Русалка для слуги Кощея

Хотя Стражи Пустыни на обратном пути вроде бы избегали крупных городов и больших дорог, продвигаясь давно проторенным путем напрямик, весть об их победе достигла берегов Быстрой, а затем разнеслась по всей стране задолго до их возвращения. На базарных площадях и в покоях вельмож обсуждали новости о предательстве нагов и разгроме их твердыни, а сказители-бахши складывали песни, живописуя освобождение пленников и сражение с темным змеем. Когда же слегка потрепанный отряд достиг городских стен, воинов встречали как героев. Городские старейшины и вятшие мужи выехали навстречу. На улицах, по которым двигалась процессия расстелили ковры, трубили в трубы, били в кимвалы и тимпаны. Жители размахивали пальмовыми и оливковыми ветвями, юные девушки, украшенные гирляндами цветов, приветствовали воинов, а женщины протягивали для благословения им своих детей. Дома и воинов и спасенных ожидал пышный пир. Столы ломились от самых разнообразных яств. Повара загодя готовились, выбирая самых жирных баранов, самые спелые фрукты, самые лучшие вина, самые хрустящие и рассыпчатые пироги и лепешки, самый сладкий шербет. А потом спорили до хрипоты, соревнуясь друг с другом в изобретении изысканных блюд. Другое дело, что не все выжившие участники похода, не говоря уже об освобожденных пленниках, смогли насладиться праздником сполна. Многие страдали от ран, и изнурительный переход через пустыню пережили только при помощи магии. Тот же Коркуд еще неделю после возвращения лежал в беспамятстве. В битве с темным змеем он истратил все свои силы и выжил только благодаря Горынычу, который сначала вынес дэва на своих крыльях, а потом подпитывал в нем жизнь, Даждьроса вместе с другими лекарями дни и ночи напролет проводила у постели больного. Жар-птица, совсем обессиленный Горыныч и огненные дэвы неустанно поддерживали в потерявшем защиту теле готовую в любой момент угаснуть искру пламени жизни. — Я по-другому не мог поступить, — морщась от слабости и дурноты, оправдывался едва пришедший в себя Коркуд. — Тьму, которую призвали наги, следовало уничтожить. — Кто ж в этом сомневается, — подбадривал его выглядевший от постоянного недосыпа едва ли не хуже товарища Горыныч. Хотя от ложа добродетельного дэва не отходили женщины из его гарема и другие домочадцы, он все равно, оказавшись на одре болезни, чувствовал свою неприкаянность, и при случае поделился своими переживаниями с Даждьросой. — Когда моя мать раньше отпущенного нашему племени срока ушла в Чертоги предков, отец передал мне ее обручальный перстень, чтобы я подарил его своей избраннице, — поведал Коркуд, показывая русалке искусной работы золотое кольцо с частицей огня, заключенной внутри. — Сначала я думал вручить его Агнии — так звали ту деви, которую соблазнил Ариман, потом надеялся, что дар согласишься принять ты. Сейчас мне кажется, что этому перстню так и не найдется хозяйка, а род мой зачахнет. — В тебе говорят усталость и болезнь, — успокаивала дорогого друга и покровителя Даждьроса. — На третий раз тебе обязательно повезет. — В глубинах Нави, как сказала твоя мать? — горько улыбнулся Коркуд. Немногим лучше обстояли дела и у Финиста, который хотя всю дорогу держался, подавая пример другим, едва добравшись до города, впал в тяжелое забытье, страдая от жестокой слабости и лихорадки. Словно все тяготы плена разом навалились на него. Жар-птица потратила немало сил, чтобы его выходить. Их встреча из-за болезни пленника оказалась не совсем такой, как ожидала Жар-птица и как представляла Даждьроса. Впрочем, уж куда лучше, нежели первая встреча русалки с тогда еще Велимором Ледяное копье. Едва придя в себя и увидев заботливо склонившуюся над ним Жар-птицу, Финист расцвел в улыбке, а услышав слова раскаяния, принялся утешать. — Ты правда меня простил? — не могла поверить во вновь обретенное счастье Жар-птица. — Я никогда не держал на тебя зла, — улыбнулся ей Финист, поднося к спекшимся губам ее натруженную руку. — И ты меня примешь? — поправляя его постель, смахивала непрошенные слезы Жар-птица. — Пока мне нечего тебе предложить, — горестно вздыхал Финист, пытаясь приподняться на постели и сокрушенно разглядывая свои искалеченные ноги и наверняка сокрушаясь не только о них. — Но, если ты согласишься разделить участь калеки и скитальца без кола и двора, я буду самым счастливым изо всех обитателей Трех миров. Жар-птица запечатлела свое согласие жарким поцелуем. — Раны заживут, силы вернутся. Кузню и дом можно восстановить там, где ты захочешь, — строила планы на будущее Жар-птица. — Только сначала надо победить Кощея, — добавил Финист. Хотя, даже восстановив былую стать, он сохранял присущую его племени стройность, если не сказать хрупкость, Даждьроса не удивлялась его неуловимому сходству с Велибором. Во взгляде у обоих ощущалась тоска летуна, разлученного с небом. Именно поэтому обитатель Ирия и ящер с первых дней знакомства нашли общий язык и много времени проводили в кузне, готовя оружие для будущего похода, об участии в котором Финист говорил, как о чем-то само собой разумеющемся. — Молот верхнего мира всегда со мной, — пояснил он, рассказав, как наги, а до этого Кощеевы слуги безуспешно пытались наследие предков отнять. — Однако коли без заклятой наковальни меч-кладенец все равно не выковать, стало быть мне одна дорога — на корабль, который отправится на ее поиски. Я могу хоть грести, хоть стоять у руля. Раз в небеса дороги нет, приходится полагаться на руль и ветрила. Отплытие, впрочем, пока на какое-то время откладывалось. Даже Велибор понимал, что его будущей команде требуется отдых, о котором сам он, похоже, даже не мечтал. По возвращении, едва обняв Даждьросу, он занялся судьбой освобожденных пленников и заботами о семьях павших и раненых товарищах. Все-таки противостояние с нагами, о котором сейчас уже складывали легенды, сильно истощило силы Стражей. Даждьроса и сама первые сутки, разрываясь между уходом за Коркудом и Финистом, дневала и ночевала в лекарской, врачуя запущенные раны, составляя целебные снадобья. Впрочем, большинству освобожденных пленников для восстановления сил помимо отдыха главным образом требовались достаточное количество пищи и воды и потребные людям условия жизни, которые благополучный дом русалки и ящера вполне мог предоставить. Другое дело, что запуганные, затравленные, потерявшие все люди со страхом смотрели в будущее. Велибору, Даждьросе и их домочадцам каждый день приходилось кому-то доказывать, что они не собираются никого продавать и помогают по доброй воле. — Я следую путем добрых дел во исполнении данного мной обета, — добавлял обычно ящер, конечно, не вдаваясь в подробности, что за вину он пытается искупить и сколько невинных душ загубил за годы службы Кощею. Впрочем, далеко не все пленники оказались так уж невинны. Нескольких лиходеев, затеявших мятеж, и одного вора передали городским властям. Пару мошенников, пытавшихся обогатиться на игре в кости, выгнали с позором искать счастья где-нибудь в другом месте. Остальным предлагали либо оплаченное Велибором место в караване или на корабле для возвращения домой, либо службу в доме, либо возможность заниматься своим ремеслом в городе, либо вступление в ряды Стражей пустыни. Для большинства женщин с их согласия нашлись достойные, работящие мужья. Некоторые полонянки еще в дороге успели сговориться с освободившими их воинами и вскоре после возвращения отпраздновали их свадьбы. — Кто бы мне еще недавно сказал, что я буду заниматься устройством жизни смертных, поднял бы на смех, — забываясь ненадолго в объятиях Даждьросы, сам себе дивился Велибор. — Это был не ты, а тот другой, которого звали Велимором и который погиб на Щите Исполина, — млея от ласк и поцелуев, отвечала Даждьроса. Не менее двух десятков спасенных, помимо Финиста, пожелали в качестве благодарности отправиться в опасное путешествие на поиски наковальни. Среди них оказались не только ремесленники и воины, но и моряки, умеющие обращаться с парусной снастью. Большинство из них были жителями Детинца и собирались идти вместе с княжичем Ярославом и Финистом в Навь, чтобы спасти похищенную Кощеем княжну. — Вот ты и собрал команду, о которой мечтал, — прижимаясь к мужу в ночи, считала дни до отплытия Даждьроса. — Только как мне научиться жить без тебя. — А ты не думай о плохом, и представляй, что я уже вернулся, — сонно отзывался ящер, поглаживая ее по волосам. — Если бы отыскать средство, чтобы разлучаться не пришлось, — вздыхала Даждьроса. Знала бы она, какую цену придется заплатить за осуществление этой неразумной мечты, отрезала бы себе язык.