Шатрандж

      Аванпост - клетка, которая по ходу игры уже не сможет попасть под бой пешки соперника.              Глядя на Кьяру Рен, сложно было заподозрить, что ещё шесть часов назад она играла в водное поло со своими детьми, а затем летела через половину Штатов. Нет. Прекрасная, строгая, безупречная в сшитом на заказ чёрном платье женщина выглядела привычно собрано. Находясь в возрасте своей матери, когда та её родила, она, как никогда, походила на Синьору. Та же красота, та же безжалостность, та же… улыбка. Да, несмотря на день, который шел кувырком, прекрасная Донна улыбнулась губами, которые смели целовать только двое - Дэвид и алая помада от Армани.       Покачивая ножкой, обутой в лодочки, она смотрела на своего названного братца. В отличие от нее, он не был совершенен. Без костюма Гуччи, в домашних штанах и простой футболке Бен почти походил на человека. Почти. Вытянув ноги и опираясь о стену, мужчина ел чизбургер с беконом и выглядел хозяином положения. Казалось, решетка, за которую его поместили, ещё два заключенных в той же клетке и охрана, держащая Монстра в поле зрения, его ни капли не смущала.       - Ну, как дела? - наконец спросила женщина.       В офис ФБР при Сан-Диего она прилетела ещё час назад, но увиделась с Беном только сейчас, сначала выяснив все обстоятельства дела. А сейчас, излучая уверенность, глядела на братца сквозь решетку. Для них пошли на уступки. Или, точнее, нарушения? Ведь не оставили вдвоем. Бена не отвели в комнату для допросов. Будто спрятав Монстра в клетку, боялись того отпустить.       Глупцы. Будто решетка для него хоть что-то значила.       Облизав пальцы, Бен вскинул бровь, как бы охватывая всю ситуацию.       Кьяра сузила глаза. А потом они оба прыснули от смеха. Потому что более глупого вопроса и задать было нельзя. Но она задавала. Разряжая обстановку.       - Ты точно похож на дворнягу, Феникс был прав, - не удержалась Кьяра. Очень грозную дворнягу. Художник расхохотался. Он знал, что белобрысый заклятый друг зовет его так за спиной. Время от времени.       - Строгого ошейника не хватает, - отсмеявшись, заметил мужчина. Затем чуть нахмурил брови. - Как papi? Не сильно нервничает?       - Всё боишься его подвести, - протянула женщина, цокая языком, - не переживай, место главного любимца все ещё за тобой. Горд невероятно. Ведь даже его не арестовывали, а ты смог. Потрясающе.       - Можем поменяться, - хмыкнул Бен. Кьяра фыркнула. И никто из них не пошевелился. Кьяра сидела в своем углу, Монстр - в своем. Между ними было десять метров расстояния, и их ничего не смущало. Они беседовали на светские темы. Будто находились дома. - Всегда думал, что это мне придется тебя вытаскивать из проблем.       - Для ареста я слишком умна, братец, - покачала головой Кьяра, барабаня пальцами по колену. Её телефон завибрировал, и она потянулась к тому. Бен вскинул бровь, как бы спрашивая: “Ты серьезно? Сейчас?”, на что женщина развела руками. - Прости. Это Феникс.       - Боже, единственное, отчего я рад, что забрали телефон, это то, что не нужно ему отвечать, - закатил глаза Бен, у которого, как и у Кьяры, уже память на телефоне заканчивалась от количества фотографий и видео с Фелицией, которые Малфой слал им по десять раз на дню. Монстру казалось, он меньше знал о том, что едят его дети, чем дочь Феникса по ту сторону океана. Однако ни он, ни Кьяра так и не набрались смелости сказать сумасшедшему папаше, что тот слегка заебал. Драко тут же бы замкнулся. - Ну и как там у них дела?       - Первый зуб вылез.       - Да? Потрясающе, - искренне обрадовался Бен. Потом что-то прикинул. - Как думаешь, мы, как крестные, должны на это отреагировать? Подарок может выслать какой-то?       - Ты, как всегда, все перепутал, братец, - тяжело вздохнула Кьяра. В такие моменты она вспоминала, что Бен лишь притворяется социализированным, а на деле был так же неловок в быту, как и Малфой. Ну кто дарил подарки на первый зуб? - Это когда выпадет.       - Это разве тогда не обязанность зубной феи? - ухмыльнулся Монстр. Кьяра, отложив телефон, пожала плечами.       - Я совмещаю.       Бен многозначительно хмыкнул. Он видел, как на них смотрели охранники. С недоумением. До этой секунды. Теперь все их взоры были лишь на Кьяре. Не нужно было быть профайлером, чтобы понять: они все представляли женщину в образе их персональной ночной феи. Не обязательно зубной.       Все, кроме него. Потому что у него была другая женщина для фантазий.       И все же… все же Бен отдавал себе отчет, что сейчас они с Кьярой разговаривали совсем не так, как будучи друг у друга в гостях. Забавно, как несвобода могла дать больше свободы. Здесь, за решеткой, было как-то легче, не нужно было подбирать слов, которые не расстроили бы Рей, ведь мужчина прекрасно видел, что драгоценный Старкиллер так и не понял природу их отношений. Что между ним и Кьярой никогда не было страсти в том смысле, в котором она могла думать. Их связывало нечто более глубокое и менее платоническое.       Желание они переросли много лет назад. Осталось лишь приятное соперничество.       - Тогда к Тео загляни тоже. У него утром зуб выпал, - вдруг сказал Бен, и Кьяра тут же насторожилась. Тео. Бен никогда, никогда, никогда привселюдно не заговаривал о своих детях. Никогда. Это было табу. Он защищал Тео, Мэта и Эни даже в мелочах. Потому женщина внутри вздрогнула. Неужели идиоты арестовали его на глазах у Тео?       Она посмотрела на Художника. Тот на секунду перестал изображать веселье. И задумался.       Убийца. Как же это сенсационно звучало из уст ребенка. Как уничтожающе.       Кровь его снова забурлила. Как они посмели, как они все только посмели навредить его мальчику? Здесь. В городе, где все началось. Они с Рей. Тео. Мэт. Эни. Все они были родом из Сан-Диего. Особенно их огромная любовь. Родившаяся в одном из отельных номеров во время антитеррористической операции, в которой Бен прикрывал спины вот этим самым агентам ФБР, которые утром вероломно, доказывая свою нейтральность, надели наручники на него и обидели Тео.       - Как скоро ты меня вытащишь, я обещал Рей быть к ужину, - уже иным тоном, полным нетерпения, спросил Бен. Кьяра поднялась. Подошла ближе к клетке. Вздохнула.       - Два часа максимум. Не успеешь и проголодаться.       Но судя по блеску глаз, Художник уже был голоден. Хищник внутри него уже скалился и готов был сожрать всех, кто посмел навредить Тео. Кьяра предостерегающе вскинула бровь, напоминая своему названному брату, что не стоило бить копытом по ту сторону закона. К тому же кто, как не она, знал, что месть следует подавать совсем не по горячим следам. *** Неделю спустя       - В следующем году нам нужно заменить программное обеспечение, а также рекрутировать новых специалистов, - заместитель руководителя АНБ ощущал себя некомфортно. Ему казалось, что Бен Соло по ту сторону экрана его не слушал. Мужчина объяснял, почему и без того немаленький бюджет на следующий год нужно увеличить на целых двадцать три процента, а всесильный Директор Национальной Разведки бесстрастным взглядом смотрел куда-то в окно своего дома, где Вашингтон покрывал первый, слишком ранний снег. - Ещё…       - Сколько новых специалистов и куда? - кажется, Бен задал весьма формальный вопрос, на который ответ был готов. Такой же формальный. В виде того, что их нынешние сотрудники не успевали обрабатывать такие объемы информации. - Ясно. А почему тогда только двадцать три процента, а не тридцать пять? Ведь тогда нужно больше тех, кто будет их всех контролировать. Или нам нужен новый Эдвард Сноуден?       - Мы справимся.       - Восхитительно, - кивнул Бен, затягиваясь сигаретой. - Да, Герберт, Вы тоже можете курить.       Ему не нужно было смотреть на собеседника, чтобы угадать чужое желание. Достаточно было слышать, как тот трет вспотевшими ладонями по штанам, чтобы понимать нервное состояние. Бен слышал это. Даже через экран чертового ноутбука.       - Что будем делать с похищением детей? Оно в этом году тоже - какая ирония - выросло на двадцать три процента.       Герберт, потянувшийся к пепельнице, удивленно посмотрел на Бена Соло. Он видимо действительно не был внимателен, если ставит такие дурацкие вопросы. АНБ не было частью ФБР. Видимо, Монстр был хорош в пытках, никак не в менеджменте, где путал, кто за что отвечал. Особенно сейчас, когда с ним приключился грандиознейший скандал в виде весьма неприятных обвинений.       - Ну как. Семьдесят четыре процента детей в США за последний год похищено с целью съемок в детской порнографии. Большая часть из них младше десяти лет. Злоумышленники как собирают данные? Естественно, пользуясь услугами хакеров, которые взламывают системы домашнего видеонаблюдения и радионяни, чтобы узнать все о расписании родителей. Вы что-то делаете с этим? Наверное, нет, если вскидываете бровь, будто вопрос не ваш. Я не говорю уж о том, что все это порно утекает в даркнет. На это вам люди не нужны, нет? Это уже не ваша проблема?       Художник резко повернул голову. Взгляд у него был холодным и цепким. Герберт поежился. Нужно было быть идиотом, чтобы поверить, что это чудище что-то перепутало.       Кажется, то, что его посадили на цепь, - ровным счетом ничего не меняло. С этого любой скандал был как с гуся вода.       - Я хочу, чтобы в следующем году вы занимались не только прослушкой мирных граждан, но и отслеживанием тех, кто позволяет этому происходить. Девочка восьми лет за сто долларов была изнасилована группой мужчин в прямом эфире. Больше двадцати процентов - может двадцать три? - педофилов имеют порно с детьми младше трех лет. Вы правда не хотите ничего делать и до сих пор будете говорить, что похищенные дети - не ваша компетенция? Согласен. Но может от того, что Вы хуево распоряжаетесь своими баснословными бюджетами, тратя их на ненужное программное обеспечение, в даркнете полный разгул, а количество детских похищений растет? Значит так, я урезаю ваш бюджет ровно на двадцать три процента и ставлю вам новые цели. Их я обсужу напрямую с Вашим руководителем. Ваше время истекло. Всего доброго и скажите “спасибо”, что я не тронул Вашу заработную плату. Пока. Все будет зависеть от результата. Хорошего дня.       Хлопнув крышкой ноутбука, Художник кипел. Бен не был самодуром и понимал, что бюджеты спецслужб всегда выше, чем у того же министерства здравоохранения, к примеру, но “выше” и “заоблачней” имело огромную разницу. Штат АНБ, по его мнению, был раздут, в то время как ему приходилось втягивать в криминал собственную жену, чтобы взломать городские коммуникации и таким образом добиться финансирования SCADA.       Не успел Бен докурить, как на его экране высветился звонок, заставший мужчину поморщиться, но он ответил.       - Здравствуй… Сэм, - Бен поморщился, выдумывая имя на ходу. Этот безликий и одновременно многоликий человек был знаком ему, хоть его он видел впервые. Просто много лет назад он и сам был таким. Стертым настолько, что порой не мог узнать себя в зеркале. Его внешность меняли столько раз, что Бен перестал удивляться, когда в отражении видел лысого или рыжего незнакомца. - Что случилось?       Он отложил фотографии - точнее скриншоты - с изнасилованием той девочки в прямом эфире, которое засекли его рыцари. Феникс. Засек Феникс, который с рождения дочери стал более нервным в таких вопросах. Засек, но дальше Бен ему копать не дал.       Детская порнография была самым омерзительным зрелищем в мире. Даже для таких как он. Или это стало чувствительной точкой после рождения именно Эни? Они с Рей растили детей в любви, и именно чтобы с ними не произошло ничего такого, он был готов быть самым жестоким из чудовищ. И, возможно, зная, как тяжело копаться в этой грязи, Бен лично отстранил Феникса.        Фелиция была ещё слишком мала. А значит закадычный друг ещё недостаточно долго был отцом, потому мог наделать глупостей из желания защитить. Бен сам только-только начал обретать заново холодную голову в этом вопросе.       - Забавные картинки, интересуешься? - косо усмехнулся разведчик, заметив то, что было в руках Бена.       - Очень. Любителям сайтов, вроде Boystown да Kindergarten Porn, у меня в кабинете всегда рады. Мечтаю взять автограф у создателя книги “Изготовление детского порно для чайников” и “Как заниматься любовью с детьми”. За организацию фан-встречи лично бы заплатил.       Он откинулся в кресле, щуря свои по-кошачьему горящие глаза прирожденного хищника. Бен Соло отдавал приказ под видом пустой болтовни, человек, глядя бесцветными глазами, кивал, обещая Монстру его жертву. Директор Национальной Разведки нехорошо ухмыльнулся и хрустнул пальцами. Мужчина порадовался, что всегда занимался сексом с девушками старше двадцати.       - Я тоже не против устроить парочке рьяных любителей малолетней любви гастрольный тур от твоего кабинета до горного Алькатраса*.       - О, нет, приговор у них всех будет один и это - Спарта, - Бен не выглядел царем Леонидом, ведущим на праведный бой своих воинов. Времена изменились, и теперь в городке с громким названием размещалась тюрьма штата Хэнкок. Строгого уровня безопасности. - Там так много тех, кто совершил сексуальные преступления. Всегда голодные маньяки, которые ждут, кого опустить. Педофилы - их профиль. Люблю, когда насильники насилуют насильников. Сам процесс уже забавен, - несмотря на внешнее спокойствие, мужчина был в ярости. Самой, что ни на есть, настоящей. - Но мы тут не о гастролях. Что не так в Ливане?       - В Джебейле поймали нашего парня, - человек знал, что тому, кто приносит дурные вести, отрубали голову. Монстр, прячущий личину за дорогой костюм, даже не шевельнулся. - Мы в переговорном процессе. Можем неофициально обменять его на троих из Гуантанамо. Вот этих, - он быстро выписал на бумажке несколько тюремных номеров заключенных.       Бен бровью не повел. Все трое реально были виновны в терроризме. У многих сложилось впечатление, что там, на Кубе, все были святыми, как Мохаммед Ульд Слахи, но это было далеко не так. На дворе не был 2002, когда брали всех без разбору.       Одного из троих Бен Соло сам недавно… допрашивал. И вот теперь трое террористов против одного шпиона, который имел глупость попасться, чтоб его. Шпиона, который знал очень много, а значит стоил немало.       - Мы можем совершить обмен…       - Уничтожить. То место, где он сейчас находится, - уничтожить. Только тихо, нам не нужен второй взрыв миротворцев в Бейруте. Без привлечения внимания. Из него выбьют все еще до того, как мы доставим этих террористов до Джебейля, потому нет. И они мне тоже нужны. Мы работаем над закрытием Гуантанамо, публичный перечень преступников есть в сети. Не хочу делать пресс-конференцию, на которой нужно будет объяснить, что я их не убил. Они - мое доказательство, почему такие тюрьмы нужны.       Бен Соло был в сложном положении. Он анонсировал, что правительство рассматривает вопрос закрытия тюрьмы, но на самом деле, открывая дела террористов, лишь хотел показать - просто так туда не попадают. Пользовался приемом кардинала Ратцингера, когда тот, став Папой, открыл доступ всем к архивам Пия XII, чтобы развеять миф о том, что тот был другом Гитлера. Бен, как хороший разведчик, в то время понимал - информация, конечно, откорректирована так, как нужно Святому Престолу и главное Конгрегации Доктрины Веры, но ход, достойный ферзя, запомнил, чтобы сейчас использовать его. Отдай он троих отбитых террористов, аргументация будет звучать менее убедительно.       Ему нужно было, чтобы американцы раз и навсегда поняли - Гуантанамо - дерьмовое место, но оно - их Великая Стена, хоть да, с неугодными там тоже боролись, что поделать. Режимы - даже демократические - никогда не были святыми. И в Ватикане были педофилы, чего уж ждать от простых смертных. Возможно, потому Бен был атеистом, хоть и исполнял при своей стране как раз роль той самой Конгрегации Доктрины Веры. Святая Инквизиция под маской Национальной Разведки.       - У него двое детей и…       - И контракт. С его, сука, подписью, в котором он соглашался, что не имеет права на отношения, поскольку те отягощают выполнение заданий, - резко напомнил Бен. - Он знал, на что шел. Мы не дискутируем. Я отдаю приказы, чтобы они были выполнены. У вас два дня. Потом он начнет говорить, а значит мы начнем терять.       - Понял. Все во имя “Боже, Храни Америку”.       - Точно. Боже, Храни Америку, - кривая усмешка черкнула по губам Бена и исчезла. Закончив встречу, он также закончил свой рабочий день. Потому что в его импровизированный кабинет с самым деловым видом вплыла Эни, которая посмотрела на отца огромными глазищами и полюбопытствовала:       - Ку-ку?       Бен рассмеялся и закрыл свои глаза ладонями. Девочка подошла поближе и, заглядывая на замершего отца, повторила: “Ку-ку?”. Миг - и она пронзительно расхохоталась, поскольку мужчина подхватил её на руки и закружил. Далекая от кошмаров Эни радовалась времени с папочкой. Её не интересовали скандалы, нет, лишь игрушки и детское пюре, потому с ней Бен был абсолютно счастлив в секунду.       - Моя Вега, Вега, Вега, - повторял он, прижимая к себе дочь. Под следствием или нет, он все ещё мог защитить её от зла. Капо смог провернуть этот трюк с Кьярой, и он сможет. Зло никогда не коснется её. Никогда-никогда. - Я люблю тебя, моя Вега, люблю.        - Лю-лю, - повторила дочь, - па-па!       Бен знал, что девочка ещё не понимает этого, но ему было все равно. Он её любил. Это было самое важное на свете. Его любовь к своим детям. Мужчина был в курсе, что, когда его освободили под домашний арест, Рей волновалась, как он справится с тем, чтобы находиться дома двадцать четыре на семь, а Бен был неожиданно благодарен казусу за то, что мог наблюдать за Эни и Мэтом целыми днями. Он даже позволял им играть рядом во время каких-то не самых стратегических совещаний. И его не беспокоило, что порой в камеру влетали детские кубики или из-за требовательного плача Мэта он мог закончить все встречи в секунду.       Художник слишком мало и редко бывал дома, чтобы его огорчал собачий лай, капризы дочери и слезы младшего сына. Лишь бы старший не плакал, ведь тот если рыдал - то осознанно.       - Тео, - невесело пробормотал Бен, поднимаясь. Долбаный браслет противно пискнул на ноге, как бы напоминая мужчине о своем присутствии на его щиколотке. Мужчина рыкнул, ощущая себя на цепи. Уже не раз он норовился снять его, но Рей строго на него смотрела, как бы спрашивая: “Мало тебе неприятностей?”.       Неприятностей точно не было мало, но пока все не складывалось критично. Кьяра добилась его выпуска под залог в тот же день. Пресса не опубликовала эпизод, где собственный сын назвал его убийцей. Дело было шито белыми нитками, и Бен, как и все вокруг, понимал, что то закроют ещё до Рождества, потому мужчина даже наслаждался некой передышкой, не забывая искать того, кому же было выгодно временно отстранить его от дел, но пока все вокруг было подозрительно спокойно, как перед бурей.       В пустыне.       Дурные ассоциации. Тревожное время. И раздражающая стерильность. Он смотрел и не видел своих врагов. Это раздражало.       С дочерью на руках Бен вышел встретить жену, которая только вошла в дом и тут же расплылась в улыбке. Получать поцелуй, едва переступая порог, было ново, однако прекрасно. Неуставший муж через раз тащился следом за ней в гардероб, чтобы “помочь”, и помогал ей так, что они едва не забывали об ужине. И пусть Тео по дороге в школу спросил у нее, кто такой “педофил” и плохо ли говорить “нахуй”, Рей не могла не признать, что… рада аресту Бена, ведь настолько много времени они не проводили со времен Сан-Диего.       Однако не успела она обменяться хищным взглядом с Беном, как его телефоны - все три - пронзительно запищали.       - Что, теперь нам целоваться нельзя? - недовольно спросила девушка, но сама же подтолкнула мужа в спину, ведь видимо случилось то, чего они ждали. Какая-то неприятность. Та, ради чего Бена Соло арестовали и устранили. - Ну-ну, надеюсь, там как минимум Китай решил запускать ядерные ракеты, - злорадно прошипела девушка, поднимаясь в гардероб сама.       Она была зла. Зла на чертово правительство, которое позволило - ради сохранения видимости нейтральности правосудия - ходить Бену с браслетом по дому, отчего муж сравнивал себя с Чуи, у которого был похожий ошейник. Но бездействовала, ведь Бен сказал, что ему нужна абсолютная тишина и невмешательство. Ей пришлось ему довериться. Как всегда.       И пока маленькая женщина Бена Соло переодевалась, планируя на ужин что-то особенное, все чертово правительство, а точнее разведывательное сообщество смотрело на Художника из Ситуационной Комнаты в Белом Доме, то есть места, где Президент США проводил встречи с советниками по вопросам национальной безопасности.       - Ничем не могу помочь, я же формально отстранен от работы, - усмехнулся Бен, уже успевший выругаться из-за того, что интернет взорвался от массового слива военных документов касательно дат, времени и маршрутов поставок оружия их страной в Украину. И это была лишь малая часть того, что всплыло. Художник, знающий, как работает маховик, примерно понимал, что с каждым часом сенсаций будет все больше, больше и больше.       И паззл сложился. Он понимал, что его убрали на те злополучные пару часов, чтобы контроль ослабел. Пока все взоры были на нем, некто выкачал все данные и слил их то ли газетам, то ли вражеским спецслужбам, то ли ушлой подружке - всякие были ситуации. История Робин Сейдж всё ещё была свежа в памяти**, потому Бен ничему бы не удивился.       - Бен.       - Хотелось бы мне тоже сейчас послать вас всех ради соблюдения нейтралитета правосудием, но чем больше времени мы утратим, тем больше дерьма вылезет, - недовольно протянул Бен, снова закуривая.       В постель он попал под утро. Когда агенты ФБР ворвались в дом 21-летнего национального гвардейца, который, по мнению оперативной группы Бена, связан с утечкой секретных документов разведки.       - В этот раз они арестовали кого нужно, - негромко пробормотал мужчина в карамельные волосы своей жены, которая слабо чертыхнулась.       - Надеюсь, ты не будешь допрашивать его из нашего дома, не хочу, чтобы Тео…       - Тссс, родная, тихонько. Спи сладко, - прошептал Бен, а затем тихо скрипнула дверь в гардероб. Рей тут же проснулась. И пошла следом. Опершись о косяк, она наблюдала за тем, как её арестованный по подозрению в применении Пяти Методов муж, отстраненный от дел и находящийся под домашним арестом, собирал вещи, чтобы отправиться в Гуантанамо. Ведь куда же еще? Куда?       - Ненавижу. Я их ненавижу. Херовы лицемеры, - зло прошептала она, но её отчаяние заглушил шум подъехавшей машины, и все, что ей оставалось, это, кусая губы, смотреть в ночь. За тем, как его снова забирали. Чтобы превратить в Монстра. Опять. - Ненавижу. *”горный Алькатрас” - неофициальное название исправительной тюрьмы максимально строгого режима исполнения наказаний ADX Florence ** история Робин Сейдж - сотрудники режимных учреждений и фирм в США легко выдают конфиденциальную информацию не просто женщине, но вымышленной женщине. Их уязвимость выявил консультант по безопасности Томас Райан, открыв в социальной сети для профессионалов LinkedIn учетную запись от имени некоей 25-летней Робин Сейдж. Менее чем за месяц она завела 300 с лишним друзей среди специалистов по безопасности, военных и сотрудников разведслужб, пишет газета The Washington Times, которые делились с ней тайной информацией. ***       Led Zeppelin звучали на запредельных децибелах. Гремело так, что слова разобрать было нельзя, на том уровне, когда музыка делала больно. Человек, ослепленный безжалостной лампой, что периодически моргала, корчился на полу. Громкость и пытка светом ломали его, выворачивали наизнанку. Бен Соло как ни в чем не бывало протирал костяшки пальцев антисептическими салфетками, окрашивающимися в красный.       Кровь была не его. Парня, что пытался закрыть уши руками, но те были связаны за спиной. Бен не обращал на того ни малейшего внимания. Просто стирал кровь привычным движением.       В отличие от охраны, на нем не было звукоподавляющих наушников и тёмных очков. Он, как и заключенный, не имел никакой защиты. Но даже не вел бровью. Спокойный и равнодушный Бен сидел на стуле, закатав рукава своего свитера и не моргая смотрел перед собой.       В этом была истинная сила Ферзя. Не просто войти в камеру и мучить. Сесть рядом. И своим духом сломать соперника. Заставить того ощущать не только боль, страх или ужас, а унижение. От того, что долбаный Монстр даже бровью не ведет. Сидит себе как ни в чем не бывало. Это развязывало им язык. Унижение. Как обычные заключенные ощущали себя уязвимыми без одежды и с завязанными глазами, так вот парни разряда повыше, вроде этого ломались под весом собственной гордости.       Музыка гремела, но Бен действительно не слышал. Его могло оглушить молчание Рей или смех Тео, никак не музыка. Он пережил столько пыток, что усиленная громкость никак не ранила. Потому, получив немного времени, мужчина рассуждал об утренней беседе с женой.       - Тебе плохо, - глядя на нее через камеру телефона, заметил он. Ей так досталось за последнее время. Все падало на хрупкие плечи Рей, а она пыталась балансировать в этом хаосе. И теряла силы.       - Ты констатируешь как профайлер или как муж? – неожиданно огрызнулась на него жена. В этот раз она даже не пыталась скрыть свое недовольство. - Анализируешь меня или свое поведение?       Вот когда было больно. Так сильно, что приходилось сжимать эту боль в кулак, и тот дрожал. В эти моменты, когда он ощущал, насколько плох там, дома. Плох там, где любим. Где любил. Где сеял страх. Где его ждали и куда он не хотел, чтобы не навредить.       - Я просто вижу. Как человек. Ты делаешь такие большие глаза. Какая новость, что я – человек, да?       - Надеюсь, ты им по возвращению и останешься.       Рей оборвала беседу первой. У нее было это правило. Когда он превращался в язвительного Монстра, она клала трубку. А он прятал телефон и шел в камеру, где пытал. И убеждался, что не человек, хоть в самые жуткие моменты думал о своей жене. И своих детях. Как делали все заключенные. Здесь не было разницы. Когда было больно, все они думали о близких.       Бен посмотрел на часы. Те, которые ему в далекие 16 подарил капо. Что-то прикинув, поднял вверх большой палец. Отдавал команду сделать звук погромче. У него заканчивалось и время, и терпение, потому стоило ускорить темп повествования. Но при этом не перестараться. Мужчина не забыл своего первого заключенного, который умер от переохлаждения в Марокко. То была случайность дилетанта. Тогда, подписывая кучу протоколов, Бен Соло усвоил одно правило - хуже жестокого палача только пьяный. Потом добавил еще пунктик о бесстрастности и никогда не заходил в камеру злым. Отстранялся.       Человек, виновный в намеренной утечке секретных документов, дернулся. Сдаваясь. Теперь он заговорит. Бен едва не поморщился. Участвовать в глупостях все были смелы, а на пятый день пыток - весьма примитивных - ломались. Террористами или предателями часто были люди без силы воли. Способные сеять, но никак не пожинать. И не понимающие того, что усвоил Бен, когда учился сопротивляться допросам уже в имитационном концлагере.       В камере пыток ты, подозреваемый, незаменимый человек, потому хозяин положения. Прежде чем заговорить, можно было выбить что-то для себя, но нет, они обливались потом, соплями и слезами. Мечтали, чтобы все прекратилось. И никогда не понимали - стоило им открыть рот, как все только начиналось.       - Что ж, беседа предстоит длинная. Да? Хочешь пить? - Бен посмотрел на человека, задыхающегося от жары. Тот, побледнев, отрицательно покачал головой. Монстр и его отношения с водой были… легендарными. Сам мужчина пожал плечами и попросил воды.       Стакан. Для себя. Со льдом и лимоном.       Жажда Бена не мучила. Только желание ответа. А пытать водой можно, и не имитируя утопление.       Спустя три часа Бен вышел из “Золотого Дома” и направился в сторону непримечательного здания, в котором проживал обслуживающий персонал. Не задумывался о том, что у него здесь есть постоянная комната, ведь и без того знал - да, бывает он в Гуантанамо чаще нужного.       Пройдя через специальную рамку, он перекинулся парой слов о погоде с охранником. Поскольку у него было немного времени, обед еще с утра заказал в комнату и, зайдя в ту, нахмурился. Сегодня к привычному, суровому рациону добавился тыквенный пирог.       Бен взял только его. Сев на жесткую койку, выдохнул. Неспешно ел, размышляя о том, что не очень-то любил День Благодарения. Калейдоскопом мелькали воспоминания. Одинокий ребенок за праздничным столом в ожидании матери. Юноша, лежащий на крыше и держащий под прицелом названного отца. Мужчина, бредущий домой и останавливающийся у китайской забегаловки, чтобы купить курицу в кисло-сладком на ужин, и словивший пулю. Человек, вернувшийся с войны, и Рей, которая через экран светилась, а у него под ногами лежало битое стекло от рома. Тогда он обещал, что если сложится, будет лучше, но спустя два года, на этот же праздник, пригрозил юной - и уже беременной близнецами - жене, что отберет Тео, если ей взбредет в голову глупость уйти.       Так много ошибок в одном празднике.       Но сейчас, в казенной комнате, сидя на койке, Бен был непривычно расслаблен. Наслаждался пирогом, не думая, что делает что-то не так. Не тревожил ничей покой, и… ничто не тревожило его. Он просто был человеком, предающимся маленькой слабости и не ожидающим, что задумчивый взгляд напугает ребенка. Не контролирующим себя.       Было что-то жутко неправильное в том, чтобы ощущать себя спокойно лишь здесь, в Гуантанамо, но, в конце концов, Монстр был результатом таких тюрем, потому здесь была его стихия. Тихо улыбаясь, Бен доел все, до последней крошки. Потом ответил на письма. Принял душ. И нехотя стал собираться. Формируя в голове список того, что считал правильным поведением с родными. Он не пользовался таким вот уже несколько лет, но сейчас, теряя опору и человечность, снова нуждался в своих костылях, которые должны были помочь ему походить на остальных людей.        ***       Сидя за столом, Бен, вновь ощущающий браслет на ноге, внимательно изучал их гостиную, украшенную к празднику.       Рей кардинально не изменила ничего, но в каждом элементе вдруг появилось столько смысла, что он готов был поаплодировать. Пока другие женщины влиятельных политиков выставляли на камин показательные семейные фото, их столовая была заполнена грамотными отсылками на деятельность Первых Леди США. Гирлянды из черники, яблок, лимонов, слив и леденцов явно намекали на рождественскую тематику “Ранняя Америка”, которую супруга Линдона Джонсона выбирала в 64-ом. Ярко-желтые и оранжевые букеты были уже из 66-ого и идеи бережного отношения к природе. Клюквенное дерево в центре стола частью традиции сделала Бетти Форд в 75-ом.       Сама Рей выбрала красное платье, но не прошлогоднее - смелое, дерзкое, в пайетках и с голой спиной. Её наряд до колен не переливался, но потрясающе подчеркивал достоинства жены - талию, изящные плечи, тонкие запястья. Она выглядела юной, но понимающей, кто она и где её место на данный момент. И этот цвет. Ох уж этот цвет.       До чего умно-то. Цвет, в котором Джекки Кеннеди какой-то ребенок перепутал с миссис Клаус. Цвет, с которым леди Берд Джонсон в 63-ем сняла - смело - траур по Кеннеди, дав путь Рождеству. Цвет, который Нэнси Рейган, Барбара Буш и Мишель Обама надевали на инаугурации. Цвет слишком агрессивный для всего мира, но для американцев ассоциирующийся с сильными женщинами, которые, однако, всегда были подле своих мужей.       Она всем своим видом выражала и дарила ему свою поддержку. Сейчас, когда Бен отказался от визита семьи Рен, желая побыть в тишине, она была рядом. Держала за руку. И светилась. Хрупкая девочка. Но сильная. Невероятно сильная. И уставшая настолько, что по телефону срывалась, однако сейчас… сейчас держащая себя в руках.       “Если ты не справишься, мне конец”, - подумал мужчина, погладив теплую ладонь. И, кажется, Рей, как всегда, поняла его без слов. Потому что улыбнулась.       Бен же кормил Эни тыквенным пюре, обсуждал с женой её последние достижения по игре, привычно молчал о командировке, развлекал Мэта забавными рожицами и не трогал Тео. Они почти не общались с момента, как Бен вернулся после ареста домой. Это была та причина, по которой мужчине и в Гуантанамо было хорошо. Ему везде было хорошо, где не было испуганного взгляда дорогого ему ребенка.       Рей не особо обманывалась веселым мужем. После Четвертого Июля он редко бывал по-настоящему расслаблен. И виной тому было не ухудшение отношений с Тео. Девушка понимала, что человек в нем уменьшается пропорционально с ростом Монстра, а значит он снова делал то, что и раньше. Оттуда вся эта отстраненность и неестественность.       К тому же Бен пропустил традиционное «я благодарен за…», сделав вид, что слишком занят дочерью, которую не выпускал из рук. Он явно искренне наслаждался компанией своего ребенка, который смеялся и дергал папочку за волосы. Но все же… все же каждый год, как бы ни было трудно, Бен благодарил за семью. В этот раз он пожал плечами, когда Рей напомнила.       - Ты же знаешь, это не самый лучший праздник, - мимолетом бросил он. Девушка не была в восторге от этого ответа. Праздник, возможно, был не лучшим, но это не останавливало Бена от простой благодарности, а сейчас в нем был словно какой-то барьер.       - Тео, не стоит кормить Чуи под столом, - заметила она. Сын несмело улыбнулся, но стоило отцу бросить на него быстрый взгляд, как он выдернул руку из-под стола. Зацепил вилку, и та с грохотом упала на пол, прямо рядом с псиной. Мальчик втянул голову в плечи.       Бен ощутил раздражение. Он никогда не кричал на своего ребенка, к чему столько паники? Почему Тео не верил ему? Где же, блядь, отец в нем проебался настолько, что сын предпочел его забыть?       - Давай же, мой джедай, подними её, возьми другую и ешь, - спокойно подсказал Бен алгоритм действий в чрезвычайной ситуации и продолжил играть с дочерью. У Эни был красивый синий бантик. Его Вега все ещё была действительно его. Во всех смыслах. Она улыбалась в ответ, светилась и все ещё говорила «папочка».       Пока Тео возился с прибором, Бен и Рей продолжили обсуждать планы на Рождество. Мужчина ощутил, что праздничная мишура как-то проходит мимо него, ему не хотелось праздновать. Он так ясно это понял. Удивительное дело, его не могли сломать пытки, но ломало то, что почти шестилетний ребенок не хотел принимать его. При этом Бен с деланным энтузиазмом обсуждал поездку в Сан-Диего, мысленно планируя командировку «в самый последний момент, родная, какая, блядь, досада». Кто знает, возможно, до Рождества с него не снимут еще браслет - расследование-то формально продолжалось.       В какую-то секунду мужчина снова посмотрел на Тео и удивленно констатировал, что мальчик молча заглатывает индейку, которую обычно терпеть не мог. Так быстро, словно боялся, что Чуи сейчас станет лапами на стол – были у них уже такие прецеденты – и украдет.       - Ты ведь ее не любишь, зачем тогда ешь? – удивленно спросил Бен. Сын, растерявшись, опустил вилку. И уставился на отца, не зная, что ему делать, а мужчина сообразил, что отдал Тео две противоречивые задачи.       «Ешь». «Не ешь».       Но он не это имел в виду. Лишь предлагал Тео продолжить трапезу, но тот принял слова слишком буквально. Упреком. Приказом. Командой. Мужчина ощутил, как у него начинает пульсировать в голове. От всего этого. Ему хотелось сорваться. Заорать. Но он неспешно пересадил Эни в детское креселко и отодвинул свою тарелку.       - Я, пожалуй, поужинаю на кухне. У меня есть пара важных звонков. Хорошо? – Бен даже миролюбиво улыбнулся. Порой он действительно так делал, в очень редких случаях, но все же.       - Бен… - Рей выглядела растерянной.       - Слушай, родная, я очень устал. И голоден. Можно мне поесть без всего этого? Серьезно. Мне не доставляет удовольствие видеть, как Тео давится просто потому, что ему страшно. – Он поднялся, ощущая себя хуже некуда. Желая заорать: “С меня хватит!”. Потом, вспомнив о своем списке “правильного поведения”, добавил: – Очень вкусно. Спасибо.       Оказавшись на кухне, Бен закатал рукава рубашки и, отложив телефон в сторону, стал ужинать. Не позаботившись о красивой тарелке. Достал из духовки прозрачное блюдо с запеканкой из стручковой фасоли и бекона и неспешно ел, пытаясь расслабиться. Выбросить из головы и мысли, и чертов список. Все закончилось: посиделка, праздник, присутствие. Теперь можно было не пытаться быть нормальным.       В какой-то момент Бен усмехнулся, сообразил, что даже свет не включил. Этакое чудовище в темноте, скребущее вилкой по стеклу. Но было комфортно. Не так, как в комнате в Гуантанамо, но все же. Его бесило, что ему приходилось опять проходить через эту чушь: списки и карточки в собственной семье. Снова дом стал минным полем, как тогда, когда они с Рей только начинали пытаться. И все потому, что прошлое догнало, все имело цену. За власть пришлось платить репутацией, которая отрикошетила слезами Тео.       А когда подрастут Мэт и Эни. Момент, когда его Вега тоже оттолкнет, перестав улыбаться, заранее разбивал сердце. С младшим сыном было проще, Мэт не проявлял к отцу ровно никакого интереса, значит он не станет тому разочарованием.       Возможно, так лучше. Быть может, ему стоило применить эту тактику с самого начала? Не создавать сотню маленьких ритуалов, а просто быть куполом для своих детей? Не спешить к чертовому ужину каждый вечер, а приходить, когда бы все спали. Не играть в футбол по выходным, не устраивать барбекю, не пытаться быть тем, кем он не был. Ему не стоило перевозить их с собой в Вашингтон, лучше бы прилетал в Сан-Диего по выходным. Удивлялся бы, как подсолнухи подросли, вручал подарки, любил Рей, и все было бы прекрасно. Обычная семья на два дома. В случае, когда один из родителей - Он, такая схема должна была сработать лучше, чем жизнь с тысячью ограничений для всех. Ни Рей, ни дети не были солдатами, подготовленными к этому.       Теперь, однако, уже не отправишь их обратно.       - Я тебе пирог приготовила, - Рей с пустыми тарелками вошла на кухню. Включила деликатный боковой свет. Не стала больше спрашивать ничего. Просто поставила на барную стойку яблочный пирог и села напротив. Протянула Бену одну из двух вилок. Когда-то, четыре года назад это сработало. Их первый – увы, не последний – кошмарный день Благодарения. Он, еще не привыкший к семье, рычал, вспоминая старые раны. Испортил ужин, и тогда Рей принесла пирог в кровать. С тех пор есть его с одного блюда, не разрезая на кусочки, стало их маленькой традицией. Чем-то, что должно было компенсировать хреновый день.       - И снова праздник не удался, - констатировал Бен, пока девушка зажигала вокруг них парочку трехфитильных ароматизированных свечей. Их тет-а-тет, в котором они прятали свои жалобы, пах золотой амброй, сладкими красными ягодами, ванилью и горячим виски.       Впервые аромат казался слишком приторным, не уютным. Мужчина поежился, подавляя желание задуть свечи.       - Это тоже уже традиция. Я скорее испугаюсь, когда все будет, как надо. – Рей начала ковыряться в пироге первая. Второй рукой нежно погладила Бена по запястью. – Я все равно благодарна вселенной за тебя. За каждую минуту рядом. Хоть ты очень отдаляешься от нас, Бен. Мне тебя не хватает. Я понимаю, как тебе тяжело с Тео, ты столько сил вкладывал в вашу связь, но это не повод убегать так далеко. Думаешь, я не замечаю?       Мужчина кивнул. Не соглашаясь и не отрицая. Кивнул, чтобы не продолжать беседу. Он устал от того, что стоило пойти чему-то не так, как приходила Рей и держала его за руку. Ему казалось, что он достаточно взрослый, чтобы справляться одному. Без жалости.       - Давай просто помолчим, ладно? Я хочу хоть немного отдохнуть. Без чувства вины еще и за командировки.       Рей сузила глаза. Минутой ранее она сказала то, что не прозвучало от Бена, а в ответ он щелкнул перед ней дверью, закрывая душу. Как тогда, много лет назад, когда переспал и выставил за дверь.       - Вкусный пирог?       - В Гуантанамо вкуснее.       Девушка, желающая просто сместить фокус темы, замерла, а потом сжала запястье Бена сильнее. Заставляя его поднять на нее глаза, обратить внимание.       - Я знаю, что ты задумал. Раз с Тео проблемы, так ты будешь и меня отталкивать, чтобы я тебя тоже ненавидела? - Она не стала задавать глупые вопросы, вроде “зачем ты говоришь это?”. Слишком хорошо Рей знала своего мужчину. Который огрызался до последнего.       - То есть, ты признаешь, что мой сын меня не выносит?       - Он – ребенок с максимализмом шестилетки, который делит мир на ситхов и джедаев, а ты – военный, который бесится, что Тео, в отличие от всех других, не выполняет твоих приказов. Вот где конфликт. У вас обоих нет терпения, но если он еще мал, то где твоя мудрость, я не знаю. Но если ты решил развалить семью только потому, что что-то идет не по-твоему… даже не надейся, Бен Соло, я не отпущу тебя! Можешь сидеть в темноте и рычать сколько тебе угодно, но я тебя не отпущу топиться в несуществующей вине. Понял?       Они вдвоем замолчали. Точнее, Бен продлил молчание, Рей, высказавшись, тоже притихла. Вяло ковыряла яблочный пирог.       - Рей.       - Что опять?       - Он правда вкусный. Очень.       - Я знаю, Бен, а так, – девушка перегнулась через барную стойку и поцеловала мужа, - еще вкуснее, правда?       - Приглашаешь на десерт?       - Нет. Жду твоего возвращения. Давай же, Бен Соло. Вернись, пожалуйста, домой. Моргни и покинь чертово Гуантанамо. Проведи эту ночь со мной. Пойдем? Разведем огонь в камине и доедим пирог там. Хорошо?       И он пошел за ней. За своей женой. Как шел всегда. Не представляя, как бы жил, если бы Рей отказалась от него. ***       Следующее утро застало Бена и Рей за тренировкой. Сейчас, проводя больше времени дома, мужчина с удовольствием вернулся к общим спаррингам, от которых оба получали колоссальное, почти сексуальное удовольствие. Правда, в этот раз жена была слегка растеряна. Хоть и била яростнее обычного. Видимо, обижалась за то, что он согласился на роль Монстра, будто выбор был. Её глаза вспыхивали, девушка теряла контроль, и Бен нарочно пропускал удары. Позволяя ей сорваться. Достать себя. Зацепить. И она пользовалась этим. Ударяя непривычно сильно. Так, что кажется сияние расходилось во все стороны. Потому что у нее не было возможности немного выпускать пар. Всегда спокойная, всегда идеальная, она старалась быть им всем опорой - детям, ему и даже Чуи. Потому Бен старался не защищаться. Поддаваться было не в его привычке, но сейчас ему хотелось, чтобы она победила. Хоть в чем-то. И это сыграло с ними обоими злую шутку. Слишком сосредоточенная тем, как ударить Бена в корпус, Рей неожиданно пропустила и сама удар.       Что-то плохо хрустнуло.       Хлынула кровь, и Художник оцепенел. Будучи абсолютно уверенным, что Рей закроется, он вложил силы больше, чем было нужно и разбил ей нос. Девушка в ответ только фыркнула. На самом деле, это у них тоже случалось не впервые, потому критичного не было ничего. Но Бен оцепенел. Потому что… потому что он никогда ей не вредил, никогда. Даже случайно. Всегда помнил о контроле, и вот Рей стояла и моргала, удивленная. Неужели это происходило с ним, неужели Монстр был сильнее?       - Лед, тебе нужен лед, - перчатки Бена упали на пол. Не снимая бинтов, он стаскивал и перчатки Рей, а та лишь хихикнула. Поскольку увидела в муже панику, хоть ничего страшного не случилось. Порой они оставляли друг на друге синяки. Но Бен суетился. - Сейчас принесу, а ты присядь и…       Он развернулся и заметил Тео, который, стоя у дверей спортзала, увидел то, что увидел. Как его отец ударил мать, и та вроде плакала от боли, хоть Рей смеялась от нелепости ситуации, пока они оба не увидели мальчика, который так и оцепенел с игрушкой Йоды в руке.       - Эй, приятель, это просто тренировка, - вытирая кровь спортивной майкой, бросила девушка, ероша сыну волосы. Бен с минуту молчал, глядя, как Тео, опустив голову, неловко теребит игрушку. Чуи замер за спиной своего маленького хозяина, настороженно навострив уши. Мужчина присел и положил свои ладони на плечи сына.       Его терпение лопнуло, и он бросил быстрый взгляд в сторону жены, которая хотела крикнуть: “Нет, Бен, даже не вздумай”, но было уже поздно. Устав оправдываться, устав от всего на свете, он сдался.       - Тео.        - Пусти меня! - крикнул мальчик. Впервые. Да, впервые Тео кричал в его руках. Больше не скрывая страха, а защищаясь тем. - Пусти! Мама! Мамочка.       - Тео, нет, послушай меня. - Бен неожиданно настоял. И не обратил внимание на панику сына. Потому положил тяжелые ладони на плечи Тео, заставляя того взглянуть на него. Хоть раз. - Послушай внимательно. Все так. Я - плохой человек, да. - Ему не нравилось юлить, поэтому он начал говорить правду. Которую мальчик вряд ли поймет сейчас, но, возможно, если потом захочет вспомнить… - Но и плохие люди - когда-то ты узнаешь об этом - умеют любить и имеют на это право. Я люблю тебя больше всего на свете. Тебя, маму, Эни, Мэта и даже Чуи. Люблю. Вы - моя семья, и я никогда не обижу вас. Но да, тебе придется жить в мире, где меня боятся. Извини, малыш. Я не хотел этого для тебя. Но я все равно люблю тебя. Однажды ты это поймешь.       Крепко обняв сопротивляющегося мальчика, Бен помог Рей смыть кровь, потом удивительно спокойный пошел в душ, а затем - покинул свой… гостевой дом. Под вой пса, пытающегося успокоить расстроенного ребенка. И неожиданно визит в Гуантанамо показался раем.       Потому что ему нужно было вернуться. Он взял отгул всего на сутки, чтобы приехать на праздник и все окончательно испортить, теперь же ему нужно было вернуться туда, чтобы продолжить расследование и понять не только поверхностные, но и более глубокие мотивы того парня.       - Бен, Бен, погоди! - Рей, на ходу закутываясь в теплый свитер, вылетела следом за мужем. Тот развернулся, зная по тону, что не ради поцелуя и объятий она выскочила. Поморщился, ощущая, что очень устал от этих “ты поступил неправильно”. - Что ты делаешь? Зачем ты перекладываешь на Тео ответственность, мол, тебе решать любить меня или нет?       - Очнись, он уже не любит меня, потому нечего выбирать и решать ему. Но когда через лет пятнадцать он будет отращивать первую бороду, чтобы, глядя на себя в зеркале, не видеть, как похож на меня, мне бы хотелось, чтобы мой сын знал две вещи. Я любил его, и я никогда ему не лгал. Каким бы чудовищем ни был, Тео я ни разу не солгал. - Бен говорил очень спокойно. Принимая то, что терпеливо отрицал. Поражение. - Сделай одолжение, пока меня не будет, не заставляй его учить “я люблю тебя, папа”. Он - не собака, чтобы повторять команды.       - Что ты говоришь, Бен? - ужаснулась девушка. Мужчина пожал плечами, посмотрел на часы, все же поцеловал и уехал, впервые не забрав тепло своего затухающего очага. Рей, очнувшись, пошла собираться, и все утро ей не давало покоя одно: почему Бен Соло говорил так, будто через пятнадцать лет его не будет рядом с сыном? Почему сказал «любил»? Он мысленно больше не ассоциировал себя с ними? *** Ну что, кажется, идеальная семья потихоньку начинает сама себя пожирать)