Любава и ее сестра, открыв глаза, приподнялись на постелях, удивленно озираясь по сторонам. Бубоны на их телах меркли и бледнели.