Шахматный этюд - произведение шахматной композиции, искусственно составленная позиция, в которой необходимо найти единственно верный путь (как правило, неочевидный, парадоксальный) для достижения поставленной задачи.
Yo soy un hombre sincero,
De donde crece la palma
Antes de morirme quiero
Echar mis versos de la alma
Guantanamera,
guajira guantanamera
Guantanamera,
guajira guantanamera
Дом Соло был погружен в темноту, и Бен не стал ту нарушать. Бросив чемодан у двери, он тихо направился в сторону кухни – есть хотелось просто зверски. Мужчина не был удивлен тем, что после трехнедельного отсутствия Рей не встретила его. Он обещал быть к десяти, но затем один допрос задержал его, и потому вылет пришлось немного отложить. Заключенный попался весьма убежденный в своей правоте, потому Бену пришлось потратить очень много времени, дабы того… переубедить, потому он и появился на пороге голодный и злой в четвертом часу утра. Переступив порог, хмыкнул. На столе его ждал ужин в дрожащем пламени LED-свечи. И хоть Бен мог уже включить свет, поскольку тот не постучал бы ни в чью спальню, он не стал этого делать, ведь Рей всегда оставляла этот огонек зажженным, чтобы тот показывал – его здесь ждут. Мужчина пододвинул стул и медленно стал есть рыбу-меч, которую Рей запекла специально для него. С какими-то овощами сверху, видимо, имитирующими сицилийскую капонату. Девушка была уверена, что это – его любимое блюдо, Бен же, бывший шпионом много лет и стерший все свои вкусовые предпочтения, так и не обнаружил в себе удовольствия от приемов пищи. Ему нравился сам факт того, что Рей готовит для него. Из её рук он готов был съесть все что угодно. Почти все. Не считая лосося с клубникой и дор блю. Ему очень нравилась забота. И ощущение того, что какие бы грехи ни тянулись за ним кровавой цепью, дома его ждали. С нетерпением. И завтра появление вызовет визг восторга, а не шумное сглатывание, выдающее обреченность. В его памяти были ещё живы те одинокие ночи, когда он после выполненных… допросов возвращался в пустой дом и искал индульгенцию на дне бутылки с джином. Напиваясь, не чтобы забыть. Просто чтобы уснуть. С момента брака с Рей у него не было проблем со сном. Закончив с рыбой, Бен отложил приборы. Он бы и руками поел, ведь никто не видел, но… кажется, даже в темноте и на расстоянии в тысячи километров он все ещё был тем, кто боялся разочаровать капо, взращивающего в нем не дикаря. С минуту просто сидел с закрытыми глазами. Страшно хотелось закурить, но он сдержался. Просто сидел и слушал мирную тишину своего дома. После Сальвадора, а затем - Гуантанамо, где пытки гимном Америки в “Золотом Доме” чередовались с полным отсутствием звуков в блоке «Эхо», где царило гробовое, испуганное молчание месяцами, он знал толк в правильной тишине. В той, где не было угрозы. В той, где мирно спала девушка с чистой совестью и три невинных ребенка. Потянувшись и ощутив, как ноют мышцы, Бен поднялся. Тихо сложил тарелки в посудомойку, запустил ту на ночной режим и вышел. Задумчиво посмотрел на лестницу. Он безумно, просто до дрожи соскучился. Ему не терпелось обнять Тео, поцеловать Мэта и узнать, вылез ли у Эни тот мучивший её коварный зуб, но сначала мужчина отправился в душ. Гостевой. Тот, что был отдаленным и располагался на первом этаже. Около двадцати минут, почти не двигаясь, стоял под струей теплой воды, ощущая, как грязь Гуантанамо потихоньку смывается. Конечно, этого мало. Никакая вода в мире не смоет то, что он делал. Вынужден был делать, но… стереть въевшийся запах чужого страха и ужаса уже немало. Нехотя закрутив кран, Бен стал неспешно вытираться. После командировок, где на все, кроме допросов, у него был лимит времени, он предпочитал, вернувшись домой, размеренность. С особой тщательностью осмотрев руки и убедившись, что под ногтями нет следов крови, он наконец направился на второй этаж. Вначале зашел в комнату Тео, который мирно сопел во сне. Ощутив, как сердце сделало сальто, Бен подошел к кроватке и погладил своего мальчугана по волосам. Тот привычно прижимал к себе игрушку с мастером Йодой. Вздохнув, Бен понадеялся, что чистая душа сына никогда не узнает, что в Гуантанамо охранников называли именами персонажей из «Звездных Войн». Одному из специалистов это казалось смешным. Смешным осквернить то, что вдохновляло целые поколения. - Да пребудет с тобой Сила, мой маленький джедай. Он наклонился, чтобы поцеловать сына. Уловить его теплый запах. В эту секунду Монстр, вырвавшийся из общества себе подобных чудовищ, часть которых была за решёткой, а вторая – с винтовками и в форме охранников, становился человеком. Папочкой. Поправив на Тео одеяло, Бен вышел, чтобы заглянуть к близнецам и оценить с привычным удивлением, что те подросли. Посмотрел на мобили над кроватками. Над Мэтом колыхались голубые звезды, над Эни – розовые, зефирные облака. Он сам собрал их. И сам повесил. Когда Рей уже родила близнецов, но их ещё нельзя было забрать домой. Собрал руками, которые сейчас по очереди погладили своих детей. Руками, которые несколько часов назад причиняли боль, тем самым принося пользу стране, которой он служил. Эни поморщилась во сне, и Бен успокаивающе покачал её кроватку. - Тихо-тихо, моя Вега, спи. До утра ещё далеко. Обезвредив свою шумовую бомбу, которая, к счастью, не открыла глаз, Бен завершил свой обход в их с Рей спальне. Улыбнулся. У него было много приятных ритуалов. Пробежки с Тео. Купание Мэта. Тихое напевание Guantanamera - какая, сука, ирония! - вместо колыбельной для Эни. Но лучшим моментом любого дня был миг, когда он ложился в постель к своей жене. И не важно, что его ждало дальше. Поцелуй, мирный сон, жаркий секс или серьезная беседа. Та секунда, когда Бен протягивал руки и прижимал Рей к себе, стоила вечности. Ему казалось, что он помнит каждую ночь, проведенную со своим Старкиллером. От той, в Сан-Диего до этой. Путь, длиною в несколько лучших лет в его жизни. Забравшись в кровать, он задержал дыхание, как перед глубоким погружением, и притянул Рей к себе. Та зашевелилась. - Бен! Ты вернулся…. - До утра ещё далеко, - повторил он ровно те слова, что минуту назад шептал дочери. Зарылся носом в волосы цвета соленой карамели и выдохнул. – Спи. Я дома. Все хорошо. Ему нравились её волосы. И новая стрижка, которую она сделала в начале лета. Она так шла его Старкиллеру. Так у них с Тео теперь волосы одинаково кучерявились. Рей словно забирала какую-то часть сына себе. Делала старшего сына похожего и на себя, не только на папочку. Бен, обожавший в Тео ямочки на щеках, которые тот взял от матери, не возражал. Чем больше он возьмет от Рей, тем лучше. - Ты дома. Какое счастье, - пробормотала Рей, прижимаясь к нему покрепче. Спустя минуту её дыхание вновь стало ровным. Бен же поглаживал её по плечу. Вспоминал, как он пытался не уснуть в ту первую ночь, когда позволил себе немного счастья и оставил Рей до утра. Её мучали кошмары, его – совесть. Знал, что переступил черту, что ему нельзя завязывать отношения. Был уверен, что через пару дней девушка улетит в Токио и останется лишь тянущим воспоминанием в районе сердца, а как оно все вышло. Тогда он пытался налюбоваться ею. И не смог. До сих пор не мог. Бену казалось, что любовь, которая должна становиться спокойней, ровнее, рутиннее, в нем лишь крепнет. Он будто корнями прорастал в ней. Глубокими, спутанными корнями, как на той последней, роковой картине Ван Гога в мрачных тонах. Бен знал, что его краски не стали ярче, вороны все так же крутились над его головой, но Рей была его Цветущим Миндалем, который не брали никакие морозы. Он вспоминал, как гладил её растущий живот. Отбирающий жизни Бен был покорен таинством создания новой. Порой Эни толкалась, чувствуя его ладони на животе. Будто хотела быстрее познакомиться. Мэт же был тихий настолько, что его сердцебиение не уловил даже аппарат УЗИ, что, впрочем, не помешало ему оттолкнуть сестру и появиться на свет первым. Бен его ни разу не почувствовал. И не чувствовал по сей день. Это беспокоило мужчину. С Тео у него сложилась особая связь с первого касания. Едва мужчина взял его на руки, он словно стал понимать все мысли маленького человечка, хоть у него не было опыта в общении с детьми. Эни установила с ним контакт взглядами. Мэт же оставался для Бена инопланетянином, которого он не мог разгадать. Ощущая, как от усталости веки начинают тяжелеть, Бен поцеловал свою жену в макушку и прошептал свое традиционное «спасибо», после чего тоже наконец уснул. С осознанием того, что его место – где-то там, в одной из камер-одиночек Гуантанамо, но он был здесь. В своем доме. Потому что был страшнее всех тех заключенных вместе взятых, а значит – главнее. И все равно обнимал женщину, которая не боялась и которой ничего от него не было нужно. Кроме того, чтобы он был спокоен и счастлив. Бен и был. Рядом с ней. Бесконечно счастлив. - Спасибо, Рей… *** Проснулся Бен оттого, что август бесцеремонно защекотал слишком ранними лучами его небритое лицо. Видимо, Рей, как всегда, забыла задернуть шторы, вот коварное солнце и проникло в их постель. Мужчина попытался уснуть, но организм, годами натренированный к быстрому пробуждению, уже отказывался расслабляться. Вздохнув, мужчина откинулся на подушку, предвкушая длинный выходной с семьей. Он просто будет не шевелиться. Будет в эпицентре небольшого хаоса из Lego, смеха и погремушек, который его дети умели создавать. Все что угодно, лишь бы не думать. Сегодня ему хотелось побыть вдали от самого себя. Подальше от внутренней пустоты, что расползалась внутри. - Бен? – хрипло протянула Рей. Видимо, нахальный луч теперь добрался и до нее. Повернувшись, девушка – вся такая взъерошенная от сна – улыбнулась. Поцеловала его и крепко обняла за шею. – Привет. Я так соскучилась. С возвращением. Ты почему не на пробежке? Тео мне все уши прожужжал ими. Мы даже купили ему новый спортивный костюм. Как у тебя. А ещё он очень скучал и отказывался снимать кроссовки, что ты ему подарил. Понимаешь, да? Даже в спальне. Её должно было это сердить, но вызывало лишь грусть. Тео скучал по папочке и справлялся, как умел. Поэтому ей оставалось лишь пожимать плечами и хитрить. Мужчина, рассеянно поглаживая Рей по её спутанным волосам, улыбнулся. Это то, что ему сейчас нужно. Простые бытовые радости, вроде покупки одежды для сына. Но не сам Тео. Нет. Бен не был уверен, что вот прямо сейчас готов встретиться с детьми. Ему нужен был часик-второй, чтобы немного отдышаться и впитать в себя запах дома. Полностью спрятать Монстра в чемодан. Бен впервые с рождения старшего сына занимался… особыми допросами. Сначала - потому что ушел на временный покой, а затем по причине того, что его попросила Рей. В тот проклятый день рождения, когда он их всех чуть не потерял. Поглаживая его руки, травмированные от допроса того идиота, изготовившего бомбу, девушка сказала, что он может и должен доказывать себе и миру, что не Монстр и ему не нужны пытки. И до определенного момента это работало. Даже в Сальвадоре его руки оказались чисты. Да, Бен обучал, но давал скорее теорию и следил за практикой, а потом поступил - без передышки - вызов в Гуантанамо. И он сел в самолет. Ведь знал, что случай вопиющий и выхода нет. Не испытывал никаких сомнений, скорее удивление от того, что навыки не забывались. Все было как всегда. Он. Человек, закованный в цепи, что разбавляли напряжение. Стол. Шахматная доска. Это была его особенность. В закрытых тюрьмах, вроде Гуантанамо или Мулхак аль-Мазре, он всегда начинал допрос с вопроса. Точнее, предложения сыграть с ним партию. Усмехаясь, предлагал обреченным надежду. Попытку побороться не за своего короля на доске. За шанс, что пытать будет не он в конце партии, а лишь надсмотрщики. Жестокие, да, но не изощренные. Обычно Бен играл черными, отдавая право первого хода заключенному. И всегда выигрывал. В армии его называли Художником. Остальной мир знал его как Монстра. Здесь же, в аду, у него было прозвище Ферзь. Самая сильная фигура. Непобедимая. Жестокая. Не знающая милосердия. Но то, что заключенные принимали за издевку, для Бена уже было началом допроса. За шахматной партией он анализировал противника. Ход его мыслей. Характер. Оценивал на импульсивность или продуманность. Шахматная партия была не удовольствием. Лишь необходимостью. И вот в Гуантанамо он снова сел за стол. А затем устроил второй потоп в комнате для допросов. Теперь же, лежа в постели, думал – изменилось ли в нем что-то? Заметят ли дети? Заметит ли Рей? Бен не собирался скрывать от жены ничего, но и не с подобных шокирующих подробностей хотелось начать свое утро. Как и не со встречи с детьми, нет. И не с близости, на которую девушка намекала сейчас, слегка потираясь о его бедра ягодицами. Одеяло упало на пол, и сейчас мужчина заметил, что ночнушка, которая задралась до самой поясницы, у нее темно-синего, волнующего цвета. Шелк приятно поблескивал на солнце. Она ждала. Она жаждала. Ему нужно было время. Им нужно время. Монстр внутри него ещё не утихомирился. Бен не хотел терять контроль. Да и после Гуантанамо сразу не хотелось. Хоть он и запретил - жестко и бескомпромиссно - любые виды сексуального насилия или домогательства, все равно что-то сдерживало. Мужчина всегда знал, отчего такой больной ублюдок, каким он был, в свое время никогда не заводился от власти или отказывался от того вида пыток. Он видел молоденьких девушек офицеров. Видел, как они нелепо исполняли стриптиз перед заключенными под похотливыми взглядами охранников через стекло. Это была пытка не только для того, кто не желал секса и был закован, но и для них. Но они это делали. Они знали, на что подписывались. Все они знали. Кто-то - на то, чтобы трахаться, кто-то - дабы убивать. - Пусть Тео отдохнет утром. И я тоже, да. Мне нужно выдохнуть. – Он поцеловал Рей в плечо, одной фразой говоря «нет». – Я устал. И, если честно, очень голоден. В самом банальном смысле, увы. Извини. Вот такой я приземленный у тебя. - Мужчины, - фыркнула Рей с насмешливым видом. Одернула ночнушку и потянулась к телефону. Открыла приложение с быстрой доставкой еды. – Тебе как обычно? Шакшуку и кофе покрепче? Ааа, да, извини. И миндальный круассан. Рей ухмыльнулась. Вообще, они предпочитали другие завтраки, но раз сегодня будет доставка, почему не побаловать сладкоежку, которого Бен в себе яростно отрицал, чем-то запретным? - Вообще, стажер, я думал, кофе принесешь мне ты. Прямо в постель. В этой очаровательной ночнушке. И тогда мы поговорим о том, что ты ещё можешь сделать, - он улыбнулся ей в висок, забирая телефон. Настроение Бена начало понемногу светлеть, а решение о воздержании меняться. Опасения показались глупостью. Ну какой вред Монстр мог причинить Рей? Он был ею приручен. И эта шелковая штука на ней… дразнила. Они не в камере Гуантанамо. У них все обоюдно и в удовольствие. Рей раздевалась всегда, потому что хотела его. Ни разу никто из них не использовал близость в качестве орудия. Ни разу он не взял её против желания. Ни разу жена не отдалась, чтобы он, например, не злился. У них все было в порядке. Они были в порядке. А он? Что с ним? Он-то в порядке? Ему нужно было это. Близость с Рей. Стащить пижаму, чтобы та упала с шорохом, подобным маракасам. Заменить Гуантанамо на Guantanamera. Его девушка, настраивающая его на ритм гуахиро, забирала у него худшее. “Guantanamera, - тихонько про себя начал напевать он, настраиваясь на мирную жизнь колыбельной, что пел Эни, - guajira guantanamera…” - Знаешь, Железный Феликс, не только ты устаёшь, - девушка потянулась обратно за телефоном. Не улавливая, что в воздухе пошла какая-то напряженная рябь. - Рей. Но я хочу твой завтрак, – чуть настойчивей повторил мужчина. – За эти три недели я немного затрахался от еды на заказ. «И от тюремной каши», - добавил он мысленно. Ему хотелось не равнодушного курьера. Бен остро нуждался в заботе Рей. Чтобы это утро ничем не отличалось от предыдущих. Пусть бы все шло своим чередом, как обычно. - Это аж настолько принципиально? – нахмурилась девушка. – Тебе безразлично, что я сказала, что тоже без сил? - У нас заболела няня? – сухо поинтересовался мужчина, и вдруг между ними зависла грозная пауза. Вопрос был так прост. Почти невинен. Но тон обвинял. Ему было не интересно, как там няня. Хуже того – ему, судя по интонации, была совершенно безразлична и она тоже, раз загонял её в угол и почти заставлял оправдываться. Спрашивая, чтобы удивиться. Раз есть няня, то ей не положено уставать. Рей молча отвернулась. В их семье не было патриархата, что странно при таком властном муже. Бен дома плевать хотел на свою высокую должность и даже помогал ей, если имел время. Они не делили обязанности, у них не существовало графиков. В основном домом занималась прислуга. Рей оставила себе завтраки, редкие семейные ужины и купание детей. Если же не было сил готовить – пользовались доставками. Так откуда этот резкий тон и обвинение? От мужчины, которому, по правде, было вообще не принципиально, что есть – шакшуку или глазунью. Рей была уверена, что он и под пытками не сможет ответить, чем же яйца Бенедикт отличаются от яиц по-флорентийски. Под пытками. Под тем, что Бен прошел и не боялся. Под тем, что оставило шрамы в его душе, которые не давали ей спать по ночам. У её мужа был плохой сон. Полный кошмаров. Боли. Ужасов прошлого. В хорошие ночи Бен просто вертелся, в плохие – стонал и метался. Рей знала – он уверен, что с момента их свадьбы все прошло. Его жизнь наладилась. По утрам Бен просыпался бодрым, порой замечая, что она какая-то бледная. Девушка всегда просто улыбалась в ответ, но никогда не говорила, что успокаивается он только после того, как её голос убаюкивает его, как ребенка. Бен всегда жался к её ладони, порой сжимая ту до боли, как спасительную соломинку. А Рей продолжала шептать, что он любим и в безопасности. Дома. Не в Абу-Грейбе. И не в одиночестве. Девушка считала, что сказать Бену о кошмарах – сделать уязвимым. Её устраивала его уверенность. Даже сейчас. Когда резкие слова обидели, Рей промолчала о том, что сегодня была очень плохая ночь. Как и все те, что бывали у мужа после длительных командировок. Спрятала руку с отчетливым следом от его руки под подушку. - А у тебя заболели все палачи в Гуантанамо, что ты устал так, будто принялся за старое? – сухо огрызнулась она, думая, что звучит обидно, но не цепляет самолюбие, как фраза «может, ты сходишь к психологу и начнешь спать нормально?». Знала, что ему нельзя к психологу. Он слишком много знал. Зато понятия не имела, что невольно попала в точку. В самое сердце. Принялся за старое, да. Он принялся за старое. Монстр снова был здесь. С ними. Между ними. Бен резко сел. Рей развернулась. - Ложись обратно, а? Мы же не будем всерьез из-за этого ругаться? Закажем тебе два круассана вместо одного, и я закрою глаза на то, что ты рассыпал весь миндаль в кровать. - Я же сказал, что мне надоела еда из доставок, - поправляя свою часть кровати, бросил он. Желая побыстрее просто уйти из места, где они любили друг друга, а не ссорились. Сдерживая свое уже принюхивающееся чудовище внутри себя. – Не волнуйся, все сделаю сам. Что ты хочешь? - Аппетита нет, - расстроенно ответила Рей. Бен кивнул и вышел. Девушка села и, подобрав ноги, с минуту смотрела на дверь, что муж закрыл за собой. Аккуратно. Не хлопая. Он порой был невыносимо упрям. Выругавшись, девушка поднялась и пошла в душ. Когда Рей спустя полчаса спустилась на кухню, то удивилась. Вся семья была в сборе. Тео жевал хлопья, тонущие в овсяном молоке, и вместо мультиков смотрел на папочку широко распахнутыми от восторга глазами. Близнецы, как голодные птенчики, сидели с открытыми ртами, позволяя Бену беспроблемно кормить их детским пюре из пастернака, которое оба обычно выплевывали. Дети обожали его и беспрекословно делали все, что нужно. Может, в этом был секрет их идеальных отношений с Беном? В том, что они слушались его? Рей вздрогнула. Лучше бы это было не так, потому что однажды они подрастут и начнут спорить. По любой мелочи. Бен не любил, когда ему перечили. - Почему ты не ешь? – тихо спросила девушка, все ещё расстроенная утренней сценой. – Признавайся, сколько банок пюре ты похитил у детей? - Решил помочь тебе, ты же устаешь, - просто ответил Бен, вытирая салфеткой подбородок Эни. Та только снова открыла ротик, намекая папочке, что в клювик снова нужно что-то положить. Тихоня Мэт беспокойно заворочался, волнуясь, что более проворная сестра съест больше. Рей по очереди поцеловала всех… четверых, уделив особое внимание макушке Бена. Подумала, что снова обычная фраза звучала резким упреком. Мол, я спал всего четыре часа, меня не было три недели и, смотри-ка, у меня есть силы кормить детей, пока ты не понятно где. При этом девушка заметила, что он странно сторонится своих малышей. Обычно Бен был тактилен с ними. Сейчас мужчина вроде был в центре, однако ощущалось, что он будто в стороне. Отвечал невпопад на щебетание Тео, не целовал в нос Эни, не прикасался к Мэту. - Нет-нет, моя Вега, у нас здесь очередь, - рассмеялся мужчина, отправив очередную ложку пюре в рот брата. Девочка разрыдалась. Бен не подхватил её на руки. Замер, как бы не зная, что делать, но он ведь знал. Оставив свои вещи на барной стойке, Рей подошла к дочери и стала успокаивать ту. В это время мужчина вдруг сфокусировался на чехле, в котором явно было длинное платье. Удивленно посмотрел на жену. Та, поймав на себе его взгляд, закатила глаза. - Только не говори, что забыл. Я предупреждала, что сегодня у меня планы. - Не похоже на СПА-день, - заметил Бен. Намного спокойней, чем отреагировал утром на отказ от завтрака. Сейчас, в компании детей, тучи рассеивались. Хоть он ещё больше был уверен, что с ним не все в порядке. В детстве он был ребенком очень занятой матери, и потому для него были святы воскресные завтраки. Ему нравилось, когда мама проводила с ним время. Готовила блинчики, и они вместе кушали их. Но такие праздники были редкостью, поскольку Бен был очень беспокойным хулиганом, а женщина – военной, чтящей железную дисциплину. За плохое поведение семейные завтраки отменялись, и он кушал овсянку в одиночестве, хныча от обиды. Потому, когда Рей утром не захотела готовить ему, на рефлекторном уровне в нем заговорило прошлое. Осколки детских травм вырвались на поверхность. С ним что-то не то. И он знал что. Потому не прикасался к детям. Но не смог отказать им в завтраке. Слишком хорошо помнил, что это – до слез обидно и унизительно. Ощущение, что ты не заслужил внимание. Его дети должны вырасти с ощущением, что родители их безгранично любят. Даже если отец – палач. - Я отлично проведу день с нашими сурикатами, - он примирительно улыбнулся жене. Увы, Бен забыл о её планах, но делать из этого шум не собирался. – Хорошо повеселись с подружками. - У меня нет друзей, - спокойно напомнила Рей, невесело усмехнувшись. Кто, в здравом уме, захотел бы иметь её в подружках? Весь круг близких состоял из родственников Бена. От нее даже семья отказалась из-за жутковатого брака. Ей не с кем было посплетничать за чашкой обезжиренного латте. Наверное, поэтому порой было очень одиноко. Ей хотелось поболтать с кем-то, кроме летчицы, например, но чаще доставалась Кьяра в качестве собеседницы. – Я иду на благотворительное мероприятие в Ботаническом Саду. Точнее, сначала я, конечно, еду в салон, а потом уже… если кто-то будет хорошим мальчиком, то получит в постели жену в красивом платье. А если будешь и дальше дуться, то… Договорить Рей не успела. Лицо Бена вдруг помрачнело. - У нас есть определенные договоренности, - напомнил он жене. До его рокового дня рождения Рей принимала активное участие в благотворительной жизни США. Красивую и молодую жену самого Монстра решили использовать для очеловечивания образа Директора Национальной Разведки, и девушка, несмотря на беременность, безустанно работала. Вечеринки, аукционы, открытие различных центров, свои проекты… Казалось, Рей была везде, и Америка полюбила её. Она очаровательно улыбалась, чем покоряла сердца миллионов. Но затем случился взрыв в торговом центре, едва не стоивший ей, Тео и нерождённым детям жизни, потому у Бена появилось категорическое требование. На хрен ему такая благотворительность. Он предложил жене выбрать несколько фондов, и они жертвовали туда деньги. Появлялись там в нужные даты, и для них устраивали закрытые мероприятия. Без прессы. Бен запретил своим специалистам по коммуникациям делать из его жены громоотвод, потому что едва не потерял её. Рей не возражала, видя его состояние. Да и дети, которых оказалось на одного больше, чем они планировали, занимали поначалу время. Сейчас же, когда девушка вернулась к работе, пусть и удаленно, Бен был уверен, что вопрос закрыт. И вот, пожалуйста. Она куда-то снова собралась. Не посоветовавшись с ним. На открытое мероприятие. - У тебя проблемы, Бен. - И я не прошу их решать за меня. - Так закрой чертово Гуантанамо, и я останусь дома, - вдруг не выдержала Рей и рявкнула на мужа. В кухне воцарилась звонкая тишина. Тео растерянно опустил ложку и уставился на маму. Та, нарушившая золотое правило никогда не повышать голос при детях, погладила сына по голове и улыбнулась. Под ледяным взглядом мужа. Интересно, он так же в прошлом смотрел на арестованных? С этого начинал свою пытку? С молчаливого взгляда? Бен молча вернулся к завтраку близнецов. Гуантанамо было проблемой. По правде, это всегда было проблемой. Просто дремлющей. Как вулкан. Порой все затихало вокруг этой тюрьмы, порой общество взрывалось, и в воздух летели ярость и протесты. Как сейчас. Все снова заговорили о Гуантанамо на фоне открытия тюрьмы в Сальвадоре. Начались привычные протесты с призывами закрыть тюрьму. Вдруг зашевелились европейские защитники прав человека. Даже Китай присоединился отчего-то. Чтобы утихомирить граждан, президент публично делегировал Директору Нацразведки закрыть вопрос. Вопрос. Не тюрьму. Его страна не могла выпустить столько заключенных, которые знали слишком много о том, что происходило за стенами. Не могла и не собиралась. Гуантанамо не только стирало людей с лица Земли, но и устрашало начинающих террористов. Плохая репутация тюрьмы работала на пользу. Как и Монстр, охраняющий безопасность США. Но о таком на конференции не скажешь, потому Бен Соло после длительной частной беседы с президентом и ближайшими советниками, выступил перед прессой со своим категорическим «нет», что просто взорвало общество. Обычные люди, начавшие забывать, кто он, снова бросали в него камни и ненавидели. Те, кого он защищал, бродили с плакатами с его изображением по улицам. Те, кому было раньше плевать, хейтили его в социальных сетях. Его страна снова боялась, а потому отталкивала его. Отвергала. Мужчина оставался равнодушным. Он понимал, какой будет эффект, как и знал то, что люди пошумят и через неделю переключатся на новый вопрос. Рей же считала иначе. Она хотела его защитить. - Ты не понимаешь, да? Это серьезная проблема. - И ты собираешься её решать с помощью улыбки? Распивая игристое, пока скрипачи играют Вивальди? – скептично поинтересовался Бен. Почему Рей лезла на рожон? - А ты собираешься просто ничего не делать? Я хоть покажу, что ещё жива и… - она вдруг осеклась, и муж невесело усмехнулся. Кивнул, говоря «ну-ну, продолжай». Ложка в его руках не дрогнула. Сердце. Только сердце треснуло. – Да, что ты не Синяя Борода, спрятавший куда-то свою молодую жену. Бен, мир должен видеть нас. Меня. Детей. Тебя. Всех нас. Что мы вместе. Что ты – человек. Да, жесткий, но человек. Или ты думаешь, мне хочется слушать Вивальди? Я вообще Джавади предпочитаю. - Эта Синяя Борода беспокоится о тебе. Я не хочу, чтобы какой-то псих плеснул тебе серной кислоты в лицо за то, что ты вышла за меня! – Он покачал головой. Неужели Рей не понимала? В глазах всего мира она была виновна в том, что любила его, а Бен не хотел, чтобы платила девушка за его преступления. - Знаешь, я - не Барак Обама, родная. Я не буду делать вид, что хороший парень, и раздавать, как он в 2009, обещания, что Гуантанамо закроют, хоть знал наперед, что это не так. Я не буду давать сидящим там людям надежду! Я, блядь, не настолько жесток. Мне не нужные ебаные рейтинги и Нобелевская Премия Мира. - Выбирай слова, - напомнила мужу девушка. Сделала глубокий вздох. Тео и без того словосочетание “ебаный параноик” нравилось. Сейчас вспомнит. - Бен, в этот раз все по-другому. Ветер поднимается вокруг тебя. Тебе не простят. Скоро выйдет та книга, дурацкие дневники. Будни заключенного. И я слышала, что одна из крупных студий уже заключила контракт с тем правозащитником, что представляет интересы автора, на экранизацию. Бен, хочешь создать героя или врага – сними о нем кино. Там, на экране будут показаны пытки. И ненавидеть будут тебя. Как того, кто это не останавливает. Так что да, Бен, может стоило бы поиграть в Барака Обаму? Она выдохнула. Знала, как работает индустрия развлечений. - Что это изменит? - Бен попробовал быть рациональным. - Вот скажи? Хочешь знать, сколько их - этих тюрем? Гуантанамо хоть явная, потому считается самой… гуманной. А что творится в тайных. Тех, что в Иордании, Египте… это гидра, Рей. Я отрублю явную голову, и все эти заключенные попадут на менее приятные “курорты”. Девушка поджала губы: - Почему ты так разговариваешь со мной? Будто я, в самом деле, обвиняю. Я понимаю, что у тебя нет полномочий или, точнее, ты, как ни странно, действуешь во благо, выбирая меньшее из зол, но я боюсь за тебя. Общественность волнуется. Нам ещё крупно повезет, если фильм ограничится припиской «пытки происходят с согласия Директора Разведки Бена Соло». А если ты будешь… действующим лицом происходящего? Ты часто раньше бывал в Гуантанамо. Ты… - она моргнула и посмотрела на мужа с максимальной любовью. Показывая, что не осуждает его. Просто говорит о своих страхах. Мужчина, у которого закончилось пюре, поднялся и подошел к своей верной Рей. Провел пальцами по ключице. - Не о чем волноваться. «Дневник Гуантанамо», действительно, увидит свет, но цензура вырезала все, что необходимо. Такая вот мы демократичная страна. Мы в безопасности. - Ой ли? – Рей покачала головой. – Пару недель назад на почту Кайло Рена пришла рукопись без цензуры. Они хотят, чтобы рыцари Рен опубликовали дневники в день их выхода. Понимаешь? С реальными именами. С твоим. Весь мир, гадающий на твой счет, узнает – Бен Соло пытал и… убивал. Она погладила мужа по щеке, понизив голос. - Пусть публикуют. Рыцари Рен имеют свои миссию. – Мужчина был бесстрастен. Он всегда знал, зачем создал эту хакерскую организацию. Она была рупором, и было бы трусостью прикрывать себя. Бен всегда был готов к чему-то подобному. - Эти ебаные дневники никогда не увидят свет, - неожиданно голос Рей обрел силу, а во взгляде прорезалась сталь. – Никогда. Я все сделала, Бен. Я заразила их вирусом, который сотрет каждую букву даже с их персональных компьютеров. Им до тебя не добраться. - Что ты наделала? – опешил мужчина, уставившись на свою жену. Это. Было. Немыслимо. Она нарушала все, чем он дорожил. Всё, что создавал. С каких пор его Старкиллер скрывал правду? – Что ты наделала? Зачем? Рей. Я запрещаю принимать тебе такие решения. Я вообще запретил тебе влазить в это! Ты должна думать только о себе и о детях. Девушка сделала шаг назад. Он так смотрел. И так говорил. Будто она была глупой девчонкой. Указывая на её место. Не рядом с собой. Позади. Далеко позади. А Кьяре бы сказал спасибо. - Мне жаль, Бен, – тихо сказала девушка, вешая сумку на плечо и перекидывая чехол с платьем через руку. – Жаль, что ты, заметивший меня из-за моего острого ума, теперь не терпишь этого во мне. Ты любишь во мне лишь свою жену. И мать твоих детей. Но ты ни капли не уважаешь меня, как специалиста. Я хороша только, чтобы готовить тебе завтраки. Прости, что разочаровала тебя. Завтра начнем сначала. Ты проснешься, а я принесу тебе еду в постель. И тапочки в зубах. И свою покорность. А теперь, извини, но я сделаю то, что должна, даже если ты считаешь, что я ни на что не гожусь. И, поцеловав снова всех четверых, она вышла. Понурив голову. Сдерживая слезы. Ей было тяжело и больно. Она, как и Бен, стремилась только к одному. Защитить свою семью. Но он был мужчиной, воином, а ей, как женщине, полагалась иная роль. Муж догнал её на улице, когда она шла по дорожке. Видимо, Роуз уже пришла, и он, оставив детей на няню, теперь мог накричать на нее. Как когда-то. Раньше. До рождения близнецов, когда Бен особо себя не сдерживал. Какая ирония, что лишь взрыв бомбы его усмирил. До этой минуты. - Ты меня не переубедишь, - разворачиваясь, сразу ринулась в атаку Рей, не давая ему напасть первым. – Дневники ни Рыцари Рен, ни кто-то другой не опубликуют. Никогда. - Не заставляй забирать их у тебя. - Да ну, Бен, - она вдруг рассмеялась и сощурила свои карие глаза. – Хочешь поиграть в игру, кто из нас лучший хакер? Мы оба знаем, что это не ты. Тебе не взломать мои пароли. Мужчина ощутил бессилие перед таким упрямством. - Раньше ты никогда не шла против меня. - Глупый! Я, наоборот, играю за тебя. Понимаешь? Рыцари Рен – дело всей твоей жизни? Оглянись, Бен. Ты ошибаешься. Правда стоит всего этого? Давай опубликуем её, и что будет? Ладно, ты. Тебе на себя плевать. Ладно я. Мне не привыкать. Но они… как же наши дети?! Ты хочешь, чтобы их завтра заклеймил кто угодно выродками Монстра? Бен, услышав эти слова, рефлекторно дернулся в её сторону. В секунду. Не задумываясь. За миг до рывка он изменился. Весь будто заострился, глаза полыхнули яростью. Хищник во всей красе. Рей, натренированная им же, прикрыла лицо, как в боксе. Они застыли. Оба откровенно растерянные. Грянули гром и молнии, хоть небо оказалось ясным. Где-то даже чирикала птица. Их дети мирно завтракали в доме. А они… что случилось с ними? Почему Бен кинулся на нее, а она приготовилась к блоку? - Милая, я бы… ты что… опусти руки… я бы никогда и пальцем тебя не коснулся, - тихо заговорил Бен. Его инстинкт сработал, но он бы ни за что не причинил вред Рей. Крикнул бы. Махнул рукой в воздухе. Возможно, положил бы руки на плечи. Но не ударил бы. Нет. Никогда. Ни за что. Ни он, ни его Монстр. Или? То, что она сделала, эта её мгновенная реакция, полоснула по сердцу. Будто Рей всегда была собрана рядом с ним. Словно всегда ждала нападения. - Ты что, боишься меня? Рей медленно покачала головой. Окинула мужа взглядом. Двухметровая машина для убийства. Машина, что всегда была на предохранителе рядом с ней. Но дернулась. Она видела это. Его рывок. Рефлекс. Вспышку. Увидела и впервые не поверила словам мужа. Потому что заметила, как он в секунду из мирного гражданского превращается в другого человека. А может, даже не человека. Монстр на секунду поднял голову. У всех сдавали тормоза. Он услышал, что его детей обидели, и ринулся на обидчика. Это было выше него. - Я бы тебя не ударил, - читая сомнения в её глазах, тверже сказал Бен. - А я бы ударила, - твердо ответила Рей, заправляя волосы за уши. – Ударила бы за своих детей. Кого угодно. Никому бы не дала их в обиду. И не дам. Тебя тоже. Никогда. Даже если ты будешь против. Прости. Пусть я всего лишь мать и жена, но к нашему очагу я никого не подпущу. – И развернувшись, она пошла в машину. Бен молча смотрел ей вслед, а затем закурил. Анализируя все, что только что произошло. Глядя на свои руки и думая, что Рей не верила ему. Думала, что он готов ударить. Что он способен на это. Вздохнул. Тяжело. Она уцелела. Его ваза с пятью подсолнухами. Пошатнулась, но уцелела. Но все же он ощутил, что от порыва ветра на ней образовался скол. И лишь от него зависело, пойдут ли от этого дефекта трещины или нет. *** Обещала не публиковать, но настроение хорошее, потому велком. А вот у Бена и Рей настроение не очень. Как думаете, он бы её ударил?