Дрезден

***

После выходных Леви наконец удалось найти работу на складе герра Ульманна, производителя пестицидов, который получил заказ на поставки в армию и теперь планировал расширять свое дело. Он был человеком добродушным, скромным, и без возражений нанял на работу честного, трудолюбивого немца, раз тот оказался в сложной жизненной ситуации. Складское помещение простаивало годами, и Ульманн обзавелся дурной привычкой сваливать в него всякий хлам, так что для Леви работы накопилось прилично, но тем лучше. Разбирать чужой беспорядок у него прекрасно получалось, можно даже сказать, что в отличие от других занятий, именно это приходилось ему по душе. Леви был только рад убрать все старые сувениры, безделушки, книги, разбитую мебель и множество других бесполезных вещей, подмести, вымыть и довести помещение до ума. Платил герр Ульманн прилично, а иногда даже подкидывал Леви разные съестные диковинки с черного рынка: всякие консервы, вроде супа или фасоли, свежие яйца и масло для сестренки, ну, «той самой бедняжки, что с пневмонией». Поначалу Леви упирался, но мужчина настоял, говоря, что всего лишь выполняет свой христианский долг и делится с теми, кому нужнее. В итоге Леви принял его щедрый подарок, чувствуя укор совести за свою наглую ложь. Как бы там ни было, он предпочитал деньгам еду. Ведь придя домой после рабочего дня, он доставал продукты из сумки и наблюдал лица Изабель и Фарлана, озаренные радостью, а это дорогого стоило. Окончательно разделавшись с работой на складе, Леви выдвинулся в сторону дома, прогуливаясь вдоль Эльбы. Спокойная водная гладь отражала синеву и прохладу вечернего неба. В воздухе пахло весной. Леви сделал глубокий вдох и замедлил шаг, перекинув свою темно-серую зимнюю куртку через руку. В бумажном пакете у него было полно еды: бутылка молока, полдесятка яиц, целая буханка хлеба и маленький кусочек масла. Герр Ульманн расчувствовался, прощаясь с ним, и сказал, что хотел бы, чтобы Леви проработал у него подольше. По правде говоря, Леви разделял его чувства. Он был рад занять себя чем угодно, даже таким тяжелым физическим трудом, особенно после стольких дней взаперти, без возможности хоть как-то отвлечься от собственных мыслей. Теперь же во время прогулки по набережной дышалось ему значительно легче. День стоял погожий, и ласточки гонялись друг за другом у самой реки. Их пронзительный щебет эхом отбивался от берегов. Хоть до дома было далековато, Леви шел неспешно и наслаждался свежестью воздуха после целого дня в душном складском помещении. Когда он наконец увидел тусклый огонек света в окне своей спальни, он почувствовал, как впервые за долгое время воспрял духом, поднимаясь по лестнице в квартиру на третий этаж. Комнаты вдруг показались ему не такими маленькими и захламленными, и, пребывая в приподнятом настроении, он даже преисполнился решимости отныне держать их в чистоте. Захлопнув за собой дверь, он услышал тихий разговор Изабель и Фарлана на кухне. Они оба были рады его видеть. — Эй, братишка! — с места выкрикнула Изабель. Она придвинула свой шаткий деревянный стул поближе в Фарлану, который сидел рядом с книгой в руках. — Фарлан учит меня французскому! Леви улыбнулся, поставив увесистый пакет на стол. — Это замечательно, — ответил он ей, бесцеремонно выкладывая продукты на всеобщее обозрение, пока лица этих двоих не расползлись в широких улыбках. — Как думаете, что нам из этого всего приготовить? Изабель вцепилась в кусочек масла, как если бы оно было бесценным сокровищем. — Мы могли бы поделиться молоком с Фрау Гернхарт и детишками, — предложила она, — а то, что нам останется, пустим на омлет. — Не есть же нам это все и сразу? — насторожился Фарлан. — Неизвестно, как скоро мы сможем раздобыть еще. Леви покачал головой. — Ничего из этого долго не пролежит, так что давайте есть, пока свежее. Мы можем растянуть хлеб и яйца на пару дней, но не более, иначе испортятся. К тому же мы все сейчас голодны. Изабель засмеялась и вскочила с места. — Можно я отнесу молоко соседке? — спросила она с запалом и выбежала из комнаты, прежде чем ребята успели хоть что-то ей сказать в ответ. Леви зевнул, потягиваясь, Фарлан тем временем стал разводить огонь, подпалив пару мелких дровишек и обрывков газетной бумаги. — Не знал, что ты говоришь по-французски, — сказал Леви. — Едва ли, — ответил Фарлан с теплой улыбкой на губах и, пытаясь смахнуть непослушную прядь волос, размазал по лбу сажу. — Я-то учил его в школе, но это мы так… Просто ради забавы, пожалуй. — Давай надеяться, что вам это скоро пригодится, — Леви кивнул, и тем славным вечером, стоило пламени запылать в печи и растечься теплом по маленькой, уютной кухне, он сам едва не поверил в сказанное. Фарлан взглянул на него и, подойдя к столу, ласково погладил по голове, снова улыбаясь. — Я буду практиковаться. Леви взялся за ворот его рубашки и притянул к себе. — Ты весь вымазался, — пробормотал он и, выудив из кармана платок, принялся оттирать им золу с лица Фарлана, пока тот не поморщился. — Откуда только в тебе это чистоплюйство? — посмеялся он и поворошил дрова в печи. — Тебя в детстве в канаву уронили или как? Леви отрицательно покачал головой, поднимаясь с места, и принялся искать подходящую для омлета миску. — Нет. Я просто люблю чистоту. Все болезни от грязи, чтобы ты знал. Фарлан задумался над его словами, но всего на секунду, и не стал возражать. Пока тяжелая чугунная сковорода грелась на топке, Леви взбил в миске половину яиц, и омлет был готов как раз к приходу Изабель. От соседей она принесла бутылку молока, полную едва ли на треть. Весь вечер квартира великолепно пахла топленым маслом и хлебом, который Фарлан поджаривал на сковороде, пока верх не брался золотистой, хрустящей корочкой, а мякиш внутри так и оставался пышным и ароматным. Они ели до тех пор, пока пища не осела камнем в животах, и даже Изабель заявила, что больше не может съесть ни кусочка. Леви, правда, думал, что она могла и приврать, просто чтобы его порадовать, ведь на самом деле каждому из них досталось всего по два тонких ломтика. Девчонка запрыгнула в кровать позади Леви и свернулась калачиком под одеялом, хоть в комнате было хорошо и тепло. Полная энтузиазма, она спросила ребят, чем они хотели бы заняться, когда закончится война. — Думаю, я бы устроилась где-нибудь на ферме, — тут же ответила Изабель сама себе, и ее глазенки заискрились. — Только представьте, сколько там места, и воздух свежий. У меня были бы и собаки, и лошади, и коровы, и овечки, — мечтательно вздохнула она. — Летом я поспрашиваю у людей, даже продолжу одеваться мальчишкой, если придется. Я знаю, что кто-нибудь да согласится меня нанять. Когда все солдаты вернутся с войны, нам много еды потребуется. Парни покосились друг на друга, как они обычно делали в таких случаях, и вместе решили, что сегодня девчушке можно и подыграть. Сам Леви даже не думал всерьез относиться к ее вопросу, он отвык загадывать наперед, аж до конца войны. Возможно, ему просто не по себе становилось от мысли, что до него он может и не дотянуть, да и война в общем и целом сулила ему мало хорошего. Последнее из того, что сказала Изабель, он тоже решил оставить без ответа. Ему казалось, что она и без его помощи куда лучше понимала, как обстоят дела, просто сама себе в этом не признавалась. Фарлан обнадеживающе улыбнулся девчонке в немом сговоре с Леви ничем не омрачать ее мечты: — Звучит просто замечательно. — А ты бы согласился жить на ферме? — спросила Изабель, и Фарлан рассмеялся, составляя тарелки со стола в раковину. — Ни за что на свете, — воскликнул он. — Хочу найти какую-то славную квартиру в городе, в хорошем районе. Может, даже двухкомнатную, чтобы можно было вторую спальню переделать в кабинет, для письма. Восстановлюсь в университете, получу диплом, устроюсь на работу, а как поднакоплю деньжат, то отправлюсь в путешествие, чтобы писать книжки о своих приключениях. — А в Берлин бы вернулся, как думаешь? — Леви задал ему вопрос, и улыбка на лице Фарлана едва заметно перекосилась. — Наверное, — ответил тот неуверенно, передернув плечами. — А ты? Леви задумался и притих. Воспоминания о Берлине отдавались щемящей болью в груди — не то дом, не то просто череда пережитых несчастий. Запущенные комнатушки, смерть матери, и Кенни, который день ото дня все больше сходил с ума, пока его наконец не арестовали в Хрустальную ночь. Как бы Леви ни старался, он не мог предположить, что же ждет его впереди, поэтому просто сказал: — Не знаю. Я не думал об этом особо. Изабель и Фарлан понимающе кивнули и больше вопросов не задавали. Мысли беспокоили Леви даже когда он присоединился к Фарлану в спальне, перемыв всю посуду. Полушепотом они говорили обо всем, о Берлине, силясь ненароком не вскрыть старые раны. Вечер выдался слишком хорошим, чтобы вот так его испортить. Оба уснули лицом к друг другу, укутавшись в близости, с которой они свыклись, сроднились то ли вопреки, то ли благодаря тому, каким жестоким и холодным стал этот мир. Посреди ночи под окнами раздался рев мотора, и Леви проснулся, чувствуя, как Фарлан пальцами до боли вцепился ему в руку. В темной комнате он, рассеянный спросонья, пытался понять, который час, но Фарлан вновь привлек его внимание к себе. Он без конца бормотал его имя, поспешно, жалостливо, повторяя раз за разом как молитву, и затих лишь тогда, когда на улице у подъезда хлопнули дверью машины. Леви взглянул на него. Даже в кромешной темноте было видно, что лицо Фарлана лишилось всяких красок. Он был в ужасе, дышал коротко, отрывисто, и Леви пришлось силком вырывать руку из его мертвой хватки. С улицы послышались мужские голоса, но недостаточно громко, чтобы Леви мог разобрать, о чем именно они говорили. Он не отпускал руки Фарлана, чувствуя влагу его ладони под пальцами, и шикнул на него, когда тот затараторил молитву сквозь зубы, как перепуганный ребенок. В чем-то Леви находил подобное поведение странным, неуместным даже, но все же понимал, что сейчас было совсем не время с этим разбираться. — Тихо, — прошептал он рассеянно, заметив, как Изабель прошмыгнула в комнату. — Не подходите к окнам. Девчонка залезла к ним в постель и вытянула шею, пытаясь разглядеть происходящее снаружи издалека. Подъехал еще один автомобиль. Леви вверил Фарлана, который к тому времени уже бормотал что-то на латыни, Изабель, а сам прошел к окну. Его сердце дико билось в груди, когда он выглянул наружу в щелку между стеной и занавеской: два автомобиля плотно обступили люди в форме, но в тусклом свете невозможно было различить ее цвет. — Что там происходит? — спросила Изабель с нетерпением, обнимая Фарлана, который раскачивался взад-вперед и медленно потирал ладони в молитве, по очереди зачитывая «Аве-Мария» и «Отче Наш». — Просто стоят и разговаривают, — спокойно ответил ей Леви, ни слова не говоря о том, что пока он считал мужчин в форме по горящим в темноте окуркам, те подоставали ружья из машин. Один из них задрал голову вверх — Леви показалось, что он посмотрел прямо в окно их спальни, — но взгляд его не задержался и прошелся вскользь по всей улице, как если бы он промежду прочим решил поглазеть на здания. Леви думал было выдохнуть, но солдаты один за другим побросали окурки, втаптывая искорки в землю каблуками сапог, и, схватив ружья, двинулись в сторону дома. Он нечаянно громко чертыхнулся. Фарлан услышал его и тут же стал задыхаться, всхлипывая, как будто его уже подстрелили. Изабель поспешила прикрыть ему рот ладошкой, все так же обнимая его поперек груди, чтобы не дергался, а он все равно вырывался и плакал. Леви подскочил к кровати и шикнул на него в тот момент, когда дверь их подъезда закрылась с громким хлопком. — Заткнись и бегом прятаться, — шепотом скомандовал он Фарлану. — Обоих касается. Изабель выбежала из комнаты, пока Леви уговаривал Фарлана подняться с кровати. Его колени дрожали под его собственным весом, пока он шел за Леви в гостиную, едва волоча ноги. Прикрывая ладонью рот, Фарлан плакал навзрыд, бормоча что-то невнятное, из чего Леви удалось разобрать только «не могу», «нет» и «умереть». Снаружи послышались шаги, и Леви, зная, что времени у них в обрез, схватил Фарлана за руку и притянул его силой к двери, но тот лишь споткнулся и заскулил. С лестничной площадки донесся мужской голос, и внезапно топот солдатских сапог стих. Они замешкались. Прижимая руку к губам Фарлана, Леви силился расслышать сквозь эхо на этаже, что же все-таки произошло. Затем, не сразу, звуки шагов начали отдаляться — прочь из здания и обратно на улицу. Заслышав свист, знак, Изабель вернулась в комнату, в то время как Фарлан рухнул на кровать. С гримасой ужаса на лице он хватался за грудь, сжимая руки так сильно, что те побелели до кончиков пальцев. Леви же подошел к окну и проследил, как солдаты вышли из дома и зашли в здание напротив. — Они ошиблись домом, — прошептал Леви, только теперь понимая, насколько сильно была напряжена каждая мышца в его теле. — Они ошиблись гребаным домом. Фарлан едва не бился в истерике, пока Изабель неуклюже пыталась уложить его к себе на колени, поглаживая по голове и тихонечко что-то напевая. Снаружи раздались крик и рев: — Вон! — Быстро! Хлопнули двери, загромыхали шаги, сначала вверх, потом вниз по лестнице. Леви наблюдал, как солдаты вывели на улицу пятерых: герра и фрау Эрманн — пожилую пару, которая проживала в квартире напротив, — и еще троих, женщину и двоих мужчин, младшему из которых на вид было столько же, сколько и самому Леви. Солдаты, не опуская ружей, подвели их к автомобилям. — Включи свет, — вдруг сказал Леви. Изабель потянулась к выключателю, не обращая внимания на Фарлана, который умолял этого не делать и яростно качал головой. Постепенно на улице свет загорелся и в других окнах. Соседи проснулись от шума и теперь, как и Леви, смотрели на сцену, которая разворачивалась у них перед глазами, даже не думая вступиться или запротестовать. Просто наблюдали и подчинялись. Арестанты карабкались в военные машины, плача и рыдая, как вдруг один силуэт отделился от остальных и сорвался с места — тот самый юноша. Раздался громкий, решительный хлопок — смертельный выстрел, и парень повалился лицом вниз на брусчатку. Лежа в луже собственной крови, он продолжал шевелиться, не оставляя попыток подняться на ноги. Его мать, которая была последней в очереди, пронзительно вскрикнула, упав на колени, прежде чем двое солдат в форме подхватили ее под руки и затолкали вместе с другими в машину. Остальные подошли к телу юноши и, схватив его за щиколотки, поволокли по мощеной улице. Леви слышал его полуживые, сдавленные крики, пока он цеплялся пальцами за камни. Солдаты бросили его в кузов фургона и уехали, оставив на дороге темное пятно крови как единственное напоминание о своем визите. Леви оглянулся на Фарлана и Изабель, которые сидели на кровати, неподвижные и бледные, словно статуи. Пальцы Изабель запутались в волосах Фарлана, но как бы ему ни было больно, он совершенно этого не заметил. Его полные слез глаза смотрели в пустоту перед собой. Леви подошел и забрался к ним в постель, приобнимая Изабель за плечи. Девчонка дернулась от прикосновения, но не издала ни звука. Леви казалось, что он был обязан сказать им что-то, как-то приободрить, да и просто заверить их в том, что все будет хорошо, но он не смог выдавить из себя ни слова — только и мог думать, что о том несчастном юноше. — Не волнуйся, — прошептала Изабель, словно прочитав его мысли. — Скоро все закончится. Она снова принялась успокаивающе поглаживать волосы Фарлана, как если бы тот был раненым зверьком, напевая песню — колыбельную для Леви. Мелодия успокоила его, как и ее слова, как бы ему ни было больно их слышать. Так втроем они просидели какое-то время, сколько именно — неясно. В конце концов Изабель погасила свет, и они улеглись все вместе, ютясь под одеялом, прижимаясь к друг другу в беспокойном полусне, как перепуганные дети. Наутро Леви проснулся рано и аккуратно слез с кровати, чтобы никого не разбудить. Всю ночь Изабель вертелась, как юла, а Фарлан подрывался с постели, хватая воздух губами, оттого сна у Леви набралось часа четыре от силы, и на душе было беспокойно и тяжко. Каждый раз, заслышав прерывистое дыхание, он заново прокручивал в голове то, как прогремел выстрел и юноша запнулся на полушаге, неизбежно падая ниц. Леви потребовалось немало времени, чтобы усталость его убаюкала. Теперь, пока Изабель и Фарлан спокойно спали, Леви вышел из комнаты как можно тише и направился в общую ванную комнату — помочиться и набрать ведро чистой воды. Прихватив с собой жесткую деревянную щетку из-под раковины, он вышел на улицу и принялся оттирать с брусчатки кровь, которая уже успела просочиться в выемки промеж камней. Работа заняла у него немало времени, но он трудился, не поднимая головы, и даже не заметил, как солнце медленно взошло по небосводу, пока в поле его зрения не попала пара старых, порванных ботинок. К нему подошел один из соседей, герр Бёмер, мужчина лет пятидесяти из дома напротив. Леви всегда его недолюбливал, сам не зная, почему. Мужчина стоял перед ним, руки в карманах, отбрасывая тень на лужу крови. Он быстро взглянул на небо, после чего повернулся к Леви с улыбкой. — Просто хотел поблагодарить тебя, — сказал он, кивком указывая на пятно. — За вот это вот. Вряд ли бы кто-то из нас обрадовался, увидев такое с самого утра. — Не для тебя стараюсь, — пробормотал Леви, цокнув языком, и вернулся к работе. От того, что ему вот так огрызнулись, Бёмер смутился, но, прокашлявшись, добавил: — Но не кажется ли тебе, что это бабская работенка? Полы драить. Мужчина рассмеялся, думая, что так-то ему наверняка удастся развеселить Леви, как если бы ему на ум ничего подобного раньше не приходило. Сам же Леви сжал щетку в руке и придавил к брусчатой дороге, чтобы ненароком не запустить ею Бёмеру по морде. — Как будто грязи есть дело до того, мужчина я или женщина, — ответил он, даже не стараясь скрыть свое раздражение. — Ей насрать, кто порядок наводит. Бёмер потоптался на месте, явно недовольный тем, что кто-то позволил себе так с ним обращаться. Когда-то Фрау Гернхардт рассказала Леви с Фарланом, когда они только заехали в дом, что Бёмер всю жизнь прожил в той квартире вместе с матерью и переписал контракт на себя только после ее смерти десять лет назад. Очевидно, он был тем еще маменькиным сынком, и это многое объясняло в его поведении. Даже когда он, казалось, пребывал в хорошем настроении, все равно в общении был невероятно нетерпеливым и вспыльчивым, а Леви на дух не переносил подобных людей. Теперь же, когда мужчина стоял перед ним, постукивая ногой по еще влажной брусчатке, он едва мог устоять перед соблазном окунуть его головой в помойное ведро. — Они были евреями, чтобы ты знал, — сказал Бёмер, хоть его никто и не спрашивал, и у Леви пробежали мурашки по коже. — Не то чтобы мне кто-то сказал, но я уверен в этом. Мне слышно было сквозь потолок, как они там вышагивали, — он прервался, указывая пальцем вверх. — Тихонечко так старались, но я посчитал, что в квартире-то явно было больше людей, чем полагалось. Мужчина улыбнулся сам себе, пока Леви, сжав челюсти, вернулся к работе с особым пристрастием в обреченной попытке заглушить его голос. — Я бы на твоем месте хорошенько помыл руки, как закончишь. Ты же не хочешь мараться в их грязи, м? — Спасибо за совет, — пробормотал Леви; подобное напускное приличие еще никогда не вызывало в нем столько злобы и отчаяния. Он встал и окинул взглядом дорогу — пятно крови побледнело и теперь сойдет с первым весенним дождем. Опорожняя ведро в ванную, Леви был рад, что та и без того была настолько грязной, что невозможно было разглядеть оттенки красного в помойной воде, однако стоило ему ополоснуть руки в раковине, как красные кровавые брызги окропили белый фарфор, и он помрачнел. Вернувшись в квартиру, Леви застал Изабель на кухне — она сидела за столом одна и доедала горбушку хлеба. В ответ на его вопрос, где же Фарлан, она молча кивнула в сторону спальни. Фарлан стоял там у окна, отрешенно смотря вниз на улицу. — Чего хотел Бёмер? — спросил он, не оборачиваясь. — Поблагодарил за уборку, — коротко ответил Леви, зная, что посвящать Фарлана в подробности было ни к чему. — Мило с его стороны. Но как, ты думаешь, они их нашли? Леви вздохнул и пожал плечами. — Откуда нам знать? Не в силах думать о чем-либо еще, он взял Фарлана за руку и слегка потянул его к двери. — Давай, нам нужно позавтракать. Фарлан нехотя прошел следом, до последнего не желая отрывать взгляд от окна. Обговорив все за завтраком, трое пришли к выводу, что им всем следует вести себя, как обычно, чтобы не вызвать никаких подозрений. Правда, в ответ на просьбу Леви выходить из квартиры почаще Фарлан только фыркнул и решительно отказался. — В таком случае нам остается только надеяться, что люди поверят моим рассказам о том, что ты не в себе, — раздраженно ответил ему Леви. — И раз уж на то пошло, дай бог, они не слишком будут придираться. Щеки у Фарлана пошли пятнами от злости, и он скрестил руки на груди. — Надо же, как здорово ты все придумал! На улицах творится черт знает что, а сумасшедший, значит, я, да? — выругался он. Леви пожал плечами. — Твои мать с отцом погибли. Смерть родителей далась тебе непросто, ведь от рождения ты был не слишком смышленым, но не отсталым, прошу заметить. Такому как ты оружие не доверишь, а вот какое-нибудь простецкое дело или помощь — вполне. Из недавних событий у тебя, если что, погиб брат. Вот тебе история во всех подробностях. Не нравится — придумай другую, но теперь, после всего того, что я им наплел, это ох какая хреновая затея. Фарлан взглянул на Леви и, сердито покачав головой, продолжил завтракать. После этого напряженная тишина повисла в квартире и не сдвинулась с места все выходные. На душе у Леви было гадко. Он старался не задерживаться дома подолгу, хоть разгуливать по улицам просто так, без дела, в надежде не нарваться на очередную проверку Гестапо, и было глупо. У него не осталось веских причин покидать квартиру, хоть она и не казалась им такой уж безопасной после той ночи. Изабель, как раньше, пропадала целыми днями у герра Шильда и возвращалась с пригоршней старых газет, которые она подбирала в мусорках, чтобы разузнать последние новости о подводных лодках и добавить их в коллекцию, которую она хранила в обувной коробке под кроватью. Фарлан же забросил читать и отказался учить Изабель французскому, несмотря на все ее уговоры. На все и вся у него был один ответ — нет сил. Он лежал в постели целыми днями, не спал, а просто смотрел в стену, не говоря ни слова, и Леви ума приложить не мог, что такого сказать, чтобы хоть как-то его развеселить. По ночам, лежа рядом с ним на кровати, Леви безуспешно пытался приобнять его, и не раз, но Фарлан тут же отодвигался от него как можно дальше. В воскресенье они доели остатки яиц и хлеба на завтрак, а на ужин — по две картофелины каждый, ведь больше у них ничего не осталось. В ту ночь от голода все трое мучались со сном. На следующий день Леви ушел из квартиры пораньше. После выходных нервишки у него расшатались. Теперь, гуляя по улице, он опасливо вглядывался в толпу и, завидев людей в сером, тут же сворачивал в переулки. Ему удалось раздобыть талоны на еду, после чего он продолжил бродить по городу в поисках хоть какой-нибудь подработки, и сдался только к полудню, решив немного передохнуть в парке у реки. Он лениво окинул взглядом людей вокруг: детишки, матери, старики за игрой в карты или шахматы. Ему было неясно, как одним удавалось вот так вот преспокойно жить, в то время как других хладнокровно расстреливали в каких-то пяти километрах отсюда. Мыслями Леви снова вернулся в ту ночь и, хоть он и насмотрелся смертей за свою жизнь, именно эта прижилась в нем. Вспоминая, как отчаянно тот юноша цеплялся за брусчатку, пока солдаты волокли его по дороге, Леви не мог перестать думать о том, что он едва ли был старше него. И вот не осталось никого, кто бы знал его имя, чего уж говорить о нем самом, кем он был и чего хотел от жизни. Его мгновенно стерли с лица земли, и Леви с ужасом понял, что в его случае все может закончиться ровно так же. Если их всех переловят, никто не вспомнит его имени, а назовет Теодором Мерцом или Лукасом Веллером. Разве что Кригер, если выживет… Леви поежился. Хоть ему и была неприятна эта мысль, последние несколько дней напомнили, почему он вообще увязался за Кригером. Потому что вот так, как крыса, как вредитель, стараясь не попадаться на глаза, живешь взаймы, и это ощущение никогда не покидало Леви. Теперь же оно разрослось и съедало его изнутри, это отчаянное, тревожное желание выбраться отсюда любой ценой. Тот самый инстинкт выживания, который привел его в Дрезден, к Кригеру, заставил вскарабкаться по садовой стене и последовать заведомо провальному плану. Он вскочил на ноги, зная наверняка, куда они его приведут. Хоть путь предстоял неблизкий, Леви было все равно. Он пошел той же дорогой, что и раньше, даже протиснулся в тот же узкий проход между зданиями и, оглянувшись, отыскал глазами то самое приоткрытое окно. Бегом преодолев переулок, он оттолкнулся от телеги и вскарабкался на стену. Всего в пару прыжков, которые теперь, без стука сердца в ушах, показались ему не такими уж и прыткими, он залетел в спальню, приземляясь гораздо тише, нежели в прошлый раз. Леви замер, пытаясь расслышать, есть ли здесь кто-то еще, но в квартире стояла абсолютная тишина. Медленно он выпрямился во весь рост и прошел в гостиную. Простота обстановки, простор и свежий запах дерева в воздухе — Леви сделал глубокий вдох, замечая, что впервые за несколько дней дышит по-настоящему. Он пересек комнату, мягко ступая, и направился дальше. Чувствуя отголоски тревоги, он заглянул на кухню. Она оказалась столь же аккуратно обставлена, но, как и другие комнаты, нуждалась в уборке, судя по духовке, пыльным полкам и закапанному фартуку над плитой. Едва отдавая себе отчет в своих действиях, Леви стал открывать шкафчики один за другим в поисках моющих средств. В конце концов он нашел их сваленными в углу полупустой кладовой — какие-то застиранные тряпки, пять ведер, щетка и кусок мыла в металлическом контейнере. Взяв пару тряпок на вооружение, Леви приступил к уборке, вытирая пыль и грязь со всего, что видел. Роясь в остальных шкафчиках, Леви удивился тому, насколько безликими они все казались. Ни странных безделушек тебе, ни именных кофейных наборов или еще каких диковинок. Ни одного нечетного набора или разрозненных чашек с блюдцами, сувенирных тарелок из Парижа или Австрии, откуда хозяин квартиры был родом. Это напомнило Леви дом его дяди в Берлине, хоть и вся их подержанная посуда там была куплена вразнобой. Бывало, из нее что-то билось, но никто не придавал этому ровно никакого значения. У них не было заведено нелепо привязываться к вещам и пожиткам, и, взглянув на чужую кухонную утварь, Леви вдруг понял, что даже если он разнесет тут все в пух и прах, хозяин и глазом не моргнет. Он также отметил про себя, что женщины в этой квартире бывали редко, и тем она напоминала о Берлине все больше — дядя Кенни завидным кавалером никогда не был и даже если приводил женщин домой, ни одна из них не задерживалась настолько, чтобы ее присутствие хоть как-то изменило их быт. Леви взял ковшик, чашку и банку чая с полки и поставил воду кипятиться на газовой плите. Тем временем он прошелся по шкафчикам, но не нашел ничего такого, из чего можно было бы приготовить полноценный ужин. Тем не менее но ему все же удалось сделать себе два бутерброда с яблочным джемом. Он отнес их на подносе в гостиную вместе с чаем, изо всех сил стараясь заглушить назойливый голос в голове, который все никак не мог понять, какого черта он творит. Он сел на диван так же, как и в прошлый раз, и принялся за еду, поглядывая на кресло в противоположном углу комнаты. Он вспомнил, как мужчина сидел в нем, его статную фигуру, простую одежду, осанку, и вдруг понял, что даже не знает его имени. Ни на стенах, ни на полках в комнате не было никаких фотографий, ничего такого, что помогло бы Леви узнать об этом человеке чуточку больше, разве что тот запер все подобное в ящик своего темного секретера. Леви взял чашку в руки и подошел к книгам, чтобы рассмотреть их: старые учебники по истории, руководства по лингвистике, два тома по немецкой литературе и, что неудивительно, «Майн Кампф» между старым заплесневелым томиком латыни и четырьмя томами истории упадка и гибели Римской империи. К горлу подступила тошнота, но Леви проглотил ее с остатками чая и подошел к секретеру. Крышка его была под замком, а вот два нижних ящика — нет, в каждом из них было по стопке аккуратно сложенных документов. Леви было боязно к ним прикоснуться, но затем он схватил целую стопку за раз и принялся аккуратно перелистывать бумаги, чтобы те не перемешались между собой. Большинство записей Леви разобрать не удалось — мужчина использовал какие-то неизвестные ему сокращения, остальная же часть была скучна до невозможности — что-то вроде журнала учета поставок без каких-либо интересных деталей. Также среди них затерялось длинное эссе о чистоте расы, от вида которого Леви передернуло, и одно письмо, разорванное на клочки. Финальный фрагмент все же остался нетронутым, хоть последние три строки были зачеркнуты. …столь долго. Должен признать, теперь мне это все кажется абсолютно бессмысленным по множеству причин, некоторые из которых я расписал тебе выше. Я знаю, что ты в этом со мной согласишься и не будешь сердиться на меня за то, что я принял решение остаться. Помни, я, как и прежде, сердечно ценю твою помощь. Я знаю, что тебе одиночество знакомо лучше, чем кому-либо, и только ты можешь понять, каково мне. Однако боюсь, что в нашей нынешней ситуации поделиться с тобой своими переживаниями я не смогу, тем более вот так изложить их на бумаге. Я уверен, ты знаешь, что после Н. мне нельзя вести себя столь опрометчиво, и потому я вынужден отказать тебе в просьбе, как бы меня за это совесть ни корила. Желаю тебе всего хорошего, твой Командующий Леви перечитал строки несколько раз, ведь это было его единственной зацепкой к разгадке, кем этот мужчина являлся на самом деле. Неудивительно, что письмо не утолило его любопытство, а наоборот разожгло интерес. Мозг Леви кишел вопросами, пока он бережно опускал стопку бумаг обратно в ящик. Он вернулся на кухню, наполнил ведро водой и, скрутив ковры в гостиной, принялся мыть полы, повторяя про себя строки письма раз за разом, словно силясь заучить на память. Что в нем показалось ему бессмысленным, и почему? Кому оно было адресовано? Другу? Коллеге? Мысль о том, что это любовное письмо, Леви был бы и рад отмести сразу, столь безэмоциональным оно ему показалось, если бы не эта подпись «твой Командующий» — было в ней нечто личное, как ни крути. — Командующий, — пробормотал Леви себе под нос, смывая пыль и грязь с половиц, внезапно вспомнив, как мужчина сказал ему тогда напоследок: «Всего хорошего». Он подумал о том, как беспорядочно, злобно даже, тот перечеркнул последние строки. В них были сокрыты те самые чувства, выразить которые он не смог и в конце концов разорвал письмо. Переписал ли он его после этого или, может, оставил адресата без ответа? «Я знаю, что тебе одиночество знакомо лучше, чем кому-либо» — значило ли это, что ему одиноко, или было когда-то, когда он это самое письмо писал. Кто или что такое Н., и о какой помощи шла речь, и как вообще человек вроде него смеет заикаться о совести? Ход его мыслей прервался, стоило Леви услышать шаги на лестнице. Он затаился в надежде, что вот-вот услышит хлопок двери этажом ниже, но нет. Он чертыхнулся про себя, бросив мокрую тряпку, и выпрыгнул в окно спальни, покидая квартиру тем же путем, что и попал в нее. Уходя, он отвернул ворот пальто и даже не оглянулся, когда то самое окно наконец захлопнули. В мрачной атмосфере квартиры Леви только и мог думать, что о письме, весь вечер и следующий день, пока фрау Гернхардт и ее детишки внезапно не нагрянули к ним в гости. В то время как Изабель играла с детьми, она рассказала Леви и Фарлану, что семью Эрманн казнили на гильотине на Мюнхенской площади за сокрытие в своем доме «неугодных», но были ли те евреями — она не знала. — Это вы прибрались на улице? — спросила она Леви, и тот молча кивнул ей в ответ. — Очень мило с вашей стороны. Не хотела бы я, чтобы дети такое увидели. — Мне не сложно, — сказал он как можно вежливее. — Я люблю наводить порядок. Ее улыбка в такой ситуации, казалось бы, была совершенно неуместной, но Леви увидел в ней что-то для себя и ему сделалось немного легче. — Я так и подумала, — ответила женщина и отпила воды из стакана, ведь накрыть на стол им было нечем. Фарлан пропустил смешок. — Все-то он что-то драит, да? — сказал он внезапно со столь горькой обидой в голосе, что и Леви, и фрау Гернхардт обернулись. На лице у него было лишь презрение. — И нам без дела сидеть не дает, а на кой черт? Я никак не пойму. Фарлан резко встал из-за стола, едва его не опрокинув, и вышел из комнаты. Фрау Гернхардт и Леви проводили его взглядом. — Простите за это, — сказал Леви, хоть фрау Гернхардт жестом показала, что не ждет оправданий. — Порой не знаешь, чего от него ожидать. Ему нездоровится в последнее время, его брат… — Да, мне говорили, — оборвала она его на полуслове. — Не стоит, можете не объяснять, что случилось… Ее голос затих, и она окинула взглядом гостиную, где Изабель читала книжку Ханне и Бруно. — На его месте любой бы горевал. Тот вечер стал первым из множества, когда Фарлан отказался от ужина, и судя по всему, вообще от всей еды, если не считать половины картофелины, которую он взял из кладовой, пока Леви с Изабель не было дома. В их присутствии же он не выходил из спальни, не спал, а просто лежал на кровати с задернутыми шторами, смотря в потолок, и всякие попытки завести с ним разговор завершались ничем. Когда же Леви пытался лечь с ним рядом, Фарлан вскакивал с места и переходил ютиться на затертом диванчике в гостиной. По возвращении домой, после его безуспешных поисков работы, Леви встречала Изабель, сидя в одиночестве за кухонным столом. Напротив нее каждый раз стояла порция какой-нибудь еды, которую ей удалось приготовить в тот день, и дожидалась Фарлана. Так прошли две недели, и Леви одолевали беспомощность и уныние. Выходя на улицу, он даже не пытался более отыскать работу, а так, слонялся по округе без цели, убивая время, чтобы на день приблизиться… к чему? Он и думать забыл. Когда ему пришло от Кригера письмо с приглашением, у Леви не осталось сил злиться — стыдно подумать, но он едва был рад, что в этот раз не запачкал мужчине постель — но хуже всего было то, что по возвращении домой он более не чувствовал облегчения, он просто не мог заставить себя вернуться, ведь это все было столь свежим в его памяти: липкие прикосновения рук по всему телу, обзывательства, которые Кригер нашептывал ему на ухо, помыкая им, как вещью. В голове у него все было рассеяно, как в дымке, пока он глазами не отыскал то самое открытое окно и ясно понял, что делать. Проскочив внутрь, Леви был почти готов увидеть дуло пистолета, но вместо этого пустая комната с вновь заправленной кроватью встретила его мускусным запахом древесины и ночной прохлады. В мыслях окрестив хозяина дураком за то, что тот снова ушел из дому и бросил окно открытым, он прошелся по комнатам почти на цыпочках, шагая так тихо, как только мог, и по ходу, чтобы не терять времени, свернул ковры в гостиной. Он точно помнил то место, на котором остановился мыть полы в прошлый раз — завиток на паркете, у которого он бросил мокрую тряпку, ему едва не мерещился во снах. Набрав полное ведро воды, Леви вновь приступил к работе. Мужчина не стал доводить до конца уборку, Леви это понял, вытирая пыль, песок и растоптанную грязь с широких, окрашенных половиц. Ему было приятно наблюдать, как пол становился все чище, а вода в ведре — мутнее, как если бы он смывал с себя мерзкий налет последних недель, выжимая тряпку, и оттого ему становилось многим легче. К тому времени, как с гостиной было покончено, в Леви даже закралось желание начать напевать одну из тех песен, которые давным давно пела его мать, но теперь он едва мог их вспомнить. Сменив воду в ведре, Леви прошел в спальню. Под кроватью там свалялись клубы пыли размером с кулак. Армейская опрятность хозяина квартиры, казалось, ограничивалась полем его зрения. Леви поморщился, не понимая, как можно довести квартиру до такого, и продолжил трудиться, вычищая пыль под комодом, под шкафом, тщательно протирая все уголки и закоулки. Выплескивая мутную воду в белую фарфоровую ванную, Леви покоробило от мысли, что он вот так запятнал грязью красивую вещь. Совершив визит на кухню и пошарив по шкафчикам, он вернулся в комнату с щеткой и мылом, улыбаясь сам себе, и оперся всем весом на бортик, полный решимости отчистить ванну, хоть на белоснежной поверхности и не было явных пятен. Он так был поглощен процессом, что не заметил, как пролетело время, пока из коридора не послышался хлопок двери и громкие, шаркающие шаги в сторону спальни. Леви ругнулся про себя и, побросав все принадлежности, рванул к окну в спальне, но как только он коснулся руками подоконника, дверь в комнату распахнулась. В спальню ворвались двое мужчин. Переплетаясь руками и ногами, они срывали один с другого одежду, продвигаясь в сторону кровати. Сжимая подоконник руками, Леви не знал, что ему делать. От мысли, что мужчины сцепились отнюдь не в драке, он оцепенел, наблюдая широко распахнутыми глазами, как их губы соприкасались в поспешных поцелуях, пока они все никак не могли расправиться с пуговицами на рубашках друг друга. Командующему потребовалось целых десять секунд, чтобы заметить Леви, и он отскочил назад. Тогда-то и другой мужчина обратил на него внимание. Леви так и стоял у окна, пока сердце бешено колотилось в груди. Они разглядывали друг друга в течении нескольких секунд, прежде чем Командующий подошел к умывальнику и достал из-под него полотенце. — Это еще кто, черт возьми? — спросил второй мужчина, рассерженно указав на Леви. Командующий подошел к нему, и Леви едва заметил металлический блик от бритвы, прежде чем он нанес смертельный удар, перерезав мужчине горло одним точным, яростным движением. Раздался приглушенный, клокочущий крик, и мужчина медленно захлебнулся собственной кровью. Леви вжался спиной в окно, глаза его так и лезли из орбит. Командующий опустил тело мужчины на пол, прижимая полотенце к порезу, из которого продолжала литься кровь, пропитывая ткань насквозь, растекаясь по полу. В ужасе от всего происходящего, вдыхая отвратительный запах свежей крови, Леви отрешенно посмотрел на паркет и подумал, что не прошло и пятнадцати минут с тех пор, как он отмыл его дочиста. Тем временем Командующий подошел к умывальнику, бросил в него бритву и спокойно вымыл руки, как если бы он только что побрился, а не прикончил кого-то. Он обернулся к Леви, вытирая руки о полотенце, и спросил: — Что ты тут забыл? Вопрос простой, но Леви с трудом его понял, несмотря на то, с каким убийственным спокойствием в голосе его произнесли. — Я… Я думал… — начал он, глядя на Командующего с жалостливым ужасом в глазах. — Ты ведь убил его, — с трудом выговорил он, все еще думая о том, как кровь пропитает паркет и как сложно будет ее отмыть. Командующий сердито посмотрел на него. — Успокойся и оставайся здесь. Я сейчас вернусь. — Его голос звучал ровно и мягко. Переступив через труп, он покинул комнату и вышел из квартиры. Не теряя времени, Леви обошел труп, не в состоянии просто переступить через него, и поспешил в ванную. Выудив из углового шкафа два полотенца, он заменил то, что лежало у пореза, на новое. Полотенце все пропиталось кровью, стало тяжелым и теплым, и Леви понял, что едва ли доберется до ванной, не закапав все вокруг. Он схватил эмалированную миску с водой и опустил в нее полотенце, превратив воду в нечто красное, подобное вину, в считанные секунды. Как Моисей, подумал Леви про себя и посмеялся от мысли, что так бы точно сказал Кенни. Чистым полотенцем он вытер пол, прекрасно понимая, что этого недостаточно, но все же. Он не заметил, насколько сильно тряслись его руки, пока не выглянул в окно на безлюдную улицу. Человек, труп которого лежал у него за спиной, был в форме, и Леви не знал, вызывает это в нем радость или животный ужас. — Во что я только вляпался? — прошептал он сам себе, едва устояв на ногах, когда волна беспокойства обрушилась на него. Позади него распахнулась дверь, и в комнату вошел Командующий, быстрым взглядом окинув Леви и его руки, запачканные кровью. — Что ты…? — начал было он, но прервался на полуслове, заметив свежие полотенца, которые Леви подоткнул под рану на теле мужчины. — Ты что, убираться вздумал? Леви кивнул ему, весь дрожа. — Но сам запачкался, — сказал он, глядя на свои руки. Командующий согласился и жестом указал на ванную комнату. — А то. Пошли. Нам нужно набрать воды для парней. — Парней? — повторил Леви, безвольно следуя за ним. Мужчина наполнил два ведра водой, пока он мыл руки, загоняя мыло под ногти, чтобы избавиться от всей красноты. Леви вернулся в гостиную, сел на диван и посмотрел на тело, лежащее у двери. Поза мерзавца напомнила ему спящего Кригера, когда тот бывал слишком пьян, чтобы снять одежду, и было что-то дивно приятное в этой мысли. Командующий зашел в комнату с двумя полными ведрами и одним пустым, в которое он бросил вновь промокшее полотенце из-под пореза на шее мужчины. — Кто он такой? — спросил Леви внезапно, не до конца уверенный, а хотел ли он знать на самом деле. — По сути, никто, — ответил Командующий. — Он увидел тебя, поэтому мне пришлось его убить. Вот и все. Услышав подобное объяснение, Леви широко распахнул глаза, прежде чем понял, что вряд ли он задумывал это как комплимент. — Не знал, что я настолько важная шишка, — сказал он, тем не менее, рассмешив мужчину. — О нет, — заверил он Леви, но тот лишь фыркнул в ответ. — А ты? — Я как раз таки да, — Командующий медленно кивнул. — В каком-то смысле. — В каком таком смысле? — спросил Леви, не зная, казалось ли ему спокойствие мужчины в данной ситуации обнадеживающим или все же пугающим. Тем времени тот сел в кресло напротив Леви, вновь посерьезнев. — Что ты делал в моей квартире? — Я не знаю, — честно ответил Леви, пожимая плечами. — А что вы делали вместе с этим мужчиной, когда вошли? Лицо напротив сделалось суровым. — Хотел оказаться на его месте? — спросил Командующий, приподняв бровь. — С тобой? Да ни за какие деньги, — резко выпалил Леви, и тот напрягся. — Я смотрю, ты снова помыл полы, — отметил он, смотря на Леви таким пронзительным взглядом, что тот глаз не мог отвести. — Зачем ты продолжаешь приходить сюда? И берёшься за уборку, ко всему прочему. Я все жду, когда ты хоть что-нибудь стащишь. Еда не в счет, если что. Командующий закинул ногу на ногу и, достав из кармана пачку сигарет, закурил. — Я люблю наводить порядок, — угрюмо ответил Леви, пропустив последнее замечание мимо ушей. С каких это пор он прослыл за чертового воришку? — Неубедительное объяснение. Мужчина медленно курил сигарету. В свете огонька его лицо выглядело старше, чем Леви показалось изначально, более измотанным и уставшим. — Так наводил бы порядки у себя, раз уж на то пошло. Леви снова пожал плечами. — Думал, что мог бы и тебе помочь с этим, — в конце концов отозвался он. — Хозяин из тебя никудышный. Мужчина поначалу никак не отреагировал на слова Леви, но затем улыбнулся. Выражение его лица и впрямь выглядело жутко на фоне бездыханного тела на полу его спальни. — Ты не пойми меня неправильно, я твою помощь ценю, — сказал он, стряхнув пепел сигареты в мелкую пепельницу из слоновой кости. — На самом деле, раз уж ты такой умелец, я бы хотел предложить тебе работу. Леви смерил его подозрительным взглядом. — Какую еще работу? В любом случае, что бы мужчина ему не предложил, Леви вряд ли бы смог отказаться теперь, когда он стал свидетелем хладнокровного убийства в его доме. Представляя, как ему пришлось бы по очереди обхаживать и его, и Кригера, он вдруг представил, как летит вниз головой с Августовского моста, и идея показалась ему не такой уж паршивой. Он бы так и закопался в собственных мыслях, если бы во входную дверь не постучали. — Чуть позже расскажу, — пообещал ему Командующий и встал из кресла, чтобы отворить дверь. Пришли двое мужчин: один в форме, а другой, тот, что повыше, в гражданском. Мужчина в форме быстрым шагом прошел в комнату, взглянул на Леви, потом на тело и скривился. Захлопнув двери, он повернулся к Командующему и начал что-то возмущенно тараторить, но Леви ничего не мог разобрать из его слов. Лицо у него было рассерженное, но никак не удивленное, когда он указал на труп, в то время как Командующий и вовсе казался безразличным. Отвечал он на нападки низким, ровным голосом, и было что-то резонансное, мягкое в его речи. Леви только и мог, что разглядывать их обоих по очереди, пытаясь разобраться, что это все значило. Когда догадка наконец закралась в мысли, Леви вытаращил глаза и замер, засмотревшись, как высокий мужчина в гражданском подошел к телу и перевязал рану бинтом как-то слишком уж умело. Затем к нему обратился Командующий, и он ответил, казалось бы, на том же языке, но произносил слова иначе. Леви понял, что они все были из разных стран, и это подвело его к единственному возможному выводу. — Ты американец? — пробормотал он невнятно высокому мужчине. Все трое обернулись на него. В комнате повисло тревожное молчание. Мужчина в форме набросился с вопросами на Командующего, жестикулируя в сторону Леви. Тот улыбнулся, докурив последнюю сигарету, и потушил ее. — Он поможет с уборкой, — сказал Командующий по-немецки, почти любезно. — Верно? Леви потребовалась пара секунд, чтобы осознать, как ловко мужчина перешел с одного языка на другой. — Да, я здесь для уборки, — ответил он, уверенно кивая, и следом добавил: — Рубашку стоит снять. Мужчина не сразу его понял, растерялся, но Леви указал на его руку. — Кровь попала на рукав. Командующий взглянул на пятно и расстегнул те пуговицы, до которых не добрались руки мертвеца. — Ах да, — сказал он несколько задорно. — Нечего рубашки переводить. Мужчина в форме закатил глаза, американец тихо засмеялся, и, находясь с ними в одной комнате, Леви вдруг почувствовал себя единственным вменяемым человеком. Леви забрал рубашку из рук Командующего и вышел в ванную. Он не знал, стоило ли ему закрывать за собой дверь, но в конце концов решил оставить ее открытой. Иначе бы другим могло показаться, что он им не доверяет, а может, и вовсе догадались бы, что он оказался здесь совершенно случайно. Леви намочил рукав рубашки в холодной воде и принялся с усердием оттирать красное пятно, которое бы по-хорошему следовало замочить, но ему просто необходимо было время подумать подальше от… этих троих, кем бы они ни были. — Нужно было у себя дома порядки наводить, — пробормотал Леви, опустив рубашку в раковину. Взглянув на себя в зеркало, он безуспешно пытался ухватиться хоть за одну связную мысль. Люди в гостиной, должно быть, шпионы — другого объяснения этому быть не могло. Леви не знал других языков, но услышал достаточно, чтобы распознать английский и русский. Кто вообще бы приехал в Германию из-за границы в такое время по собственной воле? Он прикоснулся холодными ладонями к глазам, дыша медленно, и к его собственному удивлению, несмотря на пережитое, страх отступил. Чувство спокойствия, которое снисходило на него в этой квартире, напомнило о себе, как и слова Командующего. Он здесь для того, чтобы помочь с уборкой, это его работа, да и был ли кто-то еще, кто мог бы с ней справиться лучше него? Всеми силами Леви ухватился за это чувство целеустремленности и набрал полную раковину холодной воды. На рукаве едва виднелось розоватое пятнышко, и он вздохнул с облегчением, оставляя рубашку отмокать, прежде чем вернуться в гостиную. Мужчины, кажется, все еще разговаривали о мертвеце, но так тихо, что их голоса были едва слышны в другом конце комнаты. Стараясь не привлекать к себе внимания, Леви склонился над телом, отодвигая его, и принялся мыть пол. Спор продолжался еще какое-то время. Командующий безуспешно что-то доказывал человеку в форме, но тот направился к выходу с таким же сердитым видом. Переубедить его не удалось. Американец подхватил мертвеца за пояс и с легкостью закинул на плечо, как если тот был не выше и не тяжелее, чем Леви, хоть по телосложению он больше походил на Командующего. И так двое мужчин скрылись за дверью так же тихо, как и пришли. Командующий уселся на кровать, потирая глаза, и тяжко вздохнул, посмотрев на наручные часы, как будто бы не мог поверить, как быстро пролетело время. Леви продолжил драить полы, хоть в голове у него роились вопросы, а он никак не мог решить, какой задать первым, или может, оставить их все без ответа. — Ты ведь мыл уже эти полы сегодня? — спросил мужчина, упершись руками в колени. Леви усмехнулся. — И твою замызганную ванную, — смурно ответил он. — Если ты не в состоянии держать это место в надлежащем виде, почему бы не нанять экономку? Командующий тихо засмеялся. — Как видишь, в моей ситуации не все так просто. — Да уж, — Леви кивнул, бросив тряпку в ведро. — Сколько ты мне заплатишь? Мужчина резко поднял на него глаза, приподнимая бровь. — Прошу прощения? Он снова насмехался, но Леви это только рассердило. — Ты сказал, что у тебя есть для меня работа, — напомнил он и себе, и мужчине в равной степени то, на чем оборвался их предыдущий разговор. — Я готов взяться, при условии что это будет постоянная и стабильная работа. И мне нужно, чтобы за нее платили. Я не переборчив, поэтому могу брать плату деньгами, а могу едой. Командующий прокашлялся, чтобы заглушить смех, и только теперь Леви почувствовал легкий запах алкоголя, исходящий от него. — Боюсь, я не могу тебе гарантировать, что работа будет постоянной и стабильной, — сказал он, почти извиняясь, — но мы определенно можем обсудить твою ставку. Леви тихо посмеялся от его слов. — Тогда, чтобы не тратить ни свое, ни твое время попусту, я тебе сейчас расскажу, чем это обсуждение закончится, — начал он, хмурясь все больше при виде недоумевающего веселья в глазах мужчины. — Я не собираюсь оттирать кровь нацистских ублюдков за просто так. Ты хоть представляешь, как это мерзко? — Он задрал окровавленные руки вверх, для пущей наглядности. — И мне домашних еще кормить, так что если в скором времени не заляпаешь тут все кровью еще одного нацистского подонка, то все равно будешь мне платить за то, что драю твои засранные полы. — А не то что? Леви задержал на нем взгляд в тишине, после чего заявил: — Я сдам тебя Гестапо… — Тебе не поверят, — ответил мужчина, не дав ему договорить. Лицо у него было спокойное, но что-то в его глазах подсказывало Леви, что он забавлялся разговором куда больше, чем казалось на первый взгляд. — Хочешь рискнуть? — спросил Леви, блефуя и все же радуясь, что ему и в самом деле было чем торговаться. — Не будешь ты этого делать. Ведь так они и тебя поймают. Леви громко фыркнул. — Думаешь, я не потяну твою нацистскую задницу на дно вместе с собой? — сказал он, хоть оба и знали, что Командующий прав. Они смотрели друг на друга в полной тишине, пока мужчина не рассмеялся. — Не те это качества, которые я обычно ищу в тех, кого нанимаю на работу, — признался он, протягивая Леви руку. — Но твое рвение подкупает. Он посмотрел на его ладонь, прежде чем пожать ее, удивительно горячую на ощупь. — А как же, — ответил Леви, ровно, как и в прошлый раз. — Тебе бы руки помыть. Мужчина вновь зашелся смехом. — Меня-то в порядок ты приводить не обязан. — Подумай дважды, герр Пивзавод, — пробормотал Леви себе под нос и вернулся к мытью полов. — Но в ванну не лезь, я ее еще не почистил. Он услышал, как Командующий вздохнул и покинул комнату. Когда Леви, наконец, вышел из квартиры, луч восходящего солнца принялся раскрашивать до этого серый мир. Он спокойно шел по старинным улочкам, и ему казалось, будто здания стали выше, чем он их помнил. В воздухе пахло свежей летней росой, когда он прошел сквозь парк, затем через мост через Эльбу, вдоль фабрик с их высокими трубами, которые возвышались над ним, словно замковые башни. Выйдя на свою улицу, Леви с радостью заметил, что от пятна крови почти ничего уже не осталось на мощеной дороге. Он зашел в дом и бесшумно поднялся по лестнице. Он застал Изабель на кухне. Она уснула за столом, подложив ладошки под голову. Перед ней — одна пустая тарелка и две полные. Жиденький супчик с капустой и картошкой, который она сама наварила. В Леви ожило что-то, зашевелилось, подобное гневу, с которым он был хорошо знаком, и повело его в спальню, где крепко спал Фарлан. — Поднимайся, — сказал он, пытаясь растолкать его, разбудить. Фарлан в ужасе распахнул глаза, но при виде Леви страх сменился безразличием. — Пожалуйста, уйди, — пробормотал он в подушку. Леви бесцеремонно схватил его за руку и согнал с постели. — Подъем, я сказал, — повторил он и, хоть Фарлан и упирался, потащил его за руку на кухню, где Изабель все так же сидела на своем месте. — Посмотри на нее. Леви встряхнул его так, что тот поднял наконец глаза. — Она за столом уснула, тебя дожидалась. Посмотри на еду, которую она нам приготовила. Посмотри! Лицо Фарлана оставалось таким же мрачным, как и прежде, равнодушным ко всему, кроме его собственной боли. Леви толкнул его на стул и со всей силы ударил по лицу. На губе Фарлана выступила кровь, а в глазах — возмущенное презрение. — Прекратите! — вскрикнула Изабель, но Леви уже было все равно. — «Мы должны держаться вместе», так ты говорил? Мы за друг друга в ответе, не так ли? — Он сел на пустой стул возле Фарлана. — Чтоб я от тебя больше такой гребанной чуши не слышал, если ты думаешь, что это касается всех, кроме тебя. Лицо Фарлана перекосило, подбородок задрожал, глаза прояснились, и Леви продолжил: — Мы с вами зашли так далеко, все трое. У нас есть все шансы выдержать это испытание до конца, но ты должен взять себя в руки. Эти нацистские ублюдки еще до нас не добрались, и ты пока еще живехонек. — Леви схватил Фарлана за плечи, чтобы тот перестал отводить взгляд. — Слышишь меня, эй? Ты все еще жив, засранец, так что марш есть свой чертов ужин. На мгновение Фарлан уставился на него в полной тишине. Лицо его было лишено всяких эмоций, но вскоре губы дрогнули, поначалу несмело, а потом растянулись в широкой улыбке. Фарлан зашелся в беззвучном смехе, вытирая слезы с глаз. Леви достал платок из кармана и протер ему подбородок. — У тебя кровь там, — сказал он, и Фарлан звонко рассмеялся. Изабель поддержала его в этом, и сам Леви не смог не улыбнуться. Когда Фарлан наконец успокоился, то повернулся к своей тарелке и запихнул в рот половину картофеля с пригоршней капусты за раз. — На самом деле вкусно, Изабель, — пробормотал он с полным ртом. — Прости, что не пришел и не поел с тобой, когда ты просила. Она широко улыбнулась ему, пока Леви и сам принялся за свой остывший ужин. — Все хорошо, братик, — заверила она, упершись локтями в стол. — Можно погрустить иногда, только не стоит грустить слишком долго.