Такие разные поцелуи

— Кроме того, что касается предложения о продаже семи лодок для фестиваля… «Сань Лан?» Невысокий пурпурный демон в одежде караванщика продолжал что-то рассказывать о драконьих лодках, а вокруг стола сидело еще с десяток других заинтересованных однако Хуа Чэн его не слышал. «Гэгэ! Что такое, гэгэ?» «Можно будет тебя отвлечь на минутку?» «Конечно…» — но не успел князь демонов ответить по духовной связи, как в комнату влетел Се Лянь и со словами: «Прошу меня извинить» увлек Хуа Чэна наружу, в темный угол коридора. — Гэгэ, что слу… мм- м! — ко рту Хуа Чэна прижались горячие и требовательные губы принца. Привстав на носочки, он притянул к себе поближе супруга и углубил поцелуй. — Мне совсем немного, — шепнул принц прямо в губы. Хуа Чэн приподнял подбородок принца и нежно скользнул языком по его ждущим устам. Се Лянь приоткрыл рот и князь демонов осторожно направил духовную энергию. У Се Ляня немного покалывало губы — демонические силы Инь всегда были искристыми и шипучими. Поцелуи Хуа Чэна всегда были с этим терпким сладковатым вкусом и принц, не удержав радостного вздоха, с наслаждением впился пальцами в предплечья супруга. Когда Хуа Чэн нежно прикусил нижнюю губу принца, то что-то неуловимо изменилось — Се Лянь, тихо застонав, прижался еще теснее, и сам принялся упоенно вылизывать горячий рот. Хуа Чэн чувствовал, как на его самообладании змеятся трещины. Принц, посреди дня, такой смелый и послушный в его руках, терся и прижимался к нему и тело Хуа Чэна начало отвечать на ласки вполне определенным образом. Нога Се Ляня заскользила по его бедру вверх, и только он хотел, подхватив его под колено вернуть дерзкий поцелуй и вжав в стену, довести до более звонких стонов, как принц внезапно отстранился. — Ой, — пискнул он, прижимая два пальца к виску. — Да, конечно! Прости, Сань Лан, мне пора бежать! Коротко чмокнув его в покрасневшие губы, принц умчался, оставив недоумевающего Хуа Чэна наедине с деликатной проблемой. Ему ничего не стоило бросить кости, нагнать принца и заставить того взять ответственность, но он вспомнил что его самого вообще-то тоже ждали дела. На зацелованных губах Хуа Чэна зазмеилась улыбка. Вечером они встретятся и вот тогда… Он вернулся обратно в кабинет, не стесняясь своего слегка растрепанного вида и сделал жест пестрому демону, чтобы тот продолжал. Бросив осторожный взгляд на демонического князя, караванщик продолжил: — Так вот, лодки сделаны из… Хуа Чэн слушал, дивясь тому, откуда у него, пустынного торговца взялись лодки, и бездумно водил пальцем по губам, на которых все еще горели прикосновения принца. Да, осталось дождаться вечера. Или дождаться пока этот демон договорит. Или не дожидаться? — Кроме того, благодаря нашим лодкам в провинции Ци Юань появилась традиция — там протекает довольно глубокая река и молодоженам часто нанимают такие лодки на ночь. Это пробудило интерес Хуа Чэна. — А зачем? Караванщик, подмигнув, ответил заговорщицким тоном: — Считается, что если они проведут первую брачную ночь на воде, то семейная жизнь будет такой же спокойной и полноводной, как течение этой реки. Хуа Чэн широко улыбнулся — в его голове созрел план. — Мне нужна будет одна из этих лодок нынче вечером, — сказал он и демон услужливо закивал. — Инь Юй, распорядись об оплате. Караванщик вместе с Инь Юем вышли, а Хуа Чэн, все так же довольно улыбаясь, принялся слушать остальных посетителей. Оглушенные успехом караванщика и надеясь на благое расположение духа градоначальника, демоны и духи были уверены, что в делах, с которыми они пришли сегодня, их непременно будет ждать удача. Дело близилось к полудню и разобравшись с просителями, Хуа Чэн подбросил кости, чтобы отправиться в Храм Водяных каштанов — Се Лянь, снова связавшись с ним по сети духовного общения, сказал, что очень ждет его на обед. Кости взлетели в воздух, Хуа Чэн толкнул дверь и тут же оказался на пороге храма. — Сань Лан! — на его шее тут же повис принц, крепко обнимая и прижимаясь щекой к лицу супруга. — Гэгэ, — нежно проворковал Хуа Чэн, намереваясь поцеловать Се Ляня, но тот увернулся. — Сначала ты должен поесть, я сегодня приготовил Рагу Тысячи Благодетелей! Они уселись за стол и перед Хуа Чэном оказалась тарелка невообразимой бурды. Взяв палочки, он принялся помешивать содержимое, поглядывая на принца. Се Лянь же никак не мог усидеть на месте — он то теребил ворот верхних одежд, отчего они распахивались и открывали вид на его ключицы, то потирал шею, нарочито медленно — от всего этого у Хуа Чэна разыгрывался совсем другой аппетит. Принц выглядел чудесно — рукава его белых одеяний были подвязаны, открывая вид на изящные предплечья, а волосы были убраны на затылке в узел. Облизнувшись, Хуа Чэн подумал о том, как прижмется губами к сладкому местечку на загривке. — Не сомневаюсь, что это очень вкусно, гэгэ, — наконец начал Хуа Чэн, откладывая тарелку в сторону и поднимаясь из-за стола. — Но, на самом деле, мне не терпится попробовать кое-что другое. Оказавшись рядом, он потянул принца наверх и привлек к себе. — И что же? — принимая его маленькую игру, в тон отвечал принц. От Хуа Чэна не укрылось то, как он удовлетворенно вздохнул. — Утром, — продолжил он, нежно водя пальцем по губам Се Ляня. — я вкусил невероятную сладость, но увы, ее было слишком мало. — голос Хуа Чэна упал до шепота. — Я попробовал то, что ни одному существу в трех мирах не дозволено попробовать и понял, что мне всегда будет мало. Я никогда не смогу насытиться. Губы Хуа Чэна задевали губы принца. Всего лишь двинуться чуть вперед, слегка раскрыть этот податливый рот — и совсем скоро они оба будут задыхаться от страсти. Се Лянь двинулся первым, увлекая супруга в нежный и неторопливый поцелуй. Они двигались медленно — холодные губы демона согревались горячими устами принца, только чтобы спустя несколько мгновений, вернуть поцелуй не теплым, а уже обжигающим касанием. Се Лянь оказался сидящим на столе, обхватывая ногами и руками супруга, который уже обнажил одно его плечо и нежно прикусывал белую кожу. Принц коротко и сладко вздыхал между поцелуями и легкий укус на ключице вернул его в сознание. Приподняв голову Хуа Чэна и видя его не потемневший, а уже мягко светящийся алым взгляд, Се Лянь тихо попросил: — Сань Лан… могу ли я? Хуа Чэн в ответ только прижался к его губам и Се Лянь приоткрыл рот, позволяя духовным силам тугим потоком потечь по его жилам. Они были невидимы для смертных, но, когда Се Лянь задыхаясь, отстранился, Хуа Чэну явилась картина, которая неизменно порождала румянец на его вечно бледных щеках. Рот и подбородок принца были в искристых светящихся подтеках и вкупе с вздымающейся грудью и метками на шее, что уже начали наливаться цветом, были зрелищем достойным кисти. Мог ли он помыслить о том, что все его горячечные мечты сбудутся? Что когда-нибудь его божество, создание, ради которого он жил, умер и снова воскрес, будет вот так трепетать в его руках и просить о поцелуях? Когда его резец высекал из камня лицо статуи, мог ли он подумать о том, что однажды губы настоящего принца будут согревать его рот, будут шептать слова любви и он сам не раз выпьет с них стоны наслаждения? Мог ли подумать о том, что этот нежный рот обласкает все его тело и обожаемое божество, очаровательно краснея, будет стирать остатки его семени с губ? — Ваше Высочество, — шептал Хуа Чэн, лихорадочно целуя принца. — Ваше Высочество… Гэгэ… Его словно подожгли и единственное спасение было на губах у принца, и он отчаянно сцеловывал его, но этого было мало — Хуа Чэн уже был готов уложить принца на стол или увлечь на циновку, чтобы заласкать до стонов и залюбить до криков. И то местечко на шее, прямо под волосами — он до него еще не добрался. Нетерпение и желание жгли его изнутри, и вечер казался немыслимо далеким, словно от заката солнца их отделяли не несколько часов, а целых восемьсот лет. — Даочжан! — вдруг донесся с улицы звонкий голосок. — Се-даочжан, мама просила передать вам яйца! Се Лянь тут же отпрянул, а Хуа Чэн тихо выругался. Лихорадочно приведя себя в порядок, принц резво подскочил к двери, отворяя ее. В их тихую обитель, которая еще недавно полнилась нежным шепотом и тихими стонами вошла бойкая девчушка лет семи. Она широко улыбнулась Се Ляню и вручив корзинку с яйцами, с любопытством уставилась на Хуа Чэна. — Передавай маме большое спасибо, Мэй Ли, — мягко начал принц, надеясь, что девочка, выполнив поручение уйдет. Но Мэй Ли и не думала уходить. Оглядев Хуа Чэна с ног до головы, она спросила: — А это кто? — Эээ, — начал Се Лянь. — знакомься, Мэй Ли, это мой… дорогой друг, Сань Лан. — Друг? А я думала он твой любовник! — удивилась девочка. Лицо принца стремительно покраснело. Хуа Чэн довольно улыбнулся. — С чего ты решила, что он мой любовник?! — Он к тебе уже приходил, и я видела, как ты его целовал. — затараторила Мэй Ли, ничуть не теряясь. — И вообще, ты ведь с Сяо Хуа поженился, но этот тоже красивый. Наверное, они с Сяо Хуа братья, да? — А почему Сяо Хуа мой муж?! — А ты с ним тоже целовался, — просто ответила девочка. — но еще у вас обоих на пальцах повязаны красные ниточки. Я решила, что у Сяо Хуа нет денег, чтобы купить тебе кольцо, поэтому он повязал тебя ниточкой. А еще его довольно давно не было, я и подумала, что он ушел, чтобы заработать денег, купить золотых украшений и пожениться с тобой как следует. Се Лянь не знал плакать ему или смеяться, радоваться проницательности девочки или пугаться того, что они могли чем-то смутить нежное сознание ребенка. А еще, его коварный супруг, стоял, никак не вмешиваясь в разговор и улыбаясь самой хитрой улыбкой, которая сулила Се Ляню бездну ласковых поддразниваний. — Даочжан Се, в этом ведь нет ничего плохого, — начала Мэй Ли, цепляясь за рукав принца и затем зашептала. — мой брат тоже любит своего друга. Он думает, что я маленькая и ничего не понимаю, но я видела, как он его целовал. А еще я видела, как папа целовал маму, а еще видела, как кузнец целовал свою жену, а еще… — Спасибо, Мэй Ли, — мягко остановил ее принц, аккуратно освобождая свой рукав. — Спасибо, я… — Но даочжан! — продолжила девочка, хватая его снова и подтаскивая к Хуа Чэну. — Ты и с ним обручился что ли? У него тоже красная ниточка, как у тебя! А разве Сяо Хуа не обидится, если вернется? Или ты хочешь гарем, как у императора? Этот Сань Лан выглядит богатым… ты можешь жить у него и любить Сяо Хуа! Моя тетя так живет, хотя ее муж и ругается, но терпит! Говорят, истинная любовь все прощает! — В самом деле… — измученно выдавил принц, потирая точку между бровями. — Дети нынче… очень сведущи. — Мэй Ли, — в разговор вмешался Хуа Чэн. — ты очень смышленая девочка, но, видишь ли, у меня есть к даочжану дело. Беги скорее к маме и передавай приветы, пока они не остыли. — Целоваться будете, да? — заговорщицки прошептала Мэй Ли. Хуа Чэн повел рукой и в воздухе появилась сверкающая бабочка. Глаза девочки расширились. — Даочж-а-ан, — восторженно протянула она, пытаясь поймать призрачное создание. — Так он еще и колдун! Люби его! И Сяо Хуа тоже люби, у тебя большое сердце, ты сможешь! — Я подарю тебе такую серебряную, Мэй Ли, — вкрадчиво начал Хуа Чэн. — если ты сейчас же побежишь домой. Мэй Ли согласно закивала — ну еще бы, как мама обрадуется, когда увидит такую прелесть! — А еще, я подарю тебе волшебную монетку, которая приносит удачу, если ты не станешь болтать о даочжане, — продолжил Хуа Чэн, показывая ей маленькую серебряную монетку на красной нитке. Девочка кивнула еще раз — глаза ее горели решимостью и для пущей убедительности она зажала руками рот. — И вот тебе еще подарочек из Призрачного Города за то, что ты такая умница, — сказал Хуа, вытаскивая из складок одежды карамельную рыбку. — Она на вкус как красная дыня. Приняв все дары, Мэй Ли поклонилась и поспешно двинулась на улицу. В дверях она обернулась и подмигнула Хуа Чэну: — Я все сделаю как вы скажете, господин градоначальник Хуа Чэнджу! — и с этими словами убежала. Се Лянь ошарашенно смотрел ей вслед. — Откуда она знает… — Дети нынче и правда очень смышленые, гэгэ. Тебе не о чем переживать, а нам нечего скрывать, — зашептал Хуа Чэн привлекая к себе принца. Се Лянь, прижавшись к нему, что-то невнятно пробормотал. Следовало бы зачаровать дверь так, чтобы им уже никто не помешал или бросить кубики, оказаться в Дворце Наслаждений и продолжить начатое, но… «Хуа Чэнджу! Умоляю, Хуа Чэнджу!» — голос Инь Юя звучал на грани паники. Хуа Чэн мог бы отмахнуться, но он впервые слышал своего помощника таким. «Что такое?» «Заклинаю, спасите меня! Я сделаю все, что скажете, буду учить проституток грамоте, буду работать за меньшую плату…. Что угодно, но спасите меня! Он пришел сюда» Он. Хуа Чэну было досадно и смешно одновременно, однако как бы ему не было наплевать на всех, кроме Се Ляня, отчаянный зов Инь Юя вызвал у него жалость. Он очень редко о чем-то просил, а если рискнул позвать Хуа Чэна, зная, что тот с принцем — значит помощь действительно требовалась. А еще его ждала лодка. В которой… — Гэгэ, боюсь мне нужно вернуться в Игорный Дом, у Инь Юя какая-то беда. — Да, конечно, Сань Лан, — улыбнулся принц, отстраняясь. — Но ты совсем ничего не поел! Оно, наверное, все остыло и… Хуа Чэн, взяв тарелку и палочки со стола, щелкнул пальцами. Над тарелкой тут же зазмеился пар и он с наслаждением вдохнул его. — Если гэгэ не против, я возьму это с собой? Се Лянь конечно же не был против, и Хуа Чэн коварно ухмыльнувшись напоследок и подбросив кости, шагнул за порог. «Увидимся вечером во Дворце Наслаждений» — прозвучало в голове у Се Ляня, и волна приятных мурашек скатилась по спине. Принц остался один в храме. Если бы не Мэй Ли, он был уже готов махнуть рукой на свою небольшую задумку, потому что почувствовал весьма твердые намерения супруга и был намерен продемонстрировать свои, которые были так же тверды и непреклонны. Ну раз им помешали, то вероятно придется действовать, как было задумано изначально. Ему требовалось совсем немного духовных сил и благодаря утреннему хулиганству и недавним вдохновенным объятьям, их теперь было достаточно. Заперев покрепче дверь, принц направился в угол, где лежала циновка. С виду она была совершенно обычной и казалось, что под ней лежала самая обыкновенная солома, но благодаря небольшим чарам Хуа Чэна, циновка с соломой были такими же мягкими и удобными, как их кровать в Дворце Наслаждений. На стене напротив было зеркало в простой серебряной раме, украшенной незатейливым узором из бабочек и кленовых листьев. Однако и это зеркало было не совсем простым — если потереть одну определенную бабочку, то они с Хуа Чэном могли увидеть друг друга. Принц очень хотел коснуться той самой бабочки, отполированной прикосновениями до зеркального блеска, но отвел руку — его супруг сейчас действительно занят и дразнить его будет слишком жестоко и невежливо. Се Лянь махнул рукой и окна храма подернулись непрозрачной дымкой, а возле зеркала тускло засияли несколько толстых свеч. Он посмотрел на свое отражение — губы были все еще красными от поцелуев, на ключице и шее горели метки. С плеч соскользнула одежда и медленно вздохнув, Се Лянь принялся за задуманное.

***

Хуа Чэн, ловко балансируя тарелкой шел по коридору ведущему в его кабинет, откуда доносились невнятные громкие разговоры. Помедлив чуть-чуть у двери, он вошел. На его столе, вытянув перед собой саблю, стоял взъерошенный Инь Юй — одежда его была в беспорядке и на лице застыло отчаянное выражение. Перед столом, забравшись на стул и видимо намереваясь присоединиться к Инь Юю, находился Цюань Ичжень. Его кудрявые волосы рассыпались по плечам и эхо жалостливого «Ну шисюн!» все еще отражалось от стен. Заметив вошедшего Хуа Чэна, Инь Юй, издав победный визг, спрыгнул со стола, скрываясь за его спиной. Цюань Ичжень снова проскулив «Ну шисюн же!», попытался проследовать туда же, но был остановлен железной рукой градоначальника. — Ну господин Собиратель Цветов! — Циин, — холодно оборвал его Хуа Чэн. — По какой причине вы преследуете моего подчиненного? — Я его не преследую! — возмутился Цюань Ичжень. — Я сам готов убить каждого, кто станет преследовать шисюна! Если бы Хуа Чэн обернулся, то увидел бы как Инь Юй беззвучно советовал Цюань Ичженю совершить ритуальное самоубийство. Но Хуа Чэн смотрел на непутевого небожителя и в его руках исходила клубами пара тарелка с едой. — Судя по тому, что тут происходило, мне кажется, вы его все же преследовали. Отвлекали от обязанностей. Вы мешали ему работать, — грозно начал Хуа Чэн. — а значит, мешали и мне. Знаете, что бывает с теми, кто мешает мне работать? Лицо Цюань Ичженя приняло несколько испуганно-упрямое выражение. Шумно выдохнув, он буркнул что знает. — Прекрасно, — осклабился Хуа Чэн. — Но я милостив сегодня. Инь Юя прошиб холодный пот. Что это вообще значит?! — И так как вы в первый раз нарушаете спокойствие моего подчиненного… — продолжил Хуа Чэн, в то время как Инь Юй трагически заламывая руки, мотал головой, повторяя мысленно что далеко не в первый. — я вас прощаю. Небожитель просиял и даже поправил одежду. — Так вот, раз уж я милостив и милосерден… «Врет как дышит. Хотя ведь не дышит. Просто врет» — несколько тоскливо подумал Инь Юй и закрыв глаза, начинал мысленно готовиться к худшему. —… предлагаю нам с вами закрепить наш мирный союз и в знак моего прощения и вашего последующего послушания, хочу, чтобы вы отведали еду, которую приготовил мой супруг. Если бы сейчас раздался звон, то наверняка его причиной была бы челюсть Инь Юя. Он ждал чего угодно, только не этого. И этот демон имел наглость говорить о том, что милостив и милосерден всего-то пару мгновений назад?! Предложить кому-то еду, приготовленную принцем… Да чтобы додуматься до такого, следовало бы иметь действительно ум безжалостного и бездушного злодея! Но вероятно, впервые за время что он работал здесь, Инь Юй был готов целовать сапоги своего начальника, славя его крутой, дурной и жестокий нрав. Цюань Ичжень же просиял еще ярче и с готовностью кивнул. — У меня хороший аппетит, господин Собиратель! Шисюн знает это, правда, шисюн? У меня хороший аппетит еще и в… — Ешьте, пока не остыло, — прервал его Хуа Чэн, слегка кривясь. — Гэгэ старался и готовил для меня, не зная, что у меня будут неожиданные гости. Все та же железная рука усадила Цюань Ичженя за стол и перед ним оказалась тарелка и палочки. Напротив, на своем роскошном кресле развалился сам градоначальник, за спиной которого все такой же неверящей в счастье и спокойствие тенью, жался бывший небожитель. Послав Инь Юю самую влюбленную улыбку на свете, Цюань Ичжень взялся за палочки. Запах содержимого тарелки оставлял желать лучшего, вид вгонял в уныние, а вкус оскорблял сами Небеса, но Цюань Ичжень был упрямым малым. Инь Юй начал немного беспокоиться, когда тарелка опустела наполовину, а небожитель и не думал валиться в обморок. На его лбу сверкали крупные капли пота, на висках надулись жилы, но челюсти все так же исправно жевали очередной кусок. — Инь Юй, может ты зря все-таки от него бегаешь, смотри какой он выносливый, — начал было Хуа Чэн, но был прерван громким стуком. Цюань Ичжень упал лицом прямиком в тарелку, расплескав по столу остатки. Древесина, там, где на нее попали брызги задымилась. — А ну вот, наконец-то! — обрадовался Хуа Чэн, наблюдая за неподвижным небожителем. Сняв с пояса Эмина, он осторожно потыкал им в плечо принца, но тот никак не реагировал. — Либо умер, либо спит, либо вознесся, — заключил он наконец. — И все-таки, он продержался почти столько же, сколько Черновод. Отважный он парень, Инь Юй. Настойчивый. Напористость берет города. «И бывших богов войны в короне из цветов. Вам-то это прекрасно известно» — негодуя подумал Инь Юй. «А еще неосторожных помощников демонических градоначальников». Эта мысль была правдивой и оттого невероятно грустной. Молчание Инь Юя было красноречивым и Хуа Чэн, махнул рукой, обращая лежащего без сознания небожителя в даруму. — Инь Юй, держи и делай с ним что хочешь. — Я не хочу с ним ничего делать! — взвизгнул Инь Юй. — Градоначальник Хуа, вы ведь знаете, что я… Хуа Чэн нетерпеливо покачал головой. — Ну все, хватит об этом. Можешь его сжечь или утопить или оставить здесь — мне неинтересно. Лучше скажи, готова ли лодка? Инь Юй кивнул. — Тогда спасибо, Инь Юй. На сегодня ты свободен. — Благодарю вас господин градоначальник! Вы поистине милостивый, милосердный, велико… — Переигрываешь. Ступай. Бывший небожитель, несколько смутившись, но все же просияв как луна, немедленно скрылся за дверями. На столе лежала приунывшая дарума, а в тарелке медленно дымились остатки Рагу Тысячи Благодетелей. — Ну, попрошу приготовить гэгэ это рагу еще раз, — вздохнул Хуа Чэн. По движению его руки со стола исчезли пятна, а дарума отправилась в тяжелый сундук, что стоял в углу. Подхватив тарелку, Хуа Чэн в крайне хорошем настроении отправился на укромную пристань, недалеко от Дворца Наслаждений. Пристань была алой и черной, как и весь Призрачный Город и на спокойных водах реки у причала покачивалась плоскодонная лодка с небольшим павильоном. Хуа Чэн остался довольным увиденным — лодка была поистине прекрасна и к ее изготовлению явно приложил руку искусный мастер. Присев на деревянные доски причала, он коротко свистнул и из прозрачной воды тут же высунулись несколько острых костяных морд, которым Хуа Чэн принялся скармливать остатки рагу. Маленькие костяные дракончики щелкали челюстями и шипели друг на друга, пытаясь вырвать самые лакомые кусочки. Присутствие этих созданий в водах Призрачной реки и объясняло то, что в ней никто никогда и не думал купаться — они могли сожрать кого угодно и что угодно, боялись только Хуа Чэна и слушались только Черновода. Когда подрастал очередной выводок, то их увозили во владения Черновода, где они уже и вырастали до своих обычных размеров. Когда с рагу было покончено и костяные дракончики, порезвившись еще пару минут, уплыли, Хуа Чэн, поднявшись направился к лодке. Она, несомненно, была прекрасна, но требовала неких усовершенствований и он, скинув верхние одежды, призвав призрачных бабочек принялся за работу.

***

На Призрачный Город опустился вечер. Погодите, тут требуются некоторые объяснения. Да, все знают, что над Призрачным Городом вечно царит ночь, однако смена суток здесь все-таки есть — небо меняет свой цвет. Когда в мире смертных занимается раннее утро, над городом раскинут темно-голубой небесный полог, когда там сияет полдень — здесь над головами густая темная бирюза, а под вечер небо становится темно-красным и начинают пробиваться первые звезды. И когда ночь в мире людей совпадает с ночью в Призрачном Городе, то небо принимает свой истинный цвет — бесконечной тьмы, не черной, не синей, а неуловимой, мягкой, бархатной. Тогда уже звезды сияют во всю силу и над горизонтом повисает или острый звонкий месяц или полная золотая луна. Се Лянь, завершив дела в храме Водяных Каштанов, вернулся в Дворец Наслаждений. В руках у него была небольшая корзинка с яйцами — утром он намеревался приготовить супругу Яичницу Вечного Благоденствия, рецепт которой придумал по дороге. Оставив их на кухне, он направился в спальню, чтобы переодеться, однако у самых дверей его схватили. — Сань Лан! — пискнул принц, уворачиваясь от ненасытного рта супруга. — Ты меня напугал! — Гэгэ теперь не будет меня целовать? — деланно-обиженно спросил Хуа Чэн. У Се Ляня перехватило дыхание — если бы он не успел увернуться, то вся его маленькая задумка пошла бы прахом. — Буду конечно… только попозже, Сань Лан. — Я не целовал гэгэ целую вечность! О, гэгэ… я изнемогаю, — принялся паясничать Хуа Чэн, очень точно повторяя интонации принца. Се Лянь зардевшись, легонько стукнул его по плечу. — Если Сань Лан позволит мне переодеться, то я поцелую его столько раз, сколько он захочет. Хуа Чэн хищно усмехнулся. — Боюсь гэгэ не знает о чем говорит, тогда ему придется целовать Сань Лана целую вечность. Принц не нашелся что ответить — вернее он знал, что ответить, но боялся, что тогда ему точно не избежать прикосновений этих коварно изогнувшихся губ. — Я отнесу гэгэ в спальню и переодену сам, — начал Хуа Чэн, намереваясь подхватить Се Ляня, но тот выскользнул из его рук. — Нет, нет, Сань Лан должен послушаться меня, чтобы получить награду в полной мере. С этими словами, принц скрылся за дверью спальни и тщательно ее запер. Не то, чтобы это могло остановить Хуа Чэна, если бы он действительно решился войти, но он принял условия их маленькой игры. «Что ж, кажется у гэгэ есть какой-то секрет от меня», — зазвучало в голове у Се Ляня. «Может быть», — уклончиво ответил принц, сбрасывая одежду и разглядывая себя в зеркале. Получилось просто превосходно, даже лучше, чем он предполагал. «Что получилось превосходно?» — тут же заинтересовался неуемный Хуа Чэн. «Гэгэ, покажи!» «Подслушивать нехорошо, Сань Лан». «Гэгэ должно быть хорошо известно, что у меня нет никакого стыда». «О да». «Гэгэ так же должен знать, что этот Сань Лан злой и коварный демон». «О ком ты говоришь? Мой Сань Лан самый добрый и мудрый». «У этого демона нет ни одной добродетели, а в особенности терпения». Медленно руками по своему телу, Се Лянь не торопился отвечать. Дверь заскрипела, словно по ней прошлась когтистая лапа. «Гэгэ». В зеркале отразилась хитрая улыбка принца. «Ах… Сань Лан». — Гэгэ, — донесся низкий голос из-за двери. — Гэгэ, ты вздумал меня дразнить? «Ммм… Мой самый нежный и терпеливый Сань Лан…» Вдоволь наглядевшись на себя, Се Лянь принялся одеваться. В этот раз он решил облачиться не в белые одежды монаха, а в одежду пустынных странников — широкие пестрые штаны и короткую рубашку. Она была достаточно короткой, чтобы при малейшем движении руками обнажалась талия, перетянутая широким мягким поясом. Он вновь посмотрел в зеркало. «Гэгэ?» Се Лянь наконец открыл дверь. — Хм… — задумчиво протянул Хуа Чэн, оглядывая супруга. — Не думаю, что нам это понадобится. — его ладонь легла на бедро принца, сжимая ткань. — Ну что ты такое говоришь, Сань Лан? — шутливо возмутился Се Лянь. — как же мне ходить без штанов? — Я был бы не против, — жаркий шепот обжег ухо. — Я бы одел гэгэ только в золотые украшения, свои поцелуи и метки… Притиснутый к груди Хуа Чэна, принц только счастливо вздохнул. — Гэгэ, позволишь? Отстранившись Хуа Чэн вытащил из рукава алую повязку. Кровь резко прилила к щекам принца — она ему была очень хорошо знакома, потому что они не раз ее использовали, когда… Он кивнул и закрыл глаза. Хуа Чэн переместился за спину, затягивая повязку на затылке. Хитрый принц снова забрал волосы в пучок, открывая шею и Хуа Чэн сейчас не стал сдерживаться и прижался губами к загривку. Тихий вздох Се Ляня потерялся между стен. Наконец, Хуа Чэн, прекратив терзать его шею, потянул за собой. Се Лянь полагал что они проследуют в спальню, но нет, Хуа Чэн вел его куда-то, поддерживая под локоть. Изредка их путешествие прерывалось — потому что в жилах уже начало закипать нетерпение, и они не могли ему противиться. Оно толкало их в объятья друг друга, и они замирали, то тут, то там, чтобы подарить друг другу мимолетную ласку. — Гэгэ… боюсь, если ты сделаешь так еще раз… то мы не дойдем никуда, — выдохнул Хуа Чэн, пока принц с завязанными глазами нежно покусывал его ухо. Его руки невинно лежали на груди супруга, словно пару мгновений назад не гладили торопливо его член через одежду. Принц только хихикал и прекращал вольности, накидывая обратно личину скромного и невинного гэгэ. Они вышли из дворца уже давно и Се Лянь почувствовал, что воздух посвежел — значит они недалеко от воды. Но куда привел его Сань Лан? На берег озера у храма Тысячи Фонарей? — Смотри, гэгэ. Повязка упала с глаз и Се Лянь ахнул. У маленькой пристани стояла лодка, которая явилась словно из сказок — ее нос венчала изящная драконья голова, глаза которой светились мягким красным светом, а из пасти свисал изящный фонарь, свет от которого дробился на черной воде. Корма заканчивалась шипастым чешуйчатым хвостом, а бока лодки были выкрашены в глубокий красный цвет. Над выгнутой черной крышей клубились серебряные бабочки, и сам павильон был словно игрушка — с витыми алыми столбиками, с окнами, забранными красными занавесями и стенами, украшенными затейливой резьбой. — Как красиво, Сань Лан! — Гэгэ не откажет мне в прогулке на этой лодке? — Конечно нет, Сань Лан! Пошли скорее! Взойдя на лодку, Се Лянь тут же принялся ее оглядывать, но, к его удивлению, не нашел ни весел, ни руля. Хуа Чэн, отвязав ее от причала, с улыбкой наблюдал за тем, как Се Лянь все старательно осматривает. — Сань Лан, но как мы поплывем? Борта лодки тут же облепили бабочки и течение реки мягко понесло их вперед. Принц захлопал в ладоши от восторга — ну что за чудо! Бабочки умело управляли лодкой и придерживали ее там, где нужно, чтобы течение не вынесло их на берег. — Гэгэ, пойдем внутрь? Се Лянь снова не удержал восхищенного вздоха — каким маленьким он казался снаружи и каким большим оказался внутри! В углу стоял низенький столик, на котором была плошка с фруктами, на потолке висел фонарь, разливавший теплый оранжевый свет, а на полу… Тяжелый черный мех, темный как полночное небо над Призрачным Городом. — Гэгэ, — раздалось над его ухом. — мне рассказали одно поверье. Руки заскользили по бокам принца, прижимая его к груди Хуа Чэна. Лодку покачивало и Се Ляня вместе с ней, но Хуа Чэн был удивительно неподвижным, словно ничто на свете не могло его поколебать. Широкие потеплевшие ладони забрались под рубашку и одна остановилась под грудью принца, над самым сердцем, что уже сорвалось на заполошный стук. Сколько раз они были близки? Сколько раз принц, потеряв всякий стыд и смущение, стонал и метался под супругом, сколько раз, он сам смелый и настойчивый доводил его до приглушенного рычания и вскриков? Так почему же каждый раз, когда он слышал шепот Хуа Чэна и чувствовал легкие касания, сердце снова пускалось вскачь и щеки мучительно краснели? Хуа Чэн шептал что нет ничего прекрасней этого румянца и нет ничего слаще, чем сцеловывать его с щек. И вот сейчас, он снова шепчет, рассказывая о поверье и одна ладонь медленно ласкает сосок, а другая все так же над сердцем, которое выдает принца. — Так согласится ли гэгэ провести эту ночь со мной здесь, во имя укрепления нашего брака? — Хуа Чэн пытается скрыть игривым тоном свое нетерпение, но Се Лянь уже изучил его слишком хорошо. То, что он в скором времени окажется спиной на полу и будет задушено молить о пощаде Хуа Чэна — дело нескольких мгновений, но принц готов чуть-чуть помедлить. Они оба любят чуть-чуть помедлить, чтобы потом было еще жарче. Губы спускаются на шею и слова смешиваются с поцелуями. Се Лянь уже дышит часто и неглубоко и чувствует, как Хуа Чэн тоже задышал. — Чтобы узнать мой ответ Сань Лану достаточно… — наконец отвечает Се Лянь, извернувшись так, чтобы самому шепнуть на ухо. —… раздеть меня. Хуа Чэн шумно выдыхает, а принц, выскользнув из его объятий отступает назад, опускаясь на ковер. Пальцы зарываются в мех и перед глазами тут же мелькают воспоминания яркими вспышками и мурашки снова бегут по спине вниз. Где-то под ними — тугие волны реки, которая их медленно несет через ночь. Слышен тихий плеск воды и приглушенный шум города, но громче всего стучит сердце Се Ляня, когда он видит взгляд Хуа Чэна. Жаркая волна, что окатывает его с головы до кончиков пальцев. Резная дверь закрывается и теперь есть только они и теплый оранжевый полумрак. Хуа Чэн становится на колени, подтягивает к себе лодыжку принца и начинает ритуал. Каждое прикосновение мажет языками пламени и Се Ляню не нужно много времени чтобы вспыхнуть. Наконец выдержка Хуа Чэна дает трещину и он, лихорадочно шепча «Гэгэ», начинает выпутывать Се Ляня из одежды. — Гэгэ, — шепчет Хуа Чэн, уложив Се Ляня на спину и задирая короткую рубашку. — Гэгэ, пожалуйста… Он кусает за бок — сильно, но нежно. Знал бы принц, как Хуа Чэн чуть не потерял сознание, когда увидел эту рубашку, едва прикрывающую живот. Едва скрывающую нежную кожу, поцелованную солнцем. Хуа Чэну не терпелось поскорее снять этот пояс, чтобы самому обвить руками и поцелуями эту тонкую талию. Се Лянь хочет помочь снять, но Хуа Чэн останавливает его и отведя руки принца в стороны, начинает развязывать узлы на завязках рубашки. Пальцы его подрагивают от нетерпения, он сосредоточен и серьезен и Се Лянь не может удержаться, чтобы не погладить его по щеке. Он разводит полы в стороны, словно разворачивает подарок и приникает к груди принца, ведя языком широкие влажные полосы, сминая пальцами бока. Се Лянь прижимает его к себе и загнанно дышит, но на нем все еще остались штаны и ткань дразняще касается его уже вставшего члена. Он обхватывает ногами бедро Хуа Чэна и просительно трется. — Сань Лан… — Ваше Высочество… — выдыхает Хуа Чэн, отстраняясь и ведя рукой по животу принца ниже и ниже к поясу. Пальцы теребят узел, и он распадается, освобождая талию — на коже красные следы от складок ткани и Хуа Чэн припадает к ним губами, словно в попытке разгладить. — Сань Лан, скорее! — скулит принц и наконец пестрые штаны летят в сторону. По коже снова бегут мурашки, духовные силы пульсируют внутри. Се Лянь легко поднимается, увлекая с собой Хуа Чэна — тот слегка недоумевает, но послушен принцу. Они стоят напротив друг друга на расстоянии касания — один одет в алое, серебряное и черное, а второй — в его бесконечную любовь и обожание. Воздух густеет и время словно замедляется. В висках жарко стучит кровь, и принц облизывает пересохшие губы. Се Лянь касается первым губ Хуа Чэна и целует нежно и отчаянно — тянет, кусает и посасывает. Тот вздрагивает- на устах принца какой-то незнакомый вкус? Что это? Губы слегка покалывает, по коже разбегаются колючие искорки. Он хочет отстраниться, чтобы посмотреть, но Се Лянь не отпускает его, целуя властно и напористо и Хуа Чэн сдается, позволяя ему вести. — А теперь… смотри, Сань Лан… — наконец шепчет принц и отступает на шаг. — Видишь… теперь я одет в твою силу… По его телу змеятся тонкие светящиеся линии. Они подчеркивают все плавные изгибы, вьются вокруг стройных ног и изящных рук, закручиваются на груди вокруг сосков и… Обвиваются вокруг члена. Принц чуть поворачивается и у Хуа Чэна перехватывает дух — на спине принца линии образуют крылья бабочки, длинные концы которых… Заканчиваются завитками на ягодицах. — Гэгэ… Се Лянь, неожиданно кокетливо хихикнув, берет его руку и проводит по одной из линий и Хуа Чэн ахает — пальцы приятно жжет, и сам принц судорожно вздыхает — видимо кожа под линиями еще чувствительнее. Принц одет теперь в мягкое сияние, в оживший узор — линии мягко пульсируют в такт его дыханию. — Это все благодаря тебе, Сань Лан — шепчет Се Лянь, снова приблизившись, — Благодаря твоей библиотеке… — рука его теребит верхние одежды супруга, расправляясь с застежками, прокладывая путь к горячей коже. — Я нашел там один трактат и решил попробовать… — Гэгэ и правда станет погибелью для меня… — шепчет Хуа Чэн, лаская спину принца и намеренно ведя пальцами по узору. Се Ляня начинает потряхивать и его движения становятся еще более отчаянными. Они снова оказываются на ковре — полуодетый Хуа Чэн и сверху принц, который трется об него, словно кошка, едва не мурлыча. Руки Хуа Чэна блуждают по телу, ласкают мерцающие линии и тепло от них растекается по жилам, собираясь тяжестью внизу живота. — Этот узор… очень приятно, когда ты… — бормочет Се Лянь, продолжая потираться. — Я, кажется, могу так… но Сань Лан… потрогай… Зубы принца смыкаются на его шее и у Хуа Чэна слегка мутится рассудок. Наверное, это какой-то сон? Принц трется членом об его живот, изредка подаваясь назад, чтобы коснуться ягодицами каменно-твердого члена супруга, который все еще по какому-то странному недоразумению скрыт под тканью штанов. Решив, что его собственное удовольствие подождет, Хуа Чэн скользит пальцами по спине принца вниз, к ягодицам и тот выгибается от прикосновения, роняя сладкие короткие вздохи. Немного магии — и пальцы блестят от их любимого масла и едва скользнув между ягодиц, Хуа Чэн замирает, а принц выдыхает особенно громко, утыкаясь окончательно ему в ключицу. Он не может поверить. — Гэгэ, — глухо тянет Хуа Чэн. — Гэгэ… Пальцы натыкаются на гладкое холодное основание пробки. Принц только молчит, мелко содрогаясь и коротко дыша. Хуа Чэн осторожно тянет и Се Ляня тут же выгибает дугой, и он принимается лихорадочно шептать и целовать ошеломленного супруга. — Да… Сань Лан… давай… давай скорее, я терпел почти весь день, Сань Лан… Она запечатывала силы, чтобы сработало заклинание, а теперь… Сань Лан, поторопись… Рассудок покидает Хуа Чэна окончательно, и он вытаскивает пробку, ловя губами счастливый вздох принца. Пальцы теперь без труда проскальзывают внутрь — в растяжке нет необходимости, но Хуа Чэн не может удержаться от того, чтобы не приласкать принца именно так. — Так вот к чему был этот утренний поцелуй, мм? — ласково и мстительно шепчет он, разводя пальцы. Се Лянь тихо вскрикивает. — Вот почему ты так целовал меня в обед и дразнил, перед тем как мы пришли сюда? — Это… это все ради… укрепления нашего брака, — сорвано выдыхает Се Лянь пытаясь насадиться. — Т-ты ведь и лодку тоже нанял для этого? Хуа Чэн не находит что ответить его слишком отвлекает нежный жар вокруг пальцев, который он хочет ощутить вокруг своего члена, слишком отвлекает тяжесть тела принца и его истекающий член, слишком отвлекает щекочущее ощущение от прикосновения к линиям на желанном теле. Он переворачивает их — теперь Се Лянь на спине, с разведенными коленями, покрасневший и рот его приоткрыт, и глаза сверкают мягким огнем и желанием. Хуа Чэн спускает штаны, и не отводя глаз от принца, освобождает свой член и приглаживает его пальцами, на которых еще осталось масло. — Как чудесно, гэгэ, что наши намерения так совпадают, — наклонившись вперед он трется собой о член принца, потемневший и покрасневший, уже давно сочащийся смазкой. Принц судорожно втягивает в себя воздух. — Сань Лан… скорее… И Хуа Чэн наконец толкается внутрь. В ночной тишине звучит громкий стон принца, приглушенный резными стенами павильона. Еще и еще — мерные и глубокие толчки, умелые руки, слова — полные любви и обожания, щеки — с дорожками счастливых слез, жадные губы — красные от поцелуев, влажные от слюны и линии на теле — бесстыдным узором, ведущим к наслаждению. Лодку качает — но уже не от беспокойных волн реки. Бабочки все так же удерживают и направляют маленькое судно, свет от крылышек отражается в темной воде и на небе дрожат и сверкают далекие звезды. Тишину пронзает громкое «Сань Лан!» и над Призрачным городом…

***

— Ого, фейерверк! — А с чего это сегодня ночью фейерверки? — А фестиваль вроде скоро? — Ну кто запускает фейерверки раньше времени? — Может проверяют порох? — Никогда такого фейерверка не видел… — Да-а, как будто огнем на небо брызнули… — И какие капельки! Сверкают ярче звезд! Инь Юй сладко спит, ему снится цветочное поле и яркий полдень, он бежит легко, словно молодая лань и чей-то ласковый голос зовет его «Шисюн! Шисюн!». Он просыпается в поту, нашаривая саблю. В комнате пусто, а за окном в небе расцветают яркие фейерверки. Облегченно выдохнув, Инь Юй ложится обратно. Где-то в Игорном Доме, в тяжелом сундуке слышится жалостливое «Ну шисюн же!».