Шатрандж

      Выключение фигуры — тактический прием, заключающийся в том, что фигура перестаёт выполнять прежние функции (защищать пешку, поле), располагаясь не оптимальным образом на доске                     Несколько дней спустя              Бен, открыв шкафчик, где у Рей хранились различные усилители вкуса, уставился на бутылку рома, которая пряталась между винным уксусом и кунжутным маслом. Смотрел на нее несколько минут, не моргая, затем, вздохнув, сдался и вытащил ту на свет божий. Открутил крышку, хотел сделать свой прыжок в небытие, но вдруг выругался       - Сукин ты сын, - прорычал он. Беспомощно опустил бутылку, потому что там, за дюжиной баночек, стояла рамка с их с Тео селфи. То, что раньше стояло на комоде в гостиной, куда мужчина старался не заходить. Хмурясь, Бен развернулся и увидел, что пара снимков были приклеены к холодильнику. - Феникс, ну попадись ты мне на глаза. Хорошо, хорошо, сынок, я не буду пить. А вот твоему дядюшке Драко скручу его поганую шею или укорочу длинный нос.       Он спрятал бутылку назад. Ход был хитрый. Хитрый и жестокий. Но отрезвляющий того, кто еще не был пьян. И не будет.       Бен ещё не пал так низко, чтобы напиваться, глядя на ясные глаза Тео.       Он помнил тот летний день в начале июня, которые яркими цветами бесстрастно отразило селфи. Они со старшим сыном только вынырнули из бассейна в доме капо, и Рей клацнула их - мокрых, улыбчивых, счастливых. Дни, утекшие, как хлорированная вода сквозь пальцы.       Сев на стул, Бен закурил, и в этот момент вошел довольный Феникс, который в предвкушении встречи с кэйлин даже виски выбрил. Сам. Опасной бритвой. Кажется, той, что ему принадлежала, никак не Драко. Но Бену было плевать, пока этот идиот не трогал его зубную щетку и не спал в его кровати. Феникс был диковат и мог всякое учудить в рамках “программы реабилитации”.       - Ебаный ты параноик, - заявил Монстр, цитируя Тео, - решил вспомнить прошлое, развешивая без спроса чужие фотки по холодильникам? Знаю я, что снимками своей стрекозы ты обклеил весь свой домишко в Портленде. Не можешь дня прожить, нигде ничего не поклеив без спроса? Так иди работать на почту. Лижи марки.       - Главное, что ты бутылку не облизываешь. Это война, Бен. С твоей дурной привычкой. Здесь хороши все средства. Не подержишь Фел, мне нужно отойти?       - Нет!       - Отлично, спасибо, - и вручив Монстру дочь, Феникс вышел. Замер за дверью, выдыхая. Слушая, как Бен тихонько начинает жаловаться крестнице на то, как его “достал твой папочка, знаешь?”, потер гладко выбритый подбородок. Он не сможет все время превращать детей в оружие. Сколько снимков Тео ни поставь вокруг, сколько ни давай Фелицию в руки - однажды Бен сорвется все равно. Ведь становился изо дня в день все мрачнее. Вашингтон, несмотря на то, что темнело рано, был разукрашен в праздничные огни, но чем ярче те сверкали, тем угрюмее становился Художник.       Приближались рождественские праздники. Он хотел к своим, но знал, что незваный гость, потому, видимо, не мог решить - сдаваться эгоизму или все же не пугать Тео. И… себя. Ведь, наверное, больше всего на свете Бен боялся услышать снова то, что сын говорит об отце в прошедшем времени.       Драко вздрогнул.       Услышать такое - все равно что ощутить себя заживо погребенным.       Неудивительно, что Бен был скорее мертв, нежели жив.       Сделав вид, что покончил со своими важными делами, Драко вернулся на кухню, где Бен задумчиво читал состав смеси для Фел.       - Так как прошел твой день на работе? - бодро спросил Феникс, не спешащий забирать дочь. Забравшись на стул, он потянулся к сгущенке, куда окунул палец, чтобы тот облизнуть. Поймав на себе тяжелый взгляд Бена, замер: - Угостить?       - О, покормишь меня с рук, как мило. Я что, утка в парке? И, вообще, ты тут не играй роль жены со своими “как день прошел?”. Может, я развожусь к хренам собачьим, чтобы не слышать эти тупые вопросы. Как день, как работа, что ел. Ты ещё спроси, был ли я вежлив с Президентом.       - А был? - Драко попробовал удержать лицо. Потому что Художник говорил о своем разводе, как о почти свершившемся факте. Ближайшее будущее. Он ни на секунду не задумался. А следовало бы. Думать и действовать. - Если да, ужин за мной. И посуду я сложу в посудомойку.       - Ты все равно сложишь, - пожал плечами Бен, разводя смесь для Фел кипяченной водой и проглатывая вопрос: “Ты не хочешь мне помочь?”, поскольку это его успокаивало. Держать ребенка на руках и царапать ложкой сотейник, за что бы получил от Рей. - У тебя же нет других дел, кроме как притворяться домохозяйкой. Чепчика и фартука не хватает.       - Твои сексуальные фантазии примитивны, - поджал губы Феникс, которого не задевало. Достав бутылочку для дочери, он оттеснил Бена от сотейника и взял завершающую фазу на себя. - К тому же, кроме как убирать за тобой сигаретные окурки, я занимаюсь делами Ренов, раз уже добрался до Вашингтона. Уже встретился с парочкой сенаторов. Просто я все успеваю.       - Втягиваешь дочь в криминал с первых месяцев?       - Она же Малфой. Быть мафиози у нее в крови, - гордо заявил папочка, наконец забирая своего бесценного птенца и усаживая в слинг назад. Погладил по макушке.       - Думал, она Рен, - поддел друга Художник.       - Пока - Малфой.       - О, так ты все таки поддался на уговоры Кьяры поженить их с Адамо?       - Я к тому, что она - наша с Гермионой дочь. У которой своя фамилия и история. Если Фелиция захочет найти себя в Семье - что ж, она будет Рен. Если нет, быть Малфоем тоже прекрасно. Голубая кровь никому еще не вредила. Да, милая? Ты будешь кем захочешь, правда? Я помогу тебе в каждом твоем шаге. Да? Вот хорошая девочка, - и, ухмыльнувшись, он принялся кормить дочь.       Сглотнул. Друг выглядел настолько бледным, что и ему хотелось соску в рот запихнуть, ведь по-другому, кажется, покормить его было невозможным, но эту проблему Драко трусливо решил оставить на кэйлин, которую через пару часов он готовился встречать в аэропорту.       Ему приходилось делать вид, что приезд жены ничего не значит. Весьма будничное событие.       Чтобы не ранить Бена, который тосковал по своей семье.       Но счастье лопалось у него на кончике языка, как воздушная карамель. Потому что он безумно скучал по жене и Бастеру. Но когда ему позвонили из цветочного магазина, Драко смутился и попробовал стряхнуть звонок. Бен невесело улыбнулся.       - Я завтра улетаю, и дом в вашем распоряжении. Не разъебите мне мою кровать.       - Куда это ты собрался? - Сузил зеленые глаза Драко. Фелиция, будто подражая папочке, сделала так же, но скорее ребенок просто сонно щурился. В своей безопасности. В руках у одного из самых безжалостных людей в мире, которые научились нежно поглаживать.       - В Гуантанамо.       - О, давно там не был, - невозмутимо заявил Феникс, ощущая, как заныл шрам и наклоняясь пониже к дочери, - слышала, Фел? Крестный берет нас на Кубу! Там сейчас куда теплее, чем в этом неприветливом городе.       - Ты не понял…       - Нет, это ты не понял, дружок, - голос Драко похолодел, он вскинул голову, переставая притворяться жизнерадостным идиотом. - Я сказал, что буду рядом с тобой. Значит буду. Если ты думаешь, что я отпущу тебя одного туда, где ты можешь бухать и быть чудовищем без прикрас, у меня для тебя плохие новости. Ты же не будешь пытать на глазах у ребенка, правда?       - Ты возьмешь дочь в тюрьму, Руфь ты недоделанная? - Зарычал Бен, который ещё не забыл те священные фразы из Библии, которыми Гермиона приручала свое чудище. “Куда ты пойдешь - туда я пойду….”. Кажется, Феникс тоже решил поиграться в заступника. Или влюбленного.       Его разобрать было сложнее. Такого уровня маньяков Художник встречал только на страницах протоколов, рассказывающих о жестокостях убийцы с Грин Ривер, СПУ и Дамера. Маньяка, который был похож на человека.       - Ещё раз повторю - она - Малфой. И с детства должна знать, что реальность - это не сахарные голубые облака. В ней полно всего. Хорошего и плохого. Совсем не поровну, ебаный мир не в балансе. Но это и не важно. Важно лишь то, что рядом со мной она будет защищена. Всегда. От всего. Хоть от солнца, хоть от боли. У меня всегда найдется и солнцезащитный крем, и пара пуль для обидчиков. - Драко безмятежно улыбнулся, зная, что однажды он не понадобится. Мужчина вложит в тонкие пальчики бритву или пистолет и научит свою дочь защищаться. А пока это было его долгом. Беречь. Беречь Фелицию изо всех сил. И этого двухметрового Монстра рядом - тоже. Хоть тот оружием владел не хуже, но внутренние чудовище всегда были сильнее. - Потому мы поедем туда, куда нужно, - он покачал головой, вспоминая, как стрекоза носилась за ним с Портленда до Нью-Йорка, не давая упасть.- Важно не то, где будет моя дочь. А что я её буду рядом.       Сейчас понимал, почему Гермиона поспешно вышла за него замуж.       Но он же не мог жениться на Бене, чтобы решить проблему.       И собаку подарить ему было совсем не вариантом. У него все было. Жена, дети, медведь, косплеящий пса. И он все потерял, абсолютно все. Чем удерживать Бена, Драко откровенно не знал. Понимал лишь одно - его нужно держать подальше от собственного Монстра, потому что тот слишком радостно поглотил бы в Художнике все, что еще осталось.       - Из тебя вышел чокнутый отец, в курсе?       - Возможно. Я в курсе, что все считают, что я псих какой-то. Ну, окей, свихнулся я от счастья, и что? - Драко пожал плечами, бережно придерживая голову Фелиции. Чтобы ей было удобнее есть. Её умиротворенный вид вызывал у Драко мурашки. Он знал, что его на руках никто не баюкал в таком возрасте. Он был наследником фамилии, никак не любимым ребенком. - Мне все равно, Бен. В детстве все, что я знал - это побои. Меня избивали за все на свете лет с двух, запирали сутками в подвале и кормили тем, что недоедал пастор. - Драко сглотнул. Поднял глаза. Ему нечего было скрывать. Художник читал его детский дневник, где ребенок рассуждал о том, какие на вкус леденцы. Которые попробовал впервые на свое девятнадцатилетие, уже получая деньги за то, что умел убивать. Запоздалое детство накрыло его. Почти. Тогда он не мог себе многого позволить. Потому что копил на месть, потому упаковка леденцов была, собственно, всем подарком. Не привыкший к комфорту, он радовался и тому. - У меня не было ничего. Ни игрушек, ни друзей, ни даже воображаемой собаки. Все отобрали. Выбили, наверное. До встречи с кэйлин я считал это нормой. Думал, что не удался, был плохим. И в детстве, и по жизни, потому меня отвергли даже родители, которые вроде как должны были любить за… как ты называешь это… хм… за просто так, вот. А потом появилась моя стрекоза, которая подарила мне все: от своих чувств до Фелиции. И знаешь, что я понял? Что любви много не бывает. Потому что она любила меня, а меня это не портило и не беспокоило. Она любила и любит. И чем больше отдает, тем мне лучше. А для ребенка - тем более много не бывает. Может, я делаю что-то не так. Может, смешон, когда шлю вам те фотки, хоть я просто делюсь. Но пусть она вырастет в любви и безопасности. Девочкой, которая не боится ничего, потому что её защищают. Я. Гермиона. Бастер. И ты. Ты ведь тоже её защищаешь. А мы защищаем тебя. Потому тебе не нужно смущаться, что тебе плохо. И не стоит бежать в Гуантанамо на Рождество.       Он был трогателен. В своей откровенности и желании защитить свою семью. От беспомощного ребенка до мужчины, облаченного властью, но потерянного в своей… потери. Потому был здесь и не сдавался. За него однажды уже боролись. И он был рад, что может дать в ответ то же самое.       Бен молчал.       - Это первое Рождество Фел. Мы не можем провести его в тюрьме. Я отменю командировку, - буркнул Художник, поднимаясь. - Только ради нее. Докормил? Все, едь за своей кэйлин. Тебе еще цветы покупать. Можешь не скрывать, что ты счастлив. Я бы тоже… был счастлив.       Хлопнув Феникса по плечу, Художник покинул кухню и спустился в спортивный зал, чтобы бездумно погонять себя. Ему казалось, если держать тело в форме, то и дух подтянется, но увы, душа не была так сильна и не могла выполнить комплекс упражнений, привычный для Бена. Наоборот. Ему казалось, что он выставлял максимальную скорость на дорожке, потому что пытался убежать от воспоминаний об их утреннем ритуале с Тео. Затем, пока руки мужчины легко подтягивали могучее тело, его душа повисла после первой же попытки. Повисла и беспомощно болталась на чертовой перекладине. Потому что то сокровенное внутри Бена не было таким же стальным, как мышцы. Наоборот.       Все время, гоняя себя, мужчина думал о том, что ему сказал Феникс. И казался себе еще слабее. У него не было опыта Драко. Его жизнь сломала в девятнадцать, когда он попал в плен, но в детстве у него было все. Да, Лея была сухой и жесткой, но жил он в прекрасных условиях, которые капо всегда пытался сделать лучше. Так почему искалеченный душой чудик смог стать таким… человеком, а он - нет? Почему Феникс нашел свой баланс, а у него не вышло? И, наконец, почему ради Фелиции он, Бен, смог отменить командировку, но никогда не сделал этого, когда было плохо Тео или Рей? Когда его семья нуждалась в нем, его не было рядом.       Неудивительно, что когда ему было плохо, они были далеко.       А у него болело в груди от того, что было некомфортно без вырванного сердца. Художнику казалось, что он просто умирает от потери той субстанции, из которой состояла душа. Каждую секунду Бен ощущал, как мир теряет краски, как будто его йецер ха-ра (1) заполняет ту пустоту, которая появилась после того, как он перестал быть кем-то, кроме Директора Национальной Разведки. Ярость крепла в нем, и Художник знал, что не пытается отрицать ту. Он позволял той наполнить его до краев. Потому что так лучше было переживать боль.       Злясь. Ненавидя. Отпуская себя.       Пусть бы зло взяло верх, и что? В этом была его сила. В том, как быть Монстром.       Закончив свой двухчасовой комплекс, мужчина, вытирающий мокрый лоб, вдруг ощутил, как на него накатывает странный, давно забытый жар. Совсем не тот, который бывал в результате хорошей тренировки. Сердце его, работающее в привычном ритме, заколотило как безумное, будто ощущая беду, и в глазах начало потихоньку темнеть. Дыхание сперло.       Жар начал ползти по телу, отравляя то.       Бен уже сталкивался с подобным. Шесть лет назад. В ночь, когда родился его сын. Сталкивался с тем, что злился так, что его тело, будто сопротивляясь йецер ха-ре, предавало своего хозяина и становилось ватным. Чужим. Дрожащим от слабости.       Художник стиснул кулаки. Свои руки он еще отлично ощущал.       Знал, что времени у него совсем мало, потому сделал пару шагов в сторону. Там, между крытым бассейном и спортзалом находилась одна из кнопок, которые обязаны были быть по внутренним протоколам. Одна из таких шесть лет назад спасла ему жизнь, когда у него случился инсульт. Сейчас, едва передвигая ногами от того, что все снова повторялось, - симптомы были до отвращения знакомы - Бен дошел до кнопки, протянул руки и… замер. Прижавшись лбом к стене, сцепив зубы, он пялился на мерцающий огонек, но ничего не делал.       Думал, это ли не выход?       Почему он всю жизнь обязан был бороться? Почему, почему, почему? Зачем?       Он не мог стать счастливым. Он не делал счастливой Рей. Он морально травмировал своего мальчика. Даже Фениксу испортил Рождество с долгожданным ребенком. Дальше будет хуже. Бен знал это. Точно знал. Знал, что озвереет. Станет злым настолько, что позабудет о том, каково это - любить. Знал, что не справится с болью и захочет отобрать у Рей своих подсолнухов, вырвать тех, не особо заботясь о ней. Знал, что мог сделать вещь и похуже. Был в курсе, что от одиночества и ярости капо и Феникс насиловали своих женщин, а ему… ему так в постели её не хватало.       Словом, он знал, что опасен. И внезапно понял, как это остановить.       Потому Бен опустил руки и начал спокойно, как по инструкции, оседать.       Феникс сказал, что защищал Фелицию, даруя ей безопасность.       Он тоже хотел защитить свою семью, потому бездействовал, теряя время.       Онемение - ледяное - поползло по телу, парализуя и монстра, и человека. Бен удовлетворенно выдохнул, хоть было больно. Все было правильно. Он все сделал правильно. И никаких сомнений или сожалений. Если бы мышцы лица послушались - мужчина даже бы улыбнулся. Впервые знал, что поступает абсолютно верно. Без вреда кому-то.       Хоть терял так много. Будущее, которое отпускал. Он не увидит, какими станут его дети.       Хотел верить, что сильными. И счастливыми.       И Рей. Он желал ей счастья, которое никак не смог дать за шесть лет. Правда, сердце было все равно разбито. Так ему и не получилось отпустить поцелуй с Итоном. Ему не хватило того, чтобы Старкиллер взломал его защиту и заштопал этот код. Исправил. Потому что болело. Так болело. Болело, и он не справился.       Внезапно его поклонило в сторону. Бен начал терять баланс, поскольку сознание тоже потихоньку начало покидать Бена. Отпускать.       Секунда - и мужчина упал в бассейн, поднимая волну брызгов и ударяясь головой о плитку.       Минута - и его тело начало тонуть, потому что вода хлынула в легкие. Очнувшись, Бен начал делать рывки, но онемение уже расползлось по мышцам, и он был беспомощен. Делая отчаянные попытки вернуться на поверхность, Бен барахтался и захлебывался, но его тянуло на дно. Кажется, его тело научилось тонуть.       И мужчина перестал сопротивляться, ощущая, как легкие лопаются от боли.       Вода окрасилась в алый.       Бен закрыл глаза.       Это было даже символично. Захлебнуться и утонуть. Отдаться воде, которую он любил настолько, что сделал своим оружием…                     1 - в иудаизме йецер ха-ра - это начало, склонное ко злу.                     - Сейчас мы немножко с ним посидим, а потом я лично планирую скормить тебе всю эту клубнику, кэйлин, - предвкушал Драко, когда вся небольшая семья Малфоев вышла из такси. Гермиона, окруженная гортензиями, любовью и клубникой в розовом шоколаде, - её Феникс слишком серьезно относился к тому, что она мама девочки, - сияла улыбкой. В её небрежно скрученных волосах звенели уже рождественские бубенцы, за которые муж уже получил по шее, ведь успел нашептать, что “Санта всегда мечтал объездить такого оленя”. Он так и не научился общаться нормально, однако Гермиона не оставляла надежд, что сможет обтесать этого неапольского дровосека.       - Что, не поделимся с Беном? Он вроде любит сладкое, - поддела мужа кэйлин, пытаясь удержать Бастера, который всю дорогу норовил облизать Драко. Потому что это право после длительного расставания принадлежало только ей. Она хотела… хотела всего с ним. Потому улыбалась. И успокаивала ворчащего пса, которого Феникс почесывал за ухом.       Услышав её слова, Драко неожиданно покраснел.       - Я… я… ну я ему отдельно купил.       - Клубнику в шоколаде? - максимально серьезно спросила Гермиона, запрещая себе это все представлять. Художника, Драко и упаковку самых эротичных сладостей. - И кто кого кормил с рук?       - Гер-ми-о-на! - округлил свои зеленые глаза Феникс, обиженно сопя. Точь-в-точь Бастер. - Я никого не кормил. Я забрал её по дороге в аэропорт, как твою. В багажнике лежит. Только он любил молочный шоколад. Без всяких блесток.       Стрекоза тяжело вздохнула. Она тоже, вообще, любила молочный шоколад, но Драко просто топил её в розовом - от белья до сладостей, потому приходилось подыгрывать его подаркам и даже порой в постель красить глаза сумасшедшей фуксией, хоть душа хотел смоки и кожаных ремешков на трусиках. Но видимо Драко нужен был этот ореол, и кэйлин поддерживала иллюзию. Розовую, как сладкая вата. Даже если это означало давиться клубникой в том приторном шоколаде.       Бену повезло больше. Его Феникс боялся разочаровать сильнее.       Это не обижало. Не злило. Трогало.       Её дикарь научился индивидуальному подходу к своим близким. Не всегда верному, но он так старался. Что Гермионе хотелось его поцеловать. Целиком. Начиная с губ и побыстрее переходя на самые выдающиеся части тела. Девушка сглотнула. Шумно. Жадно. Громко.       - Это подкуп, не более, - буркнул муж, пытаясь звучать серьезно и продуманно. - Хочу, чтобы он побыл с детьми, пока я буду трахать тебя в твой болтливый рот.       Бастер возмущенно залаял. Он не был ребенком. Как все дети, считал себя очень взрослым. Драко цокнул языком, как бы говоря: “Извини, дружок”.       - Всего лишь в рот? - хихикнула Гермиона. Драко смерил её тяжелым, голодным взглядом, и она захлебнулась. От желания. Он сводил её с ума. Он все так же сводил её с ума.       - Куда захочу. И сколько захочу. Я же, в конце концов, купил тебе клубнику. Имею право, - самодовольно заявил Феникс, забирая чемодан Гермионы из багажника. И коробку. Синюю, как Звездная Ночь. Перетянутую веревкой. Стрекоза захохотала в зимнее небо. Драко был… трогательно неподражаем.       - Боже, ты лучший брат на свете. Ему повезло с тобой, - призналась она, едва удерживаясь от провокационного вопроса, что Бен должен сделать за клубнику. Она обожала дразнить мужа тем, что тот сильно привязан к Монстру. Но стрекоза удержалась, впуская в дом Бастера и заходя сама побыстрее, поскольку ей решительно не нравилось, как Драко одел Фелицию. Ночь ей казалась слишком прохладной. Хоть, если у дочери в крови тоже был огонь, то ничего страшного произойти не должно было.       В доме Соло Гермиона ориентировалась не хуже, чем в особняке Кьяры в Нью-Йорке, потому, крикнув: “Приииииивет, Бен”, отправилась в их с Драко комнату, которая никогда не считалась гостевой здесь, хоть они бывали в Вашингтоне от силы раз в году. Мурлыча себе под нос, она сходила в душ, вероломно оставив дочь и пса на сумасшедшего папочку, который пошел искать Художника, дабы уточнить, что же заказать на ужин. Видимо, без Монстра такие сложные вопросы не решались.       Вернувшись десять минут спустя, зевающая от джетлага и мечтающая о постели Гермиона обнаружила мужа, который выглядел встревоженным. Да что там. Даже Фел сопела более взволнованно, чем обычно.       - Я не могу найти Бена, - нервно заметил он, - надеюсь, он в подвале на беговой дорожке. Только наушники в ушах послужат объяснением.       Поджав губы и отдав дочь, Феникс отправился в сторону двери, которая вела на цокольный этаж. Гермиона посмотрела Драко вслед и через минуту отправилась за ним. Она знала, чего мог бояться ее бесстрашный мужчина. Того, что обнаружит Монстра пьяным. Муж ни разу за это время не обмолвился, пил ли Бен, но Гермионе не нужно было спрашивать то, о чем Феникс предпочитал молчать. Очевидно, было дело.       - Мальчики, умираю с голоду, - нарочно громко сказала она, чтобы предупредить о своем появлении, но застала жуткую картину, от которой оцепенела. Драко за шкирку вытаскивал Бена из бассейна. Это было хуже бутылки. Это было хуже всего.       Потоки воды. Мертвая тишина. Драко на коленях, пытающийся сделать хоть что-то.       - Кэйлин. Кнопка, - быстро приказал он, проверяя пульс и чертыхаясь, - быстрее, Гермиона. Бастер. Тихо. Тихонько, - мягко отодвинул он пса, который, видимо, пытался утащить Бена куда-то еще, вцепившись зубами в его футболку, но был слишком мал, чтобы сдвинуть гору.       Но сердце у скотч-терьера было огромным, потому что верный пес всегда спешил на помощь.       Девушка, крепко прижимая дочь и стараясь не поскользнуться, нажала на кнопку, которая находилась за стеклом. Видимо, Бену стало плохо, и он упал в бассейн, ударился головой, судя по крови на виске, и, отключившись, захлебнулся. Но кажется, у мужа было другое мнение, потому что выглядел он очень злым. Положив одну ладонь Художнику на грудь, он подложил вторую руку и стал ритмично давить с нужной частотой.       - Вот ублюдок, - ругался Драко, чувствуя, как у него от напряжения и страха дрожат руки, коими он оказывал первую помощь, - не смей подыхать, сукин ты сын! - Феникс рычал от злости, ощущая, как мир вокруг него сжимается, будто кто-то выкачивал воздух. Бен просто лежал. Без каких-либо движений. Не возражал и не спорил. - Давай же, Бен, дыши. Дыши и живи. Только живи, пожалуйста! Тупое ты создание, что же ты натворил! Даже не смей сдыхать, иначе я тебя убью! Гермиона?!       - Сделала все. Ждем, - кивнула кэйлин.       - Молодец. Ну же, Бен. Давай. Сопротивляйся, - он наклонился, зажал Художнику нос и вдохнул воздух ему в легкие. Он ни о чем не думал. Лишь делал. То что положено. Затем снова вернулся к непрямому массажу сердца, раз за разом продолжая делиться кислородом, которого даже не хватало. Он все делал правильно. По инструкции. Но ничего не происходило. - Да что тебе еще нужно, ублюдок? Давай, Спящая Красавица,, твой принц уже тебя поцеловал. Вперед. Выплевывай воду. Нахуй она тебе.       Вдох.       Выдох в рот.       Пять нажатий.       Вдох поглубже.       Выдох в чужие губы.       Ещё толчок, от которого болели ладони, но силу свою Феникс контролировал. Один, второй, третий, четвертый, пятый.       Вдох. Выдох. Вдох.       Гермиона застыла, прижимая к себе Фел и не смея нарушать процесс. Она еще никогда не видела мужа в таком яростном отчаянии. Это было настолько сокровенно, что Гермионе захотелось забрать все свои шуточки, которые она отпустила в сторону его привязанности к Художнику за эти годы. Потому что до этой секунды, глядя, как Драко пытается вернуть друга к жизни, она не представляла, как много значит этот человек.       А ещё Гермиона вспомнила себя. На коленях в лесу, где еще не растаял снег. Пытающуюся согреть остановившееся сердце. Целующую посиневшие губы. Она дарила жизнь Драко, в котором огонь уже погас. И потому понимала в каком ужасе её муж, ведь тоже делала искусственное дыхание умирающему однажды.       - Сууукаааа, - прорычал Феникс, опуская голову, - ты даже тут выебываешься.       И внезапно Бен закашлял. Выплевывая воду прямо Драко в лицо. Тот просиял, переворачивая друга на бок и помогая тому выплюнуть все, что он успел наглотаться, а затем снял свой гольф и попробовал тем накрыть Художника хоть немного, потому что того бил озноб. Где-то вдали завыли сирены. Драко ткнулся лбом в могучее плечо.       - Ублюдок. Какой ты ублюдок. Ненавижу тебя. - Он тяжело дышал. Закрыл глаза. - Спасибо. Спасибо, Бен. Молодец, - тихо зашептал Драко, снова нащупывая пульс, - ты справился, дружище. Все будет хорошо. Гермиона, - он поднял голову и покачал головой. - Милая. Опусти телефон. Мы не будем говорить об этом Кьяре, хорошо? Унеси, пожалуйста, Фел и уведи Бастера. Поднимайся наверх.       Это был тот случай, когда Гермиона не решилась спорить. Свиснув Бастера, она, притихшая, поднялась наверх и стала заниматься укладыванием дочери спать, отстраненно думая, что постелька для Фел слишком велика, и пытаясь не представлять, что чувствовал Бен, видя одну колыбель пустой, а во второй - чужого ребенка. Но она уже представила, и боль хлынула в её сердце. Такая сильная, что Гермиона согнулась, едва не потеряв сознание. Пытаясь отдышаться, вспоминала отчаянный рык Драко: “Ублюдок, ублюдок, ублюдок”. И в её голову заполз вопрос: а случайно ли Бен упал в бассейн?       Она искренне надеялась, что да.       Иначе это разобьет Фениксу сердце.              ***       Спустя два часа Драко вернулся в спальню. Уставший, ещё мокрый, опустошенный, он лег на постель, не раздеваясь. Закрыл глаза. Нашарил ладонь Гермионы сквозь темноту и прошептал:       - Прости, что испортил тебе ужин. И вечер. И все тебе испортил. Гермиона. Ты счастлива со мной? - спросил он, зарываясь носом в шикарные волосы жены. Пытаясь восстановить дыхание, поскольку он будто отдал весь воздух Бену и тот никак не возвращался назад. Обнимая кэйлин, он был оцепеневший.       Вроде все было хорошо. Нормально.       У Бена случился гипертонический криз, и он свалился в бассейн.       Сейчас он был в безопасности. Ему поставили капельницу. Он написал отказ и лежал у себя в спальне. Медсестра дежурила внизу.       Все было нормально. Вроде.       Если бы не несколько “но”, которые профессиональный детектив подметил, ведь навыки у него были на уровне рефлекса. Он чувствовал преступление, а потом, оставшись один в спортзале, просто шел по следу и собирал улики.       Гермиона, вынырнув из его объятий, села на кровати и что-то говорила. Драко с ужасом понял, что ничего не слышит. У него в голове все еще играла проклятая Highway to Hell, под которую он делал непрямой массаж сердца, ведь ритм мелодии был 103 удара в минуту, что идеально подходило. Но вот проблема. Мелодия, которую Драко запустил в мыслях, так никуда не делась. Все уже закончилось, все прошло, а он ещё был в аду, среди барабанов и воды.       - Я не слышу, - прошептал он, и Гермиона осеклась. Потом снова заговорила, ведь губы девушки шевелились, но Драко тонул в хард роке. И беспомощно смотрел на жену. - Не слышу. Я. Тебя. Не. СЛЫШУ!       Стрекоза посмотрела на беснующегося Феникса. Вздохнула. Он был контужен всем, что случилось. Его не умеющее любить сердце любило больше, чем все Рены - включая её - вместе взятые.       Наклонилась. Поцеловала Драко в висок. И очень медленно, чтобы Драко мог прочесть по губам, сказала:       - Очень счастлива. Всегда. Я счастлива с тобой. Понимаешь? Кивни, если… - она не успела закончить, поскольку порывистые объятия скрыли её от мира. Феникс все правильно понял и обнял. А затем уложил свою тяжелую от мыслей голову ей на живот и подставился под ласкающие пальцы.       - Гермиона. Он нарочно не нажал кнопку. Ему стало плохо на беговой дорожке. Он дошел до кнопки и не нажал. Ублюдок. Сволочь. Какая тварь. Он не хотел спасаться. Он хотел умереть, видимо, решив, что у него случился инсульт. Сукин сын. Ненавижу. - Яростные слова звучали с дрожью, как признание в любви. Драко был привязан к своему братцу и переживал. Его сердце чуть не лопнуло. Он не мог перестать ругать Художника, потому что с матом было как-то легче. - Я отлучился всего на два часа.       Гермиона молча гладила Драко, давая тому выругаться. Снова пережить весь стресс. Её пугали его слова, но то, что Феникс не закрылся, было прекрасно. Не копил боль, а щедро выплескивал ту. И когда все иссякло, девушка потянула его на себя, чтобы поцеловать. Он воскрешал Бена, теперь был её черед поделиться жизнью. Потому, коснувшись губами покусанных губ, она скользнула языком глубже. Стараясь увлечь Драко за собой. Дать приют его страхам в своем теле. Оторвать от земли. Дать шанс вынырнуть.       В их дом. В их персональный внутренний дом.       - Ты так его страстно реанимировал, что я тоже не прочь утонуть, - прошептала Гермиона, зная, что такой юмор обычно ему помогал. Драко вдруг услышал каждое её слово. Оказывается, музыка давно утихла, оставив после себя лишь тишину и соблазн, в который он пытался окунуться, отвечая на поцелуи.       Его сердце застучало быстрее. Кровь превратилась в лаву. Тело пробудилось.       Но внутри Драко был пуст. И не мог. Прижавшись лбом ко лбу, он прохрипел:       - Кэйлин, извини, я не могу.       - Мы не виделись неделю, я думала, ты… - девушка нарочно упрямилась, но Драко уже перевернулся на спину.       - Не могу, когда понимаю, что он там через стену и ему плохо.       - То есть, чтобы получить своего мужа, я должна еще и друга твоего ублажить?       - Да. То есть, я не это имею в виду, хоть знаю, как сильно ты любишь секс втроем и…       - Феникс, - тон Гермионы стал вмиг ледяным. Не то чтобы она стыдилась ошибок прошлого, но Драко весьма не вовремя их вспоминал. Не вовремя и неуместно. - Что мне сделать? Что ты хочешь?       - Можешь приготовить ему суп? Когда я болел, то ничего так не задевало, как еда из доставки. Хотелось просто бульона и заботы. Помоги, пожалуйста.       - Хорошо, я сделаю, как ты скажешь, - кивнула девушка, нехотя выскальзывая из-под одеяла и зевая. Потому что Феникс редко просил. Точнее, привычно никогда. Исключения были ради близких. За нее он просил у Кьяры много лет назад, теперь её через. Правда, платить не портом, а супом. Но в их искривленной реальности это стояла на одном уровне, - бутылка ред булла, и все сделаю.       - Там целый запас в холодильнике. Я пойду с тобой и помогу. Но ты сможешь сама его занести? - он знал, что его Бен пошлет ко всем чертям, но Гермиону он уважал. И мог проникнуться. Как ею было не проникнуться? - Ты - лучше всех, ты знаешь?       - Знаю, - кивнула девушка, которая больше согласилась ради Драко, чем для Бена. Потом хмыкнула. - Ты обещал помочь. Давай выбирайся из постели. Готовить суп - процесс длительный. Посмотрим, смогу ли я поднять тебе настроение. Не делай такое страдальческое лицо. Ты еще в жизни не отказывался от хорошего секса. Пойдем. Все будет хорошо, слышишь? Он живой. И ты, Феникс. Ты живой. Мы все - живы.       Феникс нахмурился. И его губы беззвучно зашептали “пока”. А в следующую секунду Гермиона поцеловала их, чтобы стереть все страхи.              ***       - Бен, ты не спишь? - Кэйлин тихо поскреблась в дверь. Ответила ей абсолютная тишина. Она аккуратно заглянула и обнаружила, что нет, Художник не спал. С капельницей в вене - какой по счету - мужчина сидел на кровати с ноутбуком на коленях. - Если ты не будешь мне отвечать, я поставлю здесь радионяню, - пригрозила стрекоза, которая еще пару лет назад не могла бы так себе позволить общаться с сильным мира сего, но теперь она была женой Феникса, лучшей подругой Кьяры и… собой. На том уровне, где никто за ней уже не мог угнаться. Потому вполне могла и брови хмурить, и улыбаться Бену, втаскивая поднос с супом.       Мужчина тяжело вздохнул.       Резкость, вертящуюся на языке, проглотил. Просто потому что не хотел, чтобы с его женой разговаривали так, как ему хотелось послать надоедливую стрекозу, которая села на край кровати.       - Я не голоден, спасибо, Гермиона.       - Я знаю. Но Драко будет спокойней, если ты поешь. Он очень переволновался. Очень сильно. Едва не спятил от страха.       Бен вскинул бровь. И вдруг рассмеялся.       - Ты хитрая, да?       - Без этого в браке никак, - пожала плечами молодая женщина, потом невольно улыбнулась. - Он-то, кстати, свою порцию съел. У вас вроде всегда конкуренция, кто лучше, так что вперед, за тобой две тарелки. Пока ему кто круче, мистер номер Один.       - Хорошо, передай ему, что я поем. Закончу с работой.       Гермиона хотела возразить. Потом поняла, что, видимо, причина в ней, и кивнула.       - Без проблем. И… Бен… я рада, что все обошлось.       - Это вышло случайно, - солгал Бен, и Гермиона сделала вид, что поверила, понимая, что он сейчас уязвим. Бен Соло уязвим. Ей казалось, что её персональный DEFCON никогда не будет прежним.       Когда она вышла, Бен долго пялился в экран ноутбука. Его вызывали на войну. В самое, блядь, неподходящее время. Вызывали, когда он был слаб, ужасно слаб. Но варианта не было. Ему придется рискнуть. В конце концов, лучших планов на Сочельник не было. Не то же самое, что умереть, но достойный предлог для побега. Такой даже Феникс поймет и не напроситься. А Рей… Рей в целом его не ждала.       Бен отложил ноутбук и стал есть одной рукой, не ощущая вкуса. Стрекоза готовила совсем не так, как его жена. Совсем не так. Пресно. Скучно. Как… как… как больному. А он был здоров. Если не считать руки, которая не работала.       Опять.       Бен пытался ею пошевелить, но ничего не ощущал. Это раздражало.       Все раздражало. Феникс. И Гермиона его тоже раздражала. Он подумал, что её любовь к Драко создала жуткий прецедент. Её любовь. И любовь Синьоры. Эти две женщины простили насильников. Они как бы давали право внутри семьи делать это. Унижать, насиловать своих женщин. Потому его голова была полна мыслей, приведших его, по итогу, на дно бассейна.       Он боялся. Боялся навредить Рей. Боялся утвердиться в своем праве, пока она еще его жена. Боялся, ведь… он был Реном, а Ренам даже такое прощали. Их женщины прощали, потому Монстр предпочитал войну, ведь так безопаснее.       Хоть была ли Рей еще его?       Бен сглотнул.       Это был второй прецедент. Теперь от капо и Кьяры.       Рены всегда разводились. И всегда женились снова. На тех же людях, как бы подтверждая теорию о том, что они однолюбы.       Внезапно мужчина услышал плач Фелиции. Прислушался.       Девочка хныкала. На лестнице стояла глухая тишина. Феникс, видимо увлеченный возвращением своей стрекозы, имел её где-то в той славной комнате на первом этаже, откуда было видно звезды. Которые Бен не видел уже которую неделю.       - Вот ты кретин, - забурчал он недовольно, осторожно вытаскивая катетер, заклеивая сгиб локтя и направляясь в спальню близнецов, где ему болело все: от пустой колыбельной Мэта до мобиля Эни, который лежал в стороне, ведь Фел спала под вихрями огня, как и положено детенышу Феникса. - Ну, что такое, Лили? Папочка занят, да? Тебе страшно?       Он всегда звал крестницу немного измененным именем.       Вроде просто так. А вроде из чувства протеста. Никогда не мог объяснить.       Сообразив, что девочка голодная, осторожно вытащил её из колыбели и спустился на кухню. Вспоминая, что всего полтора года назад у него было много таких ночей. Когда он хотел помогать Рей. И потому кормил Эни по ночам. Мэт всегда спал. И пока он разводил смесь, из постельки, привлеченный шумом, выбирался и Тео.       И приходилось делать какао.       И так они сидели до утра порой. Отец. Сын. Дочь.       Триединство.       Воспоминания давили.       Наверное, они сделали Бена невнимательным, и он случайно, нагрев воду, пролил кипяток на ладошку Фелиции, и та вдруг закричала куда громче. Бен оцепенел, её боль полоснула ему сердце. Секунда - и Феникс очутился на кухне. Полуодетый, шальной, злой. Злой и испуганный.       - Фел! - Он бросился к дочери, забирая её на руки, - Фел, Фел, Фел, моя маленькая Фел. - Бережно целуя крохотную ладошку, пока Гермиона искала пантенол, он яростно смотрел на Бена. Подумал, что забираясь под Гермиону, услышал, как плачет дочь. Всего минуту. Потом успокоилась, и он сообразил, что Бен встал к ней. Тот, кому он доверял. Ведь кроме убийцы, Бен был еще и рефлекторным отцом. Потому остался с женой, и его решение отразилось в красноте на коже.       И это алое на беззащитном взорвало мир уставшего Феникса. Плотина терпения рухнула. Все рухнуло, потому что любовь к дочери всегда была выше всего.       - Драко…       - Какого хера? - Он не орал и не рычал. Чтобы не пугать Фелицию. Но зеленые глаза горели. - Боже. Бен. Ты… ты… отойди. Почему ты все портишь? Что ты за человек такой? Зачем ты вообще к ней полез, если тебе плохо?!       - Надо было меньше развлекаться. - Буркнул мужчина, которому нечем было крыть. Ему было больно и одиноко. Фелиция хныкала и он сделал, то что сделал. Стал отцом. И стратил. Снова стратил. Сначала с Тео, теперь - с крестницей. Он вредил детям.       Все звезды, которые Рей зажгла и закрутила в безумном ван гоговском ритме на полуторной койке в Сирии, вдруг потухи в одночастье. Бен ощутил себя Монстром в полной мере. Рефлекторным.       - Не надо беситься из-за того, что с тобой никто не развлекается. Знаешь, порой, блядь, это неудивительно!       - Бен! Драко! Ничего не случилось, - Гермиона попробовала купировать ссору, но оба мужчины были на эмоциях. Усталость, злость и страхи вылились в молчаливые, злые переглядки.       Бен вздохнул. Нет. Не правда. Случилось. Все уже случилось.       И он выдохнул. Спокойно. Равнодушно. Подумал, что все не зря. Не зря он согласился полететь на войну. Но сначала ему нужно было к Рей. До Рождества было несколько дней. У него еще было время. По правде, у Бена ничего, кроме времени, не осталось.              ***              Рей дернулась, когда увидела имя Бена на экране телефона. Побледнев, сбила вызов. Не из-за вредности, лишь из-за страха, что вот, спустя энное количество дней он выждал и решил действовать. Она знала, что поднимет трубку, а он ей скажет, что завтра Кьяра подает в суд. Или услышит угрозу, что если ему не отдадут детей до Рождества, то её посадят. Рей знала, что не зря опасается Бена, поскольку очень хорошо его знала. Знала, каким тот становится, если отобрать у него детей. Загнанный в угол зверь не щадил никого. И не пощадит ее. Несмотря на всю любовь, потому что та, как ни странно, была в их ситуации отягчающим. Прогнав Бена, она сделала ему больно, потому тот будет еще отчаяннее отвоевывать свое, раз терял ее. Этот мужчина не шел на попятную, лишь атаковал.       К удивлению Рей, Бен не стал названивать. Прошло два часа, а телефон молчал. Дрожа с головы до пят, девушка все же набрала его, закрывшись в спальне. Чтобы, в случае чего, не плакать при детях, которые беззаботно играли у елки, которую они вчера нарядили.       - Привет, Бен. Прости, не могла ответить.       Мужчина ответил: “Да ничего” и спросил, как её дела. Выслушал ледяное: “Нормально”, помолчал, а потом тихо - как никогда - спросил, можно ли приехать утром двадцать четвертого. То есть завтра.       - Я хочу увидеть детей. Очень соскучился по ним, - в его голосе звенела лишь пустота и больше ничего. Рей напряженно вслушивалась, нет ли там иных, пугающих ее нот, но нет, Бен не звучал с привкусом виски. - Оставлю подарки и уеду. Дай мне полчаса или пятнадцать минут. Даже на завтрак не буду оставаться. Они ведь и мои дети тоже, правда? Вдруг они забудут меня, Рей? Можно?       Это было страшно. Слышать, как человек, облеченный властью, просит о маленькой встрече. На Рождество. Праздник, который даже он любил, хоть отрицал это. Но кто тогда с энтузиазмом наряжал всегда елку?       - Конечно. Ты можешь остаться на завтрак. Это и твои дети, - Рей повторила это без того надрыва, с которым говорил Бен. Поежилась. Они говорили как в тех проклятых кино, где разведенная пара пыталась быть цивилизованной. Неужели это все, что осталось от их великой любви? Осколки и неловкая осторожность? - На завтрак можешь остаться. Правда.       - Не откажусь, - быстро согласился мужчина, и они так же скупо попрощались. Рей, стиснув телефон, вышла в гостиную, переливающуюся гирляндами и пахнущую елочными свечами. Позавчера они с детьми украшали все вокруг и было так непривычно без “а зачем нам это?”, “а это?”, “Рей, ты уверена, что на такую елку влезет шесть гирлянд?”. Обычно на последнюю фразу она отшучивалась, мол, что почему-то его волновало благополучие ели. Он, никогда, например не спрашивает, как в её хрупкое тело влезло три ребенка. После таких слов Бен, надеющийся на четвертого, молча вешал столько гирлянд, сколько нужно.       А потом ехал и докупал еще. Как бы намекая.       - Тео, милый, собери свои игрушки, пожалуйста, - девушка указала на разноцветные фигурки Люка, Йоды и Хана Соло, валяющиеся в разных углах. Мальчик с готовностью кивнул, оторвался от “Повстанцев” и послушно, без втянутой головы выполнил просьбу матери. Больно было признавать, но без присутствия Бена их старший сын чувствовал себя куда лучше.       Ровно… как и она. Рей ненавидела эту правду, но так оно и было. Да, она скучала по нему. Порой рефлекторно говорила с мужем, как делала всегда. Задавала вопрос в пустоту и лишь потом одергивала себя. Они прожили в этом доме лучшие годы их брака, растили Тео, познавали друг друга, зачали близнецов. Но… в то же время девушка всегда помнила, что именно под этой крышей, за столом, между клюквенным соусом и золотыми орехами прозвучало: “Не отдам Тео”.       Без Бена тело и сердце изнывали, но… проклятие, в быту ей стало намного спокойней, проще. Вечера без напряжения стали привычнее, и Рей стала чаще улыбаться, хоть жизнь летела в тартарары. Это было отвратительно, не очень благодарно, но… правда, увы, никогда не была приятной на вкус. Её сердце и постель опустели, однако было даже хорошо в своем новом состоянии покоя. Признаваясь в этом, девушка ощущала себя предательницей.       Вздохнув, она посмотрела на часы. Детей было пора укладывать, а после можно еще немного поработать. На улице. Слушая такой любимый Беном океан. Вздрогнула. Что бы в жизни ни происходило, тысяча и одна мелочь все равно были связаны с Беном. *** Канун Сочельника.       - Бен? - Рей, удивленная звонком с короткой просьбой выйти, кутаясь в теплый халат, выскочила и теперь дрожала на пороге. Щурясь от яркого солнца, которое, правда, затмевала высокая фигура.       - Ну что же ты так, а? Глупая девчонка. - Его голос прозвучал резко. Вместо “счастливого Рождества”. Вздохнув, мужчина быстро снял куртку. Не просто набросил своей жене - жене ли? - на плечи, но и застегнул. До самого верху. Так, что Рей в ней утонула. Вместе с возмущением. Он всегда делал как нужно. А она подметила, что одна его рука движется неловко. Или ей лишь казалось? - Ты заболеешь, а на тебе дети. Нельзя болеть. Я тогда по-быстрому.       Поправив капюшон, он вдруг старательно заулыбался. Не искренне, как бывало дома, а как бы вспомнив - праздник, значит положено. Как в те времена, когда Бен был один и только учился эмоциям. Записывая в телефонные заметки, когда нужно улыбнуться, и ставя напоминалки, вроде “сказать “люблю””, “сделать комплимент”, “купить цветы без повода”. Рей тогда дико удивлялась, насколько банальное ему непостижимо, и вот… он снова был там. В своей точке невозврата.       - Ты… да ты заходи. Я завтрак приготовила на всех. Ты же говорил, что приедешь. Эни будет тебе рада.       Бен рефлекторно дернулся в сторону своего дома, а потом вытянулся. Как солдат. Эни. Ему будет рада ведь только Эни. Мэт будет хлопать глазами, пытаясь вспомнить, а Тео тихонько забьется в угол и будет молча сидеть. Его маленькое эгоистичное желание не стоило такого напряжения у детей. Эни тоже скоро забудет.       Вот бы его не забыла Рей. Никогда. Или забыла побыстрее?       - Не могу. - Сожаление прозвучало искренне. Он так ждал, так ждал этого дня! - У меня незапланированная командировка, потому я на минуту, правда. Не спорь, пожалуйста, ты стоишь на морозе в тапках! Вот, подарки хотел отдать. Здесь детям, а это вот - тебе. Надеюсь, ты тоже примешь. Я сам выбирал, не думай.       Рей вдруг рассмеялась, представив Бена Соло на рождественском шоппинге. Интересно, перекрыли ради такого торговый центр? Хотя муж ведь никогда не пользовался привилегиями, потому пугал простых вашингтонцев мрачностью и охраной.       Наверное, он просто следовал за Фениксом.       - Спасибо, Бен. - Она взяла яркие коробки, которые не принесли радости, на самом деле. - Ты - хороший отец. Правда, хороший. Куда летишь?       - А, в Европу. Формальность.       Он ответил так заученно и быстро, что Рей вдруг переставила коробки на скамью и уставилась на него очень пристально. Всегда знала, когда Бен лжет. Потому насторожилась.       - С Рождеством тебя, Рей, хорошо?       Он всегда спрашивал “хорошо?” в конце каждого поздравления, и девушка так и не разгадала смысл этой фразы. Хорошо ли он сказал? “Хорошо”, в плане, принимаешь ли ты мое пожелание? Хорошо… что могло быть хорошо, особенно сейчас, когда все было так плохо?       Она не кивнула, и вдруг Бен обнял её. Впервые. Очень крепко. Как делал… как делал, лишь улетая на войну. Не просто на войну, а… по правде, он обнимал её так раза четыре за всю жизнь. В тех случаях, когда молчал о том, что мог не вернуться.       Рей окаменела. Мужчина в свитере улыбнулся. Теперь по-настоящему. Так жадно рассматривая, словно запоминая. И несмотря на теплую куртку, её пробила дрожь. Он не приехал вручить подарки, Бен прощался. На всякий случай. Сейчас его ничего не держало, муж был уверен, что все потерял, а значит не будет бережен с собой.       Ох, блядь.       - Поздравь детей, - настойчивей попросила она, понимая, что это жестоко - улететь и не обнять своих крошек. Тех, которых обожал больше жизни, и тех, которые могли напомнить ему о смысле жизни.       Бен подошел к окну и улыбнулся. Все они - его деловые подсолнухи - были там. Тео потрошил подарки под пристальным присмотром Чуи, близнецы ползали вокруг елки. Их с Рей дети. Его самое лучшее творение. Доказательство, что у Монстра было сердце. Все было хорошо.       - Они счастливы. Зачем все портить? Это так… здорово. Наверное, мне этого достаточно. Видеть их такими счастливыми. Все, Рей. Иди в дом. Давай. Давай. С Рождеством. - Он подтолкнул её в спину. Хотел посмотреть, как она уходит. В тепло. Да, захлопнув дверь для него, но к детям. Может увидеть их всех вместе, чтобы выдохнуть странный ком в сердце. Первое Рождество не вместе. Но девушка вдруг будто что-то вспомнила.       - Подожди здесь, у меня кое-что есть для тебя! - Ей было невыносимо оставлять Бена на улице, как незваного гостя, но Рей прекрасно знала, что если он не вошел - значит не войдет. Не сможет. Видимо, страшно боялся, что Тео снова расплачется при виде него.       Бен кивнул с привычно недоуменным видом. Рей всегда удивляло, что она не приучила его к этому “для тебя”. Муж считал, что ему родили троих детей, и потому всегда страшно удивлялся, когда у нее тоже были подарки. Всегда принимал их со сложностями, особо не понимая, как это правильно сделать. Потому и сейчас удивленно моргнул. Они же расстались, потому не мог, видимо, сложить, за что же она ему что-то приготовила. Самое грустное, что Бен продолжал ей дарить подарки и считать, что это норма, но к себе…       Пока Рей отсутствовала, дверь в дом была соблазнительно распахнута и теплый сквозняк с ароматом утерянного счастья окутал Бена. Мужчина, не ощущая холода, стоял, и ему казалось, что он окутан ночной тьмой. А может, тьмой был он сам, а дом, где жила его семья, был сияющий теплом “Террасой ночного кафе в Арле”, манящей своим светом. Террасой, порог которой ему не пересечь, но он ещё помнил, как здесь пахло - в этом доме. Панкейками на завтрак. Мятным джемом. Смехом Тео. Его “ой, блядь” от кубиков Лего, на которые лишь он наступал. Океаническим соленым туманом. Улыбками Рей по утрам - немного сонными. Не настороженными. Это были улыбки юной женщины, знающей, что её муж не ударит, например. Улыбки, которые он стер. Поежившись, Бен поймал ещё запахи мускатного ореха, горячих яблок, корицы. Пирог бабушки Эшли.       Видимо, Рей, правда, ждала свое - не свое - чудовище к завтраку. Желание войти было столь велико, что пришлось сцепить зубы. Войну в дом не приносят, её из него забирают. Потому он просто снова бросил взгляд в окно. Увидел, что Рей тоже вошла в комнату и, наклонившись к красивой елке, - он ещё помнил, как они вместе наряжали её в первый раз - достала небольшой сверток. Вскинул бровь. Так она правда что-то приготовила, а не металась по дому, думая, что бы ему дать.       Это было лучше подарка. Мысль, что Рей думала о нем. Принимать подарки он не умел, но так любил. Ведь это был знак внимания.       Это было красиво. Как вся картина, что Бен созерцал с неожиданным покоем. Его подсолнухи были в порядке, он видел это. Подумаешь, не хватало его, но с другой стороны, никто не говорил, что по количеству цветов ван Гог создал эталон. Четыре - тоже красивая цифра.       Может, так даже лучше.       - Вот. Это мелочь, конечно. Подарок впопыхах не дарят, откроешь свой, как вернешься, но это… небольшая шутка. Тебе понравится. С Рождеством, Бен Соло, - она вложила ему небольшой сверток в голубом в руки и поцеловала в щеку. Говоря, что его ждет здесь подарок. Когда он вернется. Он же никогда не подводил и возвращался.       - Спасибо, Рей, у тебя щедрое сердце. Возвращайся к детям. Ты им нужна. Рождество все-таки. Поцелуй их за меня, ладно?       - У меня нет щетины, - рассмеялась девушка, стараясь не заплакать, а потом юркнула за дверь, и тихо щелкнул замок. Бен, забыв о куртке, шел по дорожке в машину и иррационально сильно мечтал услышать - “Папа, папочка”. Хотел, чтобы Тео позвал его, и злился, ведь пока мальчик не подрастет, вряд ли поймет. А когда станет взрослым, то не будет звать уже “папочка”. Его время быть “папочкой” закончилось. Как и время быть “дорогим”. Он снова был Монстром. Снова шел на войну. Снова сам. Оставив близких за спиной. Детей и жену здесь, Феникса - в Вашингтоне, капо - в его доме. Жаль, с папой не успел попрощаться на всякий случай, но между ними не было привычки говорить: “Прощай”. Только: “Ну, привет”.       Сев в машину, Бен приказал ехать. Не глядя на дом. Только на его частичку, что была в руках. Голубая бумага. Желтая лента. Так в стиле ван Гога. Будто перевязанное солнечным лучом небо. Вздохнув, мужчина отложил подарок и потянул за ленту лишь в самолете. Когда тот готовился к вылету. Размотал сверток и тихо рассмеялся. Там был всемирно известный шоколадный медведь в золотой фольге. Красная лента на шее и медальон в виде сердечка. Такие он обычно покупал Тео - разных размеров и всегда сидел рядом с сыном, когда тот распечатывал любимое лакомство и делился. Потому что он был слишком крут, чтобы покупать себе подобное. Рей знала его тайну. Самую охраняемую в истории.       Бен Соло обожал молочный шоколад. И немного воровал тот у сына. А теперь вот у него был целый медведь, которого можно было съесть, а ему хотелось больше всего поделиться с Тео.       Пока они ехали, мужчина размышлял о прошедших сутках. В Сан-Диего он прилетел еще вчера, чтобы явиться на завтрак с самого утра - ему очень, очень не терпелось увидеть Рей и детей. Остановился в том самом отеле, где несколько лет назад начался лучший роман в его жизни. Лежал в том же номере и не мог понять, как с этой самой койки он среди ночи после восхитительного секса взял и прогнал девушку, которая к нему пыталась прижаться. Теперь пытался прижаться он. Рей не то чтобы прогоняла, но и не предлагала задержаться, что было еще хуже.       Почти всю ночь Бен не спал. Думал, что отельные номера - предатели. В них порой происходили самые важные, даже поворотные моменты в судьбе, а они оставались все такими же безликими. Видимо, многочисленные уборки стирали крупицы того счастья, что находили здесь люди. И горя тоже. Бен злился, злился на себя просто бесконечно. Злился, что, видите ли, отелю не хватает каких-то там эмоций. Которые, например, захлестывали его самого. Бен помнил, где целовал девушку в соблазнительно коротком платье, где допрашивал, а где взял, чтобы больше никогда не забыть. Помнил свои злые слова, её два “пожалуйста”, сказанные с интервалом в пятнадцать минут, протянутые руки и упавшую одежду. Здесь еще над полем пшеницы каркали вороны, но уже потихоньку начали прорастать подсолнухи. Монстр становился человеком, а девушка сияла. Хрупкая, как персиковое дерево с полотен Винсента, она превратила ночь в шедевр, используя свои стоны вместо красок или чернил. Хорошо, здесь им было хорошо, пока он не прогнал её.Сидя на кровати, опустив голову и обхватив ту руками, Бен ощущал себя “Горюющим стариком”, таким древним и жалким, но не поддался отчаянию. Не потянулся к бутылке, не отдал себя плохой привычке - такой заманчивой. Знал, что стоит откупорить ту, и ему конец. Ему и так, скорее всего, конец, но на дне виски надежды не сыщешь.       Потому он привычно работал, затем принял ледяной душ и долго-долго собирался. Для бывшего солдата, для того, кто прошел войну, кровь и “Дельту”, надеть штаны, свитер и носки было делом пятнадцати секунд, однако Бен понимал, что не может свалиться на голову Рей и детей в пять утра просто потому, что он взволнован. Потому мужчина был непривычно медлителен, в голове все прокручивая и прокручивая, как обнимет весь свой букет подсолнухов, даже Рей - праздник ведь, потому она не откажет его замершим от пустоты рукам. Думал, как это странно с точки зрения природы. Подсолнухами были жена и дети, но гелиотропом - он сам, ведь это его душа поворачивалась за их направлением и она же темнела, когда вазы не было рядом.       Сейчас, сидя в самолете, который еще не взлетел, мужчина снял хрустящую упаковку с подарка и отгрыз ухо шоколадной фигурке. Хотел съесть сладость, чтобы на высоте, из-за недостатка влажности и низкого давления, та не изменила свой вкус. Ощущал легкое волнение. Войны и политические конфликты этого года показали, что ни в чем нельзя быть уверенным, потому он так крепко обнял Рей. Чтобы в случае чего мысль “почему я не обнял” не мучала его. Так он знал, что все сделал правильно. Не сегодня. В жизни, в принципе. Он прожил тяжелые сорок лет, но подсолнухи были компенсацией за все испытания. Сейчас сердце Бена было полно тоскливой любви по тому, что они с Рей создали.       Глупостью было их потерять. Но если сегодня что-то вдруг пойдет не так и самолет не сядет, а взорвется… ну что ж, вдруг ради этого он и потерял их? Чтобы Рей было чуть менее больно.       Неожиданно телефон Бена зазвонил. Мужчина был уверен, что это - неугомонный Феникс, с которым они все же помирились перед отьездом. Феникс, чье сердце разрывалось между Рождеством с семьей и его войной. Бен настоял, что семья важнее. Важнее всего. Потому что так начинался конец. С компромиссов, вроде “улечу на этот праздник, вернусь на другой”.        - Но ты тоже моя семья, - сказал Феникс и они долго молча курили на лестнице. Потом сухо попрощались. И Драко остался вить временное гнездо в доме, где ещё жили счастливые воспоминания о другом браке. Что распадался.        Потому Бен и ждал звонка Драко, но с удивлением увидел номер жены, которая вызывала его по FaceTime. Нажав на кнопку, он поднес экран на уровень лица, и вдруг суровое, такое замкнутое лицо осветила теплая улыбка.       - Папочка! - запищал Тео. Перемазанный шоколадом, он улыбался, демонстрируя отцу щель от первого выпавшего зуба - Бен и не знал… - и игрушку Йоды. - Папочка, смотри, что мне принес Санта!!! - Сын чуть развернул камеру, указывая на огромную коробку “Лего” с любимым логотипом Тео. - Настоящая “Звезда Смерти”! Здесь целых двадцать семь фигурок и больше четырех тысяч деталей!       Старший сын так восторженно кричал, что Бен не слышал даже, как проверяют двигатели. Улыбаясь, он любовался своим светящимся ребенком, который от счастья ослеп настолько, что не видел Вейдера. Только “папочку”. Проклятие, как же он давно не слышал этого обращения. Как оно было бесконечно дорого. Толкаясь в детском магазине среди кучи других отцов, коих праздничная суета так же сбивала с ног, он выбрал самый большой конструктор. Был уверен, что Рей убьет его, потому что на коробке было четко написано “14+”, но знал и то, что Тео мечтал именно о таком “Лего”. А он мечтал порадовать мальчика. Пусть тот и думал на Санту. Пускай. В этом году Тео уже потерял одну иллюзию - отца, пусть хоть в доброго волшебника еще верит.       - Ого, мой джедай, это впечатляет. Собирай осторожно, хорошо? Ничего не потеряй. - Летом, когда Тео в магазине впервые увидел этот конструктор, Бен знал, что купит его на какой-то праздник, и они вместе будут собирать тот целый год. И потому что это был бы хороший ритуал отца и сына, и… потому что с ним вот так никто ничего не собирал. Капо присылал ему на праздники очень много игрушек, включая самые навороченные, но больше всего мальчик мечтал именно о том, чтобы собирать их вместе с папой.       А теперь его сын будет делать то же самое. Интересно, когда Тео вырастет, он будет немного тосковать по тому, что не делал этого с отцом? Бен надеялся, что нет, никогда. Хотел, чтобы мальчик вырос без чувства вины за то, что мир оказался слишком сложен для почтишестилетнего ребенка, который не смог разобраться, а потому оттолкнул своего отца, вдребезги разбив тому сердце.       Правда, сейчас Тео улыбался. Старательно показывал папе все фигурки. Точнее, не все. Лишь персонажей, которые нравились. Вейдер, естественно, в перечень не попал. Вместе с Императором Палпатином он лежал, позабытый мальчиком.       - Я буду слать тебе фотки, папочка. Ну, как собираю его, - вдруг сказал Тео. - Чтобы ты мог видеть, как он меняется. А если я соберу его до Пасхи, ты купишь мне “Тысячелетний Сокол”.       - Конечно, - пообещал Бен, а потом пилот, который должен был доставить его в горячую точку, нажал на кнопку, которая требовала завершить разговор на время взлета. - Мне пора. С Рождеством, мой Джедай.       - Да пребудет с тобой Сила, пап! - крикнул ребенок и оборвал связь. Бен странно вздохнул, и ком, копившийся месяц, как-то ослаб. Тео все еще не любил его, но разговаривал. Через телефон забыл о чудовище и… он скучал? Ведь скучал же, если хотел общаться. Пусть только посредством фотографий. Разве это не здорово? Впервые за долгое время Бен Соло ощущал себя хорошим отцом. Очень хорошим отцом. В эту минуту он не думал о том, что самолет могут подстрелить в воздухе, нет. Он думал лишь о том, как побыстрее вернуться и на день рождения Тео, через месяц, возможно, тоже пособирать конструктор, сидя рядом. Рей не откажет, если до того дня он не будет их беспокоить, а совместное времяпрепровождение поможет сыну оттаять. Это был такой хороший план, что Бен немного расслабился.       Тео же, выключив телефон, облегченно выдохнул и протянул тот Рей, которая все время сидела рядом.       - Мамочка, я все правильно сказал?       - Да, милый, ты - молодец, - она погладила сына по голове и позволила тому дальше потрошить коробки. Отвернувшись, вытерла слезы. Тео ничего еще не понимал. И ей было стыдно использовать мальчика в таких целях. Заставлять того говорить Бену правильные слова, чтобы тот хотел двигаться дальше. Пусть и пришлось за это нарушить все правила воспитания и подкупить джедая разрешением неделю ложиться спать позже.       Сейчас ей было не до этики. Лишь до Бена. Черт, ей всегда, всегда было дело до Бена. И потому она его обманула. В конце концов, у него перед ней был должок, ведь много лет назад Бен Соло так же лгал ей, что все хорошо. На День Благодарения. А под его босыми ногами, на вершине мира, на огромном расстоянии, валялись пустые бутылки. Потому она тоже имела права солгать на камеру. Манипулируя их ребенком.       Потому что порой ложь спасала.        ***       А что, ну что, что, что вы мне сделаете за эту главу?))) А ничего. Ну люблю я, когда этому парню больно, что поделать!