Дрезден

***

Леви смахнул капли пота с виска и присел на корточки за пустым вагоном поезда, всматриваясь в темноту железнодорожной станции. Жара стояла невыносимая, дышалось тяжело и перед глазами все плыло. Поясница взмокла, как только он облокотился на теплый металл, стараясь угомонить нервы, но сердце пропускало удар каждый раз, когда ему мерещились силуэты вдали. Раскаты подступающей грозы почти что заглушили шаги его напарника, который присел возле Леви и, принюхавшись, склонился к нему поближе. — В дозор ходят по двое, каждые пятнадцать минут от силы, — прошептал Майк, коверкая слова, и передал Леви пистолет. — Стрелял когда-нибудь из такого? Леви взял оружие без особого рвения, взвесив его на руке. — Нет, — тихо признался он. Майк запросто и со знанием дела показал ему, как заряжать пистолет, и сразу стало ясно, что он умел стрелять еще с пеленок. — Будем надеяться тогда, что сегодня и не придется, — пробормотал он себе под нос. Леви неуклюже сжал пистолет в руке, примеряясь, как его держать и куда направить дуло, обливаясь потом теперь, пожалуй, не только из-за жары. — Как они закончат следующий обход, выдвигаемся к поезду. Будешь стоять на стреме, пока я займусь делом. На все про все у нас десять минут, после встречаемся здесь, пережидаем патрульных и сматываемся. Понял? Леви уверенно кивнул, сжав челюсть, ведь запястья так и прогибались под весом пистолета. Он старался дышать ровно, осматриваясь по сторонам с опаской, и Майк почуял его тревогу. — Это несложно, — приободрил он Леви. — Я так сотни раз делал. Так что не дрейфь. — Ага, — хмыкнул Леви, зная, что на нервы давила не только обстановка в целом, но и присутствие напарника. Они затаились и принялись ждать. Ладошки у Леви вспотели. С каждой секундой они скользили все больше, так что ему пришлось обтирать их о подол рубашки. Воздух стоял густой, вязкий, жаркий и влажный. Ни с того ни с сего Леви страшно захотелось пить, и, как будто утоляя его жажду, с неба хлынул дождь, роняя тяжелые капли под гулкие раскаты грома. Майк вновь принюхался и улыбнулся сам себе, подкравшись к краю вагона. Леви не сводил взгляда со двора станции, но стоило погоде испортиться, подрасслабился, силясь преодолеть свое недоверие к американцу. И без того было ясно, что Эрвин вновь попросил Леви о помощи, ведь если бы запрос поступил от самого Майка, он вряд ли бы согласился, пускай даже и на легкую работу. Обычно Майк выполнял задания вне города, поэтому ему был нужен проводник на случай, если что-то пойдет не по плану и придется удирать от погони. Леви, правда, слабо понимал, какие из его привычных путей и лазеек подошли бы для такой задачи. Если Майк надеялся, что задание пройдет без единого выстрела, то Леви молился, чтобы Майку с его исполинским ростом не пришлось протискиваться в проходы, в которые так юрко мог проскочить он сам. Со слов Эрвина можно было посудить, что эта миссия — плевое дело, и его уверенность в Майке подбила Леви согласиться. Вот только теперь они были сами по себе, и по тому, как Леви колебался, а ведь не был к этому склонен, он явно ощутил — Эрвина с ними не было. Сквозь шум дождя наконец послышались голоса — патрульные говорили между собой, совершая обход. Леви взглянул на Майка, который смотрел на них в упор, прислонившись спиной к вагону. Он поднял руку и подал сигнал — солдаты прошли мимо. Леви подскочил на ноги, и они побежали, пригнувшись, к стоящему на соседних путях товарняку, вдоль всего состава к локомотиву. Майк забрался внутрь, а Леви остался мокнуть под дождем, остановившись в пролете меж двух вагонов и нервно оглядываясь по сторонам. Пистолет все норовил выскользнуть у него из ладоней, пока сам он гадал, сможет ли в самом деле выстрелить в кого-то, если потребуется. Леви прищурился и сквозь завесу дождя старался разглядеть силуэты, похожие на людские, на станционном дворе, который на мгновение загорелся яркой вспышкой молнии и содрогнулся в раскате грома. Про себя Леви отсчитывал, сколько времени прошло с тех пор, как Майк отлучился, но его сердце так бешено колотилось, что мысли путались, и он едва ли мог разобрать, простоял он на шухере две минуты или все двенадцать. Он слышал, как Майк возился с двигателем, но характерные металлические бряцания и клацанья заглушил очередной раскат грома, который покатился по небу над городом. Леви чертыхнулся, беспокойно окинув взглядом площадку, ведь знал, что серую униформу очень непросто рассмотреть в ночной дымке. Если солдаты будут шагать молча или их голоса перекроет шум грозы, то им с Майком не сдобровать, и ему ничего не оставалось, кроме как положить палец на курок пистолета. — Живее, ну, — прошептал он скорее сам себе, нежели Майку; время шло, его напарник все не возвращался. Леви сжал челюсти до скрипа и выглянул из-за угла вагона, недоумевая, как Эрвину удалось уговорить его на подобное: он осмелился взять в руки пистолет вместо швабры, чтобы в случае чего пристрелить любого, кто попробует помешать американскому шпиону вывести из строя двигатель обоза с боеприпасами. Небо вновь зарокотало, и Майк наконец выпрыгнул из поезда. Леви осмотрелся по сторонам, изо всех сил стараясь хоть что-то разглядеть за стеной дождя, и подал американцу сигнал, что путь чист, хоть и сам был в этом не до конца уверен. Бегом следуя намеченному пути, Леви почувствал, что сердцебиение теперь отдавало в голову, низкое, гулкое, и кровь гудела в ушах, заглушая шум дождя. Притормозив в пролете меж двух вагонов, он старался отдышаться, делая короткие, неглубокие вдохи, но раскаленный, влажный воздух застревал в горле. Даже промокнув до нитки, Леви все равно обливался потом. Майк окинул взглядом двор станции и перезарядил пистолет, облокотившись о вагон. — Мне кажется, там кто-то есть, — сказал он абсолютно спокойно, на что Леви стиснул зубы. — Дождь послужит нам прикрытием, так что выдвигаемся. Леви кивнул, и они сорвались на бег, ступая по щебенке так тихо и легко, как только могли. По сторонам глазеть было нечего, поэтому он смотрел себе под ноги, чтобы не споткнуться ненароком, пока впереди Майк сверкал пятками, прокладывая путь. Заслышав приглушенные голоса в другом конце двора, Леви не сразу смог разобрать, а не почудилось ли ему, в его-то состоянии. Стараясь занять голову исключительно бегом, он так или иначе задумался, не стоило ли ему зарядить пистолет, так, на всякий случай, а потом прокрутил пару раз в голове по памяти сам процесс, и даже не сразу заметил, что Майк ускорился. Теперь он отставал, и как бы не старался поднажать, ноги его утомились и не держали. Две трети пути к укрытию были уже за спиной, как вдруг небо озарила молния, на секунду пролив свет на все, что скрывалось в темноте. Позади Леви послышались крики, и он понял, что этой секунды оказалось более чем достаточно, чтобы их заметили. Раскат грома заглушил его ругательства и выстрел патрульных. Он только увидел, как чуть впереди пуля, искрясь, влетела в обшивку пустого вагона. Всплеск адреналина ниспослал ему второе дыхание. Ускорившись, Леви зарядил пистолет, обернулся и спустил курок, прицелившись в спешке. Отдача при выстреле оказалась мощнее, чем ожидалось, и удар со всей силы пришелся Леви в скулу. Боль он едва ли почувствовал, стараясь поспеть за Майком, который на своих двоих уже успел забежать за пустой вагон и скрылся из виду. Бросившись за ним вдогонку, Леви слышал, как позади множились голоса патрульных, и как после очередного громкого выстрела пуля с треском влетела в дебелую деревянную обшивку вагона. Он поравнялся с Майком. Американец сбросил скорость, чтобы выстрелить в преследователей, и судя по разгневанным крикам, целился он уж точно получше Леви. Как только они перескочили через рельсы, вдали послышался лай собак, вот только Леви знал, что в такую погоду от животных проку не было никакого. Они проползли под оградой из колючей проволоки, и пуля влетела в землю так близко к его голове, что пыль запорошила глаза. Леви быстро смахнул ее и осмотрел пустую площадку, которую им еще предстояло преодолеть, а там, уже на окраине города, бараки, склады и фабрики предоставили бы им несметное количество укрытий. Очередная пуля со свистом пролетела мимо, и Леви судорожно принялся вспоминать и обдумывать все ходы и лазы, которые были у него на примете, но вот только лишний раз взглянув на рослого американца, он понял, что большинство из них вряд ли сгодится, чтобы упрятать такого великана. Снова вспыхнула молния, загудели моторы. Их рев растворился в рокоте грозы. Майк и Леви помчались через пустырь. В свете фонарей тени их ног вытягивались на фоне плешивой травы, и земля комьями разлеталась от пуль. Майка таки подстрелили в левую руку, мазнув кровью по плечу, но американец едва ли поморщился, разогнавшись, чтобы как можно скорее скрыться за ближайшей постройкой — огромным складским помещением из красного кирпича. Продвигаясь вдоль склада, он дернул Леви за шиворот рубашки и толкнул вперед. — Теперь ты ведешь, — сказал он спокойно, только слегка запыхавшись, и Леви кивнул, сцепив челюсть, теперь скорее решительно, нежели с целью усмирить тревогу. Они прошли вглубь промзоны, наискосок по дворам, перебежками между зданиями, не забывая держать ухо востро — рев моторов остался где-то позади, справа. Леви знал, что им стоило бы оторваться от преследователей в этой части города, так как в жилом квартале было больше шансов попасться кому-то на глаза, вот только с каждой минутой лай собак становился все громче, и он вдруг понял, что заводские склады солдатам ничего не стоило излазить вдоль и поперек, а вот в городе они себя бы так вести не стали. Приближаясь к жилым домам, Леви стал выглядывать лестницы и пожарные ходы, хоть и смутно понимал, что прятаться на крыше было не лучшим вариантом. В малообеспеченных районах явно мало внимания уделяли пожарной безопасности, потому он быстро отбросил эту затею. Моторы автомобилей вновь загудели где-то неподалеку, и Леви знал, что как только те заглохнут, они с Майком окажутся по уши в дерьме — прибудет подкрепление к погоне. Чем больше они отдалялись от железнодорожной станции, тем менее обшарпанными казались домишки, чего нельзя было сказать о Леви — его знатно потрепало. Если еще недавно мысль о погоне придавала ему рвения, то теперь эффект сошел на нет. Ноги разнылись, и он почувствовал себя измученным как никогда. Майку даже пришлось замедлиться, чтобы не обогнать его ненароком. Леви старался не обращать на это внимания, хотя все вокруг твердило ему о том, что он вляпался по самое никуда — никак не мог отыскать место, где можно было бы переждать и восстановить силы. Прищурившись, он всматривался в завесу дождя, чтобы отыскать глазами скрытую лазейку где-то поблизости, но безуспешно. Паника постепенно нарастала, и Леви сбросил скорость, а потом и вовсе перешел на шаг. — Эй, — рявкнул Майк, встряхнув его за грудки. — Какого черта ты творишь? Леви уставился на американца на пару секунд, едва узнавая его. Рев мороторов стал громче. Сквозь пелену мыслей Леви разобрал выражение лица Майка — оно исказилось от боли. Американец пробормотал что-то себе под нос на своем языке, схватил Леви за холку, выбил землю у него из-под ног и уронил плашмя лежать лицом в грязную лужу. Леви счесал руки, пытаясь заслонить лицо. По дурости, испугавшись, он всхлипнул и набрал полный рот гадкой земельной жижи, после чего быстро вскочил на ноги, кашляя, отплевываясь и протирая глаза от грязи. Как только Леви удалось сфокусироваться, он зарядил Майку кулаком прямо в челюсть так, что самому стало больно. — А сам что творишь? — спросил он, глядя на американца, который не знал, что и делать — расхохотаться или макнуть Леви мордой обратно в лужу. — Я первый спросил, нет? — ответил он злобно. — Давай, вытащи нас отсюда. Сделай то, что должен. Леви задержал на нем взгляд всего на мгновение, прежде чем продолжить путь по улице, свернув налево в узкий проулок, в тупике которого он наконец увидел то, что искал: хлипкую деревянную лестницу, ведущую на крышу небольшого, трехэтажного здания фабрики. Майк последовал за Леви и, взобравшись на крышу, улегся рядом, чтобы перевести дыхание. Леви прикрыл глаза, прижав руку к груди, которая спазматически вздымалась, и прислушивался к лаю собак вдалеке, подставляя лицо навстречу дождю, чтобы тот смыл остатки грязи. Леви показалось, что на крыше они провели по меньшей мере несколько часов, пока гроза бушевала над городом, временами с таким рокотом, что заглушала преследователей. По какой-то счастливой случайности солдаты пропустили этот закоулок, хотя, казалось бы, не дошли всего пары улиц, прежде чем перебросить силы на поиски вглубь города. Фары машин и их фонарики, единственные источники света в радиусе нескольких километров, было ясно видно, пока они удалялись все дальше и дальше, растворяясь в тусклом мареве города за вуалью дождя. Спустившись вниз, Леви и Майк пошли к реке, ведь для американца она была единственным понятным ориентиром. У первого моста каждый пошел своей дорогой: Майк — в сторону центра, а Леви засеменил через реку домой, чтобы если бы кто взглянул на него со стороны, подумал, будто он спешит укрыться от дождя. Когда он наконец дошел до нужной улицы, уже едва моросило. Леви неторопливо подошел к подъезду, задержавшись в дверях на мгновение, чтобы снять обувь, и бесшумно поднялся по лестнице, наследив мокрыми ногами по серым каменным ступеням, ведь носки у него насквозь промокли. Он проскользнул в квартиру. Было тихо, и послышался лишь глухой хлопок двери, когда та закрылась за ним, — Фарлан и Изабель уже спали. Пробравшись на кухню, Леви зажег свечу. От яркой вспышки света Изабель, бормоча, отвернулась к стене. Леви снял промокшую запачканную одежду и прополоскал в раковине, отжал и повесил сушиться над плитой. Затем он сполоснулся с мылом, запах которого шел Фарлану куда больше, обтерся полотенцем, и наконец забрался в кровать, прижимаясь к Фарлану всем телом. — Ты зачастил что-то с этим, — пробормотал тот сонно, не открывая глаз. Голос его звучал резко, недовольно. — С чем? — спросил Леви в ответ, прижавшись к нему холодными стопами, на что Фарлан только недовольно хмыкнул. — С полуночными посиделками, — послышалось объяснение. — Не то чтобы это было в новинку, но в последнее время это переходит все границы. Мы никогда не знаем, где ты, с кем ты, и когда тебя ждать. Изабель все о тебе спрашивает, а я и не знаю, что ей говорить. Леви стиснул зубы, стоило чувству вины и стыда поглотить его с головой, ведь он совершенно не знал, что сказать, как поступить, чтобы исправить ситуацию. Тишина повисла над ними — неприятная, зияющая пустота, которую Леви не спешил заполнить обещаниями, не мог. — Думаю, поговорим об этом завтра, — прошептал Фарлан и, смяв подушку, поджал колени к груди. Вздохнув, Леви перевернулся на спину и уставился в потолок. Тело болело так, будто его молотком отбили, мышцы расслабить не получалось и голову унять тоже. Он знал, что с недавнего времени пренебрегал друзьями, а ведь не должен был, вот и не удивительно, что они порядком от него натерпелись. Поразмыслив, Леви без труда разглядел суть: его эгоистичные порывы меркли на фоне бесценных жизней Фарлана и Изабель. Ему не стоило предлагать свои услуги Командующему, не стоило возвращаться в его квартиру — ясно ведь, что он бы Леви не потревожил, не лезь он сам на рожон, да и сейчас бы позволил ему отказаться от участия в операции, стоило только попросить. Правда, он не мог допустить и мысли о том, чтобы снова бездействовать, наблюдать, как один день перетекает в другой, сидя в взаперти или в поисках бессмысленной работы, гадая, а не окажется ли его следующий работодатель педантом, который от корки до корки просмотрит его документы, или попросит штаны до колен спустить, чтобы убедиться, а не еврей ли он часом. К тому же никакая еда или деньги не сравнились бы с тем, что дал ему Эрвин: шанс сыграть свою роль в этой войне, дать отпор тем, кого он так сильно ненавидел, напоить их ядом, которым они отравили его жизнь — кому еще из ему подобных выпадала такая возможность? Взглянув на спящего рядом с собой, Леви нахмурился. Голова отяжелела от чувства вины и стыда вперемешку с сонливостью. Он вспомнил слова Эрвина: «Поражение Германии — это всего лишь вопрос времени», но загадывать наперед не стал, не смог после стольких лет, когда жизнь приходилось измерять по дням, по часам. А если и посчастливится дожить, что конец войны сулил бы каждому из них? Леви знал, что строить иллюзии — гиблая затея, да и верить в доброжелательность противостоящих сил — идиотизм чистой воды. Скорее всего, город будут бомбить, как уже многие годы бомбили Берлин, и чем больше беженцев Дрезден примет, тем скорее попадется на мушку. Поскольку исход войны неизбежен, на Леви и Фарлана, пожалуй, начнут пуще прежнего давить и соседи, и незнакомцы. Несомненно, каждый с членом между ног будет послан на защиту родины до победного конца, а если кто воспротивится этому, то разъяренная толпа его пропесочит так, как ей вздумается. Наконец засыпая, Леви отрешенно подумал, что мир таит куда больше опасностей, от которых он бы хотел защитить своих друзей, но не может.

***

На следующее утро Леви проснулся от пульсирующей боли в щеке, теперь ощутимой, ведь усталость прошлой ночи себя исчерпала. Он простонал в подушку, затем встал, медленно оделся и вышел из квартиры мимо кухни, где Изабель и Фарлан накрывали на стол к завтраку. Он направился в общую ванную комнату и ждал своей очереди, ведь постоялица с третьего этажа, фрау Шульц, решила вымыть своему внуку рот с мылом. — Чтоб знал, — пояснила она, пока ребенок заливался слезами, и Леви молча кивнул, хоть и не понял, какой урок должен был вынести из этого мальчик. Справив нужду, он помыл руки, глазами изучая свое отражение в замызганном зеркале, и чуть было не простонал снова. От удара пистолета на левой щеке красовался синяк, а от купания в луже остались ссадины на подбородке. Руки у него еще саднили после падения, и, опустив глаза, Леви отчетливо увидел, какими красными были костяшки пальцев на фоне его бледной кожи. Он тяжело вздохнул, умылся и пошел обратно в квартиру. Фарлан едва не уронил чашку чая, стоило ему показаться. — Боже правый, — ахнул он и подскочил с места. Раны коснулся бережно, а все равно Леви поморщился от боли. — Что с тобой стряслось? — Ничего такого, — сказал Леви, посторонившись, и сел за стол возле Изабель. — Упал, вот и все. Друзья недоверчиво переглянулись. — Сделай одолжение, — пробормотал Фарлан, возвращаясь к готовке, чтобы яичница не пригорела, — не держи нас за полных идиотов. — Я упал, — повторил Леви, несколько обозлившись, ведь если так подумать, это было недалеко от истины. — Откуда у меня, по твоему, этот сраный синяк? Фарлан угрюмо промолчал, разложив еду по тарелкам, и сел за стол. — Болит, братишка? — спросила Изабель, и Леви тряхнул головой. — Нет, — заверил он ее, после чего набросился на яичницу во всеоружии ножа и вилки. Фарлан вдруг фыркнул. — Что? — Да очевидно же, что произошло, и, бьюсь об заклад, обошлось без всяких падений, — огрызнулся он. — Может, расскажешь мне тогда? — ответил Леви, едва в состоянии терпеть его дерзкий тон. — Тебе-то, ясное дело, известно больше, чем мне. — Все никак не пойму, чего ты перед нами притворяешься, — сказал Фарлан, сквозь злобу в его голосе послышалось беспокойство. — Я знаю, что тебе досталось от него, только в толк взять не могу, почему ты нам не признаешься, чтобы мы могли тебе помочь. — От кого? — спросил Леви, подумав о Кригере, который, без сомнений, охотно бы вот так подпортил его вид. — От мужчины, на которого ты работаешь, — заявил Фарлан. — Он узнал твою тайну? Это поэтому он к тебе так относится? — Да никак он ко мне не относится! — вспылил Леви. — Я упал! Говорил же, я занимаюсь уборкой, стиркой, выполняю мелкие поручения и больше ничего! Он платит мне сполна и относится ко мне как обычному, мать его, человеку. Не веришь мне? Что ж, ничем не могу помочь. Фарлан уставился на него, тяжело дыша. — То есть ты хочешь сказать, — голос его звучал спокойно, но все же строго, — тебе нравится выполнять его поручения и до посинения по городу мотаться почти что каждую ночь? — Да, нравится, — прозвучало угрюмо в ответ. — Деньги он платит приличные и в мои дела нос не сует. Ради такого можно и задержаться на работе время от времени. — А обо мне с Изабель ты подумал? — наконец спросил Фарлан, и Леви снова почувствовал укор совести, который, правда, только раззадорил его гнев. — Что с нами будет, если после очередной такой ночи ты не вернешься? — К моей работе это не будет иметь никакого отношения, — ответил Леви, хоть и был бы рад промолчать. — Такое может произойти в любой момент, и ты это знаешь. Даже если бы мы безвылазно сидели в квартире, в большей безопасности от этого бы не оказались, Фарлан. Меня вон гестапо чуть не сцапали несколько месяцев тому, задолго до того, как я получил эту работу. — Которая все равно мне кажется подозрительной, — возразил Фарлан рассерженно. — Соседи подумают, что ты во что-то дурное впутался, если ты будешь продолжать в том же духе! Это тебе не дыра какая-нибудь в Восточном Берлине, Леви! Здесь живут порядочные, работящие люди… — Порядочные? — недоверчиво спросил Леви. — Это ж какой порядочный работяга донесет на своих соседей гестапо за сокрытие евреев, прекрасно зная, что тех казнят? Фарлан прищурил глаза. — Мы не знаем наверняка, настучал ли на них кто-то… — А вот и знаем, — сказал Леви, путаясь в мыслях из-за гнева. — Бёмер признался мне, что это его рук дело. Так что вот какие порядочные, мать их, люди живут в этом приличном, мать его, районе. Ну как, уже чувствуешь себя в безопасности? — Как я должен был об этом догадаться? Ты обо всем молчишь, о Бёмере, о работе, о том, где ты провел ночь две недели назад. Стрелка часов за девять перевалила, когда ты пришел, а я… — А ну прекратите немедленно! Леви с Фарланом обернулись на Изабель, которая разозлилась и шумно сопела. — Ведете себя как маленькие дети! — огрызнулась она, ухватившись пальцами за край столешницы. — Мамы моей на вас нет, она бы вам такого прочухана дала! Леви переметнулся глазами на Фарлана, лицо которого, прежде красное от злости, теперь застыло в изумлении. Леви не помнил, чтобы Изабель когда-то повышала голос, и она уж точно еще ни разу не упоминала свою мать, и хотя он сам свою едва мог вспомнить, тем не менее это казалось ему ужасно печальным. Напряженная, болезненная тишина повисла в комнате, и казалось, они все будто бы избегали взглядов друг друга. — Мы все стараемся, не так ли? — Изабель нарушила молчание, и по мере того, как она говорила, ее голос становился тише, набираясь хрипотцы: — Если Леви говорит, что не может отказаться от работы по ночам, то так оно и есть. Этого не изменить, что бы мы тут с тобой не говорили, Фарлан. Нам стоит вести себя поспокойнее и верить, что он всегда будет дома к утру. Может, он и правда однажды не вернется, вот только бессонными ночами этого не исправишь. — Изабель… — прошептал Фарлан, а девчушка вновь заговорила. — Вот такая жизнь теперь, разве нет? — сказала она, потупив глаза в стол со спокойным выражением лица. — Люди пропадают сплошь и рядом, безвозвратно. Знаете ведь, что их отвозят на пляж и там расстреливают, а потом тела сбрасывают в огромные могилы, вырытые прямо в песке. Мы так тоже однажды делали, только с лошадьми, старыми и больными. А теперь совсем не обязательно быть больным или при смерти, чтобы тебя вот так вот сцапали. Леви смотрел на нее и не знал, что же хуже: то, с каким упорством она отнекивалась от прошлого день ото дня, или то, что стоило ее маске дать трещину, как вся ее горечь и сила, которая только и бывает у тех, кто слишком рано узнал о смерти, выступила наружу. Он попытался вспомнить, каким был он сам десять лет назад, был ли он таким же, как она, но тогда жилось еще не так паршиво, и теплилась надежда, что все пройдет. Когда же началась война, Леви был уже взрослым, а Изабель — всего навсего ребенком, и ужасы, которые ее воспитали, прижились в ней настолько, что Леви и не снилось, и, пожалуй, именно поэтому она так старалась их в себе подавить. Больше всего ему хотелось, чтобы сказанное ею было лишь догадками, детской попыткой объяснить нечто ужасное, что ей не под силу понять, но, взглянув на ее лицо, Леви все осознал и задрожал. — Боже, — всхлипнул Фарлан, глаза у него были на мокром месте, и он прикрыл их рукой. — Как вообще можно так жить? Я не должен был так жить. Отчасти Леви хотелось напомнить Фарлану об альтернативе: выжигать и убивать всё на своем пути, продвигаясь где-то в России от одного покинутого городка к другому, пока на мушку не попадешься или на мину не наступишь за тысячи километров от дома, но это было бы жестоко с его стороны, поэтому он промолчал, все так же глядя на Изабель. Ее взгляд стал отрешенным, а лицо — безразличным, как если бы она заново отстраивала ту стену, которая удерживала все ее воспоминания, и на это Леви было нечего ей сказать. В конце концов, как еще ей жить? Сидя за столом напротив, Фарлан громко всхлипнул. — Прости меня, Изабель, — сказал он с надрывом в голосе. — Знаю, что я слабак. Даже представить не могу… — Он прервался, с трудом проглотив ком в горле. — Через что вам обоим пришлось пройти, а мне… Это просто ни в какое сравнение, просто ни в какое. Леви и Изабель молча смотрели на него, пытаясь подыскать слова утешения, но ничего не приходило на ум. Фарлан вытер слезы и поднял на них усталый взгляд. Леви знал, что в этом нет его вины, что он в самом деле не годился для такой жизни, как и многие другие. Как и сказал Эрвин, удивительно, что даже в подобных условиях люди продолжали бороться, но и Фарлан был прав: он никогда не должен был так жить. — Я хотел бы быть лучше, правда. Я хотел бы быть таким же храбрым, как вы, и вносить свой вклад, как все остальные. Я не знаю… — Его слова резко оборвались, и он сделал паузу, чтобы откашляться. — Я не знаю, почему я такой. Раньше я не был таким. Только после того, как Кристофер… Фарлан снова замолчал и вздрогнул, как если бы поранился, только произнеся это имя вслух. Леви почувствовал, что Изабель повернулась к нему с вопросом на языке, и отрицательно помотал головой, поскольку в обсуждениях сейчас не было никакого смысла. Он встал, обошел стол и сел рядом с Фарланом, придвинув стул как можно ближе и пытаясь отыскать слова. — Разве я не говорил тебе уже, — наконец произнес он, стараясь придать своему голосу непринужденный тон, чтобы разрядить обстановку, — что ты помогаешь больше, чем ты думаешь. Я знаю, что меня бы здесь не было, если бы не ты. Фарлан усмехнулся. — Конечно, — пробормотал он и, достав из кармана носовой платок, высморкался. — Я серьезно, — настаивал Леви. — Ни у кого из нас не было бы крыши над головой, если бы не ты. Ты никогда не думал об этом? Не говоря уже о том, что ты нас всех кормишь. До встречи с тобой я едва мог воду вскипятить. Фарлан, казалось, задумался над сказанным в наступившей тишине. И тут Изабель вскочила без тени переживаний на лице, которые еще пару минут назад не давали ей покоя. — И меня ты тоже многому научил, Фарлан. Я читаю гораздо лучше, чем раньше, а ведь я и слова не могла произнести по-французски. Я знаю гораздо больше, и все это благодаря тебе. И погляди, ведь твое самочувствие улучшилось в последнее время! Фарлан снова засмеялся, теперь гораздо искреннее. Он еще раз высморкался и поднял на них взгляд, на Изабель посмотрел слезливыми серыми глазами, как если бы поверить не мог, что она может вот так говорить и проявлять силу ради других. Леви шутливо дернул его за волосы, после чего встал из-за стола, снял с плиты сковороду и поставил ее в раковину. Он пытался чем-то занять руки, надеясь, что если он будет делать хоть что-то, что угодно, ему удастся преградить дорогу страху смерти, который закрался в квартиру. — Завязывай без конца так болезненно на все реагировать, — сказал он Фарлану бодро, соскабливая гарь со сковородки. — В конце концов, кто знает? Может, хуже, чем сейчас, уже не будет. Как бы там ни было, это уже не тебе решать. — Выходит, что так, — согласился Фарлан, повеселев через силу, и хоть Леви не смотрел на него, а все равно услышал улыбку в его голосе. — Я просто хочу избавиться от ужасных мыслей, которые не дают мне покоя, вот и все. — Я помогу тебе! — неожиданно воскликнула Изабель. — Каждый раз, когда они тебя потревожат, просто приходи ко мне, и я скажу тебе, чтобы ты перестал думать о них. И ты сразу почувствуешь себя лучше. На мгновение смех Фарлана заполнил всю кухню, из-за чего последующая тишина уже казалась не такой опустошенной. — По рукам, — сказал он. Стоило, правда, Изабель уйти к фрау Гернхардт, Фарлан обнял Леви и прошептал: — Я так боюсь за нее. — Знаю, — тихо ответил тот, — но сейчас ничего не попишешь. Может, со временем мы поможем ей во всем разобраться, но пока все как раз так, как должно быть. Фарлан уперся подбородком в плечо Леви и вздохнул: — Не знаю, как она справляется, как вы оба справляетесь. Я просто не могу перестать думать об этом. Не могу перестать думать о нем. Леви кивнул. — Может, это не так уж и плохо, — сказал он. — Может быть, после того, как все закончится, вы… — Прошу, — мягко прервал его Фарлан. — Не говори так.

***

Последующие дни прошли в тишине и спокойствии. В любой другой ситуации Леви бы на стенку лез, но после всего того, что произошло, затишье его вполне устраивало. По утрам он просыпался позже обычного, преисполнившись немой благодарности перед Фарланом, который и не будил его даже. Днем же он с радостью перекидывался с друзьями в картишки и слушал их уроки французского. К вечеру они все расползались по кроватям, предаваясь воспоминаниям о прежней жизни, выдумывали комичные истории, чтобы посмеяться как следует, и перебирали коллекцию газетных заметок про подлодки, о которых Изабель, казалось, знала абсолютно все, и в общем и целом делали все возможное, чтобы друг друга развеселить. Когда же настало время Леви покинуть квартиру вновь, ему, отдохнувшему и воодушевленному, долгий путь до дома Командующего показался короткой прогулкой. Громко постучав, Леви терпеливо выждал, пока Эрвин отворит дверь и отойдет в сторону, прежде чем войти. Он окинул Командующего взглядом, находя некое успокоение в том, насколько безукоризненно опрятным был его вид. К тому же Эрвин снял форменный китель, и даже если не ради него, тем не менее Леви было приятно. Он как всегда сдержанно ответил на приветствие и хотел было пройти на кухню заварить чаю, но Эрвин бережно придержал его за руку, останавливая. — У тебя синяк, — отметил он, окинув лицо Леви хмурым взглядом. — Пустяки, — ответил тот, чувствуя дивное тепло прикосновения сквозь ткань рубашки. — Отдача при выстреле оказалась сильнее, чем я думал. В следующий раз буду осторожнее. Эрвин одобрительно кивнул, не сводя глаз с кровоподтека, и вдруг отдернул руку, как если бы только сейчас заметил, что позабыл ее на чужом предплечье. Он отвернулся и прокашлялся, и Леви задумался, с чего он вдруг так смутился, но прошел на кухню, твердо решив, что обсуждать тут нечего, только неловкость усугублять. — Я бы хотел с тобой переговорить, прежде чем ты приступишь к работе, — сказал Эрвин в момент, когда Леви достал заварник из шкафчика с посудой. Командующий сел за стол, и Леви вскоре присоединился к нему, поставив воду кипятиться. — Ты, должно быть, уже понял, что твоя с Майком вылазка провалилась. Поломку двигателя обнаружили, и в данный момент все силы брошены на его починку. Леви не сдержался, насупил брови. Что-то в тоне Эрвина подпортило ему настроение, а ведь оно только улучшилось с тех пор, как он пришел. — Я догадывался, — ответил он, стараясь не поддаться волне раздражения, которая набежала следом. — Могу ли я чем-то еще помочь? Какое-то мгновение Эрвин, казалось, колебался. — Починка занимает больше времени, чем ожидалось, — объяснил он спокойно. — Есть возможность нанести составу больший урон, пока он все еще простаивает на станции. Услышав это, Леви едва не простонал. — То есть мне придется вернуться туда с Майком и все по новой? — Боюсь, у Майка есть другие задачи. На это задание ты пойдешь со мной. В этих словах Леви нашел утешение, хоть оно и было невелико. Недолго думая, он в момент определился с решением. — Когда? Эрвин расплылся в улыбке. — В четверг вечером. Леви коротко кивнул. — Надеюсь, в этот раз с погодой повезет больше. Я три дня не мог отстирать свою одежду, так потом провоняла. — Да, в ту ночь было довольно жарко, — согласился Эрвин, и в его голос дрогнул, стоило ему вновь взглянуть на синяки. — Майк сказал, что тебе было непросто угнаться за ним. — Чертов великан в семимильных сапогах, — пробормотал Леви в ответ. — Чему удивляться, если у него ноги растут от моих ушей? Эрвин тихо хмыкнул. — Давненько я не вспоминал эту сказку, — сказал он. — Думаю, она вполне неплохо сюда клеится, учитывая рост Майка. Тогда, если он великан, то ты, должно быть, Мальчик-с-Пальчик. — Раз так, то жить мне долго и счастливо, — ответил Леви и засмеялся. — Очень на это надеюсь, — Эрвин согласился, все так же улыбаясь. На пару секунд Леви задержал на нем взгляд, а потом отвлекся на кухонные шкафчики. Головой он понимал, что теперь-то доброта Эрвина не должна была его удивлять или сбивать с толку, но в такие моменты им все еще овладевали необъяснимые чувства, и он как обычно не знал, что сказать в ответ. Эрвин распознал его замешательство и сменил тему. — Думаю, мне стоит тебя предупредить — у меня сегодня прием, — сказал он, но Леви его едва ли расслышал. — Прием? Эрвин кивнул. — Будут гости. Соберется небольшая компания, ничего из ряда вон выходящего. — И ты хочешь, чтобы я ушел до того, как они объявятся, — предположил Леви. Вода закипела, и он поспешил к плите. — Ты можешь находиться здесь столько, сколько угодно, — поправил его Эрвин. — Буду честным, некоторым из гостей было бы любопытно взглянуть на моего знаменитого домоправителя. Леви фыркнул, наливая кипяток в заварник и помешивая чай. — Может, мне в цирк податься, деньжат срубить. — Готов поднять твою ставку, только бы ты остался, — сказал Эрвин скорее в шутку, в то время как Леви вернулся с заварником и чашками и снова сел за стол. — Выходит, я буду звать тебя господин штурмбаннфюрер, как гости нагрянут, — задумчиво произнес он, нахмурившись, не придавая особого значения шутливому замечанию. — Придется, — согласился Эрвин и вздохнул. — А я тебя буду звать Лукасом, не Леви. Он вновь произнес его имя с некой нежностью в голосе, отчего Леви спохватился и побежал к холодильнику, понапрасну силясь пропустить эту деталь мимо ушей. Он достал бутылку молока и вернулся за стол, отгоняя все надоедливые мысли куда подальше. Напротив Эрвин облокотился на спинку стула, потянулся, закинув руки за голову, и широко зевнул. Леви смог разглядеть изгибы мышц под натянутой тканью рубашки. — Должен сказать, настроение у меня не совсем подходящее для вечеринки, — признался Эрвин, пока Леви разливал чай по чашкам. — Так зачем было ее устраивать? — Чтобы соответствовать ожиданиям, — ответил он; в голосе внезапно послышалась усталость. — Не мне тебе рассказывать о том, как важно поддерживать образ. Леви хмыкнул в ответ и сделал глоток чая, пока приятная тишина заполняла кухню, и запах бергамота навевал воспоминания о той ночи, которую он провел на диване в гостиной. С тех пор и двух недель не прошло. То утро выдалось спокойным, и он долго лежал, прислушиваясь к приглушенным звукам за стеной, что разделяла их, пока Командующий приводил себя в порядок: умывался, брился, одевался и заправлял кровать. Тогда, пройдя в гостиную, Эрвин так же произнес его имя и пожелал доброго утра. Казалось, он все еще пытался привыкнуть к его звучанию, повторял, чтобы это обращение вошло в привычку, но теперь Леви думал, что все это могло ему и почудиться. За завтраком тогда тоже воцарилась тишина, похожая на эту: незатейливая, она появилась на свет только потому, что они оба были просто рады помолчать. Выпив чай, Леви приступил к работе и быстро расправился с привычными делами по дому. Начал с кухни, где он помыл посуду и протер стол, замел и зачистил полы, открыл окно и проветрил комнату, параллельно наводя порядок в шкафчиках. Сегодня Эрвин так и не сел за свою печатную машинку — не было слышно привычного цокота клавиш. Когда Леви прошел в гостиную, он застал его спящим на диване с раскрытой книгой поверх груди, которая тяжко вздымалась и опускалась при каждом вздохе. Всего на секунду это зрелище заворожило Леви. Он еще никогда не видел Командующего спящим, и к тому же тот выглядел столь умиротворенным, что будить его рука не поднялась. Воспользовавшись уединением, Леви посетил уборную, после чего начал уборку гостиной так тихо, как только мог. Спустя полчаса, когда пробило шесть, он задумался, как скоро приедут гости и стоит ли ему впускать их, если Эрвин к тому моменту не проснется. Отложив метелку на кофейный столик, он присел на корточки у дивана, бережно коснувшись его плеча. Как только он это сделал, Эрвин проснулся и схватил его за руку, ослабив хватку лишь тогда, когда понял, кто именно его разбудил. — Я подумал, что тебе лучше проснуться до того, как придут гости, — сказал Леви, вставая на ноги. — Уже шесть. — Да, пожалуй, — пробормотал Эрвин, садясь и потирая лицо. — Будь добр, набери ванну, если ты не слишком занят. В таком виде мне показываться нельзя. — Конечно, герр штурмбаннфюрер, — съязвил Леви в ответ. — На этом все, герр штурмбаннфюрер? Эрвин устало взглянул на него, вставая с дивана. — Следи за своим поведением, — просто скомандовал он, и Леви пропустил смешок, удалившись в ванную комнату. Спустя пару минут он заглянул в спальню, чтобы сообщить, что ванна готова. — Спасибо, Леви, — сказал Эрвин, положив запонки на комод рядом с часами, и принялся расстегивать пуговицы рубашки. Леви хмыкнул и прошел мимо него, чтобы снять белье с постели и сменить простыни. — Одежду можешь бросить на пол. Я скоро пойду вниз и займусь стиркой. Эрвин рассмеялся. — Обычно люди выходят из комнаты, чтобы другие могли раздеться, — он отпустил напрасное замечание, позволяя рубашке упасть к ногам, и Леви вспомнил, как тот потупил глаза в стену туалетной кабинки, пока он сам сражался с брюками, которые так и норовили скатиться до самых щиколоток. — Сними одежду в ванной, если стесняешься. Я могу забрать ее и оттуда, — ответил Леви, снимая наволочки с подушек и скидывая их в кучу к рубашке. Эрвин ничего не ответил, и Леви старался не сводить глаз с кровати, пока за ним не закрылась дверь. Мужчина помочился, а потом опустился в ванную с тяжелым, удовлетворенным вздохом. Перебирая грязные вещи, Леви не мог не думать с завистью о том, как было бы славно самому окунуться в горячую, успокаивающую воду, и гадал, а останется ли у него немного времени, чтобы принять ванну в четверг. В прошлый раз, когда ему удалось искупаться здесь, оставлял желать лучшего, как ни крути. Подняв еще теплые от носки одежды с пола, Леви закинул их корзину для белья и подумал, а не сохранился ли в них сонливый аромат. Постелив свежие простыни, которые пахли лавандой на всю комнату, он заправил постель и подготовил для Эрвина сменную одежду, прежде чем выйти из комнаты. Тот как раз с плеском вылез из ванной. Леви прошел на кухню, чтобы выгладить одну из рубашек с отложным воротником, хотя, присмотревшись, посудил, что это едва ли было необходимо. Вернувшись в спальню, он застал Эрвина у зеркала в нательной майке и серых форменных брюках. Леви взглянул на его огромные босые стопы на деревянном полу, и по коже у него побежали мурашки. Никто из них не проронил ни слова, пока Леви помогал Эрвину продеть руки в рукава рубашки. — Я знаю, что уже и без того отнял у тебя слишком много времени, — сказал Эрвин, застегивая пуговицы, — но не мог бы ты начистить ботинки? Просто приведи их в божеский вид, без полировки и вот этого всего. Леви согласился, сел за работу и, пока чистил ботинки, присмотрелся к их размеру. Если бы он их надел, голенища бы запросто дошли до колен, а Эрвину они покрывали ногу чуть выше середины икры. К тому времени, как сапоги стояли чистые от пыли и грязи, Командующий уже нарядился в галстук и китель и сражался с запонками-свастиками на запястьях. — Дай я, — сказал Леви и взялся за правый рукав, с легкостью продевая запонку в петлю. Пальцами он коснулся гладкой кожи на запястье Эрвина, следом переходя на второй рукав. Он удивился, как размер ладоней этого человека до сих пор не привлекал его внимания, присматриваясь к пальцам, припорошенным полупрозрачными светлыми волосками. Собственные пальцы чуть было не подвели его, и Леви едва не выпустил запонку, прежде чем таки застегнуть, как следует. — Спасибо, — сказал Эрвин тихим низким голосом и сел на кровать, чтобы надеть носки и ботинки. Не до конца понимая, зачем, Леви сел рядом. — Ты часто ходишь в штатском? — спросил он, вспоминая, как Командующий выглядел в обычном костюме в ту ночь. — Иногда, — ответил Эрвин, опуская ноги на пол. — Однако форму носить куда проще. — Как так? Он передернул плечами. — Форма тем и хороша, что с ней не мучаешься, выбирая, что же надеть, — объяснил он наскоро, глядя на Леви. — А у тебя прям глаза, должно быть, разбегались? — спросил тот, фыкрнув, и Эрвин тоже пропустил смешок. — Если я скажу, что так и было, удивишься? — Думаю, богатым положено, — ответил Леви несколько безразлично. — С чего ты взял, что я при деньгах? — Ты ведешь себя так, — коротко ответил Леви, только сейчас осознав, что эта мысль давно не давала ему покоя. — Привык жить на всем готовом. Поэтому у тебя либо денег полно, либо ты давным-давно женился. Эрвин молча кивнул, улыбаясь уголками губ. — Я уже говорил, ты хорошо разбираешься в людях, — сказал он, оставив Леви в догадках, какой из его вариантов все же оказался правдивым, ведь он так и не решился уточнить. Эрвин поднялся с кровати и встал напротив зеркала, чтобы зачесать волосы. Причесанный, он обернулся на Леви, но прежде чем тот успел что-то сказать, в дверь громко постучали. — Может, ты мог бы сделать чаю? — предложил Эрвин и вышел из комнаты, чтобы встретить гостей. Леви мигом прошел на кухню и расставил чашки на подносе, пока закипала вода. Из гостиной послышались мужские голоса, гости расселись по местам, и он мельком взглянул на них, прикинув, сколько чашек потребуется, пересчитав серые фуражки, которые собрались вокруг кофейного столика. Он с нетерпением ждал, пока закипит чайник, встревоженно прислушиваясь к разговорам в другой комнате, несмотря на присутствие Эрвина рядом. Леви знал, что ему бы по-хорошему стоило избегать именно вот таких ситуаций, раз он некогда решил жить, не высовывая нос. Пока чай заваривался, он нервно ходил по кухне взад-вперед, считая полоски на ковровой дорожке, чтобы как-то отвлечься. Когда же он выглянул из кухни с подносом, ему удалось обуздать худшие проявления тревоги, хоть его инстинкты и подсказывали ему бежать прочь куда глаза глядят при виде пяти офицеров СС. Вместо этого он прошел в гостиную и поставил поднос на кофейный столик в момент, когда один из мужчин обратился к Эрвину. — Здесь пустовато как-то стало, — сказал он, осмотревшись по сторонам. — Ты что, мебель распродал? Это был не вопрос, а скорее ремарка к скупому убранству комнаты, так как все за столом захохотали, включая Эрвина. — Нет, но твоя женушка заглядывала ко мне на прошлой неделе, — сказал он с непроницаемым выражением лица. — Потребовала, чтобы я отдал ей каждый предмет мебели, на котором мы с ней успели потрахаться. Те, кто до этого хохотал, теперь взревели от смеха, и автор шутки смеялся громче всех. Леви взял заварник и неспешно, аккуратно разлил чай по чашкам, уделяя процессу все внимание, чтобы на лице не проступило ни единой эмоции. — Мне даже пришлось сменить диван и кровать, — продолжил Эрвин, рассмешив всех вновь. — Так что в общем и целом за тобой должок в двести рейхсмарок. Мужчина, о жене которого Эрвин отпускал шуточки, теперь сидел, смахивая слезы, и захлебывался смехом, который под конец перешел в сиплое квохтанье. Он был коренастый, с залысинами, и слегка припухший, как бывает с теми, кто годами не расстается с бутылкой. Все внимание было обращено к нему, и он потянулся к нагрудному карману кителя. — Я выпишу тебе чек, по рукам? — спросил он, едва выговаривая слова сквозь хохот. — Или мне стоит накинуть немного сверху за то, что моя жена такая довольная ходит? Эрвин нервно дернул головой. — Даже мне не по силам ее без конца радовать, Рольф, — ответил он. Смех волной прокатился по комнате, прежде чем мужчины закашлялись и решили закурить. — Торт на кухне, — приказал Эрвин. — Чаевать будем? — прогремел Рольф, рассевшись в кресле, стоило Леви зайти в кухню. — Мы что, бабы какие-то? Неси что покрепче! Леви отыскал торт на кухне и, переложив его на блюдо, разрезал на двенадцать равных частей. Едва отдавая себе в этом отчет, он подкинул нож в руке, примеряясь, мыслями возвращаясь к той ночи. Раньше ему было неясно, как Эрвину удалось убедить всех в своей принадлежности к нацистам, но теперь, после того, что ему сейчас довелось увидеть, сомнений у него не осталось. Прежде он бы и представить не смог, чтобы Эрвин отпускал столь пошлые шутки, и к тому же смеялся над ними, какими бы смешными они не были. Даже голос переменился, тон его более не был мягким, стал резким, походя на манеру общения Кригера, и Леви стало не по себе от того, насколько сильно. Он чуть было не положил нож в карман брюк, но вместо этого бросил его в раковину и понес блюдо с тортом в гостиную. Как только он поставил его на кофейный столик, к нему обратился один из гостей. — Так значит, ты домработник? — спросил он, и все перевели взгляд на Леви, который кратко кивнул. — Так точно, — пробормотал он, повернувшись к Эрвину. — От меня еще что-нибудь требуется, герр штурмбаннфюрер? — Вы только послушайте! — вскрикнул Рольф прежде, чем Эрвин успел что-то сказать. — Герр штурмбанфюрер! Ошибаешься, Эрвин, в армии он точно не пропадет. — А что ты думаешь, честный, трудолюбивый немец не научится обращаться к старшему по званию, как подобает? — ответил Эрвин растерянно. — Даже жидам поганым такое под силу. И черта с два кто-то у меня в подчинении будет обращаться ко мне иначе. — Что верно, то верно, — сказал один из мужчин, в то время как Леви изо всех сил старался не сжать челюсти до скрипа. — У тебя еще остались какие-то важные дела? — спросил Эрвин, на вид едва ли не раздраженный. — Стирка, герр штурмбаннфюрер, — ответил Леви с безразличным выражением лица и таким же безразличным голосом. — Ах, да. — Эрвин пренебрежительно махнул на него рукой. — Ступай, конечно. Леви скрылся в спальне, закрыв за собой дверь, и быстро подошел к умывальнику, зная, что именно там хозяин квартиры хранит бритву. Без толики сомнений он сунул ее карман брюк и, подхватив корзину с бельем, вышел из квартиры через ванную комнату. Прачечная находилась внизу, в подвале. Два часа Леви занимался стиркой одежды и простыней с таким запалом, что сам удивился, как не затер вещи до дыр, стоило ему развесить их сушиться в предбаннике. Всем своим естеством он противился возвращению в квартиру, и поэтому потратил намного больше времени, чем обычно, накрахмаливая рубашки и складывая их обратно в корзину, чтобы те просохли на плечиках в ванной комнате. В квартире прибавилось гостей — Леви узнал новый голос с порога, хоть и слышал его до этого всего лишь раз. Тогда он тоже исходил из гостиной, радостный, певучий, такой, что не спутать, даже после той короткой фразы: «Милый, кто там?» По мере того, как женский смех эхом лился в коридор, Леви почувствовал, как пробудилось его любопытство. Этот звук навеял ему воспоминания о том обрывке письма из секретера, и теперь Леви думал, не этой ли женщине оно было адресовано, той самой, которая звала Командующего своим. Гости пали жертвами ее заразительного смеха, а Леви, проверив, что бритва все так же надежно лежит у него в кармане, прошел в ванную, чтобы развесить рубашки. Заглянув в гостиную, он задержался у резной двустворчатой двери всего на мгновение и окинул публику оценивающим взглядом. Женщина была единственной, кто присоединился к всеобщему веселью, а вот одного мужчины недоставало — офицера с мышиным лицом и усиками, который походил на Кригера. На столике стояла полупустая прозрачная бутылка и пять бокалов шнапса, которые, судя по раскрасневшимся лицам, уже опрокинули, и не раз, с тех пор как Леви ушел. — Со стиркой покончено, герр штурмбаннфюрер, — сказал Леви, как только смех и гомон немного стихли. Все обернулись на него, а сам он смотрел лишь на женщину, которая склонила голову в его сторону, стоило первому слову слететь с его губ. Она показалась Леви привлекательной, какими зачастую бывают богатые люди: каштановые волосы у нее лежали неестественно симметричными волнами, заколотые по обе стороны за ушами простыми серебристыми клипсами; прическа подчеркивала овал ее лица, полного любопытства, которое она даже не пыталась скрыть. Ее приоткрытые чувственные губы сомкнулись в красное колечко, пока она пытливо разглядывала Леви. — Ну же, Эрвин, — громко воскликнула она. — Это, должно быть, тот самый знаменитый домработник, о котором мы все так наслышаны! Эрвин, который обернулся посмотреть на Леви под стать всем остальным, глухо хмыкнул и закурил сигарету. — Конечно. Он самый, — пробормотал он едва слышно, стоило женщине бросить на него взгляд, полный нетерпения. — Какой чудной, — сказала она, отчего Леви нахмурился. — Знаете, никогда не слышала, чтобы у кого-то домашними делами заправлял мужчина. Вы просто обязаны присоединиться к нам и поведать вашу историю! — Лилиан! — встрял один из мужчин, словно отчитывать ее собрался. — Он из прислуги. — О, это так по-английски с твоей стороны! — заметила она, похлопав мужчину по колену. — Без сомнений, он такой же человек, как и мы все, к тому же я бы с удовольствием послушала, что он нам расскажет. — Раз уж заговорили про англичан, — отозвался еще один офицер. — Разве им мужчины не прислуживают? — А вот каким образом, сами можете догадаться, — пробормотал Эрвин, протягивая сигарету Рольфу, который разразился оглушительным хохотом. — Эрвин, давай без пошлостей, — пристыдила его Лилиан, подзывая Леви рукой. Нехотя он сделал пару шагов навстречу, прежде чем Эрвин заговорил: — Минуточку, — резко возразил он, после чего медленно обернулся к Леви и направил указательный палец прямо ему в лицо. — Ты завершил все, что должен был? Леви с безразличием заглянул Эрвину в глаза, пытаясь отыскать в них человека, которым тот был всего пару часов назад, но безуспешно. Выражение лица у него было в равной степени пренебрежительное и раздраженное, отчего на коже вдруг показались морщины, более глубокие, выразительные. Как ни крути, а Леви проникся восхищением относительно того, насколько сильно Эрвин преобразился, совершенно непохожий на себя настоящего, но и отвращения преисполнился тоже, чувствуя приятную тяжесть бритвы в кармане. — Да, герр штурмбаннфюрер, — послушно ответил он. — И стирку тоже? Леви едва устоял перед соблазном закатить глаза. — Только что, герр штурмбанфюрер. — Рубашки поглажены? — спросил Эрвин, сбивая пепел сигареты. — Еще сохнут, герр штурмбанфюрер. — Я хочу, чтобы ты их погладил перед тем, как уйдешь сегодня, — сказал он Леви с недовольным видом и замолчал, затягиваясь дымом. — Раз ты ждешь, пока просохнут рубашки, то можешь и пропустить с нами стаканчик. Пойти возьми себе бокал из серванта. — Благодарю, герр штурмбанфюрер, — ответил Леви, уже не в состоянии избавить голос от насмешки. — Еще по одной? — предложила Лилиан, и компания одобрительно загудела. Леви заглянул на кухню за еще одним бокалом для шнапса, в который женщина плеснула выпивки, как только он занял свое место на диване. — Ну же, расскажите нам. Как так случилось, что молодой человек вроде вас управляется по дому? Леви сделал глоток с опаской, сразу посудив, что такой жижей бы выводить с мебели чернильные пятна, а не людей поить. Взглянув на Эрвина, он заметил, что тот опрокинул бокал и даже глазом не моргнул, вспоминая те дни, когда он и сам мог так пить. Годы прошли с тех пор, как Леви употреблял что-то крепче разбавленного вина, и наверняка бы страшно напился, если бы пытался угнаться за остальными. — Для кого-то вроде меня вариантов осталось немного, — объяснил он бегло. — Не в обиду будет сказано, но, думаю, герр штурмбаннфюрер нанял меня только потому, что я готов работать за меньшую плату, чем кто либо. Все засмеялись, даже Эрвин ухмыльнулся, пренебрежительно передернув плечами. — Я деньги попусту не трачу, — бросил он себе в защиту. — Ты — скряга, Эрвин, тут и сказать нечего, — поправила его Лилиан, вставив сигарету в мундштук из слоновой кости, чтобы офицер, который сидел с ней рядом, подал ей огоньку. — Если бы тебя назначили ответственным за обмундирование, нашим мальчишкам выдали бы по одному сапогу и приказали носить их по очереди, — пошутил Рольф, и вновь комнату заполнил дружный смех, один Леви не присоединился к веселью, хоть и знал, что стоило бы. — То, как ты впал в немилость генерал-лейтенанта Остерхауса, потому что однажды попросил его заплатить за ужин, у всех на слуху, — добавила Лилиан с недовольством в голосе. — Раз уж водишься со мной, то мог бы и запомнить, что богатые люди не любят говорить о деньгах и тем более не любят, когда им напоминают о том, что они забыли их потратить. Эрвин извинительно развел руками. — Что тут скажешь? Я свой урок усвоил. — Я слышал, что ты отправил ему какую-то посылку пару недель назад, — вдруг вспомнил один из офицеров, отчего Леви едва не опрокинул бокал. — Поначалу я был уверен, что тут какая-то ошибка, но потом я услышал то же самое от кого-то еще. Леви взглянул на Эрвина, который казался смущенным и раздраженным одновременно. — Думал задобрить его, но, как видите, затея провалилась, — ответил он, не вдаваясь в детали, и мужчины не стали его расспрашивать. — На чем мы там остановились? Ах, да, домашние заботы, — сказала Лилиан, повернувшись к Леви. — В самом деле, рубашки гладить? Я бы и не знала, как к ним подступиться, если бы мне кто-то поручил глажку. А мой муж и утюга не найдет, даже если бы тот стоял у него перед носом. — Моя мать часто болела, когда я был маленьким, — соврал Леви. — В семье я был единственным ребенком, поэтому она меня научила, как справляться с делами, когда она сама не могла. Лилиан прижала ладонь к груди и сочувственно кивнула. — Думаю, это достойно тоста, — заявила она, резко повернувшись к столу, и подняла бутылку. — За будущее, в котором каждый маленький мальчишка — мамина опора. Она наполнила бокалы, даже Леви чуть плеснула, а ведь он едва прикоснулся к напитку. Все откликнулись на тост, только чтобы ее порадовать, по крайней мере, ему так показалось; он сделал маленький глоток, прежде чем прокашляться от жгучего ощущения в горле. Рольф громко отрыгнул и вышел в ванную, заставив Леви поежиться. Была б его воля, он бы никого из них и близко к уборной не подпустил. — А давайте включим музыку! — Лилиан вдруг поняла, насколько ей этого хотелось. — У тебя же есть проигрыватель, Эрвин? Тот вскочил на ноги, прошел к шкафчику в углу и, достав оттуда небольшой граммофон, поставил его на столешницу. — Что бы ты хотела послушать? — спросил он женщину, которая ответила без промедления: — Поставь Por Una Cabeza, — скомандовала она, ее карие глаза искрились в предвкушении. — Я знаю, у тебя она есть. — Ты вновь меня удивляешь, Лилиан, — сказал один из мужчин. — Если я сам сегодня прокололся своими английскими повадками, то должен сказать, ты тоже сейчас ведешь себя не слишком-то по-немецки. — Не по-немецки, — повторила Лилиан, отмахнувшись от комментария в свой адрес. — Я тебе скажу то же, что сказала герру Геббельсу на встрече пару недель назад: Вагнер, несомненно, талантлив, но, несмотря на все его заслуги, под его музыку танцевать решительно невозможно. Она поднялась на ноги, как только Эрвин поставил пластинку, подошла к нему и взяла за руки. Он охотно отозвался на предложение, уводя ее в танец намного грациознее, нежели возможно для кого-то с его телосложением, как думалось Леви. Сам он, глядя на них, выпил все до последней капли. Женские накрашенные губы расплылись в широкой улыбке, обнажив ряд белых, как жемчужинки, зубов, а черты лица Эрвина вдруг смягчились, впервые с тех пор, как нагрянули гости. Телами они вплотную прижимались к друг другу, широкие ладони Эрвина не давали даме упорхнуть, комкая блестящую ткань ее платья, притягивая ее ближе. От выпивки у Леви раскраснелись щеки, в то время как Лилиан потянулась к Эрвину и одними губами что-то прошептала ему на ухо; оба заулыбались пуще прежнего. — А ты смелая женщина, — сказал ей офицер, — сказать что-то подобное о Вагнере самому Геббельсу. Лилиан засмеялась. — Он такой чудной, этот коротышка, — воскликнула она. — И идеи у него чудные! Подумать только, запретить «Лили Марлен»… Она взглянула на них, недовольно поджав губы, и покачала головой. Рольф как раз вернулся из ванной и все еще пытался неуклюжими руками застегнуть ремень. — Что за чертовщина тут происходит? — взревел он, завидев танцующую пару. — Неужели это те самые непристойности, о которых я уже успел начитаться? — Тебе ли не знать, что герр штурмбаннфюрер не способен ни на что подобное, — сказала ему Лилиан, явно привирая. Рольф громко фыркнул и обмяк в своем кресле. — Ха! Это он сейчас из себя джентльмена строит, но слышала бы ты, какие шутки он отпускал в адрес моей жены! Лилиан вновь повернулась к компании с наигранным удивлением. — Боже, он все никак не привыкнет? — сказала она громким шепотом, заставляя Рольфа и двух других офицеров расхохотаться. Все смотрели на Эрвина и Лилиан, пока те танцевали, а после каждому полагалось еще по бокалу. Леви выпил, как все, до дна, не зная, с чего он вдруг осмелел. Хотя его дерзость была под вопросом, ведь никому до него и дела не было. Публика послушала еще несколько пластинок, популярные песни годичной давности, и пьяно им подпевала. Леви следил за Эрвином, который вновь прикурил, прежде чем протянуть припев «Лили Марлен». Его низкий голос не затерялся, несмотря на гомон. Пропустив еще пару стаканчиков, все попритихли, устало развалившись в креслах, пока Лилиан пускала кольца дыма над столом и едва слышно напевала себе под нос, несмотря на то, что все, кроме нее, замолчали. Конечности у Леви отяжелели под стать векам, и он с трудом мог сфокусировать взгляд, ведь алкоголь притупил его чувства и утомил тело. Пустая бутылка валялась опрокинутая на столе возле забитой пепельницы. Рольф допил последние капли из своего бокала. Леви взглянул на Эрвина, который сидел с полуприкрытыми глазами, и все же следил за каждым движением Лилиан, а она улыбалась, явно зная об этом. — Слышали об инциденте с поездом? — внезапно спросил Рольф, заставляя всех встрепенуться. Даже Эрвин перевел на него взгляд, прежде чем снова вернуться к Лилиан. Леви старался изобразить безучастность, как и ранее, но, казалось, лицо отказывалось его слушаться. — Что еще за поезд? — лениво спросила Лилиан. Она перекинула ноги через подлокотник кресла и говорила в потолок. — Кто-то пытался саботировать отправку обоза несколько дней назад, — тихо пояснил один из офицеров. — Думали двигатель повредить. В худшем случае все рвануло бы на воздух — к черту б полетели припасы и несколько человеческих жизней туда же. Леви с трудом сдержался, чтобы не взглянуть на Эрвина, когда тот заговорил: — Уже поймали зачинщиков? — Нет, — ответил Рольф с отрыжкой, — но поймают. Говорят, один из них был высокий, а другой — низкий, ребенок, наверное, или женщина. Такая парочка не сможет долго оставаться незамеченной. Эрвин хмыкнул в ответ. Леви запустил руки в карманы и тихо, но решительно уперся ногами в пол, стараясь найти успокоение в словах «ребенок или женщина». Поглаживая гладкую рукоять бритвы, он почувствовал, что вместо того, чтобы придать ему уверенности, она лишь усугубила его тревогу. — А куда направлялся поезд? — рассеянно спросила Лилиан, докурив сигарету, и передала окурок мужчине, который сидел рядом, чтобы тот его затушил. — На восток, — ответил Рольф. — Вот только теперь они поменяют направление, отвлекающий маневр. — Ох, — воскликнула она разочарованно. — А так бы поехали носочки моему Вольфгангу. — Новая пара носков это совсем не то, что сейчас нужно твоему мужу, — сказал офицер, что сидел с ней рядом. — Ему солдаты нужны. Они уже начали выдавать повестки в твоем ведомстве, Эрвин? Тот кивнул, не сводя глаз с Лилиан. — А ты когда отбываешь? — спросила она его тихо, но так или иначе вопрос слышали все. — В любой момент, — безучастно ответил он. Леви не сразу заметил, как впился пальцами в рукоять бритвы, и ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы понять, как сильно он хочет в туалет. Он извинился перед всеми, хотя и не знал, помнил ли хоть кто-нибудь, даже Эрвин, о его присутствии. Он заперся в ванной, сел на стульчак и прижал ладони к векам. Голова была чугунная, перед глазами все плыло, и Леви знать не знал, что думать о том, что Эрвин наговорил и как себя вел. Не мог распознать, где пролегла грань между прежним Эрвином и теперешним. Соврал ли он Лилиан, или продолжит свой спектакль, пока не доберется до самого фронта? Что же тогда будет с Леви? Слишком много ему было неясно, и вместо того, чтобы закопаться в мыслях, Леви просто помочился, ведь теперь только над этим голову ломать и не приходилось. Он слышал, как расходились гости, кто-то из них даже дернул ручку двери в уборную, но стучать не стал, наверное, подумав, что можно отлить и на улице в какой-нибудь подворотне. На выходе офицеры ненадолго замешкались, разбираясь, где чей китель, и Леви задумался, как так вышло, что эти людишки догадались причислять себя к какой-то высшей расе. Помыв руки, он вышел из ванной и заметил, как один офицер показывал Рольфу портсигар из серебра и с гравировкой, на вид, пожалуй, дороже, чем что-либо, что Леви доводилось держать в руках, не то что пользоваться, за всю его жизнь. — Раздобыл во время последней командировки в Польшу, — сказал офицер Рольфу, который поинтересовался, что же случилось с предыдущим хозяином. Мужчина присвистнул, показав на потолок, и Рольф зашелся громким смехом. — Повезло, что у какого-то еврея с тобой совпали инициалы, — весело отметил он и вышел за порог. Возможно, из-за того, что он порядочно выпил, Леви даже не разозлился, заслышав эти слова. Его окутала пронизывающая тоска, как если бы бремя всего того, во что никто не хотел верить, вдруг оказалось на его плечах. Он вспомнил своего дядю, который, хоть и был никудышным родителем, оставался единственным близким человеком, пока ему не повстречались Фарлан и Изабель. Он подумал о том письме, которое он получил от Кенни после ареста, — сумбурная записка ни о чем, кроме повседневных забот, вроде того, что работать им приходится тяжко, но относятся к ним всем хорошо и кормят сполна. Однако лучше всего Леви запомнился конец письма — настоятельная просьба передать всем соседям о том, что Кенни оказался прав насчет Гитлера, парочка незатейливых слов, которая дала ясно понять — ничему в этом письме нельзя было верить. Леви сжег его вместе с остальными вещами, покидая Берлин, и с тех пор не вспоминал о нем, а теперь вдруг пожалел о том, что не сберег. Леви зашел в гостиную и не сообразил сразу, что не стоило, пока взглядом не очертил две фигуры вместо одной. Лилиан и Эрвин стояли у книжного шкафа, ее ладонь нежно касалась его щеки. Выглядело все так, как если бы он тянулся к ней, придавая моменту больше важности, чем тот мог вместить. Стоило Лилиан заметить Леви, как она опустила руку и вежливо ему улыбнулась, прекрасно зная, что негоже смущаться в присутствии какой-то прислуги. — Доброй ночи, — пожелала она, пройдя мимо него, и всего раз обернулась в дверях, прежде чем покинуть квартиру. — Она ушла? — прошептал Эрвин спустя пару секунд после того, как хлопнула дверь, и, как будто Леви, кивнув, отдал ему команду, со вздохом опустился в кресло. Немного замешкавшись, Леви последовал его примеру и сел на свое привычное место на краю дивана. Он следил за тем, как Эрвин снял ботинки и вытянул длинные ноги до самых кончиков пальцев, утомленный сильнее, чем когда либо. От его привычного меткого взгляда ничего не осталось, и казалось, что случись драка, в таком состоянии он бы даже Леви не одолел. Эрвин зажал переносицу меж пальцев и широко зевнул. — Прошу прощения за мое грубое поведение сегодня, — сказал он тихо. — К сожалению, не все мои знакомые такие же благородные, как ты. Леви громко фыркнул. Черта с два кто-то, кто его знает, стал бы называть его благородным, но тем не менее возражать не стал — Эрвин явно любил делать комплименты. — Вижу, ты находишь это смешным, — продолжил Эрвин, — но, как мне кажется, слово вполне себе подходящее. Ты не строишь иллюзий о мире, в тебе нет этого ребячества, и тем не менее зла ты никому не желаешь. Редкая, весьма благородная комбинация черт характера. Леви думал, стоит ли ему поблагодарить Эрвина, но эта затея показалась ему глупой, и потому он промолчал. Голова у него кругом шла от мыслей, и все же не было ничего такого, что бы он хотел сказать или спросить. Вечер выдался странным, и он чувствовал, что вымотался и окончательно запутался, едва ли зная, как теперь вести с Эрвином разговоры. Его подпитое сознание никак не могло разобраться, чем же отличался человек, который называл его особенным и благородным, от того, который считал его едва ли достойным взгляда. — Я все думал, — сказал Леви, чтобы сменить тему. — Были ли проблемы из-за той посылки? Его одолевал страх, стоило ему вспомнить о той ночи, о разочаровании в голосе Эрвина, когда он признался, что выдал его имя. Эта ошибка не давала ему покоя с тех пор, Леви возвращался к ней каждый раз перед сном, дотошно обдумывая каждый промах и недочет: он допустил путаницу с кепкой, забыл собственное имя и ко всему прочему помочился в общественном туалете у всех на виду. И пускай он все старался себя убедить в том, что эти ошибки послужат ему уроком, не мог не чувствовать, что сам в себе разочаровался. — Пока нет, — сказал Эрвин спокойно. — Но это лишь вопрос времени. — А что было в пакете? — наконец спросил Леви, ведь эта деталь тоже не давала ему покоя. Эрвин долго смотрел на него в тишине. В тени кустистых бровей его глаза казались черными. — Несколько лет назад я разузнал о генерале-лейтенанте Остерхаусе занятную информацию, — медленно пояснил он. — После чего не раз пользовался ею ради собственной выгоды. — Какую еще информацию? — продолжил допрос Леви. — Что тебе известно? — Остерхаус подделывал документы некоторых военнослужащих, — ответил Эрвин. — Он вписал в досье нескольких офицеров, что они служат в регулярных войсках, в то время как они уже несколько лет прохлаждаются в тылу. В том пакете были досье офицеров СС, которые, по моим сведениям, были замешаны в этой махинации. — Зачем? Эрвин на секунду призадумался. — Раньше я ему уже отправлял подобные посылки, сохраняя анонимность, конечно же. Таким образом мне удавалось выудить у него некоторые данные. — И что теперь, когда он знает, что ты ему их отправлял? — спросил Леви, страшась ответа. — Что ж, — ответил мужчина, пропустив смешок. — Думаю, он сейчас занят тем, чтобы разорвать все свои предыдущие договоренности. Как только с ними будет покончено, он возьмется и за меня, не опасаясь, что я смогу найти доказательства своих обвинений. — Что ты имеешь в виду, говоря, что он «возьмется за тебя»? — Я выведывал у него весьма специфическую информацию, — сказал Эрвин. — Уверен, что вскоре он сам догадается, зачем, но, учитывая положение дел, он скорее всего затянет с принятием решения, перебирая все возможные варианты, чтобы выбрать наилучший из доступных. Какой-нибудь эдакий, который примирит его инстинкт самосохранения и любовь к родине, не сомневаюсь. — Черт, — Леви ругнулся себе под нос. — Ты же знаешь, мне в самом деле… — Прошу, не стоит извиняться, — заявил Эрвин, неуклюже пытаясь расстегнуть запонки на рукавах. — И, пока я не забыл, на четверг — отбой. — Это ты про миссию? — тут же спросил Леви, чувствуя укол разочарования в груди, но Эрвин покачал головой. — Что касается миссии, все в силе, — сказал он. — Это я к тому, что в четверг ты не сможешь приступить к своим обычным обязанностям, вот и все. Леви удивленно поднял брови. Причина была настолько очевидна, что не ускользнула даже от него. — Точно, — ответил он, и более они об этом не говорили. — Боюсь, я повел себя сегодня крайне эгоистично, — сказал Эрвин, и Леви нахмурился. — Мне стоило отправить тебя домой, когда Лилиан предложила тебе присоединиться к нам. — Пожалуй, так и есть, — согласился Леви, не сводя с Эрвина взгляд даже тогда, когда тот опустил глаза. — Но в твоей компании вечер показался мне не таким уж несносным, — продолжил тот с растерянным видом, как если бы облегчение, что он испытал, было головоломкой, которую предстояло разгадать. — Думаю, ты напоминаешь мне о тех моментах, когда мне не приходится притворяться кем-то еще. Леви медленно кивнул, не сказав ни слова. Чувство, о котором говорил Эрвин, не было ему чуждо, а потому он без труда его понял. Он подумал о Фарлане и Изабель, но что-то в этом сравнении не клеилось, ведь даже сейчас, несмотря на все то, что они вместе пережили и чего достигли, Леви все еще чувствовал, что ради них он должен быть сильным, не открываться им до конца ради их же блага. По какой-то причине за жизнь Эрвина он не опасался, не считал себя за него в ответе, и слова, сказанные им, также указали Леви на то, где же он настоящий, ведь до сих пор, казалось, он не мог до конца разобраться. — Иногда мне страшно, что я могу и забыть, — тихо произнес Эрвин, и что-то в его отрешенном взгляде заставило Леви задуматься, а не говорил ли он сам с собой. Его слова преследовали Леви по пути домой, до самой кровати, на которую он упал рядом с Фарланом, чувствуя себя таким же измученным, как и после бесполезной вылазки с Майком. Ему вспомнился обрывок письма, Командующий и его одиночество, и, вжимаясь лицом в изгиб шеи Фарлана, он пожелал, чтобы письмо предназначалось Лилиан, пожелал, чтобы у Эрвина был кто-то, кто его мог понять. — Ты пил? — спросил Фарлан сквозь сон. — Не волнуйся, — успокоил его Леви. — Давай, спи дальше.