Получается, я жил ради этого момента.

Смех у Мори был… заразительным. Напоминал задыхающегося деда. Было забавно смотреть, как Достоевский разбивает своей головой окно и летит вниз. Отсмеявшись и восстановив дыхание, Огай заметил, что толпа ошарашенно смотрит на него, поэтому, для приличия, решил подойти к окну и взглянуть на тело Фёдора, которое должно было лежать на асфальте. - Идите сюда, - удивлённо сказал он, подзывая толпу. Все присутствующие с интересом столпились вокруг выбитого окна, даже Сигма в памперсе смог подняться и подойти. Достоевский с окровавленной ушанкой и в том же костюме горничной удобно устроился на руках Чуи, что продолжал рёхать. - Ну же, малыш, не плач… Мальчик мой, как ты? – Нежно шептал Фёдор Чуе в ухо. - ТЫ ЧЕ, ПОПУТАЛ!? – заорал ревнивый Дазай и выбросился в окно. Осаму летел ногами вниз. Его корнишон и прицепленная к корнишону щука развевались по ветру. Выглядело так, будто Дазай совершает суицид, но, перед самой землёй, он неожиданно поменял траекторию полёта и приземлился прямо на грудь Достоевского. Федя сломался пополам. Две его половинки упали на землю. Теперь Дазай оказался на руках у Чуи. Гоголь, улицезрев эту ситуацию, отошёл от окна, накинул на себя шинель и, запрыгнув на подоконник, закричал на этот раз настолько громко, что теперь его слышал весь город: - Я тоже так могу! И также распилился на две части, которые в следующую секунду полетели с подоконника на улицу. Кто-то из случайных прохожих испуганно воскликнул: «О боже!» Сигме показалось, что он обкакался от страха. Как хорошо, что Достоевский заранее надел на него памперс. Мори, неожиданно для всех, начал зачитывать письмо Онегина к Татьяне смотря в небо. А когда закончил, то вновь взглянул вниз, желая в последний раз убедиться в том, что Фукудзаве больше ничего не грозит и эти крысы мертвы. Но Огай обомлел. Гоголь и Достоевский стояли на земле и выглядели абсолютно живыми. Только нижняя половинка Николая была присоединена к верхней половинке Фёдора и наоборот. Получается, что у Достоевского были ноги Гоголя, а у Гоголя - ноги Достоевского (обычно кроссинговер проходит немного не так). Вне сомнений, что гороховый шут с помощью своей способности сделал это ради забавы, но Достоевский, вроде как, был не против. Чуя поднял их вчетвером обратно в квартиру. Мори был явно недоволен таким исходом, но процедил: - Наверное, я должен извиниться. Достоевский сощурил глаза, напоминая теперь казаха, и довольно ответил: - Наверное. - Но не стану. Ты лишил Фукудзаву девственности! – Мори почти перешёл на крик. – И сделал это при всех… У него даже волосы поседели… И выскочил прыщ. - Понимаю твоё отчаяние, но я ненарочно. Хочешь, выдавлю его? - Если Фукудзава не против. Толпа посмотрела на директора. Тот вместо ответа лишь поднял подол своего халата, подставляя пятую точку, на левой булке которой сверкала звезда – красный большуханский прыщик. Достоевский открыл один из выдвижных шкафчиков шкафа, достал оттуда перчатки и какой-то маленький жёлтый тюбик. Помимо многочисленных пар перчаток, в шкафу почему-то также находились кашки, молокоотсос и памперсы. Один из них до этого лежал в кармане Фёдора, а сейчас был надет на Сигму. Никто не заметил, но на лице Николая заходили желваки. Ведь это был его шкаф, его комната и его секреты. Вроде, ни один из присутствующих не должен был обратить внимание на странное содержимое шкафа, ведь все ещё отходили от шока. Но, как обычно, нашёлся единственный пиздюк, решивший докопаться. - Ты ждёшь ребёнка? –с интересом спросил Дазай. Душа Гоголя ушла в пятки. От слова «Ребёнок» по спине и шее Николая прошёлся табун мурашек, который чуть не задавил всех в комнате. - Ждал, - пояснил Гоголь, - но у меня случился выкидыш. Вспоминать об этом было и скучно, и грустно... И некому руку подать в минуты душевной невзгоды… Достоевский, уже готовый выдавить прыщик Фукудзаве вдруг замер и округлёнными глазами уставился на Колю, но уже через секунду спокойно заметил: - Ты не мог забеременеть, потому что ты мужчина. - Я присоединил к себе нижнюю часть какой-то женщины с помощью своей способности. Долгая история. Приходи играть в карты, расскажу. - Так тебе нравится быть снизу? - Мне нравятся выкидыши. Достоевский, получив ответы на все волнующие его вопросы, вновь развернулся к Фукудзаве и пальцами в перчатках надавил на прыщ. Тот предательски лопнул! Фукудзава тихо застонал то ли от боли, то ли от Оли. Достоевский вновь захотел оказаться внутри директора, но Дазай вовремя оттащил его. Тогда Фёдор переключил своё внимание на Гоголя и, вспомнив о чём-то, достал из внутреннего кармана костюма горничной тот самый жёлтый тюбик с чёрной крышкой. - Воспользуйся этим с умом. – Коротко прокомментировал Фёдор, отдавая вещицу Николаю. - Хороший совет. Ты мне так счастливый автобусный билетик когда-то отдал, а я выменял его на бесплатное УЗИ простаты. Тем не менее, жёлтый тюбик Гоголь взял. - Фукудзава, - ревниво начал Мори, ты так застонал… тебе, как я понимаю, понравилось? Фукудзава вроде открыл рот, чтобы что-то сказать, но Мори заткнул его своим поцелуем и в губы прошептал: - До работы в портовой мафии я подрабатывал патологоанатом. Всех твоих обидчиков отправлю в морг, только скажи… - Мой главный обидчик – ты. – Отрезал Фукудзава и плюнул ему в лицо! Плюнул! В лицо! СЛЮНЁЙ!!! Мори от неожиданности чуть не обоссался. Из толпы послышались звуки возмущения. Фукудзаве выкрикивали оскорбления и всячески осуждали. Осаму поддержал революционное настроение: - И правда, блажен кто верует, тепло ему на свете. Мори признаётся вам в любви, а вы плюёте ему в лицо… Не по-людски как-то. - Заткнись, Дазик-тазик, - проворчал Чуя, - Не по-людски, это задавать учить столько стихов по литературе. Разъярённая толпа неожиданно успокоилась. Многие понимающе закивали. - Мори, - начал Фукудзава серьёзно, - думаю, что нам надо поговорить. - Согласен. Без этих бурундуков. Они вышли. Через несколько минут из соседней комнаты начали раздаваться стоны. Гоголь повернулся к сигме, интересуясь у того: - Ты в порядке? - Да, но когда вы с Достоевским распилились пополам мне показалось, что я обсерился. - Давай проверим. - Улыбнулся клоун. Не дожидаясь ответа ассистента, Николай запустил руку в памперс, прощупывая содержимое. - Нет, всё хорошо. Не хочешь, чтобы из тебя вытащили пельмени? Потом может быть несварение и тогда точно опростоволосишься. Глаза распорядителя казино засияли от счастья. - Конечно! И тот сам добровольно снова встал на колени, снимая памперс и оголяя задницу. - Чуя, я думаю, ты справишься с этой задачей лучше меня, - сказал Николай. Накахара кивнул. Он присел на корточки перед жопой Сигмы, а затем, неожиданно для всех, засунул свой язык в его очко! Сигме пришлось поднатужиться, чтобы пельмени приплыли ближе к выходу. Чуя загребал их языком и если, они выпадали из гузна Сигмы, то с аппетитом проглатывал их. Фёдор определённо знал, где раздобыть лучшие пельмени. Всё-таки, такому блюду лучше было оказаться в желудке Чуи, чем в заднице ассистента. Только когда все пельмени были съедены Достоевский заметил: - Вообще-то я хотел угостить ими своего друга Николая… Чуя лишь пожал плечами. Он не знал, его никто не предупредил, так что не его проблема. - Ты приносил две тарелки, отдай свою Гоголю. – Посоветовал Дазай. - Точно нет, это моя тарелка. Я варил её себе. Гоголь услышав это вскрикнул: - Жадина говядина, в жопе шоколадина! И засунул в копилку Достоевского шоколадную монетку. - Повторяешься, - закатил глаза Фёдор, вытаскивая плоскую конфету в золотой упаковке. Николай, тоже очень хотевший продегустировать пельмени, прижался к животу Чуи и вслушивался, как его порция переваривается у того в желудке. - Надеюсь, у тебя будет понос. – заключил Гоголь. - Моя способность как раз называется порча. Сигма икнул. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то из присутствующих сейчас поссорился. Чтобы не привлекать внимание он продолжал стоять на коленях. - Значит я делаю объективный вывод, что ты любишь Чую больше меня, - раздражённо сказал Гоголь Фёдору, кинув подаренный ему Достоевским жёлтый шарик лол в лицо Накахары. - Это не так. - Тогда почему я видел в твоей комнате стихи, посвященные ему!? … То, что Достоевский в тайне пишет стихи Чуе не ожидал никто. Толпа вновь пребывала в шоке. Заметя её реакцию, Гоголь довольно вытянул из рукава костюма свой «козырный туз» - один из украденных листочков с письменного стола Фёдора. Прокашлявшись, Николай начал читать: «Рыжие волосы Чуи Напоминают лапшу, Какие их моют шампуни? Что я, как вши, в них пляшу?» - Я разъяс… - А, вот ещё: «Природа дала Чуе Не очень широкий таз Я делаю ему куни, А он в ответ пяткой в глаз». Закончив читать Гоголь пресёк вторую попытку достоевского что-то ответить и весело сказал сам: -Да ладно, я не обижаюсь, стихи красивые. Достоевский усмехнулся. - На самом деле я всё спланировал так, чтоб хотя бы секунду оказаться на руках у Чуи, когда Мори выбросил меня в окно. Дазай, про которого все явно забыли наконец вышел из состояния шока. - Чуя, и кого ты выбираешь? Кого ты на самом деле любишь? Парень потупил голову. Чуя, который до этого и так был на пределе, а потом ещё заел стресс пельменя из попы Сигмы не выдержал подобного ультиматума, учитывая, что у Дазая и Достоевского было почти одно лицо. Путать же Мори и Фёдора он перестал только вчера. Чую переклинило и он истошно закричал: - ДОЛОЙ ТРУСЫ! СВОБОДУ ПИСЬКЕ! Осаму облегчённо выдохнул, это был его Накахара. Гоголь от радости снял с себя трусы и надел их Достоевскому на голову, сказав при этом: «Лох!» Фёдор стянул чёрно-белые семейники в полоску со лба и выкинул в окно. Николай проводил летящие трусы взглядом и вдруг...покис лицом. Он точно чувствовал себя некомфортно, что-то мешало его свободе. Смущённо переступив с ноги на ногу Гоголь тихо шепнул Достоевскому в ухо: - Я хочу писать…