Шатрандж

      В ранней версии шахмат, эволюционировавшей из шатранджа и в таком виде заимствованной из арабского мира в Европе, ферзь был слабейшей фигурой, перемещавшейся только на одно поле по диагонали.                     - Дядя Феникс.       - Хочешь сок, Тео? – Мужчина никак не мог заставить себя перестать держать ребенка за руку. Он как обхватил сына Бена среди площади, пряча в объятиях, так не мог разжать пальцы. С огромным трудом Драко пришлось оставить лучшего друга в реанимобиле, чтобы ехать в больницу на машине Художника. Он боялся травмировать Тео, хоть знал – его место там, а не сзади, в безопасном пространстве с водителем. Но сделать ничего не мог.       Его целью сначала были живые. Значит, мальчик. Хоть в голове мелькало, что Бен тоже… тоже еще… ведь за ним же приехал реанимобиль. Потому он сжимал руку копии своего друга и пытался говорить с Тео. Мальчик, испачканный кровью папочки, молчал. Драко, достав салфетки, стал кое-как вытирать маленькие ручки ребенка, но, отворачиваясь, яростно тер свои глаза, не позволяя слезам капать. Все равно это не были слезы Феникса. Не спасали. Он проверил.       В надежде на тупое чудо, коего в мире не бывало.       Он позвонил Гермионе. Потом Кьяре.       - Скажи Рей. Скажи Рей, что случилось. Только осторожно, - тихо шептал он в трубку, пока Тео безучастно смотрел вперед, туда, где ехал реанимобиль, - она беременна. Пожалуйста, скажи аккуратно, чтобы не навредить ребенку. Она в больнице на обследовании. Пиши адрес.       Драко не знал, как ему удается решать бытовые вопросы. Это спасало от хаоса. Он не спросил, где Донна. Просто дал задание. Безжалостно. Хоть услышал, как Кьяра странно дернула воздух в легкие. Будто всхлипнула, но, наверное, показалось, ведь суки не плакали. Феникс понятия не имел, что Рей сделала аборт. Он просто узнал, что она беременна. Ему было не сложно это понять еще на дне рождения Фелиции, когда мужчина заметил, как Бен делает смузи. Стыдно признаться, он ночь не спал от зависти. Знал, что это недостойно, но… позавидовал лучшему другу, в темноте поглаживая живот Гермионы. Он как ненормальный хотел еще детей, однако молчал. А у Художника, несмотря даже на развод, все вышло.       Это бесило. Ужасно бесило.       И покачиваясь в машине, Феникс ненавидел себя за ту зависть. Пусть бы у Бена и Рей были еще дети. Много детей. Пусть бы только его лучший друг выжил, но Драко был реалистом. После тринадцати пулевых не выживал никто. Он уже видел такое и сжимал кулаки. Молиться сын бывшей религиозной фанатички толком не умел, но от души желал Художнику смерти. Потому что та и так и так придет за ним, и ему хотелось одного – чтобы Бен Соло ушел без боли. А не после ряда мучительных операций, в которых не будет ни малейшего смысла.       Драко потерял веру, но крепко держал Тео. Так крепко, что не кинулся в операционную, когда кортеж прибыл в больницу. А спокойным – ему казалось, спокойным – тоном спросил, где здесь детская комната, и повел туда мальчика, взяв его на руки.       - Успокоительное, нам нужно успокоительное, - показывая на ребёнка, сказал он одними губами первому попавшемуся человеку. Был уверен, что его поймут. Услышат и поймут. Поэтому сел на детский, яркий коврик. Весь в крови. Среди игрушек. И крепко обнял Тео. – Все будет хорошо, сынок.       - Дядя Феникс, но папочка…       - Папочке досталось, однако он у тебя не сдастся, - солгал Драко. Знал, что у Бена принцип говорить своим детям правду, но Бена здесь не было, а он, Феникс, был. Не такой, блядь, тонкий психолог. Потому врал, не меняясь в лице. И крепко-крепко сжимал руку Тео. Особенно когда пришла медсестра, чтобы через игру ввести в кровь мальчика немного покоя. – Все будет хорошо. Ты не один.       Он говорил это Тео, хоть сходил с ума, что его лучший друг сам. Но мальчика бросить не мог. Знал, что никогда, никогда, никогда не бросит это дитя. Точнее, ни это, ни тех троих, включая еще не рожденное. Осознавал, что накликал беду. Хотел больше детей и получил их. Ведь теперь это – его дети. Его Тео. Его Мэт. Его Эни. И его… его… да, тот, четвертый, тоже его. Он будет заботиться о них всех, особенно о Рей. Они станут его семьей. Потому что так бы хотел Бен.       Потому Драко не оставлял Тео. А потом спросил о соке.       Мальчик покачал головой и заплакал. Его сложно было обмануть простыми фразами.       Феникс прижал мальчика к себе. Ведь знал, что дальше хорошо не будет. Но в его силах сделать, чтобы Тео было терпимо. Хоть сердце его было разбито. Драко знал, что его вина в том, что Бен умирает. Или даже умер. Его блядская вина. Потому что Художник поставил не на ту птицу. Он ведь всегда был хуже Монстра, всегда, так зачем полез на задание?       Драко закрыл глаза, вспоминая весь эпизод, который длился, на самом деле, не больше трех минут. Все было, как на привычной тренировке. Он лежал на крыше, контролировал снайперов, следил за толпой и немного улыбался, глядя, как маленький Тео, размахивая световым мечом, сражается с воздухом и…       - Тео… Тео, где твой меч? – спохватился Феникс, ведь это был подарок от отца. Мальчик вздрогнул и пожал плечами. Скорее всего, меч так и остался валяться на асфальте. В крови Бена. Хотя нет, скорее всего ФБР уже спаковало его и добавило к вещественным доказательствам. Его нужно будет забрать, этот меч. В память о Бене – стоит! Его сын должен сохранить телесную память. А может, так больнее?Драко понял, что ничего не понимает в воспитании детей после такой травмы, хоть его семья сгорела у него на глазах. Потому он сильнее обнял мальчика, говоря: «Сынок, я все исправлю, мы найдем меч», ведь помнил, что в тот день, когда он стал круглым сиротой, его никто не обнимал. Его вообще никто не обнимал до Гермионы. Нельзя было допустить того же для ребенка лучшего друга, поэтому мужчина не выпускал Тео из рук, пытаясь отдать ему всю свою любовь, которая через разлом в сердце неконтролируемо выливалась наружу. Как нефть из подбитого танкера. Только с большей пользой. Любовь и вина, ведь этот чудный ребенок, только обретший отца обратно, потерял того по его вине.       Феникс навсегда запомнил момент, когда в толпе увидел человека, доставшего оружие. Но в ту же секунду его взгляд зацепился за снайпера, который лежал не там, где Драко распределял, и был чужим. Не могло быть на одного больше, потому мужчина сразу понял опасность. Но замешкался на секунду. Не успел дать команду снять ублюдка с пистолетом, а сам выстрелил в снайпера, ведь тот целился в Тео. У него был миг выбрать, кого спасать, и он не колеблясь принял решение, которого бы хотел Бен. Скорее всего, Художник бы успел прикрыть сына, но никто не имел право рисковать Тео, потому он оставил друга на расстрел. Команда снайперам поступила слишком поздно, и Художник уже поймал пулю, пока Драко снимал ублюдка, целящегося в старшего сына Монстра.       Это все было быстро.       Человек с пистолетом был не сам. А его снайперы замешкались. Всего двое из семи, но замешкались, и это стоило Бену ещё двух пуль. Всего в лучшего друга попало тринадцать пуль. По его, блядь, вине. Он был потрясен настолько, что пристрелил одного из двоих неспешных снайперов. Второго приказал взять федералам. Феникс знал, что поговорит с ним по душам. Но чуть позже. Он со всеми ними поговорит, поскольку, несясь вниз, заорал, чтобы под стражу взяли всех. Это было пока все, что он успел сделать.       Он разберется, обязательно разберется. Но сейчас был нужен Тео. И Бену. И Рей.       - Драко, - голос кэйлин разорвал пелену боли, и в вакуум ворвалась жена, но прежде – Бастер, который кинулся облизывать своего хозяина и Тео. Мальчик закрыл лицо руками, не отвечая на ласку. Его движения были медленными. Транквилизатор начал действовать. – Драко! Тео! Ох, - Гермиона очутилась на коленях, поочередно обнимая то мужчину, чьи выбритые виски покрывала кровь, то мальчика, которого Драко кое-как оттер от следов преступления. О себе, как всегда, Феникс позабыл.       - Тео, - одними губами прошептал мужчина, переводя женскую любовь на сжавшегося в комочек мальчика, а сам оцепенел. У него на шее повисла дочь. Впервые в жизни Феникс попробовал отцепить от себя Фелицию, поскольку не был готов к объятиям в крови лучшего друга. Это не то, что его ягодка должна была знать, но Гермиона, пытающаяся заземлить мужа, так выразительно на него посмотрела, что он на рефлексе подчинился и прижал к себе свою дочь.       Та пахла детской пенкой Johnson’s Baby – видимо, звонок застал жену за купанием Фелиции. Драко зарылся носом в белые, как у него, волосочки, вспоминая, как он всегда напевал ту песенку из рекламы о том, что Johnson’s Baby не щиплет глазки, хоть все равно контролировал, чтобы жидкость не попала дочери никуда. Сейчас он едва не застонал. Суки. Они солгали. Солгали. Не зря он берег глаза Фелиции. Потому что все щипало – и глаза, и душу. От чертового запаха.       Или от невыносимой боли, разрывающей сердце Феникса. Он не мог представить свой мир без брата. Как будто в какой-то части реальности потушили свет, и эта потеря ощущалась слепым пятном ближе к центру.       Драко поднялся. Отпустил дочь.       - Я нужен Бену, - просто сказал он, пряча взгляд. Не мог смотреть Гермионе в глаза. Не мог рассказать, что это по его вине убили того, кого все любили. Он был там. Он видел, как это случилось. Он не успел среагировать, и этот маяк, этот Колосс упал и вот-вот должен был уйти в небытие, если еще не ушел.       Феникс хотел быть рядом. Чтобы Бен, проживший жизнь для других, не ушел в одиночестве. С ним должны были быть близкие, а не равнодушные врачи, наверное, боявшиеся своего пациента. Но поскольку Рей была беременна, то никто, кроме него, не выдержал бы этого зрелища. И вытирая слезы и кровь, Драко направился в сторону операционной, расположение которой легко угадывал по количеству суеты и охраны.       - Мистер Малфой…       - Не сейчас, - рявкнул он, когда его попробовали остановить. Шел быстро. Собранно. Хоть очертания мира были размыты. Чертов Johnson’s Baby. Все из-за него. Ему нужно было к Бену. Он хотел успеть. Должен был успеть.       - Мистер Малфой, туда нельзя.       Он не послушал. Почти толкнул дверь, когда тяжелая рука легла – непредусмотрительно – ему на плечо. Феникс развернулся и ударил человека. Сегодня он совершил немало государственных преступлений – застрелил снайпера «Дельты», не разобравшись, виновен тот или нет, позволил убить лучшего друга. Что был какой-то сломанный нос по сравнению с этим.       - Специальный агент Нокс, мистер Малфой, - человек, стоявший рядом с тем, кому повезло меньше, помахал в воздухе удостоверением, - мы хотим как можно быстрее получить ваши показания, время – дорого.       - Да, блядь, дорого, - огрызнулся Драко, - особенно ему. Я побуду со своим братом до самого конца. Потом буду отвечать на вопросы. Допросите первичного снайпера под номером четыре. Он вел себя странно. Потом я выбью из него всю дурь, - и развернувшись, не отдавая отчет, что раздает приказы, как Художник, вошел в палату, нарушая все правила.       И замер, наблюдая за тем, как среди крови и писка приборов, в гробовой тишине, нарушаемой командами, врачи пытались сделать хоть что-то. Драко тихо сел на пол, чтобы никому не мешать. И не сводил взгляда. Просто смотрел. Его нижняя губа дрожала от напряжения, но он смотрел. Испачканный кровью, измученный, со сбитыми костяшками, просто сидел и был беспомощен в своей некомпетентности. Вспоминал, как делал Бену непрямой массаж сердца полгода назад, стараясь уберечь его от гибели. Тогда он хоть чем-то мог помочь, а теперь… теперь просто сидел и подпрыгнул, как ужаленный, когда услышал что-то вроде «нам нужна почка».       - Возьмите мою, - он даже не был уверен, что правильно понял слова. Ни черта не понимал в медицине. И забыл, что нельзя просто взять и вырезать орган из человека. Но уже стоял на ногах, чуть задирая гольф и шепча о том, что правильно питается и абсолютно здоров.       На него смотрели с жалостью. Он снова сел на пол, подбирая ноги. Не мог сказать, сколько прошло времени. Даже не пытался сосчитать. Просто ощущал, как время утекает. Время и жизнь Бена, пульс которого все время норовил оборваться. Никто не мог выдержать такое испытание. Даже титаны, вроде него.       Потому у Феникса не было надежды. Покусывая себе от нервов запястье, он просто проводил время с лучшим другом, вспоминая все те хорошие моменты, что они пережили вместе. Как Бен был у него на импровизированной свадьбе, как привез гендерный торт, как застрелил того, кто поджег его, Феникса, дом, чуть не уничтожив беременную жену. Как они украли лошадь, как вместе ходили с растерянным видом по магазинам, как учили Тео прошлым летом строить замки из песка. У него пока еще не было слишком много прекрасных воспоминаний в голове, но тем бережнее Драко хранил все, что у него было. И сейчас не хотел отпускать Бена. У того впереди было еще столько прекрасного.       Новая карьера. Новый брак с любимой женщиной. Новый ребенок. Он просто не мог…       - Зафиксируйте, - услышал Драко сквозь шум в ушах. Воспоминания глушили все вокруг, хоть глаза видели, видели, что происходило. Видели, как на приборе появилась полоса. Как давление падало. Или что падало? Что, блядь, падало, когда человек умирал и медицина была бессильна? - Время смерти шестнадцать тридцать две.       Драко боялся взвиться. Потому так сильно вгрызся в вены зубами, что, кажется, перегрыз их. *** Скрутившись, Рей лежала на больничной койке. По её щекам текли слезы. Решение, что она приняла, вызывало боль. Она уже сожалела о том, что ничего исправить не могла. Потому плакала. Оплакивала все то, что не сбудется, хоть и понимала, что поступила верно. Не могла иначе. Просто не могла.       На секунду девушка закрыла глаза, представляя лицо Бена. Её сердце оборвалось. Она боялась с ним встретиться и заговорить. Ведь разбила ему сердце. Просто расколотила к чертям, как сахарницу в каком-то новомодном клубе. Одном из тех, где люди собирались, чтобы битами разбивать фарфор. Вот как она поступила с сердцем Бена. Таким сильным, мощным, но хрупким в вопросах любви.       - Я люблю тебя, Бен, - Рей ощущала слабость и острую потребность в этих словах. В её душе жила странная тревога, но она отмахивалась от того, что внутренняя система безопасности сигнализировала о взломе реальности. У нее просто шалили нервы и гормоны. Потому было отчего-то нереально страшно. Настолько, что пальцы были ледяными.       Девушка потянулась к телефону. Ей нужно было набрать Бена. Им стоило… нет, не поговорить. Говорить было не о чем. Им нужно было прекратить, просто прекратить это все. Полгода было достаточно, чтобы понять очевидное. Они не могли жить друг без друга. Пытались это отрицать, но выходило херово, потому Рей хотела позвонить мужу и сказать, что забрать её можно через пару часов. А потом добавить: «Бен, пожалуйста, возвращайся». Хоть понимала, что, скорее, это им придется последовать за ним.       В Белый Дом. По правде, они бы последовали за ним и на край света. Рей всегда это знала.       Но не успела она набрать номер, как в палату вошла медсестра.       - Мисс Палпатин…       Рей села, понимая, что её должны послушать, но вскинула бровь, поскольку увидела, что молоденькая девушка ломает ампулу.       - Это для твоего же блага, милая, - услышала она знакомый голос и развернулась. В палату своим решительным шагом ворвалась Кьяра, подобная мистралю – без компромиссов и вопросов. Увидев, что Рей хотела задать вопрос, покачала головой, - просто поверь мне. Прошу тебя. Пожалуйста.       Девушка ошарашенно посмотрела на сестру Бена. Сначала в ней вспыхнула злость, она подумала, что муж все рассказал и прислал Донну забрать её, но сейчас странно задержала дыхание. Кьяра не использовала такие слова, как «прошу». Ведь привыкла приказывать. И Кьяра никогда не плакала, а сейчас её глаза покраснели. Потому она послушно доверилась медсестре, пока прекрасная Донна не сводила с нее завистливого взгляда.       Уловила вспышку гнева и ощутила зависть. Рей злилась на Бена, решив, что она тут по его указанию. Злилась, а значит в её мыслях братец был живой. Все ещё живой. Женщина бы все отдала за то, чтобы Бен и в её голове хоть немного, но жил. Однако, увы, Донна знала правду. Видела снимки.       Внутри Кьяры все просто обрывалось, как мост из тех дурацких фильмов о приключениях в джунглях, которые любил её старший сын. Мост, соединяющий две жизни, рассыпался. И Кьяра осталась на одном берегу. Глядя в пропасть.       Мир никогда не будет прежним.       - Что происходит, Кьяра?       - Случилось несчастье, - женщина пыталась говорить ровно. Знала, что если заплачет, то до одури испугает жену брата – семья упорно забывала о приставке быстрый, ведь все понимали, что развод временный. Потому была той, кого Рей всегда в ней видела. Сукой. Бесчувственной сукой. – Что-то пошло не так во время тренировки снайперов. В Бена стреляли.       - Он в порядке? – Рей хотела дернуться. Но тело в секунду будто перестало ей принадлежать. Лекарство расползалось по крови и действовало моментально. – Кьяра?       Женщина захотела закурить. Но не стала этого делать. Протянула руку Рей.       - Милая, поехали. Ты должна успеть попрощаться. Возможно, у нас еще есть время.       Она не знала, как сформулировать очевидное более правильными словами, как облачить жестокость во что-то более или менее мягкое. Потому выбрала подарить девушке шанс на прощание. Хоть понимала, что скорее всего вертолет не успеет.       - Что?       - В него попало тринадцать пуль, сейчас идет операция и…       Внезапно Рей поднялась. В её глазах не было ни слезинки. И в этом не ощущалось и капли успокоительного. Та, кого всегда считали девчонкой или любя называли маленькой женщиной, окинула Кьяру пронзительным, тяжелым взглядом, не позволяющим глазеть на нее, как на новоиспеченную вдову.       - Ты слишком плохо знаешь Бена, Кьяра. Сколько бы пуль ни попало в моего мужа – он выживет. Потому что ему есть ради кого жить. Он любит нас настолько, что просто не позволит себе умереть. Ясно? Я не буду прощаться с ним. Но я хочу быть рядом. И ты должна быть рядом. Мы будем ему нужны, когда он очнётся. Мы все будем ему нужны.       И вскинув голову, которую Кьяра ожидала, что девушка втянет в плечи, Рей первой вышла из палаты. Донна пошла следом. В словах жены брата не было яростного отрицания потери. Так не говорили люди, которых накрыл транквилизатор. Нет. Это был краткий монолог той, которая просто знала. Как её мать пару месяцев назад знала, что капо не умрет, пока не настанет их общий день, так Рей не допускала мысли, что Бен может умереть.       - Где машина? – спокойно спросила она.       - Вертолет, - Кьяра указала глазами вверх. Рей кивнула. Она правда не ощутила страха. Потому что было кое-что, дающее ей железную уверенность. Бен Соло мог быть разным. Он ошибался, он глупил, он невероятно плохо поступал порой с ней, он был Монстром, но… Бен Соло никогда по-настоящему не причинял ей боль. И никогда не лгал, даже в худшие времена.       Вчера он дал ей слово быть опорой и поддержкой. Дал слово, что они пройдут через все вместе. Смотрел, как мужчина, желающий вернуть свою жену обратно. А Бен Соло слово не нарушал. Потому Рей знала – он выстоит, даже если пули сшибли его с ног. Выстоит, чтобы вернуться домой и любить её грозовыми ночами.       Кьяра могла плакать сколько угодно. Это был удел тех, кто понятия не имел, на самом деле, кто такой этот, блядь, Бен Соло. Она могла пить Мимозу, фреш, на которую давил её муж, могла с деловым видом шептаться с ним по углам на детских праздниках, но она, как бы ни мечтала, реально не понимала, с кем имеет дело. Бен был больше, чем человек. Он был тот, кто не нарушал обещаний. А значит, он выживет. Вопреки всему. На одной силе воли.       - Кьяра, - вдруг у вертолета Рей остановилась. Её карие глаза смотрели зло. Казалось, вот-вот, и она ударит стоящую рядом женщину, - никогда не смей принимать за меня решения, ясно? Никогда. Иначе в следующий раз я возьму иглу и воткну её в тебя так глубоко, что мало не покажется. Мне не нужны транквилизаторы сейчас, когда мой муж во мне нуждается. Себе пойди что-то уколи. У тебя вон макияж растекся.       Женщина вдруг усмехнулась. Она боялась, что ветер перемен выдернет слабенький цветочек и унесет, потому позаботилась о Рей, а кажется, корневая система сего растения могла запросто задушить её. Кьяра кивнула. Подумала, что Рей - фигура совсем не из шахмат. Не пешка, ставшая ферзем, о нет. Она была словно из шатранджа. Девушка, которая сразу была слабейшей, но эволюционировал мир, правила, она сама и вот перед ней был тот самый ферзь, который считался самой сильной фигурой. Ферзь, который любил…нет, не свой цвет. Семья, свою семья.       Впервые в жизни она поняла, что именно Бен нашел в этой девушке. Не красоту, не ум, не кротость.       Силу. Рей была его Силой.       И сейчас эта сила возвращалась к нему.       Партия началась. Древняя партия. Партия в шатрандж. Партия, в которой Кьяра не знала правил, а вот, Рей, кажется, была в курсе. *** Организм человека – взрослого человека в возрасте от тридцати пяти лет до сорока – на шестьдесят пять процентов состоял из воды. У Драко, видимо, был какой-то перелимит, поскольку тело, словно пытаясь избавиться от лишней жидкости, выводило ту слезами, которые текли по щекам. Феникс уже больше часа как безучастно сидел, подобрав ноги, на все том же полу все той же палаты. Бена больше не было, врачи разошлись, а он всё сидел вроде даже не дыша, и лишь слезы, скапывающие по щекам на подбородок, были единственным признаком жизни.       В ушах больше не звенело.       Воспоминания погасли. А Драко, отвернувшись от слишком яркого, даже безжалостного света, не мог подняться. Он все ещё был покрыт кровью. Не мог понять, какая была Бена, а какая принадлежала ему. На руках виднелись свежие швы – Феникс таки умудрился зубами прогрызть себе кожу с угрозой для здоровья, и прямо здесь, на чертовом полу, его и зашивали. Он не обратил внимание. Лишь слабо рыкнул, чтобы не особо повредили татуировки. Они ведь были подарком его лучшего друга.       Друга, который…       Послышался вой. Не Драко, нет. Бастер, которого впустили в операционную после того, как та опустела, влетел и положил свою лохматую, умную голову на ногу хозяина, и так и лежал все время, тяжело, почти по-человечески вздыхая. Но сейчас, словно ощущая его боль, которая снова нахлынула, завыл. Слезы словно ускорили движение, чтобы уступить место новым. Верный пёс был рядом. Но даже его присутствие на спасало. Ведь Бен тоже был дорог. Почти так же сильно, как Бастер. А может - о ужас - чуть-чуть больше.       Мужчина сжал руками цепочку, которую ему отдали врачи. Перебирал её звенья дрожащими руками, утратившими чувствительность. Это был старый, ещё со временем Дельты, армейский жетон Бена, который друг стал носить после развода. Там, на другой стороне, были выбиты даты рождения его жены и детей. Бен на вещи из прошлого писал свою историю. Затем шла более свежая гравировка, годичной давности, которая растрогала Феникса. Лучший друг выбил день, когда на свет появилась Фелиция. Никогда ещё Драко не ощущал, что Художник вот так принял его дитя, как до момента, когда сегодня увидел надпись.       Дальше шло немного свободного места. Вой Бастера стал сильнее. Драко сжал руку крепче, будто боясь, что медальон отберут. Бен не дождался момента, чтобы дописать ещё одну дату. День рождения его четвертого ребенка. Или пятого, если он считал Фелицию в какой-то мере своей. Не важно. Он. Не. Увидит. Не увидит, как Рей родит ему ребенка.       А он, Феникс, дождется. Бережно выгравирует имя, день, месяц и год. И будет хранить жетон до тех пор, пока Тео не захочет тот забрать. Драко сглотнул. Прежде, чем родится дитя, ему придется добавить еще одну дату. Дату смерти.       День, когда они потеряли Бена. День, когда Феникс всех подвел.       Он спрятал голову в колени. Бастер тщетно попробовал утешить хозяина, лизнув того в нос. Драко остался безучастен. На самом деле, эти два события могли не совпасть в датах. Ведь время смерти еще не зафиксировали. После слов того ассистента, или кем был тот мужчина, сердце Бена снова забилось. Очень слабо. Будто мужчина не мог определиться, хотел он остаться или нет. Однако толку от того было совсем мало. Врачам пришлось погрузить Художника в медицинскую кому. Они не были уверены, что тот сможет пережить еще боль. Его организм и так был на пределе. Ему требовались еще операции. Но пока это было все, что можно было сделать.       Остановить время. Погрузить Бена в медикаментозный сон и поддерживать его существование с помощью лекарств и аппаратов. Это было настолько хрупко, что Феникс знал – ничего не выйдет. Привыкший к плохому, он не верил в хорошее. Да и их семья, кажется, на нем исчерпала лимит везения. У них и так жизнь перевешивала смерть. За последние годы мир пополнился шестью Ренами – дети Кьяры, Бена и его дочь. Равновесие требовало свое. Оно хотело забрать Художника. Феникс знал это.       И больше всего хотел провести каждую минуту рядом с другом, но уже услышал, что прибыли Рей и Кьяра. Потому не шевелился и сидел в операционной на полу. Не хотел отбирать место у тех, кого Бен любил сильнее. Не претендовал ни на что. К тому же не знал, как смотреть в глаза жене Художника, ведь он был очень виноват. Потому Драко, как библейский Феникс на корабле Ноя, просто сидел. Ничего не прося и не желая. Он уступил, потому что знал свое место. Давая возможность попрощаться и побыть рядом другим. Свою миссию выполнил до конца. Был здесь до конца операции. Дальше было дело Рей. Возможно, Кьяры. Они заслужили сидеть рядом.       - Драко, - сквозь оглушающую, парализующую тишину мужчина услышал звуки своего имени. Казалось, он был здесь так долго, что позабыл, что это его так зовут. Лишь после второго, более настойчивого «Драко» поднял голову. И тут же отвернулся.       В операционной стояла Рей. Женщина, в глаза которой он никогда не сможет посмотреть. Потому что будет видеть обвинение. Потому, обняв себя за плечи, словно закрываясь сильнее, Феникс застыл, не понимая, что дрожит от пережитого потрясения всем напряженным телом.       Девушка, вздохнув, села рядом.       Опустилась прямо на пол, пачкая голубое платье кровью. Положила свои теплые руки на ледяные ладони Феникса, коими он будто пытался себе волосы выдрать. И прошептала в третий раз. Меняя имя. Не человека.       - Феникс, - она попробовала воззвать к его внутреннему огню, который погас.       - Прости меня, Рей, прости, - хрипло выдавил из себя Драко, заставляя себя опять посмотреть на нее. На это ему хватило совести. Покачал головой. Она была привычно хороша собой. Эта её короткая стрижка, спокойный фасон платья, теплые глаза и тихая улыбка. Юная женщина, по которой Бен сходил с ума.       Женщина с тайной внутри себя. Тайной, что заставляла её светиться.       - Я не спас твоего мужа, Рей.       - Ты спас моего сына, Феникс. Я перед тобой в вечном долгу, - Рей наклонилась и поцеловала мужчину в щеку, на которой виднелись глубокие царапины. Видимо, он разодрал себе лицо. Драко, вздрогнув, спрятал голову ей на плечо и беззвучно закричал. Телом. Девушка погладила его по голове. – О лучшем друге глупо и мечтать. Ты сделал так много. Ты не дал убить нашего с Беном ребенка. Ты – лучший из людей, Драко Малфой.       Она говорила за двоих. За себя и Бена. Зная, что муж будет благодарен. Именно будет. Никак иначе. Такой подвиг Художник оценит, хоть и сам поступил бы так же.       - Рей.       - Пойдем, Феникс. Мы должны быть все вместе. Семья без тебя - не полная, да?       Драко уставился на нее своими красными глазами. Помнил эти слова. Он сам их сказал Рей месяц назад, приглашая на день рождения дочери. Девушка заплакала в трубку, не зная, как реагировать, ведь Рены отказались от нее, а он твердо заявил: «Семья без тебя - не полная», и теперь она возвращала ему эти слова назад. В самый критичный из моментов.       - Бен не простит мне, конечно, что ты видел его с трубкой во рту, но что-то мне подсказывает – он будет тебе рад, когда очнется. Да? Пойдем. Гермиона уже там. И Фелиция. Все там. Пойдем. Бастер, малыш, ты тоже пойдешь. Давайте, мальчики...       Она поднялась первая и протянула ему руку. Феникс схватился, но подняться не мог. Вышло попытки с пятой. А затем они медленно, очень медленно, пошли в сторону палаты интенсивной терапии. Ни в одной из больниц мира их бы не пустили в реанимацию, но Рены были совершенно особенной Семьей. А может, дело было в Рей, которая вела себя так, что никто не мог возражать. В палате сидела лишь Кьяра. Покачивая туфлей, она не сводила взгляда с удивительно тихого Бена. Никогда в своей жизни она не видела своего брата столь беспомощным. Никогда. Ненавидя все приборы, что поддерживали в нем жизнь, Донна Семьи Рен ощущала, как не выдерживает. Все было слишком хрупким. В любую минуту он мог уйти, а женщина знала, что не успела с ним прожить так много. Потому Кьяра тихо, беззвучно заплакала. Тихие всхлипы заглушал писк различных аппаратов.       Это было не то же самое, что с Фениксом. Тогда, шесть лет назад, он был в коме, но… кома не была искусственной. Здесь же это все напоминало отстрочку перед неизбежным. Жестокое милосердие. Возможность провести с любимым человеком еще немного времени.       Донна выключила телефон. Все, что могла, она сделала.       Добилась того, чтобы новость не вышла наружу. С её властью и помощью Снейпа да правительства, Кьяра могла удержать такого кота – или даже кита – в мешке. От публики можно было скрыть все что угодно. Даже расстрел Советника по Национальной Безопасности. Вот настолько безграничной было её влияние.       Но и его было мало, чтобы удержать самого Бена. Все, что оставалось – сидеть и ждать. Чего только – не понятно. Ждать и бояться набрать капо, чтобы сказать – papi, я оплошала, твоего любимого мальчика убили. Бен был первым живым ребенком отца. Он не переживет, не переживет такую потерю. Не сможет похоронить своего такого взрослого сына. Просто не справится.       Она помнила, как papi переживал почти десять лет назад. Бен, держащий семью на расстоянии, получил первую публичную власть в ФБР, и за первые полгода на него было совершено то ли восемь, то ли девять покушений. Какие-то более опасные, какие-то менее. Отец седел на глазах. Она скрывала свой ужас под маской равнодушия. Никто не знал, что те шесть месяцев стоили ей еще одного ребенка. Даже Дэвид не знал. У нее от нервов случился еще один выкидыш, и официально Рены не пополнились третьим ребенком. Тогда Кьяра решила, что миру нужен баланс. Её дитя в обмен на жизнь брата.       Донна сглотнула, не пытаясь вытереть слезы. Она имела право на страх.       Подумала, что сегодня Рей сделала аборт. Хватит ли кровожадным мойрам такой жертвы в этот раз? Ведь все было не зря. Как бы это ни было жестоко, но не зря. Прекрасная Кьяра верила в такую страшную справедливость, ведь сама сидела за столом с костлявыми старухами и платила. Все всегда должны были платить.       - Бен… - она положила ладонь на его руку, - прошу тебя, Бен. Не уходи.       Рей и Феникс вошли в палату на эти словах. Драко, увидевший лучшего друга почти в том же состоянии, что на операционном столе, тихо сел на стул, который однако пододвинул как можно ближе. Он хотел быть рядом. Бастер, оставленный за дверью реанимации с Гермионой, Фелицией и Тео, завыл за своего папочку. А папочка был тих. Просто тихо дышал и не сводил взгляда с Бена. Ни во что не верил.       Просто хотел быть до самого конца.       И только Рей держала дистанцию. Она, знающая, что её муж сдержит слово, давала этим двоим право на боль. Её не пугал вид мужа. Рей видела его в состоянии и похуже. Когда-то давно. Взломав видео из тюрьмы Абу-Грейб, видела, как его, девятнадцатилетнего мальчишку, день за днем пытали. Жестоко пытали. Бена избивали. Над ним издевались. Его ломали. У него не было надежды, но он выжил. Стал Монстром и выжил. А теперь у него была тысяча поводов не умирать. И он не умрет. Потому нужды не было уговаривать его не уходить.       Он не уйдет. Монстр не позволит. Не уйдет, потому что знал, как нужен здесь. Бен Соло боялся в этой жизни лишь того, что мог разочаровать своих близких. Он не подведет её, papi, детей и суку Кьяру, которая скулила, вытирая слезы тыльной стороной ладони.       Потому все, что Рей сделала, это подошла на секунду и поцеловала мужа в щеку.       - Я здесь, Бен. Я рядом. Мы все здесь. Все твоя семья в сборе. Отдыхай. Мы подождем, - она единственная знала правильные слова. Не просить. Дать время на отдых. Он ведь так устал. Так сильно и бесконечно устал за эти годы.       Ей хотелось поцеловать места на спине, где пули оставили следы. Но Рей знала, что впереди у них – вся жизнь, и каждую ночь, когда Бен будет засыпать, она будет целовать его раны. Даже если Художник будет злить её. Тогда – еще сильнее. Памятуя цену за счастье. Понадобилось тринадцать пуль в спину, чтобы их счастье собралось вновь.       Кьяра вскинула голову. Она хотела уступить Рей место, но девушка села на стул и открыла воду. Пить хотелось страшно. Донна продолжала изучать маленькую женщину своего брата. Подумала, что у себя дома та всегда была напряженной. Пыталась держаться поближе к Бену, будто желая подчеркнуть свою роль, а сейчас… сейчас Рей знала, что все держится лишь на ней, и потому была удивительно спокойна.       Это не могло не восхищать.       Шатрандж. Ферзь. Сила.       - Я влюбилась в него, как кошка, в пятнадцать, - вдруг сказала Кьяра, грустно улыбаясь. Феникс поднял глаза. Рей чуть склонила голову. Неужели сейчас она узнает природу отношений брата и сестры? – Был День Благодарения, я гуляла с подружками по Пятой Авеню и зашла в бутик Джимми Чу за новыми туфлями. Крутящаяся дверь замерла на секунду, кто-то прижался ко мне и сказал: «В следующий раз я не промахнусь, передай ему». В тот день я узнала много чего интересного. Как выглядит тот, о котором я слышала от отца, и что у Бена было задание пристрелить папочку. А он не смог. Наплевал на карьеру и не смог. Знаешь, я с детства его люто ненавидела. Подкидыш, забирающий всю любовь и гордость papi. Мне было достаточно любви, но… почему какой-то пацан тоже на нее претендовал? Но потом увидела Бена, узнала о его поступке… как в него было можно не влюбиться, Рей? Он был первым, кого я поцеловала. И первым, кто мне отказал. Не знаю, как ты затащила его в постель. Мне ни разу не удалось. Я знала, что Бен тоже любит меня. Но увы, отца он любил сильнее. А тот не желал, чтобы мы были вместе. Мой брат был единственным, что papi запретил мне, и тот, не желая разочаровывать капо, был куда послушнее меня.       - Ни разу? – Это не было новостью для Рей. Между этими двумя порой звенело невольное неразрешенное сексуальное напряжение. Так бывало лишь между теми, кто не познал близость. Например, между Фениксом и Донной ни разу так не хрустело, потому что они переспали много лет назад.       - Это сложная история. Любить того, кто запретил себе любить тебя. В мою жизнь пришел другой человек. Лучший из мужчин. Но признаюсь, я ощущала и некое злорадство, зная, что свадьбой делаю счастливой себя и… одновременно причиняю боль Бену. Но он все равно ни разу не нарушил желаний отца. Ни разу. Даже когда мы с Дэвидом потеряли друг друга. И все же я привыкла быть главной женщиной его жизни. Платонической, недоступной. Это доставляло удовольствие, а потом появилась ты и испугала меня до чертиков. Всех нас испугала. Глядя на Бена, я поняла, что он никогда и не любил меня, на самом-то деле. То, как он говорил о тебе. Как менялся его голос. Боже мой, это была реальная любовь. Та, что связала отца и мать. Феникса с кэйлин. Дэвида со мной. Он влюбился по уши. И это чуть его не погубило, а потом воскресило. Знаешь, чего мы, Рены, боялись?       - Что я заберу его у вас?       - Что ты заберешь его у нас, - кивнула Кьяра, вспоминая день, когда Бен позвонил ей из Парижа и, ещё чуть заикаясь после инсульта, сообщил, что стал отцом. Его голос странно звенел в трубку. У Донны упало сердце. Papi надеялся, что, получив власть, блудный сын вернется, но он обзавелся своей семьей, а кому понравится такое родство? Шансов у них не было. – Но вот ты посадила его на самолет, потом в машину и вернула нам. Вернула не одного. Подарила Ренам не только сына, брата, но и крестника, племянника, внука. Мы видели, как ты далека от нас, но то, что ты вернула Бена… мы всегда перед тобой в долгу за это. Даже развод ничего не изменил.       - Кьяра, - Рей посмотрела на женщину, которую не любила, но уважала. За любовь к Бену в том числе. Девушка никогда не была глупой или наивной. Она знала, что делает услугу Ренам. А те отвернулись от нее. Но ей было все равно. В любом случае, они были семьей мужа. Потому сражаться ни с кем не собиралась, - и сейчас ничего не изменится. Он будет с нами.       Ей снова пришлось подняться.       - Бен, - Рей присела рядом, обращаясь к мужу так, будто он спал. Взяла его за руку, опутанную проводами. Видела, что напряжение растет. Потому решила сообщить мужу что-то важное. - Ты кое-что забыл перед больницей, дорогой. Ты забыл познакомиться со своим сыном. - Она приложила его ладонь к своему животу. Кьяра потрясенно ахнула, уставившись на Рей во все глаза. Та не сделала аборт? Не сделала?       Она, видимо, плохо контролировала себя, и вопрос прозвучал вслух, нарушая лиричный момент. Девушка словно не обратила внимание. Была занята священным ритуалом. Знакомила отца и ребенка.       - Я думаю, это мальчик. И он здесь, рядом, Бен. Крохотный, как зернышко. Я видела. Совсем еще маленький. - Она улыбнулась. Новость о том, что случилось, никак не повлияла на решение. Аборт Рей не смогла сделать утром. По правде, говоря “нет”, девушка поняла, что в ней говорил ужас, но не желание. Еще увидев тест, поняла, что не сможет ничего сделать. Отрицать любовь было невозможно. Она носила их с Беном ребенка. И не смогла отказаться от того. Пусть все было не ясно между ней и мужем. Ребенок был подсолнухом любви. Чистейшей, неподдельной любви. Результатом ночи, когда оба были, как никогда, настоящими. Потому Рей не позволила срезать его. Оставила. - У него нет недостатка в любви. Я люблю его всем сердцем, нашего третьего сына, Бен. Как бы ни пыталась себя убедить. Я люблю его. И ты его любишь. Бен, но мне не хватит сил. Ему нужна защита. И только ты можешь её дать. Потому, мистер, придется держать слово. Ты нужен здесь. Дома. Нужен, чтобы мы все были в порядке.       Феникс изумленно смотрел на Рей. Аборт? Она собиралась сделать аборт?       Неудивительно, что Бен бросился под пули. Хоть не Рей тому была виной. Но, наверное, тринадцать выстрелов в спину ничто по сравнению с болью и ужасом от потери ребенка. Он поднялся и подошел к Рей поближе.       Пододвинул стул и накрыл её ладонь и ладонь Бена своей.       - Спасибо, Рей, - сказал он вместо лучшего друга, зная, что Художник бы сказал. Не подумал, что влез в интимный момент. Просто не мог иначе. Сам был благодарен за то, что девушке хватило смелости не сделать того, что она озвучила. - Спасибо тебе.       Рей удержалась от шутки, что Феникс уже был лучшим в мире крестным, хоть его, собственно, не звали и не приглашали. А он уже был здесь. Как самый верный друг. Держал её за руку и заглядывал в глаза. Он уже любил это дитя.       Как ему это удавалось? Никогда не любивший до Гермионы, никем не любимый до Ренов, он любил на уровне рефлексов.       Гермиона, вошедшая в палату минутой ранее, поскольку хотела сказать, что уводит детей домой, отвернулась и вытерла слезы. Впервые она рассмотрела в муже то, что мучало его не один день. Её Феникс хотел еще детей. Её сердце сжалось. Кэйлин и не знала, что одной Фелиции было мало. Девушку не охватил ужас от желания Драко, лишь сожаления от его молчания. Сколько дней он вынашивал в себе это, боясь озвучить? Сколько вреда успел причинить себе тем, что не было несбыточным?       - Ты - потрясающая, Рей, - сказала Кьяра. Девушка обернулась.       - Вы делали неплохие ставки, - пожала плечами она. Ей хватало сил шутить. Откуда у нее их столько было? Особенно, сейчас, когда она была еще и беременна. Он давал ей столько силы? Дитя Бена. Дитя любви. Дитя двух ферзей. - я решила, что неплохо будет сорвать куш. Так что, волхвы, готовьте свои дары.       Все странно рассмеялись. Лишь Бен, опутанный проводами, молчал. Но вокруг него было столько жизни, что выбора у него не оставалось. Он был обязан выкарабкаться. И лишь Кьяра оцепенела от ужаса. Рей не сделала аборт. Рей нарушила священный баланс. Она могла поклясться, что услышала, как Мойры защелкали своими ржавыми ножницами. Вторую главу подряд думаю - а что вам сказать. А потом - а нет, говорите вы, я вроде все сказала. Я люблю Рей, вот. Очень люблю Рей.