Шатрандж

Шахматная партия может закончиться тремя результатами: белые выигрывают, черные выигрывают или получается ничья. Пожалуй, самый интересный результат в шахматах — ничья

Месяц спустя, конец января. Сирия.       Бен - без костюма и галстука, в простых спортивных штанах, лонгсливе и бронежилете - сидел на борту С-130 в полнейшей темноте - пилоты волновались, что самолет могут обстрелять по мере приближения к базе Грин-Виллидж. На соседнем кресле лежал чемодан с двадцатью тысячами долларов наличными - нужно было оплатить топливо, а в Сирии - туда, куда он летел - не принимали платежные карты, потому у него был кэш.       Мужчина прикрыл глаза, ощущая привычное покачивание. У него было всего пять часов на визит. Теперь он был человеком иной должности и другого полета, потому им не могли рисковать и время его было строго ограничено, что раздражало Бена. Во-первых, сложно было решить нужные вопросы за отведенное время, он не вызывал доверия и не мог настроить нужные связи, а во-вторых, таким образом приходилось чаще мотаться между войной и Вашингтоном, хоть он не знал, где его поле битвы тяжелее - здесь, под звуки работающего ПВО и под угрозой сбития самолета раз за разом, или там, где он переехал в стеклянную квартиру, отправил семейство Феникса домой и сражался с алкоголизмом. Пока Художник побеждал. Пока он больше не пил.       Самолет начал снижаться, мужчина прикрыл уставшие глаза и усмехнулся. Источника света не было, огни не горели из-за мер безопасности, лишь мелькали светлячки, так похожие издали на планктон в прибрежных деревушках Сан-Диего, любуясь которым они с Рей занимались любовью. Во время её работы в ФБР и после. Много-много раз после.       С-130 садился на ориентир из светящихся палочек. Не таких, конечно, как он покупал Тео, когда они вместе гуляли по ярмаркам Энсинитаса, но и куда менее ярких и габаритных, нежели световые мечи в любимой вселенной сына.       Отстегнувшись лишь после полной посадки, Бен достал телефон. Он отключал тот лишь на время коротких перелетов здесь, чтобы их не расстреляли в воздухе. Посмотрел на экран. Усмехнулся. Дома был ещё вчерашний день, и сын перед сном выслал ему очередной снимок. За месяц смышленый паренек неплохо продвинулся. Хоть это всё и было фарсом. Он ведь не был глуп. И Рей уже знала, что он знает. Но фото продолжались. И Бен каждый раз отвечал.       У трапа самолета его ждали. Пара хмурых моджахедов, которые были их парнями из войск специального назначения, и девушка в форме пилота ВВС Британии.       - Лидер эскадрильи Кеноби к Вашим услугам, сэр, - отдавая ему честь, отрапортовала девушка, но в следующую секунду сильные руки сгребли её в объятия и она рассмеялась, - добро пожаловать на войну, Художник.       - Ты далеко от дома, летчица.       - А ты выглядишь отвыкшим от войны, дорогой кузен, потому держись летной полосы - за её пределами все заминировано, - хмыкнула смелая молодая женщина, забираясь в хамви, после того, как Бен отдал чемодан и приказ. - Рада тебя видеть, что бы ни было.       - И я рад, - кивнул он. Художник знал, что жена кузена вернулась на службу после непродолжительного перерыва. Теперь уход за маленьким яблочком, за их долгожданной Эпл, упал на некого кембриджского профессора, которому пришлось на время завязать с черной археологией, но летчица не имела миссий на войну. Потому Монстр, не верящий в случайности, подумал - а не очередная ли это семейная уловка? Даже на войне оказать ему поддержку самых близких. Зачем здесь был этот лидер эскадрильи - служить Короне или удерживать его от смерти? В любом случае, это было странно. Быть нелюдимым Монстром, но ощущать свою семью повсюду. Даже здесь.       Они ехали в ночь, минуя полуразрушенные базы и разбитые города. Женщина беззаботно болтала, обходя тему развода. Её призвал не Король и долг в эту сирийскую ночь, а Рей, позвонившая из США. Она боялась за своего мужа, у которого были многочисленные переговоры среди войны. Сдерживая слезы, - Рей всегда сдерживалась - девушка рассказала, что они на стадии развода и это очень плохо отражается на Бене. Она боялась, как бы он чего не учудил, и летчица вызвалась на двадцатидневную миссию в Сирии, которая заключалась в сопровождении союзников. Потом у нее был запланирован гражданский перелет к своей подруге, о котором Рей, разрывающаяся между тремя детьми, понятия еще не имела.       Лидер эскадрильи Кеноби - она не изменила фамилию после свадьбы, желая служить под именем дедушки, отдавая дань его подвигам и памяти - всю дорогу хотела дать могучему Художнику подзатыльник за то, что он, по сути, сбежал из семьи и бросил не только троих детей, созданных в любви, но и женщину, которая от этой любви умирала. Ей казалось, что Бен, закрывшись в своих страданиях, не понимал, что причиняет ужасную боль женщине, предав их семью. Ведь предал клятвы быть вместе.       - Ты правда сломал пальцы парню, который поцеловал Рей? - не выдержав, спросила она. Поймав удивленный взгляд, закатила глаза. - Фениксы были на пересадке в Лондоне по дороге из Вашингтона, и мы встречались. Можно вопрос?       - Ты уже один задала.       - Ой, не нужно играть в моего командира, ты лицо, вообще-то, гражданское и тебе честь отдается мною лишь из-за уважения, - летчица фыркнула. Забавно. Но на деле он был её командиром. Моральным. Ментальным. Настоящим. В момент, когда сломал её, спасая от смерти. Сломал и переделал на свой манер. Это было нечто между ними особенное, понятное лишь военным. Профессору было не понять, как и Старкиллеру, но они принимали это. Рей вообще слишком много принимала. Эту связь. И ту, вторую, с опасной женщиной из рода Рен. А он ни хрена не ценил. - Так вот, вопрос. Что ж ты себе пальцы не сломал за наши поцелуи в Эт-Танфе? Вы же уже были в отношениях. Рей была беременна. А ты целовал бутылку и меня. И не трахнулись мы лишь потому, что ты был пьян настолько, что… беспомощен.       Бен усмехнулся. Поцелуев было не так и много. Джина - да, близости - почти нет. И не вставало у него не из-за алкоголя, а потому что летчица не была той самой.       - Я думал, что потерял её.       - Хорошенькое оправдание. Сексист ты, Бен Соло.       На этом беседа окончилась. Автомобиль остановился среди пустыни, где стояла палатка. Никакой зеленой зоной здесь и не пахло, но Бен и не рассчитывал. Войдя внутрь, он встретился с лидерами повстанцев, за головы которых было сумасшедшее вознаграждение.       Бен привык к этому. К палаткам. Чужакам. Переговорам на полу. Чашке чая. Беседе, которая была вроде ни о чем, но обо всем сразу. Его оценивали. И он оценивал. Оценивал, годятся ли эти парни на то, чтобы получить ещё больше оружия. Смогут ли они стать затем политиками. Стоит ли с ними сотрудничать. Не будут ли они искать союзников в ИГИЛ. Много-много вопросов, и всего одна беседа за много миль от дома.       В средине разговора, который сегодня клеился плохо, у Бена тихо клацнул телефон. Он никогда не отвечал, но какая-то врожденная интуиция толкнула его, и мужчина перевернул экран. Там было всего одно слово в сообщении от Кьяры. Но какое. Мощное. Самое мощное.       “Papi”.       Мужчина приосанился. Сердце его тут же взволнованно застучало. Он знал, что это значит. Кьяра бы написала ему лишь в крайнем случае. С капо что-то случилось. Что-то критичное, раз через океан, песок и войну Кьяра звала его. Бен сглотнул.       - Не важно, - сказал мужчина, как говорил всегда, ведь миссия была важнее. Он потом, через полчаса будет думать об этом. За это он был лучшим. За умение отделять сердце от мозга.       А потом вспомнил, как капо примчался через полмира, чтобы привести желейных червяков пацану, который рыдал на койке после плена. И покачал головой:       - Нет, простите, это важно. Что-то с моим отцом. Я должен закончить прямо сейчас, - он делал это впервые. Впервые выбирал семью. Делал это за все те пропущенные звонки от Рей, Тео, кузена, Феникса или Кьяры. Делал ради отца. Чем вдруг повысил свой авторитет выше привычного, потому что в стране, где семейное было тесно переплетено со всем остальным, не было ничего святее семьи и роли отца в ней. Вмиг он стал для них, этот чужак, понятнее.       Его похлопали по плечу. Без формальностей. И что-то сказали. Летчица перевела, что это пожелание здоровья отцу. Ему оставалось только бросить: “šukran” и выйти. Машина помчалась быстрее в обратный путь. Мужчина набрал Кьяру. Она сбила. Написала, что у капо случился инсульт и он был в больнице.       “Я вылетаю”.       Кьяра скинула адрес. Бен подумал, что капо, как настоящий отец, будто платил за грех своего сына, забрав его боль себе, и вот во что это вылилось. Он стиснул кулаки. Летчица положила ладонь сверху.       - Не говори мне, что все будет хорошо.       - Я достаточно взрослая девочка, чтобы верить в такое. Я скажу - не сдавайся.       Они обнялись у трапа самолета. И вдруг девушка привстала на цыпочки. Их губы очутились совсем близко.       - Поцелуй меня, Бен Соло, - вдруг сказала она, - это же наша традиция. Целоваться с песком на губах. Поцелуй, как целовал тогда. До крови.       И он поцеловал. В лоб. Закрыв глаза.       - Не могу.       - Видишь, значит, ты не веришь, что потерял её, раз не сжигаешь мосты и не пускаешься во все тяжкие. Посмотри на себя. Ты без джина. И без поцелуев. Ты не смирился, а значит… не сдавайся, только не сдавайся, Бен Соло. Да прибудет с тобой сила, мой командир.       - Всего доброго, лидер эскадрильи.       Девушка снова отдала честь, потом поцеловала в щеку.       И Монстр улетел, унося в сердце такие простые и важные слова. “Не сдавайся”. Зная, как действовать. Так, как никто бы не догадался. Вместо того, чтобы отдалять развод, мужчина понял, что его нужно ускорить. В этом и была сила. Не сдаться и пройти через это. Чтобы стать лучше. И отпустить. Ведь любить было не всегда про держать покрепче, как говорил капо. Это дать шанс на жизнь без него. И посмотреть, что из этого выйдет.       Спустя полтора часа Бен нервно курил в военном аэропорту, дожидаясь, пока в срочном порядке проверят его борт. Он вроде и был спокоен, ведь дозвонившись, узнал, что papi критично плохо, но тот стабилен, а вроде внутри все было натянуто. Впервые за месяц мужчина подумал, что глупостью было тонуть в бассейне, ведь это бы вызвало не облегчение у близких, а лишь боль, которую он испытывал сейчас.       Правой рукой он сжимал мячик. Тот остался у него с былых времен. Не потерялся в многочисленных переездах и вот снова был в ладони. Бен тренировал руку. И решил, чтобы отвлечься, посвятить пару минут своим детям.       Пока доставал ноутбук, ощутил некую радость, что не едет в Вашингтон, куда уже вернулась Рей, а потому ему пришлось переехать в ту квартиру, купленную для Тео, прихватив пару коробок с мелким, дорогим сердцу барахлом. Жить в сером, стерильном мире, как когда-то, Бен уже точно не хотел, потому у него на кухне стояло какао с тыквенными специями, в кабинете - ароматизированные свечи, что так любила жечь Рей, а на прикроватной тумбочке - с его стороны, не с пустующей половинки - пара семейных снимков. О которые он не ранился, сокрушаясь по прошлому. Просто улыбался, не забывая, что он - не только Монстр, но и отец.       Жаль, больше не муж, хоть формально они все еще были женаты и даже раз в неделю созванивались. Без камеры, не так, как в период его командировок. Просто по телефону, обмениваясь неловкими паузами да “эм, ну как дела?”.       - Все хорошо, - он врал так бездарно, что Рей замолкала.       - Все хорошо, - она всегда зеркалила, но так чисто, что даже профайлер в нем терялся и не понимал, правда или ложь. Внутренний детектор лжи не работал на таких личных моментах.       - Все хорошо, - ответил Бен и сейчас и понял, что ему некомфортно. Не потому, что Рей нет, а потому что… правда хорошо. Да, этот месяц стейк был не таким, как ему готовила жена, но тоже вкусным, сочным и вызывающим аппетит. С детьми он придумал, как проводить время. Так, чтобы не пугать их и не ощущать себя дефективным. Потому порой… порой было хорошо. Не фантастически, как после шикарного секса или насыщенного выходного, но “терпимо”. Удовлетворительно. Нормально.       Хорошо на тройку, без надрыва. Без желания выть. Ровно.       Запустив пару хакерских программ, Бен уже привычно подсоединился к камере радионяни и улыбнулся.       - Ну, привет, подсолнухи. Как вы тут? Подросли-то как, с ума сойти.       Он не подключался неделю, потому жадно смотрел, едва не прижимаясь носом к экрану. Его цветы жизни - или цветы его жизни - правда чуть подросли. У Мэта забавно закурчавились волосы. Впервые Бен сообразил, что сын – этот тоже, не только Тео – пусть и светловолос, но похож на него. У него вот на детских снимках тоже так же они были. Мальчик сосредоточенно пытался вставить кубик в место для кружочка. Бен улыбнулся. Хакер.       Эни же была очень красива в вязанном платье и с бантиком.       Бен прислушивался к детскому лепету. Он перестал думать о том, что время утекает и жизнь забрала шанс быть рядом и каждый день видеть, как растут его дети. Просто радовался, что вроде был с ними. Запоминал. Вот Эни, оказывается, выучила новое слово. Вот у Мэта пластырь на коленке. Вот у них новые игрушки. Он не хотел выпадать и быть папой выходного дня. Хотел знать все. Чтобы при встрече не выглядеть идиотом.       Впервые он сделал это сразу после возвращения из Сирии после праздников, когда вошел в пустой дом и ощутил такую тоску, что заболело - в прямом смысле слова - сердце. Командировка закончилась, и фотографии Тео, высылающего ему Лего, стали реже, что подсказало неглупому мужчине, что общаться с ним было не желанием ребенка, а лишь идеей Рей. За которую он выслал ей короткое: “Спасибо”. Жена поняла, но не подала виду. Но в тот момент, когда она спросила: “За что?”, он вот ощутил фальш. И было так паршиво. Заглянув в предсказуемо пустой холодильник, Бен не мог понять, как докатился до того, что жил сам, а старший сын общался, потому что мама сказала. Ему было приятно, что Рей рискнула своими отношениями ради него, но жертва были слишком велика и ему не хотелось, чтобы и их дружба пострадала. Не желал, чтобы Тео потерял еще и мать, а Рей узнала, каково это - когда ребенок больше не любит.       - За то, что обманула меня, - он набрал её и был холоден, - не смей его заставлять больше слать мне те фотки.       С тех пор разговоры стали напряженнее и нейтральней, но фотки продолжались, а Бен скучал. Настолько, что вдруг подтянул ноутбук и пару минут сомневался. Знал, что может сделать ужасную вещь - взломать камеру их радионяни, чтобы понаблюдать за своими подсолнухами. У них была марки blackshades, которую легко хакали педофилы, и никто ничего не мог с этим сделать. И вот он знал, как это сделать, но не понимал, готов ли переступить черту. Вроде ничего ужасного, но зная, что эти камеры используют, чтобы подрочить на двухлетних детей, даже Бен ощущал тошноту. Он не мог пасть так низко, но пустота сжимала голову, сердце болело все сильнее, и мужчина не удержался. Выругался и через пару минут увидел спальню детей и близнецов. Позабыл о сомнениях и просто наблюдал.       Со временем подобные вечера стали криповой привычкой. Он заканчивал ужин и взламывал камеру. Фиксировал изменения в детях, смеялся вместе с ними и видел, как они потихоньку растут. Вдали от него, но он-то, он был рядом! Почти каждый вечер. Почти как дома, но без риска накричать, сорвавшись. Испугать.       Внезапно Мэт, всегда такой тихий, сдавшись, кинул кубик в сестру. И тут произошло то, что Бена потрясло. Всегда громкая и шумная девочка растерянно моргнула, а потом, осев на коврик, тихо заплакала: «Папочка», потирая место ушиба. Он подскочил. Его дочь звала его. Ей было больно, и она нуждалась в нем.       - Папочка, папочка, папочка, - лепетала девочка, когда Мэт повторил свою атаку. Не защищалась, просто рыдала и ждала спасения от того, кто не защищал, - папочка…       Бен приглушил звук, разбивающий сердце. Не прятался, просто набирал Рей.       - Ты чем там занимаешься? - рявкнул он на жену, которая прозвучала необычайно весело. - Эни нуждается в тебе! Помоги ей. Немедленно!       Повисла пауза, а потом раздались короткие гудки. Минуту спустя девушка влетела в детскую, и Бену стало совестно за свои слова. Он не видел Рей с переезда, уже недели три. Жена похудела, выглядела уставшей и измученной. На ней был передник, значит его крик застиг её за приготовлением обеда для детей. Точно, сегодня же был выходной, она отдыхала. Глядя, как Рей целует дочку в темечко, Бен ощутил злость. Ему казалось, что на расстоянии защитит их от своего влияния, а нет же, все равно ругался, не оставляя их в покое.       Девушка задумчиво покрутила кубик и удивленно посмотрела на Мэта. Так, как порой глядела на него. Бен знал этот взгляд. Рей искала чудовище. Вздохнула, видимо, осознав, что генетика папочки берет свое в мальчике - Бена это тоже очень смутило, ведь в Тео и Эни этого не было, - который вроде всегда был похож на нее. А они-то думали, что это проявится в Тео.       Кивнув, будто что-то решив, Рей, не выпуская Эни с рук, поднялась. Покрутила головой, словно ища скрытые камеры, и недоуменно нахмурилась, а затем посмотрела прямо в радионяню, и понимание мелькнуло в её уставших глазах. Она была такой красивой в этой момент - хрупкая девушка с растрепанными волосами, со щекой, испачканной джемом, и дочерью на руках, которая потянулась к своей маме, чтобы слизнуть конфитюр.       Видимо, персиковый. Эни обожала персики. Тогда как у Мэта на них была аллергия. Вот такая забавная загадка генетики. Бен любил лишь персиковое дерево в цвету с полотна Винсента.       - Это ты, Бен. Ты подвел её, не я, - вдруг четко, холодно сказала она, не сводя взгляда с радионяни. - Это тебя звала твоя дочь, но ты, как всегда, слишком занят, спасая мир или развлекаясь в Гуантанамо. Потому нет, я ни в чем не виновата. А ты свой выбор сделал сам и оставайся там, где тебе удобно. В камере Абу-Грейба, которую боишься и спустя семь счастливых лет брака покинуть. Если ты взломаешь еще хоть один гаджет в этом доме - я подам на судебный запрет, понял?       Затем Рей вытянула руку и отключила связь. Успокоила детей, поругала Мэта, покормила Тео и села на террасе. В куртке и пижаме. Тихо расплакалась вне дома, чтобы дети не увидели и не услышали. Ей было жаль сказать то, что мучало её эти семь лет, но… Бен не имел права орать на нее. Не имел. Как и упрекать за детей, когда она крутилась вокруг них как белка, не имея времени на себя. Его выходка с камерой потрясла её до глубины души, оставляя ощущение чего-то грязного. В этом был весь её муж. В желании видеть, но нежелании участвовать. И это было обидно, дети не могли расти через радионяню.       - Чуи, все хорошо. Я уже успокоилась, тише, - она рассмеялась, когда пес стал лизать её замерзшие руки, а потом, встав лапами на колени, слюнявить щеки, стирая слезы. - Хотя нет, все так херово, малыш, так херово. Мне плохо. - И обняв псину, Рей тихо завыла ему в шерсть. Неделю спустя       - Кьяра, что-то изменилось? Блядь. - Бен, не спавший последние двое суток, ввалился в квартиру, но не побрел в душ. Просто мерил шагами квартиру, тяжело дыша, будто от Нью-Йорка до Вашингтона пробежал пешком. - Понял. Я завтра вернусь ближе к вечеру. Передай ему…       - Сам передай, - устало огрызнулась Кьяра, переводя брата на громкую связь.       - Пап. Я скоро вернусь, слышишь? Никуда не уходи, ладно? - Он сказал уверенно, четко, по слогам. Ответом ему стало молчание, а потом судорожный вздох Кьяры, которая вновь приложила телефон к уху. - Прости, что оставил. Держись. И его держи. Изо всех сил держи. Не вздумай отпускать.       - Бен… - очень тихо начала Кьяра и умолкла, задохнувшись. Нехарактерная потерянность сестры пугала больше, чем белые стены реанимации, в которой названые брат с сестрой, обнявшись, несли молчаливый караул у постели своего отца.       - Знаю. - Он великодушно разрешил ей не завершать. Дал возможность Кьяре сглотнуть ужас, застрявший в горле. - Я тоже. Тоже, понимаешь?       - Думала, Бен Соло не боится ничего. - Мужчина слышал, как молодая, уставшая женщина слабо улыбнулась. И улыбнулся ей в ответ, зная, что Кьяра ощутит. Не стал добавлять, что до воскресенья неделю назад тоже был уверен, что её не поколебит ничего, а нет же. Испуганная сестра беззвучно рыдала от страха в больнице. Доверив свои слезы лишь ему. Чтобы ни мать, ни муж, ни дети не увидели. Донна должна быть уверена, но порой Донна была лишь человеком. Как капо никогда не был безупречен, так его дочь - да и сын - имела тот же прекрасный изъян. - До завтра?       - Звони в любую секунду, - прежде чем отключиться, добавил Бен. Положив телефон на видное место, он выругался. Потом зашел на кухню и заглянул в холодильник. Достал бутылку с виски, которая была уже наполовину пуста. Он снова пил. Не так активно и агрессивно, как пару лет назад или перед Рождеством, но порой за эту неделю чуть-чуть разбавлял алкоголем пустоту.       То, что Рей сказала ему неделю назад, вывернуло его наизнанку своей честностью. Наконец он узнал то, о чем его жена всегда молчала. И продержался еще пару дней, прежде чем тишина зазвенела так сильно, что не было сил терпеть, потому он выбрал слабость. И впервые уснул спокойно, хоть с утра спрятал бутылку подальше, чтобы вечером достать и плеснуть еще.       С тех пор доза по чуть-чуть увеличивалась, ровно как и пропасть между ним и Рей. Бен понимал, что назад пути нет, и приказал Кьяре готовить документы на развод с короткой формулировкой: “Позаботься о ней”. Это был первый случай в практике Кьяры, а то и мировой истории, когда муж нанимал зубастого адвоката для жены, но Бен знал, что делать.       - Я хочу подать на развод. И хочу нанять тебя, - сказал он сестре в больнице, когда капо стабилизировали. Они вышли из палаты. Будто опасаясь, что отец услышит.       - Братец, я всегда играю за тебя, мог и не говорить.       - Я хочу нанять тебя для Рей. - Бен знал, что не удержится и попробует отобрать у Рей детей. Не сейчас, но позже, когда озлобится и одичает от одиночества, когда сотрет границы между “плохо” и “кошмарно”. И чтобы закрыть даже гипотетическую возможность слететь с катушек аж настолько, он заплатит Кьяре, чтобы та представляла его жену, хоть пока Рей не была в курсе. - Я её защищаю, пока ещё люблю. Ты знаешь, каким жестоким я могу быть. Пусть она не узнает. Защити их, Кьяра. Защити от меня. Я хочу быть хоть раз на её стороне. Постоять за свою девочку по-настоящему. Оформи так, чтобы я никогда не смог забрать детей.       Потом он вернулся в палату и смотрел на капо. Глядя на него, такого непривычно молчаливого, Бен знал, что понимает его лучше других, ведь он прошел через подобное. Пережил инсульт и жил дальше. Пережил в полном одиночестве, а капо был окружен семьей, во главе которой стояла не Кьяра в тот момент, а её мать. Всегда верная Синьора, которая ни капли, кажется, не волновалась.       - Он обещал, что мы умрем в один день, и тот еще не настал. Отдохнет немного и откроет глаза. Да, сердце мое? - Она поцеловала своего капо в щеку и безмятежно улыбнулась. Была с ним на каком-то ином, астральном уровне. Бен смотрел на нее с восхищением. Эта женщина никогда не теряла веру в обещание своего мужчины, потому что тот ее не подводил. Это то, чему отец не обучил его.       В те дни, сидя у постели, отрешившись от мира, Бен внезапно легко отпустил официальное опекунство над детьми.       - Если Рей захочет, я откажусь от прав на своих подсолнухов, - просто сказал он. - Никакие бумаги не перестанут делать меня их отцом, но если так всем будет лучше - я не против. Это то, чему меня научил капо. Детей нужно уметь отпускать. Они от того все равно наши, даже если в них нет общей крови, как у нас с ним. Не важно.       Но при этом он не готов был отпустить его. Никогда. Потому держал за руку, а когда улетал, впервые сказал: “Скоро вернусь, не уходи”, что имело жуткий, пробивающий до костей смысл.       Размышляя об отцовстве, - названом и настоящем - Бен не заметил, как бокал превратился в три. Но сегодня он и не собирался особо держаться на плаву. Терял слишком много, чтобы успокоить дрожь в руках. Потому пил, сев на пол, спиной к городу. Внезапно на полу что-то блеснуло, заставляя его чуть ковырнуть источник блика пальцем.       Чертыхнулся, поскольку выковырял застрявшую между щелей паркета пайетку. Ту самую, с его любимого платья Рей, которая, видимо, отлетела Четвертого Июля, когда они занимались сексом на фоне салюта. Бесконечно давно. В другой жизни, которая ему никогда, по правде, не принадлежала. Никогда. Ужасно было признаться, но в те лучшие дни он не был собой. Так панически боялся потерять, что не насладился временем, которое потерял.       Неожиданно Бен услышал своим особым чутьем, как открывается дверь. Но город был и так полон шумов, потому, скорее всего, показалось. В этот сверхзащищенный дом никто не мог пройти, что уж говорить о его квартире, ведь на этаже стояла охрана. Но потом - слишком поздно - он услышал тоненький голосок сына и топот маленьких ножек, обутых в умилительные, голубые баскетбольные кроссовки. Миг - и Тео влетел в темную комнату. Влетел и замер, огромными распахнутыми глазами глядя на отца. А тот уставился на него. Не моргая. Крутя стакан в пальцах.       - Бен?! - Голос Рей, вошедшей следом за сыном, звучал обеспокоенно. Она вошла в комнату и увидела, что ниже ему падать ему некуда, ведь её взгляд - он даже через темноту видел - был сфокусирован на бутылке. А ведь он был на вершине мира. Выше Капитолийского Холма. На самом дне.       На секунду Бен закрыл глаза. Стыда не было. Как и боли. Ничего больше не было. Он дал приказ Кьяре начать готовить развод. Добровольно отдаст детей. Ей нечем было удержать его от алкоголя, а он же… он потерял самое дорогое, а теперь ещё жизнь отца висела на хрупком волоске. Можно было себе позволить пару глотков. Или не пару. Не важно. Бен знал , что больше не герой этой девушки. Потому отпил еще глоток, когда в следующую секунду Тео неожиданно подошел к нему. Рей молчала, пытаясь развидеть жуткую картину пьющего в темноте Бена, потому что напоминало падение титана, а сын, шарахающийся от отца месяцами, подошел. Удивленно заглянул в глаза и тронул за палец.       - Пап? Что с тобой, пап? - Его вопрос был искренен, не заучен, а “пап” разбивало сердце, ведь так Бен звал своего отца. Коротким, полным преданности и любви “пап”. Как Симба, который пытался пробудить Муфасу. Тео сел рядышком. Очаровательный малец в джинсовом комбинизоне и взлохмочеными волосами. Его копия. Его абсолютная копия. Мальчик, разбивший ему сердце.       - Папочка заболел, милый, - коротко ответила Рей, пытаясь не заплакать. Она не видела этого больше шести лет. А оказывается все воспоминания были такими...свежими. И резали по-живому. Бен и пустая бутылка. Бен, который пил сок на всех мероприятиях и говорил, что семья - вот его зависимость. Теперь опор не было. Все летело в пропасть. Закупоривалось в бутылку. - Пойдем. Папе нужно побыть одному.       Услышав, что она собирается увести ребенка, - в принципе, правильно, ведь он был пьян - Бен среагировал очень быстро. Миг - и Бен обнял Тео крепко-крепко. Зарываясь носом в темные - как у него… - волосы. Он мог потерять отца. Он хотел быть со своим сыном, потому держал того до побледневших костяшек, задавая себе жуткий вопрос - когда наступит его час, придет ли Тео к нему? Будут ли рядом его дети, или ему, как он всегда и думал, будет суждено уйти одному?       - Я люблю тебя. - Он сказал это то ли Тео, то ли капо. Просто сказал. Словно прощаясь. Не с отцом, но с сыном, которого юридически готов был отпустить, а физически продолжал обнимать. Не в силах расстаться. - Люблю. Тебя.       Бен поднял глаза и посмотрел на Рей. Адресуя эти слова своей маленькой женщине. Из всех потерь - вот эта болела и пугала больше всего. Бен знал - как это ни жутко - что переживет смерть капо - когда-то потом, ведь он не умрет сейчас - но Рей. Потерять Рей - это потерять себя. Всего себя. Но стакан она ему не простит. Никогда.       Девушка подавила дрожь. Знала, что виски делало Бена агрессивным, но ни капли не волновалась за Тео. Потому что его отец, как Чуи, никогда бы не причинил тому вред. Кому угодно, даже ей, но не своему драгоценному первенцу, который и скрепил их семью, и разрушил, по сути. Бен слишком любил мальчика и не справился. Потерял себя, когда сын не разобрался в слишком сложном мире.       - Бен, мы дома переночуем. - В ее голосе прозвучала настойчивость. Мужчина все еще не отпускал сына. Она подошла поближе, присела и вдруг погладила мужа по руке. - Или мне остаться с тобой? Как отец?       - Если ты останешься, я натворю глупостей, - он нехотя отстранился от Тео, но руку не убрал. Был не удивлен, что Рей в курсе новостей, скорее тому, что она все еще имела сочувствие к Ренам. Увидев ее, понял, как ему хотелось разделить свой страх с ней. Ведь потому Рей приехала? Но он удержался. Они оба слишком хорошо знали, как он борол обычно обстоятельства. Сексом и скандалом. К тому же ему стоит научиться дальше нести свою боль самому. - Он держится. Это же капо.       - На следующей неделе буду в Нью-Йорке и навещу его. Обещаю. Все будет в порядке. Завтра расскажу. Хорошо?       Она вдруг попросила у сына воды, и тот, смутно помнящий квартиру, выбежал в приключение по коридору. А Бен задумался, что когда-то этот дом будет принадлежать ему. Взрослый Тео будет здесь спать, работать, завтракать, принимать душ. Курить и заниматься любовью. Поставил ли он его снимок на комод? Вот в чем был главый вопрос. Будет ли его сын когда-то любить своего отца? Рей же не отпустила руку. Сжала сильнее и вдруг поцеловала его. Нежнее некуда. Прижимаясь всем телом.       - Ты не будешь один этой ночью, Бен Соло, - прошептала она, - я понимаю. Правда, понимаю. Побудь со мной, а?       Это было бы сладко и соблазнительно - отдаться близости. Подобное случилось бы не впервой с момента расставания. Когда Бен вернулся с войны, он прилетел в Сан-Диего, чтобы помочь Рей с коробками. Была глубокая ночь, они оба устали и накинулись друг на друга, как сумасшедшие. Быстрый секс. Когда на пол не падала одежда. Задранная юбка, спущенные штаны и дюжина агрессивных толчков, чтобы упасть на дно финиша. А потом никакой нежности. Неловкое молчание, опущенные взгляды, желание побыстрее сделать вид, что ничего не было. Так было пару раз. Они трахались - именно так - ещё раз у него на работе, и раз, когда он заехал за своими вещами. Трахались, потому что боялись момента, когда придется спать с кем-то другим. Им не нужно было что-то объяснять или играть в иллюзию, что все было окей. Окей не было, ведь после секса каждый старался быстрее сбежать. Им было тошно от того, что великая любовь стала примитивным, животным сексом, ведь привыкшие к регулярной близости, они физически хотели друг друга. И пока бумаги не были подписаны, имели формальное право делать это. Имели право трахаться. Право на любовь было проебано, но при этом они отлично знали тела один другого и могли достичь финала очень быстро. Пока дети спали. Или смотрели мультики.       Секс без наслаждения. Потребность. И после каждого раза - все больше ужаса, что скоро не будет оправданий и придется искать других. Но не сейчас. Сейчас Рей предлагала близость, но… но сейчас как раз он не мог. Наказывал себя за алкоголь, ведь во всем мире именно к себе Бен Соло был строже, чем к кому-либо.       - Я дал слово не касаться тебя, когда пьян. Это так…       - Я не оправдываю, но… блядь, я бы тоже выпила. Не кори себя ни в коем случае. Но я верю, что это не станет привычкой, да? Не губи себя, Бен Соло, но и не вини, пожалуйста. Ты боишься потерять отца.       - И тебя. Я потерял тебя, но все еще боюсь развестись, хоть знаю, что так нужно, и…       - Бен. Всему свое время. Мы сделаем это, как оба будем готовы. Не думай об этом сейчас. Проспись, хорошо? Не говори в таком состоянии и не принимай решений. Приезжай завтра, завезешь Тео к логопеду. Да, он и твой сын, и этого ничто не изменит. Как и тот факт, что ты - потрясающий отец. И сын. Капо, уверена, скажет тебе это. Да? Хорошо. Помни - ты не одинок в этом мире, что бы ни было, и тебе не нужна компания из бутылки, ведь полно тех, кто любит тебя.       - Рей. А ты все еще меня любишь? - Бен коснулся её подбородка большим пальцем и… отвел глаза сам. Не посмотрел в них. Знал, что может увидеть ответ, который окончательно все погубит. - Впрочем…       - Конечно, люблю. Есть любовь, которая в тебе уже на клеточном уровне. Она…       - Как рак, да? - невесело спросил Бен, поскольку в признании девушки было больше боли, чем восторга, который он привык слышать всегда, когда Рей шептала ему свое “люблю”. Её голос звучал устало и как бы издали. Будто любовь оказалась немыслимым грузом.       - Нет. Наши отношения, наша семья никогда не были для меня болезнью, а вот для тебя… - она задумчиво пригладила волосы мужчины, которого любила больше своей жизни. Если бы в него стреляли, она бы прикрыла его своим телом. Если бы осудили, она бы отправилась за ним в ссылку. Если бы Бен умер… она бы умерла вместе с ним, и это пугало, ведь на ней было трое детей. - Мы разошлись не из-за Итона и твоей вспышки, хоть она напугала меня. Мы разошлись из-за тебя. Понимаешь? Не из-за твоих поступков или ошибок, а именно из-за тебя. Ради тебя. Я люблю тебя так сильно, Бен Соло, что не могу делать несчастливым. Я вижу, как тебе больно в семье, как тяжело, и меня это убивает, понимаешь? Мы - твое счастье, твое всё, но именно мы - я и дети - делаем тебе невыносимо больно, потому я отпускаю нас. Ради тебя. Ты так мало был счастлив в этой жизни, что я не могу этого забрать, ведь ты уже потерял слишком много. Знаешь, - она привычным движением поглаживала его злую морщину между бровей, - все говорят, что ты удерживал меня детьми, потому у нас их аж трое, а я ощущаю себя так, будто это я привязала тебя с помощью них. Не к себе. К той жизни, которую ты ни дня не желал.       Рей вздохнула. Наконец ей хватило храбрости признаться в этом. Том, что они оба знали. Когда Бен попробовал возразить, девушка покачала головой.       - Давай просто попробуем жить раздельно. Без взаимного шантажа, угроз и мук. Ты можешь видеть детей, когда хочешь, а я не буду бояться, что ты их заберешь. Давай, Бен. Без радикальных решений. Просто. Поживем. И посмотрим, как оно будет. Уверена, через пару месяцев ты поймешь, о чем я говорю, и тогда потеряю тебя, - её большие, ясные глаза, в которых он всегда видел цветущий миндаль, хоть те были карими, были полны слез. - Думаю, это тот момент, который пугает меня, но еще я искренне его нам желаю. Ведь ты будешь счастлив. А это - самое важное.       - А как же ты, Рей?       - Ты сделал достаточно. К тому же… блядь… блядь, Бен, без тебя плохо, но намного легче. - Она зло вытерла слезу, которая хотела упасть на пол, и яростно покачала головой. - Все. Хватит. Ложись спать. И не пей, пожалуйста, больше. Твой инсульт никому не поможет. Тео, скажи папочке “спокойной ночи”.       Сын, не нашедший воду, виновато топтался на пороге. Бен поднялся и нехотя провел их к выходу. Поцеловал Рей в щеку, еще раз обнял Тео и закрыл дверь. Все было так просто, цивилизованно и паршиво, что хотел выпить еще, но Бен отправился в душ, где долго-долго стоял под ледяными струями воды, не замечая, как его кожа краснеет от холода. Подумал, что в прошлом Рей понадобилось много плакать, чтобы заставить его бросить пить, а затем он сдерживал себя только из-за риска повторного инсульта. Ему часто хотелось вновь и вновь поддаться плохой привычке, но, оказывается, простого, испуганного “что с тобой, пап?” было достаточно, чтобы ощущать дурноту при виде бутылки до конца жизни.       На следующий день посвежевший Бен появился на пороге своего бывшего дома. Ровно в то время, которое попросила Рей. Он привез ей миндальные круассаны, сыну - новую игрушку, но не зашел, хоть принял кружку с какао, в котором не было тех пряностей.       - Я должен лететь к отцу, - сказал мужчина, закуривая. Рей, еще немного сонная, куталась в его теплую, клетчатую рубашку. Она опиралась о дверь и кивала без осуждения. Тео с любопытством выглянул из кухни и сообразил, что Вейдер никуда его не увезет от мамы, выдохнул. - Справишься сама?       - Без проблем. Ты нужнее там, конечно. Встретимся на дне рождения Тео?       - Ну, это не нам решать, - Бен присел и поманил к себе Тео, который прошлепал к отцу босыми ступнями. Держался на расстоянии, видимо, не желая, чтобы его снова обнимали, а мужчина и не собирался. Чуть склонив голову, смотрел. Он был таким красивым мальчиком. Бен внезапно понял, что в сыне так мало, на деле, от него. Темные волосы и глаза не делали из Тео его копию. Он был очень похож на Рей. Улыбкой, ямочками, прищуром, движениями. Возможно, потому Бен по-особому нежно любил старшего ребенка. - Тео. Я могу приехать на день рождения к тебе? Не нужно смотреть на маму, хорошо? Скажи, что думаешь.       - А ты будешь сильно ругаться? - спрятав руки за спину, задал свой вопрос Тео. А фактически дал свой ответ. Бен покачал головой, говоря: “Нет” и проклиная себя. Сколько раз в этом доме он поднимал голос на Рей, например, а Тео слышал? - Нет. Я бы не хотел, - совсем тихо ответил мальчик, и Бен похлопал его по плечу, выражая благодарность за честность, а сам ощущая себя так, будто заработал второй инсульт, ведь внутри одна часть вся похолодела и онемела. Он надеялся на другой ответ. Но желания Тео были на первом месте.       Бен поднялся. Улыбнулся как ни в чем не бывало.       - Увидимся как-то в другой раз.       - Зачем ты так?       - Потому что не хочу быть в роли человека, покупающего любовь ребенка с помощью Лего или джедайского меча. И я не хочу приходить в костюме Человека-паука, потому что хотел бы, чтобы Тео меня видел. Не люблю ему лгать. - просто ответил Бен, который очень, очень, просто очень сильно хотел приехать. Сейчас он жалел обо всех днях рождениях Тео, которые не понимал. Его трогал факт рождения сына, но торты и бумажные шапочки казались мишурой. Теперь бы он надел даже две. Видимо то, что он не был с Тео в момент, когда тот появился на свет, все же имело фатальные последствия, раз лучшим подарком для ребенка было его отсутствие на празднике. Его сын, увы, не понимал, как был жесток. - Но меч, кстати, я ему классный нашел, - он подмигнул Рей, когда Тео побежал собираться. - Как у Йоды, небольшой, чтобы по росту подходил. Я вышлю, ладно? Но не говори, что тот от меня, хорошо? Ведь не будет играться. Слушай, Рей, все нормально. Капо пропустил все мои дни рождения, но хорошие подарки я всегда получал от него. До десяти лет мне они были куда важнее.       - А что ты будешь делать, когда Тео будет десять?       “Вряд ли я столько проживу”, - подумал Бен, зная все риски своей работы, но улыбнулся. Еще раз поцеловал Рей в щеку и уехал.        *** От дела.... Не знаю, этот цивилизированный развод делает мне еще больнее.