Шатрандж

      Жертва - неэквивалентный размен или безвозмездная отдача какого-либо материала (пешки, фигуры, нескольких фигур) для получения решающего (или позиционного) преимущества, для объявления мата или сведения игры вничью.       - Пап, но я не хочу быть Человеком-Пауком, - Тео сделал два шага назад, увидев, что отец достал синюю краску для аквагрима. Минуту назад он закончил разрисовывать лицо Эльды под лепрекона, когда подошел старший сын и подставил свою мордашку под его кисти.       - Хорошо, а кем ты хочешь быть? - спокойно поинтересовался Художник, который правда ощущал себя… Художником. День рождения Фелиции было в разгаре, большая лужайка, которую обычно фотографировали туристы и зеваки, была превращена в место детской мечты с батутами, бассейном из шариков и огромным количеством фольгированных единорогов, когда все дети семьи Рен - сколько их уже было, с ума сойти - захотели превратиться в супергероев. Почти все дети. Фелиция тыкала крохотным пальчиком в волшебную лошадь, и теперь Феникс пыхтел вокруг своей очаровательной дочери, пытаясь её пару волосков превратить в разноцветный рог. Под хохот Гермионы, которая оставила это сражение за мужем.       - Присыпь её кандурином, - посоветовал Художник с видом человека, у которого трое детей.       - Она же не булочка, - начал было возмущаться Драко, но через секунду его лицо, обожженное у брови шрамом, расплылось в блаженной улыбке, - впрочем, нет, булочка. Моя очаровательная булочка. Я бы так тебя и съел. Эти маленькие пяточки! - Как год назад он восхищался крохотным созданием, которое хоть подросло, но все ещё хранило в себе хрупкость и беспомощность. И все так же восторженно целовал её пяточки, думая, что никто не видел, хоть видели абсолютно все. Включая многочисленную охрану Белого Дома.        Дальше он что-то заворковал на итальянском, а Бен переключился на детей Рен, которые выстроились в очередь перед ним, желая быть разрисованными. Сам не понял, как в это ввязался, ведь нанял аниматоров, но… не возражал. Сев на газон, он уделял внимание всем желаниям, и наградой был Тео, который подошел последним.       И не хотел быть Пауком. Вопрос Бена заставил мальчика смутиться. А потом он вдруг выпалил:       - Штурмовиком!       Мужчина попробовал удержать лицо, но тщетно. Секунда, и Бен Соло просиял. Его сын впервые падал на Темную Сторону. Джедаи, кажется, его не особо интересовали больше. Он просил отца нарисовать ему маску штурмовика. Служителя империи. Это было… новой надеждой.       - 501 легион? - серьезно спросил мужчина, и Тео закивал. И замер, вытянувшись. А Бен, сидящий в позе лотоса, с удивлением констатировал, что мальчик подтянулся. И сердце его укололо. Дети росли быстрее, чем он мог это отслеживать. В ежедневной рутине дома это было не так заметно, а вот во время встреч раз в пару недель реальность была жестока. Лучшее, что было в нем, взрослело быстрее, чем он мог наблюдать.       У Тео даже выпал первый молочный зуб. Бен, хоть держал свою жизнь под контролем и в балансе, в такие моменты ощущал себя выкинутым за просторы удивительной родительской вселенной, как какой-то там Траун, только вряд ли развод можно было сравнить со сверхзвуковым перемещением пурргилов. Как бы ни хотелось, он пропускал важные события. Хоть старался, очень старался. Такова была цена глупости.       И стимул вернуть себе Рей и подсолнухов побыстрее. Бен знал, что нельзя давить, и отдавал себе отчет, что процесс предстоит не быстрый, но все же ему хотелось вернуться в семью до того, как окажется, что Тео набил себе пятую татуировку, а Эни вышла замуж.       Вскинув голову, мужчина нашел глазами Рей, которая сидела в шезлонге и, вытянув ноги, просто отдыхала. Прекрасная, как всегда. На ней было пудровое платье, но она выглядела немного грустной. Более задумчивой, чем всегда. И не Кьяра тому была виной.       Бен улыбнулся. Стимулы. У него было много стимулов вернуть её быстрее. Хоть главным осталось желание делить свою жизнь с этой маленькой женщиной. Одну постель, один завтрак, один душ… он хотел обратно их сотню маленьких ритуалов. Он. Хотел. Её.       Тело заныло. Он, правда, хотел её.       Закончив с Тео, Бен взъерошил своему мальчугану волосы. Мальчик не спешил отходить. Взяв кисть, он посмотрел на отца. Мужчину всегда зачаровывал этот взгляд. Старший сын всегда смотрел с серьезностью.       - Хочешь, я нарисую что-то тебе? Не на лице. Я не смогу маску, но на шее, например.       - Конечно, - Бен бы не отказался, даже если бы Тео предложил ему голову положить на гильотину. Любить своих подсолнухов было даром. Гелеотропин всегда брал верх. Если его мальчику нужен был холст - он с удовольствием подставлял шею, которую мечтали перерезать враги.       Потому мужчина протянул краски и кисти сыну, думая о том, что все равно на детском дне рождения невозможно выглядеть нелепо. В конце концов, мир не придумал ничего нелепее Феникса, который однажды ходил в трико Человека-Паука и розовой толстовке.       Сегодня, правда, Драко оделся как человек, помнящий, что у него есть достоинство. Хоть внимательный взгляд заметил, что запонки белой рубашки Феникса были выполнены в виде розовых единорогов. Но не стал язвить. Посчитал, что такой элемент общей атмосферы праздника выглядел стильным. И слишком тонким для Феникса, который бы просто пришел в какой-то единорожьей кигуруми. Ощущалась рука его кэйлин, которая все и подобрала.       Бен вздохнул. Он ещё не забыл, как порой Рей тоже советовала ему, как лучше подчеркнуть одеждой или аксессуарами тот или иной момент его жизни. Женщины в этом разбирались лучше, мода была их оружием и связью с миром.       - Готово, пап.       Бен улыбнулся, достал телефон и включил фронтальную камеру. Он нарочно не следил за красками сына, чтобы образ был сюрпризом, потому странно вздохнул. Тео старательно изобразил у него на шее шлем Вейдера. С ошибками, но… символизм зашкаливал. Маленький штурмовик и мировое зло в Галактике.       - Что ж, возможно, наступило время почитать Повелителей Ситхов, да? - хмыкнул Бен, который понимал, что мир Тео начинает темнеть и обретать серость. Мальчик ещё ничего не понимал, но интуитивно стремился понять отца. Стать к тому ближе. Потому Художник постучал ладонью по траве, приглашая Тео сесть. - Хочешь, расскажу тебе секрет, малец?       - М?       - Покой - это ложь, - абсолютно серьезно выдал Бен первую строчку кодекса ситхов. Эта игра его устраивала. К тому же ему не очень хотелось, чтобы его старший сын вырос инфантильным за счет того, что с детства верил в то, что было приклеено к стене его спальни. Вся ерунда о “нет страстей - есть ясность мысли”. В реальной жизни он, Бен Соло, может, не был Вейдером, но и в джедаи тоже никак не стремился.       Тео моргнул.       - Ложь?       - Абсолютная. Важна лишь сила, сынок. Потому что… с силой я получаю мощь, а с мощью - победу, - он провел ладонью по лицу Тео, заставляя того закрыть глаза. Улыбнулся. Мальчик серьезно повторил то, что сказал отец. И замер в ожидании продолжения. - С победой мои оковы рвутся. Сила освободит меня.       - Сила освободит меня. Сила освободит меня. Сила… освободит… меня.       - Всё верно, Тео. Сила делает нас свободными. - Он снова взъерошил мальчику волосы и не ощутил, что в чем-то лжет. Сила правда давала свободу. Бен знал об этом. Особенно сейчас. Новая должность изменила в нем абсолютно все. Он обрел новую свободу благодаря этой новой силе. И ему хотелось передать это знание Тео. Что безопасность приходила с силой. И что той нужно было пользоваться, а не держать тузом в рукаве. Разумно пользоваться.       Вот в чем была его отцовская миссия. Обучить Тео пользоваться силой.       - Ох, папочка, - прошептал мальчик и вдруг вскочил на ноги и обнял отца за шею. Бен опешил. Оцепенел. Задержал дыхание. И сила потекла сквозь него. Сила отцовской любви. Самая древняя из всех магий. - Папочка. Я так скучал по тебе. Это действительно ты.       - Это всегда был я. И это всегда буду я. Вейдер. Или нет. Это всегда буду я. И я всегда буду с тобой, Тео. Всегда. - Он положил ладонь туда, где билось маленькое сердечко, и подумал, что да. Всегда. До конца дней Тео он будет с ним. Ведь останется с ним навсегда. В поступках своего мальчика. В лучших поступках. Так ему хотелось верить. Что он подготовит его настолько, что сын возьмет от него и от Силы лишь хорошее. - Я люблю тебя, сынок.       - Пап, - пролепетал мальчик, будто рассмотревший наконец отца. Впервые за долгие месяцы. Потому обнимал того, как после долгой разлуки, хоть на прошлой неделе они обедали. Сердце Бена дрогнуло от короткое “пап”. Это был их тайный смысл. - Ох, папочка. Сила освободит меня, - повторил ребенок, а затем сорвался и побежал к Ренам. Видимо, поделиться столько важным знанием.       Феникс, который только закончил с рогом на голове Фелиции, - Бен удивился, увидев, что друг справился и даже покрасил тот в фиолетовый с блестками, - подошел к Художнику и сел рядом.       - А кажется, у тебя все налаживается с ним. В чем секрет?       - Сила освободила меня, - просто ответил Бен, ощущая себя расслабленным, как никогда. Феникс не засмеялся. В их семье было нормально говорить возвышенными фразами. Потому он не уточнил значение. Лишь дернулся, когда Фелиция уронила баночку с мыльными пузырями, которые не смогла надуть. Он привычно хотел помочь, но тяжелая ладонь Бена легла ему на плечо.       Драко удивленно посмотрел на друга. Он и забыл, что его рука может удержать на месте.       - Нет. Дай ей справиться самой. Она - будущая Донна, а не папина беспомощная принцесса. Фелиции уже год. И ты выбираешь, кем она будет. Неженкой или борцом…       - Но…       - Нет, не нужно мне петь о том, что если не суетиться рядом, то она не ощутит любовь. Фелиция наполнена вашей с Гермионой любовью до самых рефлексов. Знаешь, старый друг, любить - это не только всегда выполнять прихоти. Любовь - это об ответственности. Твоей. Перед ней. Перед её будущим. Дай ей возможность познавать мир без тебя.       Феникс напрягся. Всем телом. Но не шевельнулся. Сузив зеленые глаза, он наблюдал, как его дочь справляется без него с тем, чтобы найти баночку с пузырями, раскрутить её и попробовать выдуть пузыри.       - А как с Рей дела? Вы и словом не перекинулись, - заметил Драко, пытаясь отвлечь себя от желания сделать все за дочь. В чем-то Бен Соло был прав. Девочка уже стала взрослее младенца, которому нужно было даже голову придерживать. Ему стоило… сдерживать себя.       - Все будет хорошо. У нас все будет хорошо, - уверенно ответил Бен. Думая о том, что его принцип, концепция любви не была идеальной. Она хорошо работала с маленькими детьми. А вот с женой… с женой наоборот. Не всегда стоило наблюдать, как кто-то справляется в одиночку. В этом же и был смысл брака. В поддержке.       Её Бен и хотел оказать. Потому, как только у Фел вышло выдуть первый пузырь, поднялся. И хлопнул Феникса по плечу.       - Давай уже, беги к ней. Быть рядом, чтобы похвалить - это будет правильно. Кстати, ты задержишься в Вашингтоне? Мне нужно, чтобы кто-то протестировал снайперов, которых привязали в качестве охраны. Сам не могу, заангажирован, но твое мнение будет важным. Подумаешь?       - Без проблем, - согласился Драко. Ему не казалось странным обсуждать что-то подобное среди фольгированных шариков. Они не были обычными людьми. Потому и просьбы были соответствующими. Феникс даже обрадовался. Ведь кто ещё мог протестировать для Художника снайперов, если не тот, кто был лучшим? Почти. Почти лучшим.       К тому же был шанс отблагодарить за праздник для дочери в самом центре силы. Не привыкший до сих пор что-то получать за просто так Драко хотел доказать свою преданность. Хоть Бен еще утром на короткое “ого, это все для нас” просто пожал плечами, как человек, которому это ничего не стоило. Потому что они были семьей и все знали, что для Феникса дочь - это нечто невероятное.       Но Драко так и не понял, что внутри семьи отношения не рыночные, потому стремился, естественно, за невиданную щедрость заплатить верностью.       Глядя, как Драко переключается в свой отцовский режим, Бен переглянулся с Гермионой. Та послала ему воздушный поцелуй, полный благодарности. Хоть кэйлин ничего не просила, Бен видел её желание, чтобы кто-то наконец начистоту поговорил с мужем и немного объяснил тому разницу между любовью и безграничной опекой, которая могла закончиться плохо.       Сам же Бен отошел в зону кейтеринга. Задумчиво посмотрел на фрукты и отобрал те, что были нужны, сверяясь с памятью. Сделав из них смузи, он подошел к Рей и сел в шезлонг рядом. Протянул девушке стакан. Та вскинула бровь.       - Может, я и хуево заваривал матэ, но отлично помню, что помогало тебе при токсикозе, - очень спокойно сказал он, глядя ей в глаза. Рей побледнела. Бен протянул руку и положил ладонь ей на пальцы, накрывая те. Это было не так, как он остановил Феникса. Без давления.       Жест поддержки. Поддержки и абсолютной любви.       Тихое восхищение.       О том, что Рей беременна, Бен узнал от Тео. Ребенок, ещё верящий в аистов, сообщил отцу, что мамочка болеет, потому что её все время очень сильно тошнит. Дальше все было делом двадцати минут и бессонной ночи. Бен не мог перестать ворочаться.       И совсем не потому, что его очередное заветное желание сбылось, хоть это просто окрыляло его сильнее некуда, ведь он запретил себе мечтать о четвертом ребенке. Нет, это дитя, этот случайно посеянный им подсолнух, что прорастал в любимом теле, был знаком, что они с Рей должны быть вместе, раз конец их брака закончился новой жизнью. Если это не судьба, то что же?       - Бен…       - Я знаю, что ты напугана, - спокойно сказал мужчина, который, по правде, боялся не меньше. Ведь что могло быть мучительней видеть её беременность на расстоянии? - Но ты не будешь одна. Мы пройдем это вместе. Я помогу тебе. Поддержу. Буду делать все, что нужно.       Он говорил очень уверенно. Первый шок прошел и Бен Соло мог выглядеть адекватно, а рассуждать - рационально, как другие люди, а не как тот, кто за ночь чуть не рехнулся от счастья. У него аж сердце кололо от радости. Пришлось даже таблетку выпить.       А ещё Бен что помнил, что в первую беременность Рей была одна, и хотел всеми силами показать, что развод не влияет на факт того, что его помощь все равно будет. Как сама девушка все месяцы убеждала Бена, что конец их семьи не равно тому, что Художник больше не отец, так и он хотел поделиться своей Силой. Силой защитить её.       Но Рей, измученная неделей сомнений, услышала вдруг другое. Бен не был удивлен, и Бен снова говорил, что будет рядом. Он не спрашивал её мнение, просто констатировал, что давление вернется. Ведь так мужчина называл свою бескомпромиссную заботу. Потому она выдернула руку. Ей хотелось влепить ему пощечину, но девушка сдержалась. Сдержалась, поскольку они были на празднике.       Она больше не была той девчонкой, которая плакала на Мадейре, когда не могла из-за живота достать ложку для мороженного. Ей больше никто не был нужен, особенно в беременности.       - Ты это спланировал! - Пощечину дать было нельзя, а ударить словами можно было. Фраза обожгла душу Бена. Его глаза округлились. Он абслолютно не держал лицо в эту секунду.       - Что? Ребенка? Рей. Ты что? Но я безумно рад и…       - И тебе стоит знать, что я не планирую его оставлять. Да, Бен, не все в этом мире может быть по-твоему. Я не хочу его. Не хочу этого ребенка, ясно тебе? - И поднявшись, она отошла в гущу гостей, чтобы мужчина не смог возразить. Бен же потрясенно смотрел вслед своей бывшей жене, ощущая, как кракелюры расползаются по его сердцу.       Он думал, что их главная проблема в разводе.       Ни на секунду не задумывался, что Рей могла банально не хотеть.       Все, что Бену хотелось, это взять и рвануть за девушкой. Но он усилием воли себя сдержал. ***       - Эни, нет, не стоит этого делать, - строго сказала Рей дочери, которая радостно плюхнула в свое морковное пюре ложку, превращая тарелку в холст. Папина дочка невовремя демонстрировала тягу к абстрактному искусству, пачкая все вокруг: от себя до стены. И если на краску было плевать, то снова умывать и переодевать дочь сил не было. Потому, увидев, что дочь снова задирает ложку повыше, девушка попыталась купировать катастрофу, но, увы, не успела. Новые оранжевые блики разлетелись вокруг, теперь ещё и попадая на Мэта. Тот, тихо возящийся со своей порцией, удивленно посмотрел на сестру, моргнул и… – о, Боже, нет, хоть ты не плачь, - простонала Рей, ощущая себя худшей матерью на свете, поскольку не могла совладать с тремя детьми. Дочь шалила, младший сын рыдал, старший кормил пса под столом, а затем облизывал пальцы.       А она стояла среди хаоса, брызгов морковного пюре и детских криков. Ощущая себя – едва ли не впервые – беспомощной перед ними. Её тошнило и хотелось рыдать взахлёб, опустив голову на столешницу, но Рей улыбнулась.       Дети вели себя достаточно бурно, но они хоть отвлекали от того, что ей предстояло сделать.       Аборт. Сегодня девушка планировала лечь в больницу на двое суток, чтобы пройти обследование, сразу сделать аборт и полежать в тишине, рыдая в подушку еще денек. Рей знала, всегда знала, что не хочет четвертого ребенка, но знать – это одно, а носить в себе крупицу, маковку жизни было совершенно иным. И да, все аргументы были за, а все же не столь просто было принять такое решение. Чувство вины очень давило на юную женщину. Ведь то, что посеял внутри нее Бен, не вызывало у нее умиления, тогда как другие дети радовали её. Не вызывало, но было не виновато. И Рей было жаль. Жаль этого микроскопичного ребенка за то, что в ней нет даже грамма материнской любви. Только вина, стыд и сожаление. Она помнила как злилась на врача, который советовал ей, одинокой, юной двадцати двух летней девушке сделать аборт, а теперь сама же попросила. Сказала, что ей нужно правление.        Выговорить такое было хуже, чем развестись.       «Я не люблю тебя. Я не хочу тебя. Так будет лучше», - говорила она, проснувшись и глядя на себя в зеркале. Естественно, на её сроке ничего не было заметно, но Рей видела изменения в себе. У нее чуть увеличилась в размере грудь, как и должно было происходить. Увеличилась и болела. Зудела. Давила. Но она думала о том, что там, внутри нее, сейчас формировалось сердце. Два предсердия. Два желудочка. Сердце человечка, которого она не хотела ни разу с момента последних родов, хоть тот был зерном раздора между ней и Беном.       Рей даже приложила ладонь к животу, будто пытаясь расслышать второе сердцебиение.       Даже не желая ребенка, его можно было жалеть. И себя. И… Бена тоже.       Бен, Бен, Бен…       Бывший муж тоже никак не выходил у нее из головы. Естественно. Он и его реакция. И своя, своя, своя жуткая реакция на его протянутую руку. Побег. Это было так глупо, но, когда Бен сел рядом и сказал, что все знает, внутри у нее все перевернулось. Естественно, она не собиралась скрывать и планировала поговорить с ним вечером, когда бы Феникс и остальные Рены уехали, ведь солгать было бы слишком жестоко, но оказалось, что Художник все уже знал, и это выбило Рей из седла. Девушка, по правде, не считала, что муж – бывший… – все спланировал, и тем сильнее её сбило с толку его простое «я знаю», ведь не было ничего больнее увидеть спокойного, расслабленного, счастливого Бена, который точно был готов стать отцом четвёртого, в то время как она не успела за ним в этом желании. С нее хватило и троих.       Его счастье – такое тихое, ровное, умиротворенное – ударило её под дых, и Рей выпалила то, что выпалила, жестоко обрушив потолок Бену на голову. Ей было страшно представить, что сейчас должно было твориться с бывшим мужем, ведь она все эти две недели дергалась от вида отцов-детей, которых встречала на улице, а в торговом центре отводила взгляд от детских колясок, стараясь не думать, с каким бы энтузиазмом Художник выбирал цвет и рисунок. Девушка знала, что поступает просто кошмарно именно с Беном и его мечтой. Но разве она не достаточно воплощала в жизнь его желаний?       Это слабо утешало.       Впервые со вчерашнего вечера Рей поняла, что между ней и Беном все кончено.       Разводясь с ним, она ощущала одиночество, но и некий покой. Была уверена, что они – пара, предназначенная друг другу судьбой, и знала, что разлука – очень официальная – должна им помочь. Сойтись или разойтись окончательно – не важно. Помочь. Втайне Рей ставила на тот, первый вариант. Что расстояние поможет им осознать важность друг друга. И изменения, который начали происходить в Монстре, лишь подтверждали её уверенность, что они все преодолеют. Изменения, которые влюбляли её в Бена под новым, неожиданным углом, хоть казалось, что любить его сильнее ведь просто невозможно.       Но…       Её телефон угрожающе молчал, и Рей знала, что это значит. Бен не простит ей этого. Радовало, что не приехал со скандалом, нет. Всю вечеринку Художник старательно улыбался и трогательно чаще прижимал к себе троих детей, бросая на нее странный взгляд. Будто пытаясь защитить их. Усаживая их всех в машину, он трижды перецеловал близнецов и дважды обнял Тео. Никак не мог с ними расстаться.       С ней он так и не заговорил.       Отвел глаза и не выговорил ни слова. Рей видела – ему больно. Впервые он не имел власти что-то изменить, был заложником чужого решения, и ему было больно. Ей было ужасно жаль. Но… нет, она не могла родить ещё одного ребенка на радость Бена. Ведь они оба развелись, чтобы измениться, и её главным приоритетом было научиться выбирать себя.       Но это был конец. Рей это знала. Конец всему. Бен не вернется. Не сможет.       - Эни, пожалуйста… - попробовала утихомирить дочь девушка. Та не слушалась, потому что голос Рей звучал устало и слабо.       - Эни, ты слышишь, что тебе говорит мама? Нет. Нельзя, – вдруг за спиной послышался второй голос. Более сильный. Более властный. И… непривычно строгий. Настолько, что расшалившаяся девочка уронила ложку.       Рей же уронила сердце.       Развернулась.       У входа на кухню стоял Бен. Её Бен. Её привычный Бен. Немного более бледный, но Бен. Безупречный, как капо. Хоть, кажется, он так и не переоделся со вчерашнего дня. И не умылся. Ведь рисунок Тео все еще красовался у него на шее.       - Бен, - она задрожала. От эмоций, что её охватили. Облегчение и страх. Слишком противоречиво. Переполненная гормонами девушка тихо, устало расплакалась. Прямо среди кухни. Сжимая полотенце.       - Ну, ну, родная, я здесь. Я рядом, - обнимая её, прошептал мужчина. Девушка спрятала нос в его футболку и задрожала сильнее, ведь не слышала этого «родная» столько лет. Бен поцеловал жену в макушку. – Я с тобой, слышишь? Все будет хорошо. Я займусь детьми. Иди в спальню, хорошо? Тебе нельзя нервничать. Ради тебя самой.       Он утешающе погладил свою прекрасную юную женщину, легонько подталкивая её к выходу. Сам же занялся близнецами, параллельно общаясь с притихшим Тео, который странно смотрел на отца. Обычно мать плакала после того, как тот кричал на нее, но сейчас его детский мирок не справлялся, ведь наоборот, папочка утешал. И это вызывало доверие. Такое сильное, что мальчик не сводил с отца зачарованного взгляда. Пока тот убирал хаос и довольно строго говорил Эни, что вот так себя вести нельзя.       Девочка дулась. Но слышала. И послушно доела завтрак.       Мэт забрался отцу на руки.       Бен тяжело вздохнул. Трое прекрасных детей, с которыми у него, кажется, все было в порядке. И одна девушка, сердце которой было разбито. Его душа тоже разлетелась вдребезги вчера. Он не спал всю ночь, осознавая то, что не станет отцом еще раз. Ни с кем не поделился своей болью. Не хотел портить праздник Фениксу, который не мог нарадоваться, что его дочери оказан столь высокий прием.       Остался один на один с тем, что очень сильно болело. Просто безумно. И понимал, что, в общем, увы, сам тому виной. Он давил на Рей с детьми очень сильно. Он разрушил её доверие. Он превратил её в зависимую от него женушку. Дети стали символом ограничения свободы, потому Рей их больше не хотела, потому Бен знал, что ему нужно спрятать осколки души подальше и быть взрослым. Не топать ногами «хочууууу», а сделать что-то действительно полезное. Вроде как поддержать ту, которую он любил. Ведь любил. Любил, и она не стала хуже от желания, которое убивало Художника. Когда-то давно Рей за них обоих приняла решение родить Тео, теперь пришло время отплатить ей за тот поступок своей абсолютной поддержкой. Не осуждать и не повышать голос. Помочь.       Потому он был здесь.       Потому поднимался в спальню.       Потому сел на ту постель, где сейчас лежала, скрутившись, Рей. Постель, в которой они и создали свой четвертый подсолнух. Постель, где им было хорошо столько ночей. В последнюю – особенно.       Ведь был результат. Жаль, что тот не влиял на итог.       - Я вчера сказал, что буду рядом. Я не отказываюсь от своих слов даже сейчас, когда обстоятельства изменились, Рей. – Он нашел её руку, спрятанную под подушкой. Слишком хорошо знал жену. Она всегда так делала, когда тревожилась. Сжал пальцы. – Я – здесь. Пришел подставить тебе свое плечо. Тише, родная, ты не должна оправдываться, честное слово. Я слишком долго лишь говорил, что хочу, дабы ты была счастлива. По правде, это всегда означало одно – я хочу быть счастлив. Мне кажется, вот так, да. Во мне всегда было больше эгоизма, и сейчас я больше не хочу так. Позволь помочь тебе.       - Я не оставлю его, Бен, - глухо ответила девушка, не открывая глаз.       - Знаю. Что ж, тогда мы будем не первой парой, которая остановится на трех прекрасных детях, разве нет? Собирайся. Я сам завезу тебя. Ты не должна всю дорогу быть одна. Не тревожься. Пару дней я побуду здесь по вечерам после работы. Пока тебя нет, дети будут под присмотром. Ты справишься, Рей.       Девушка удивленно посмотрела на Бена. Он говорил то, что ей нужно было услышать.       Сидел рядом, держал за руку, был мягок в тоне и тверд в желании помочь. Но отчего так, когда он был понимающим, было еще хуже? Почему в решающий момент монстром оказалась она? Но Рей кивнула.       - Мне нужно десять минут.       - Не торопись, я свободен все утро. Подожду, сколько нужно.       Он поцеловал Рей в плечо и вышел. Бездумно стоял на улице и бросал мячик Чуи, думая, что вот момент, когда принялось правильное решение, но почему лучшим человеком нужно было становиться ценою жизни своего ребенка? Ведь все же могло, по правде, сложиться по-другому. Совершенно.       Видимо, он все же был больше Реном, чем думал. Все Рены платили невинными душами.       И сейчас Бен понимал, что не хочет счастья такой ценой. А все же уплатит ту.       Рей вышла ровно через десять минут. Обняла детей и села в машину молча. Лишь слабо улыбнулась, потому что, к счастью, Художник сам сел за руль. Посторонних их тишина бы не выдержала. Тишина, в которой им не нужно было разговаривать. Это было молчание людей, которые слишком хорошо знали друг друга.       Когда слова были лишними.       Молчание, в котором Рей не нужно было спрашивать, откуда Бен знает, в какую клинику она записана, а ему – оправдываться. Молчание, где их было лишь двое. С одной проблемой на двоих. Нарушила его девушка лишь в конце. Когда машина остановилась и она ответила «нет» на вопрос «хочешь ли ты, чтобы я пошел с тобой?». Ей казалось, что для Бена это будет слишком - войти туда, где счастливые беременные обменивались опытом. Ему не нужно было видеть. Ей и самой-то на них было больно смотреть.       Даже сейчас Рей пыталась как-то защитить своего Монстра.       - Я знаю, что ты этого хочешь, Бен. Можешь сделать, - пристегнувшись, сказала она, глядя на Художника. Понимала, что ему хочется коснуться ребенка хоть на прощание. Почувствовать хоть на секунду, но связь. Потому предлагала. Давала возможность познакомиться и попрощаться. Ей ужасно не хотелось этого, но это было единственное, что она могла ему дать. Потому смирилась с этим.       Бен ведь так долго мечтал.       Мужчина улыбнулся и… положил ладонь на руки Рей, которые она держала на коленях.       - Меня волнуешь только ты сейчас, - очень честно ответил Бен, и эта правда была душераздирающей. Руки Художника аж горели от желания прикоснуться к коже Рей и почувствовать там, под ней, жизнь. Но он запретил себе это делать. Потому что учился расставлять приоритеты.       - А ты правда изменился.       - Я должен был сделать это раньше. Тогда бы у тебя не было такого выбора. Рей. Только не вини себя. Ты все делаешь верно, - он нехотя отпустил руку и провел девушку взглядом. А потом тихо выругался. Был таким всесильным, взрослым, могучим, а хотелось просто уткнуться papi в плечо и расплакаться, как это делал Тео.       Но капо восстанавливался после инсульта, и Бен не мог травмировать того новостью, что и он потерял ребенка. Это было бы жестоко. Хоть капо единственный, кто пережил такую боль и мог бы дать совет. Капо и… Кьяра, но обратиться к сестре было бы нечестно по отношению к Рей. Она бы не хотела, чтобы он делиться именно с Донной.       Потому мужчина остался наедине с тишиной. И снимком УЗИ в телефоне, которое получил от врача и только сейчас открыл. Уставился на зернистость и вздохнул.       - Ну, привет… вот ты какой у меня, да? – Улыбнулся. Ни на секунду не сомневался, что это – мальчик. – Ты прости, хорошо? Я сплоховал. Но знай, что в этом мире ты был любим. Я очень сильно тебя люблю.       Ему казалось важным – сказать это вслух своему желанному ребенку.       Что тот стал не только обузой. Но и счастьем.       И чем дольше Бен смотрел на снимок, тем сильнее в нем крепла решимость. Он знал, что это будет последняя потеря. Больше он никогда никого не подведет. Цена была слишком высока. ***       Бен, разговаривая по телефону, наблюдал за тем, как Тео, сидя в его кресле, кружится с весёлым улюлюканьем. Усмехнулся и даже не подумал останавливать старшего сына, потому мир мальчика раскачивался, а он в это время радостно потягивал молочный коктейль через трубочку. Художник подумал, что с таким вестибулярным аппаратом Тео точно может отправляться в космос.       Не делая мальчику замечаний, мужчина устроился в другом кресле, для посетителей и, подтянув блокнот, делал короткие, понятные лишь ему, заметки. Едва заметно нахмурился. Страницы еженедельника были щедро порисованы очередными шедеврами Эни. Он провел дома всего один вечер, но так отвык от быта, что забыл главное правило – не оставлять личные вещи на кухонной столешнице, где часто у близнецов валялись карандаши.       Но Бена сложно было смутить чудиками. Сдув блестки, часть которых осела ему на нос, он невозмутимо продолжил общаться так, будто хаоса не происходило ни вокруг, ни в душе. И если то, что творилось здесь и сейчас, Художника даже радовало, то внутрь себя смотреть было страшно.       Вчера он впервые вечером приехал домой. Был счастлив и не в себе одновременно. С радостью погрузился в свои отцовские обязанности, но часть его была где-то там, в больнице, куда он завез Рей.       - Это будет завтра, - сказала ему бывшая жена по телефону, когда мужчина, уже уложив детей, лег в их постель. Оказывается, без Рей здесь было много места. Впервые он задумался, сколько одиноких ночей она провела здесь, ожидая его с командировок… он же лежал впервые без нее. Было непривычно. – Ближе к вечеру. Там нужно… Анализы. Всякое.       - Как ты?       - Не знаю, - честно ответила Рей и замолчала. О детях не спросила. И потому что знала, что Бен и без того справится, и потому что… о детях болело. Это было бы цинично в какой-то мере. Спросить, как дети. Когда собираешься избавиться от одного. Будто те, что раньше, были классными, а этот не подошел. Как товар в магазине.       - Я люблю тебя.       - Ты никогда не сможешь любить меня, как раньше, - горький ответ бил в самое солнечное сплетение. Бен прислушался к себе. К тому, что он чувствовал именно к Рей. И находил там, на дне души, что-то новое. Не боль и ярость. Не обиду. Сожаление. И трепет.       - Что ж, значит я буду любить тебя по-другому, только и всего, - просто ответил он. Рей шумно вздохнула. А потом сдавленно бросила, что ей пора. Попросила не звонить на следующий день. Пообещала набрать сама вечером. Когда все будет кончено.       Когда в ней не будет ребенка. Их ребенка.       Бен долго смотрел на трубку, пока в его комнату на поскребся Тео, а следом за сыном – и Чуи. Оба они стояли на пороге и несмело смотрели на него. Сын спросил, где же мамочка. Художник ответил, что ей нужно отдохнуть. Подумал, что этот ответ похож на тот, что он дал Тео пару лет назад, когда Рей была беременна и в реанимации.       Тогда история закончилась хорошо. А сейчас не нужно было бомбы, чтобы все разрушить. Увы.       - Можно я посплю здесь? – несмело спросил сын, и Бен кивнул. Тео, просияв, исчез за дверью. Вернулся минут десять спустя. Со своими игрушками, которые долго раскладывал, прежде чем улечься. Так они и уснули. Отец, сын и вуки. Точнее, пес. Чуи вроде же был псом.       А утром Тео, словно ощущая, что отец не в порядке, – а может просто соскучился – попросился с Беном на работу. Рей всегда была против того, чтобы он пропускал школу, но Художник решил, что в пятницу разок и можно. Потому, дождавшись няню и пообещав близнецам, что вечером они все пойдут в торговый центр на батут, Бен Соло и его старший сын отправились в Белый Дом, где Тео – к его полному восторгу – долго проверяла служба безопасности, ведь он пришел с джедайским мечом. Охрана подмигнула Бену, и он кивнул. Раз мальчик был в восторге, то пускай.       Он немного волновался, что сын будет нудиться. Или дичиться отца, ведь они все так же слабо наладили связь, но привилегией возраста Тео была гибкая психика. Он как резко боялся своего отца, теперь так же с упоением проводил с тем время, хоть некая отчужденность и стеснение были присущи. Это не смущало Бена ни капли. Старший сын был с ним, потому… какая разница, что все не так хорошо? Стараясь не думать об еще одном ребенке, желание которого теперь просто сводило его с ума, Художник между делами был занят тем, что клеил себе и Тео на руки переводные татуировки. Ему достался Вейдер, а Тео выбрал скрещенные мечи. Они поели бургеры – Бен позволил, чтобы на обед были они – и старший сын сиял. Художник только догадывался, что тот расскажет в школе.       - Защищайся, - допив коктейль, крикнул Тео, зажигая свой меч. Поскольку он бы ни за что не достал до отца с пола, то мальчик забрался на стол. Обычно ни Бен, ни Рей такого не практиковали, но сейчас Художник закрыл глаза. Может, потому что понимал, что разовая битва на мечах на столе ничего не испортит и всегда после можно спокойно объяснить сыну, что так делать не стоит, особенно в обуви, а может он… гордился, гордился как никогда тем, что его мальчик имел тактическое мышление и понял, как ему стать выше.       Потому, прижав телефон между ухом и плечом, Бен покрутил головой и взял палку, которая напоминала деревцо от швабры. Та служила ему здесь… Художник нахмурился. Не смог вспомнить, но было все равно. Делая серьезное лицо, он защищался, разрешая Тео атаковать. Против воли отмечал все слабые стороны сына и думал – завтра же запишет его на фехтование. Если мальчику так нравилось, почему нет. Впервые в жизни Художник вдруг не захотел ограждать Тео от чего-то подобного. Может, ему стоило и попробовать быть кем-то кроме папиной надежды на лучшее.       Закончив беседу, Бен активней включился в борьбу. Даже запустил Имперский Марш на телефоне, и спустя пару минут двое активно хохотали, сражаясь. Тео захлебывался от счастливого смеха, Художник отвлекался от боли, которая тянула под сердцем. И не смотрел на часы. Не хотел думать, что, возможно, прямо сейчас… возможно, вот в эту секунду….а может уже сейчас… а быть может, у него уже нет ребенка.       Боже. Тысячи, миллионы семей не могли иметь детей в целом. Он был счастливчиком. Многие люди останавливались на трех, и аборт не был проблемой, но для него… для него это было сокрушительней плена. Ведь за те два дня, что Бен уже решил, что будет отцом в четвертый раз, он уже моментально привык к мысли о еще одном мальчике. Художник не винил Рей. Но себя – целиком и полностью.       - Бен, я хотел спросить… оу, я помешал? Что у вас тут происходит? – На пороге кабинета стоял высокий седовласый мужчина в строгом костюме. Его глаза блеснули из-под бровей. Тео, споткнувшись, упал. Прямо на государственные тайны, зацепив их кроссовкой. Бен, никогда не упускающий возможности, приложил палку к руке сына и невозмутимо посмотрел на единственного человека, которому было позволено заходить без предупреждения в его кабинет.       Точнее, таких было двое. Рей, но она еще здесь не жила, и президент США.       - Империя наносит ответный удар, - спокойно заявил Бен, а потом протянул мальчику руку, - вставай, малец, ты неплохо держался. Это мой старший сын, Тео. – Он сказал так, будто президент не знал, как зовут его ребенка.       Мальчик с любопытством посмотрел на мужчину. Потом на отца. И коротко спросил:       - Палпатин?       - Думаю, ты можешь звать меня Джо, Тео, - рассмеялся глава государства и пожал протянутую руку. – О, какие у тебя татуировки крутые.       - У меня еще штурмовики остались, могу подогнать, тебе пойдет, - хмыкнул Бен, - что-то случилось?       - Думаю, потерпит до понедельника. Проведи время с близкими, Бен. Тебе будет полезно. Ну, не буду отвлекать и… эй, Тео, знаешь, я всегда был на стороне джедаев, так что задай этой Темной Стороне. Бен, я хотел уточнить. Твой друг… когда вы будете тестировать снайперов?       - Сегодня. Через час. Феникс уже на позициях. Закончим с Тео и поедем в город. Посмотрим, как хорошо сейчас обучает Дельта… *** Бен Соло вышел с торгового центра, ощущая во рту вкус пепла, хоть они с Тео съели по мороженому. Старший сын - его полнейшая копия - бежал чуть впереди отца, размахивая своим мечом так активно, что мужчине время от времени приходилось того одергивать. Не хотелось, чтобы мальчик кого-то зацепил. На запястье Художника, как и у Тео, красовалась переводная татуировка. На душе у него было неспокойно. Он все смотрел на часы и нервничал. Непривычно сильно нервничал. Рей не звонила, и Бен просто старался не представлять, как… он знал, что на её сроке это не звучит так, как у него в голове, но… черт, они убивали их ребенка. Врачи в белых халатах. Убивали их подсолнух. Бен старался подобрать другой глагол, ведь тогда бы жена была соучастницей, а злости или обиды на нее мужчина не ощущал, но в голове было “нет, не смейте убивать моего сына”. Ведь у него был еще один сын. Бен это знал, и ему не нужно было бы ждать пару месяцев, дабы в том убедиться. Рей точно носила мальчика. И Художник все ловил себя на мысли, каким бы он стал, их третий сын, ведь Тео и Мэт были непохожи во всем. Тео… Беззаботный, счастливый Тео ранил Бена своим смехом, но, конечно, Художник был счастлив, что сын понятия не имел о том, что мог стать еще более старшим братом. Все уже не сбылось. Трагедии не было. Ведь не было. И все Бен не мог смириться с тем, что врачи просто делали это с теми, кого он любил. Причиняли боль Рей. Убивали их мальчика. Он всегда был излишне драматичен, но ничего не мог поделать в том, что был максималистом в любви. На секунду Бен прикрыл глаза, что болели от недосыпа. Ему иррационально захотелось тоже лечь под нож. Чтобы хирурги вырезали это из него. Эту любовь к ребенку, который никогда не родится. Чтобы остался шрам на теле в память, но он бы двигался дальше и скорбел так, будто потерял… Бен стиснул кулаки. Он имел право на это. На свою скорбь. Не важно, какого размера был тот человек внутри его Рей. Он уже был так. Художник хотел посмеяться, что думает, как религиозный фанатик, но смеха не было, лишь сожаление. Которое хотелось содрать вместе с кожей. Чтобы забрать утром Рей и сделать вид, что он в норме. Чтобы заботиться о ней. Чтобы вина не пожрала девушку, которая делала глупость, однако она подарила ему троих детей и имела право сказать “стоп”. Настала его очередь её поддержать. “Я буду тебе опорой, Рей”, - думал Бен, двигаясь расслабленно. Удерживая Тео в поле зрения по привычке, в которой, по правде, не было потребности. Сейчас на крышах пары домов сидели снайперы и Феникс, которые следили за каждым шагом мальчика и его отца. Никакой опасности не было. Потому мужчина позволил себе взять своего старшего сына. Сейчас как никогд, хотелось обнимать своих детей. И хотелось как можно быстрее заладить их с Тео разлом. Больше Бен Соло не намерен был терять своих детей. Ни единого.       Бен не отличал ноту до от ноты соль. Порой не слышал, как Рей зовет его, хоть находился рядом – правда тогда его обычно оглушало счастье. Научился не слышать шепот людей за спиной, которые обсуждали его шрам. Но он всегда мог уловить свист пуль. Каким-то иным чутьем.       Сейчас – не солдатским. Отеческим.       Услышал и тут же дернул Тео, закрывая его спиной. Сгруппировался, приготовившись к легкой, неприятной боли, как бывало, когда рикошетило от бронежилета, но неожиданно спину обожгло. Пули, легко прошивая защиту, попали в тело. И на секунды привыкший к войне Художник вернулся в реальность, где не был солдатом Дельты и не носил бронежилет. И где стреляли не холостыми.       Потому боль была реальной.       И многочисленной. Ему стреляли в спину. Не раз и не два.       Бен дрогнул и ощутил, что начал падать. В эту секунду он не думал о том, чтобы отскочить в сторону – понимал, что все равно в него легко попасть. Его инстинкты были направлены на Тео. Ему стреляли в спину, нет, его расстреливали в спину, и он позволил себе рухнуть на колени, но лишь затем, чтобы под собой спрятать своего маленького суриката.       - Тео. Тихонько. Не шевелись, хорошо? Не… двигайся. Будь здесь, – шептал он, а в голове пронеслось «будь со мной, Тео, просто будь со мной». Мальчик послушно затих, и Бен слышал, как стучит его маленькое, перепуганное сердечко. Его же забилось медленнее.       Боль разливалась по всему телу.       Очередная пуля попала в него. Бен обнял мальчика сильнее. Защищая его от всего мира. Это то, что он отлично умел. Защищать любой ценой.       “Феникс, блядь… сними ты их всех…” - мысленно думал он, понимая, что это уже не поможет. Драко-то снимет, но слишком поздно. В него попали слишком много раз.       - Папочка, мне страшно.       - Ты джедай. Они ничего не боятся, малыш, - подумал Бен, глядя на сына. Он тоже боялся, но был не джедаем. Ему было можно. В эту самую секунду, пока его расстреливали, понимал – он видит Тео в последний раз, он не успел исправиться до конца, а значит навсегда останется чудовищем-воспоминанием своего дорогого мальчика. Такого ласкового. Такого красивого. Они с Рей молодцы. Они создали бесценный шедевр. И Бен боялся, что то, что произошло, навсегда нанесет кракелюры на прекрасную, чистую душу Тео. – Ты… хороший… мальчик… сынок… Ты… ни в чем… не… виноват…       Он знал, что нужно сказать другое. То, что любит его. Но тратил силы на другое. Понимал, что однажды Тео начнет винить себя и ему нужно было передать это послание.       - П-п-повтори, Тео.       - Я ни в чем не виноват, папочка, - послушался его сын. Бен выдохнул. Стрелять перестали. Перехват сработал. Тео был в безопасности. Можно было и отдохнуть. Наконец-то и ему можно отдохнуть, хоть так не хотелось уходить. Он столько не увидит.       - Ни в чем, - повторил Бен и отключился. Последней мыслью, мелькнувшей в сознании, было странное облегчение. Он спас Тео. О его сыне было кому позаботиться. О его близнецах было кому позаботиться. О его прекрасной, прекрасной Рей было кому позаботиться. Он сделал что мог, но в нем там, в другом мире, нуждался кое-кто еще. Его четвертый ребенок. Беспомощный мальчик, которого в этот момент тоже убивали. А значит, он будет рядом с ним. С тем, кто беззащитен. И кто не был любим, но будет теперь навечно.        Он теперь вечно будет защищать своего четвертого сына. И ждать своих подсолнухов по ту сторону. Как же Бен Соло был далек от того паренька в “Дельте”, который, вытирая кровь тех, кого не успел спасти, говорил: “Потери неизбежны”. Сейчас неизбежной была лишь его любовь к собственным детям.        Тео, ощущая, как цепкие руки ослабели и папочка прижал его к асфальту, заворочался и выполз. Вокруг стояла дикая суета и одновременно тишина. Все смотрели на него. Ощущая себя неуютно, мальчик привычно повернулся к Бену, как делал всегда. И моргнул. Тот не протянул ему руку, не сказал «смелее». Он продолжал лежать на асфальте.       - Пап? – протянул мальчик, ничего не понимая. Потряс отца за плечо. – Пап, вставай. Ну вставай же. Пап... – В его тонком голоске прорезались панические нотки. - Пап, пойдем домой. Мне страшно.       Он знал своим хитрым детским разумом, что это было заклинание. Папочка всегда появлялся, когда звучала эта фраза, сейчас же… магия не сработала. Отец лежал на асфальте, и вокруг него растекалось что-то темное. Страшное.       Мальчик оглянулся. Так много людей. Так много. Помнил, что в мультике Симба звал на помощь, когда случилась беда, но… испуганный Тео молчал, перебегая огромными глазами от человека к человеку. Когда появились люди в форме, от сделал два шага назад и сел возле отца.       - Ну папочка… Папочка, пожалуйста, - всхлипнул он, уже начиная немного понимать. Его трясло от страха, и он сделал то единственное, что делал всегда, когда боялся. Когда его будил кошмар. Нашел свою защиту. Забрался под руку отца и заплакал. – Папочка… если я ни в чем не виноват, почему ты не встаешь?       И впервые Бен, всегда отвечающий на вопросы сына, молчал. Странно бледный и безучастный, просто лежал, истекая кровью. Мальчик погладил щеку со шрамом маленькой ладошкой. Его отец, мечтающий об этом так много дней, ничего не чувствовал. Он просто умирал, но на лице была безмятежность, поскольку Бен знал, что выполнил миссию. Защитил своего сына. Теперь он знал, почему люди отдают за детей все на свете.       - Спи, папочка, - прошептал мальчик на ухо отцу, крепче к тому прижимаясь. – Я посторожу твой сон.       Мир застыл. Казалось, суета происходила где-то там, за пределами зевак, который лишь смотрели. На то, как упал Атлант. И на то, как его сон сторожил мальчик, похожий на него, прижимаясь к отцу.       Внезапно кто-то прорвал круг зевак и впустил Хаос вовнутрь. Минута бездействия закончилась. Но человек, который разорвал кольцо, оцепенел. Без того бледный, он помертвел в секунду. Опустившись на колени, прижал к себе ребенка, шепча: “Все хорошо, малец, все хорошо”, но его зеленые глаза были полны ужаса. Продолжая прижимать к себе мальчика, Феникс сидел на асфальте среди толпы зевак и касался руки, под которой не стучал пульс.       Он не пошевельнулся, пока Бена грузили в скорую помощь. Оглохший и потерянный, Феникс просто прижимал к себе ребенка и беспомощно смотрел. По его щекам текли слезы, которые упали на рану Художника - одну из ран - пока врачи занимались им. Завыли сирены. Драко закусил губу. Он больше не был Фениксом. Теперь - окончательно. Ведь по легендам слезы того могли лечить, но он, все еще ощущая холод в руке, понял - Бен Соло был мертв.       Мертв. Художник был мертв.       Его лучший друг был мертв. Отец мальчика, который жался к нему и плакал. Все было мертво. Все, что дорого.       Феникс сглотнул.       Бен Соло был мертв по его вине.        *** Time To Say Goodbye... Давайте так. Я сделаю вид, что я не при чем.