Русалка для слуги Кощея

Желая оградить любимую и будущее дитя от любых опасностей, Велибор шагу не позволял Даждьросе спокойно ступить. По дому норовил на руках таскать. А уж в полет над угодьями провожал с такой тревогой, будто русалка летела не орошать поля, а сражаться со злыми демонами. Несмотря на постоянное присутствие охранявших ее в небе Горыныча или Коркуда. А ведь это при том что Даждьроса положение свое переживала легко, чувствовала себя пока, как и прежде, и даже в небо на лебединых крыльях поднималась так спокойно, будто не носила под сердцем дитя, а, подобно диким родичам или хтоническим предкам, откладывала яйца или метала икру. И в этом она чувствовала добрый знак. Пока она не могла ничего доподлинно сказать, но по всем приметам выходило, что носит она не просто дочь, но желанную и ожидаемую наследницу дара, чья магия не только сливается с ее собственной, но подпитывает ее. Матушка в свое время почти сразу догадалась, что Даждьроса пойдет в отца, когда плод начал докучать ей, терзая дурнотой и слабостью. А уж подруги, которых предки благословили произвести на свет ящеров, будущих воинов и наследников древней твердыни Змейгорода, случалось, лежали влежку весь срок, а при родах уходили в чертоги предков. Горыныч, правда, утверждал, что все это досужие сплетни и лично он прижил от смертных не менее сотни детей. Но если бы огненный змей следил за их судьбой. — Ты правда хорошо себя чувствуешь? — по сто раз на дню спрашивал Велибор, придирчиво глядя на Даждьросу или слушая, как играет в утробе дитя. Когда плод достаточно подрос, чтобы исходящую от него магию чувствовали окружающие, ящер лично проверил и убедился, что следов силы ледяного копья у ребенка нет. И все же Велибор тревожился неспроста. Даже смертные знали, что женщина, носящая под сердцем дитя, — особенно лакомая добыча для нави. Именно потому она носит одежду и украшения, снабженные дополнительными оберегами, избегает нескромных взоров и по возможности не покидает родных стен. Но, спрашивается, где эти стены взять, когда Даждьроса сама исторгла себя из рода, покинув Змейгород. А что до оберегов, то помогут ли они, если по ее душу придет Кощей? — Да что вы привязались к этому Змейгороду! — узнав о сомнениях Велибора и невестки, досадовал Горыныч. — Дом женщины там, где его построит муж, — соглашался с огненным змеем Коркуд. — В Великой степи целые поколения рождаются не там, где жили их предки. — А северные мореходы вообще гордятся, если им довелось появиться на свет на корабле, — поддержал дэва Горыныч. — Я бы меньше переживал, если бы, как сказал Коркуд, сам возвел это жилище, — признался, оставшись с женой наедине, Велибор, с тоской глядя на нарядные, но все же чужие стены. — По заветам предков, выполнив перед началом строительства все необходимые ритуалы. — Думаю, местные зодчие, возводя такое величественное здание, тоже заручились помощью богов, — успокоила его Даждьроса, вспоминая рассказы дэва о поисках наиболее благоприятного места и обряде закладки первого камня. — Да и делом ты занят не менее значимым. Велибор согласно кивнул, улыбаясь тому, как играет в утробе ребенок. Почти готовые крылья дожидались его в мастерской. А ведь их созданию ящер уделял время только на досуге. Сразу по возвращении с Медных гор они с Горынычем и Коркудом отправились на одно из разведанных месторождений селитры и приступили к изготовлению секретного порошка. И теперь, когда состав был в достаточном количестве готов и доставлен на крыльях Горыныча в горы, Велибор и его брат разрывались между домом на берегу Быстрой и пустынным краем, разведывая те места у подножья, где лучше осуществить подрыв. Жители отрезанных от реки городов и сел пережидали зиму и с нетерпением ждали, когда в их край придет вода. Злые демоны затаились в пустыне. Впрочем, уничтоживший их козни взрыв, они, конечно же уловили. Его отголоски услышали даже в столице. Даждьросе пришлось успокаивать перепуганных служанок, решивших, что на город опять обрушилось землетрясение. В день, когда по прорытому магией и трудами усердных землекопов руслу вода хлынула в страдающие от засухи земли, у Даждьросы начались схватки. Велибор об этом тотчас узнал и, не успев насладиться плодами своих трудов, примчался, воспользовавшись крыльями и крепкой спиной брата, к жене. Как он в этот момент жалел, что собственные крылья еще не готовы. Душное марево знойного дня сменил прилетевший с реки легкий бриз. Даждьроса лежала, обливаясь потом, в спальне и впивалась в руку мужа, когда схватки шли особенно сильно. Сколько раз она принимала у смертных женщин роды. Водила по кругу, успокаивала, надавливала на чрево, ускоряя процесс, если требовалось, переворачивала идущий неправильно плод, подпитывала ослабленных магией. Теперь же она сама лежала, слабая и почти беспомощная, окруженная близкими и готовыми помочь, но каждый раз оставаясь один на один с новым приступом боли, пускай не такой мучительной как у смертных, но все равно изматывающей. А еще она переживала за Велибора. Пока у нее продолжались схватки, он совсем извелся, и опять страдал от бессилия и невозможности ей помочь. — Я тебя сейчас испепелю, — негромко бранил брата Горыныч. — Ты и в самом благом дне ухитряешься видеть только дурное. — Меня просто жизнь слишком часто била, — оправдывался Велибор, не решаясь вслух обмолвиться про предсказание Хозяйки. — Не жизнь, а твоя собственная дурь, — шикнул на него Горыныч. Когда на землю пала вечерняя роса, из измученного чрева Даждьросы появилось долгожданное дитя. — Девочка! — подкладывая прялку, чтобы обрезать пуповину, удовлетворенно улыбнулась старая нянька Коркуда, помогавшая при родах. — Желана! — прошептала Даждьроса, как дивную музыку слушая первый крик. Велибор с улыбкой кивнул, бережно целуя жену и с умилением глядя на приникшую к груди матери крохотную девочку. Едва появившись на свет, малютка взяла сосок, и ощущение приятной тяжести, только уже не внутри живота, а снаружи, наполнило сердце Даждьросы трепетом и восторгом. Когда служанки разводили воду для омовения новорожденной, над поверхностью образовался кокон из капель. А когда Велибор, следуя древнему обычаю показать ребенка светилам и всем четырем стихиям, вынес девочку в сад, принесенные ветром песчинки приветливо свернулись змейкой. Силы воды и земли слушались Желану.