Слава Победителям

— Благодарю вас, Ваше Сиятельство. Нам больше не к кому обратиться, а мой муж был вам другом… Граф Шлейхер, высокий белокурый мужчина, сидел в пурпурном кресле, сложив руки на животе. Он жестом подозвал Марианну, указал на стул рядом с собой. — Будь уверена, твои дети не окажутся на улице. Я позабочусь о Фортунато и Натали, вот только, — граф замялся, повернул голову в сторону открытого окна. — Я попрошу об одной услуге. Ты, Марианна, получила неплохое образование, а потому будешь обучать моего Людольфа языкам и музыке. Договорились? Марианна просияла, встала со стула и поцеловала руку графа. — Ах, господин мой, для меня честью будет обучать Людольфа! Мой Фортунато, если вы позволите, тоже продолжит занятия. Вы же знаете, мы всего лишились, даже учителей не можем оплатить… А эти закрытые школы — сущий ад для детей! — Славно. Я позволяю. Фортунато придётся немало усилий приложить, если он хочет вернуть себе доброе имя. Учение приведёт его к истине, — граф поднял указательный палец вверх. — Даст бог, я сделаю из него важного человека. Не всё потеряно, Марианна. — Спасибо, господин, — поклонилась Марианна. — Обещаю, вы не разочаруетесь в моём сыне. Маленький Фортунато прошёлся по саду, наклонился к алым макам, но, увидев мохнатого шмеля, отпрянул назад. Всё здесь было почти как дома: пестрели то там, то тут пышные цветы, на дереве болтались верёвочные качели, росли яблони и груши. Но дом остался там, на Юге, и вернуться «никак нельзя было», по словам мамы. Фортунато вздохнул, пнул мелкий камешек и присел на скамейку. Чудилось ему, что вот-вот выйдет отец из-за угла особняка, поманит его и увезёт домой. Фортунато зажмурился, впился пальцами в край скамейки — считал себя достаточно взрослым для того, чтобы плакать. Отец уже не придёт, не обнимет, не посадит на лошадь, как бывало прежде. Всё потому, что отца оболгали предатели, воткнули ему нож в спину. Не может он быть преступником! Фортунато услышал чьи-то тихие шаги и шорох справа, обернулся. Перед ним стоял мальчишка со светлыми волосами, голубыми глазами и вздёрнутым носиком. В руках держал деревянный меч и слегка помахивал им. — Привет, — произнёс мальчишка, склонив голову набок. — Я Людольф. — Привет, — Фортунато нерешительно поднялся, двинулся навстречу незнакомцу. — А я Фортунато. — Давай поиграем? — предложил Людольф и указал мечом за спину. — В разбойника и рыцаря. — Давай, — оживился Фортунато. — Я буду рыцарем. — Хорошо, — сказал Людольф. — Я украл сокровища королевы и спрятал их. Ты должен найти. И Фортунато приступил к поискам. Людольф наблюдал за ним, посмеивался беззлобно и всё повторял: «Не там ищешь, рыцарь!» За игрой мальчик отвлёкся от печали, уж очень захотелось ему откопать «сокровища» и тем самым «победить» разбойника. Наконец, Фортунато остановился у клумбы и пошарил рукой между георгинами. Попалось нечто мягкое. В небольшом мешочке оказалось пирожное, завёрнутое в бумагу и красные бусы. — Я нашёл! — обрадовался он и повернулся к Людольфу. — Это твои сокровища? — Проклятый рыцарь! — Людольф насупился. — Ты снова мешаешь моим планам! Позже Людольф разломил пирожное надвое и предложил одну часть новому другу. Фортунато долго вспоминал тот вкус: мёд и малина, песочное тесто. Ничего вкуснее он больше не пробовал, и не потому, что в доме графа его обделяли угощениями. Людольф поделился от чистого сердца, и это обстоятельство делало пирожное особенным. Их дружба зародилась с первой встречи, не помешала даже графиня Шлейхер, которая так неудачно появилась в саду. — Людольф! — крикнула она неприятным, дребезжащим голосом. — Иди ко мне, немедленно! Людольф глянул на Фортунато с лёгкой грустью, попрощался и направился к недовольной матери. Графиня Шлейхер, хоть и была очень красивой, в тот момент превратилась в отвратительную ведьму. Ей не нравилась ни Марианна, ни её отпрыски. «Больше не подходи к нему, — говорила она сыну, и Фортунато всё слышал. — Этот дрянной мальчишка хорошему тебя не научит. Отец его настоящий мятежник…» Мнение матери не стало препятствием для дружбы: на следующий день Людольф снова предложил «дрянному мальчишке» поиграть. Политика и сословные различия тогда не волновали обоих. Но Фортунато надолго запомнил слова графини, острым колом они вонзились в сердце. «Мятежник» — значит, разбойник. Никто не любит разбойников. Обида и в восемнадцать лет скребла его душу — обида не на Людольфа, не на графа Шлейхера, а на то общество, которое в один миг толкнуло дворянина по рождению на место «безродного бродяги». Начищенные рубашки, гувернантка, большой красивый дом — всё отняли у семьи Фальконе, всю прежнюю жизнь разорвали на куски. Слишком рано пришлось столкнуться с лицемерием и ложью. Отец учил его: «Никогда не поддавайся своему страху, сынок. Лучше погибнуть, чем жить с клеймом труса». Спустя три дня отца приговорили к смертной казни. Людольф сочувствовал другу от всей души, хотя мятежных севаррцев осуждал, любое их восстание связывал либо с грехом, либо с глупостью. Людвига Валленрода называл мудрым и справедливым, пугался «неправильных» речей об императоре, твердил о верности и чести. Фортунато не замечал в действиях императора ничего хоть сколько-нибудь положительного. Тем не менее, Людольф в последнее время меньше говорил о политике, дабы не смущать названого брата. Граф Шлейхер порой скрипел зубами от недовольства, не хотел, чтобы сын его так близко общался с человеком «чужого рода, чужого сословия». Людольф отмахивался от отцовских наставлений, ведь дружбой дорожил больше, чем порядками и правилами. Фортунато во всём старался слушаться графа, боясь расстроить мать — однажды увидел, как она стоит на коленях и умоляет Шлейхера о чём-то, а последний злится и кричит. Фортунато беспокоился и о сестре, чей характер оказался более дерзким и непокорным. Натали могла убежать из дому, поссорившись с графиней, или намеренно разбить дорогую вазу — за это ей доставалось весьма серьёзно (граф как-то приказал выпороть девочку). Итак, жизнь семьи Фальконе все десять лет была нелёгкой, зато граф любовался собою и своим благородством, всё припоминал фразу из священных книг о помощи ближнему. Марианна же будто не замечала этой фальши. Она давно смирилась, давно перестала бороться. Но Фортунато не желал мириться — мечтал спросить со Шлейхера за все унижения, чтобы тот сам встал на колени. Невыносимо было видеть вечно взволнованную мать, которая всё попрекала детей за «неуважение», невыносимо было наблюдать за сестрой, которая с утра до ночи работала наравне со служанками… Фортунато мечтал, как однажды добьётся возвращения дворянского титула и для себя. И для семьи. Толстая трактирщица принесла две кружки пива, блюда с дымящимся картофелем и мясом, затем холодно пожелала «приятного аппетита» и поспешила к другим посетителям. Антонио зажевал кусок курицы, зажмурился от наслаждения и пробубнил: «Нет, ты погляди, славно тут обедают». Фортунато без особого желания попробовал картофель, сделал глоток из кружки. Пиво отдавало мёдом. — Так что же, — проговорил Фортунато. — Кем ты будешь? Откуда приехал, чем зарабатываешь на пропитание? Антонио закончил с едой, придвинул к себе пиво. — Как ты знаешь, зовут меня Антонио, фамилия моя Ламурье. Мы с матерью жили в Аль-Вердесе, отца я никогда не знал. Дядя хотел, чтобы я стал военным, но меня выгнали из юнкерского училища. Угораздило меня связаться с одним поручиком. В карты играли, а он, собака, жульничать вздумал. Я и дал ему затрещину, потом меня и выгнали. Звери! — Антонио осушил кружку. — А что уж там, сам виноват. Напился тогда знатно, свободу почувствовал. К дяде теперь стыдно являться, решил тут пожить пока. Фортунато выслушал всё эту историю, осудил Антонио за пьяную драку, но вслух сказал другое: — Да уж, не повезло тебе. А живёшь-то где? — он прищурился. — Деньги не на клумбах высаживаешь. Помогаешь ещё первому встречному, кормишь вон, словно я сам император. Антонио снова глотнул пива — похоже, намеренно оттягивал диалог. Фортунато это не понравилось, он встал, упираясь руками в замызганную столешницу. — Говори же! Я от тебя ничего не скрывал. Антонио вытер рот рукавом, кашлянул, почесал кудрявый затылок и, пожав плечами, ответил: — Я коммивояжер. — Сделаю вид, что поверил, — нахмурился Фортунато. — Держи свои секреты при себе. — Нет у меня секретов. Думаешь, я преступник? Вовсе нет! Придёт время, обо всём расскажу. Вот те, кто тебя ограбил — преступники. Но их мы отыщем позже. Нам ещё к Безобразной Астрид идти. — Кто это? Почему «безобразная»? Антонио усмехнулся. — Потому что старая и страшная. Она хозяйка лучшего борделя, больше всего боится конкурентов. Следит, как бы кто не занял её место. Слуг то и дело посылает узнать, в какой бордель какие девицы поступили. — Хочешь сказать, моя сестра шлюхой стала? — Фортунато вгляделся в лицо Антонио. — Нет, в борделе мы будем искать в последнюю очередь. — А я тебе говорю, надо прежде поискать там. Лофберг — опасное место для одиноких девушек. Нам повезёт, если она окажется среди куртизанок. Фортунато не желал уступать. — А работные дома? Она могла туда пойти. — Работный дом — тот же бордель для красивой девушки. Безобразная Астрид сидела в старом рыжем кресле, в руках её были спицы и пряжа. Горели свечи, в углу потолка стянулась густая паутина с пауком. На столике стояло блюдо с остывшими уже остатками ужина. Женщина поправила розовый платок, отложила пряжу и откинулась на спинку, прикрыв глаза, словно собиралась заснуть; но тут же вновь выпрямилась, уставилась на пришлецов. — Ну? — она вскинула брови. — За девушками пришли? — Нет, — терпеливо произнёс Фортунато. — Точнее, я ищу одну, она моя сестра. Может, вы знаете её? Натали… — он не успел описать внешность сестры, как Астрид закивала, вскинув руку вверх. — А! Молодая севаррка, знаем такую. Её ещё «капитаншей» кличут, — Астрид ухмыльнулась, отчего лицо её сделалось ещё более уродливым. — Нашла я её на рынке, грязная вся, продрогшая! Но ко мне в дом отказалась идти, ишь, гордая! Ну, вот и сказала я ей: иди к отшельнику Мариусу, авось примет тебя! Он в храме живёт, у реки. Фортунато не в восторге был от дерзкого тона, с которым Безобразная Астрид говорила о его сестре, но надо было отдать хозяйке борделя должное. Он поклонился, поблагодарил её, даже хотел поцеловать руку, но Астрид вдруг расхохоталась. — Каков рыцарь! Хочешь отблагодарить — товар возьми. Девочки хорошие, одной вот шестнадцать, всего раз с клиентом была, — Астрид хитро прищурилась. Фортунато вежливо отказался. Со шлюхами он связываться не собирался, даже будь у него деньги. «Значит, храм. Что ж, это куда лучше борделя». Антонио тоже обрадовался, хлопнул друга по плечу и воскликнул: «Смотри же! Хорошо с ней всё, нашлась! Домой теперь вернётесь, да?» Отшельник Мариус, как позже выяснилось, был не совсем отшельником: он поселился у реки в старой избушке, затем перестроил её под храм, призвав на помощь бродячих монахов. Марцинизм — то была истинная вера севаррцев, которую пытались запретить захватчики. Фортунато помнил, как ходил с отцом на богослужение. Инимар в фиолетовой мантии стоял у алтаря и читал «Книгу Солнца». Собравшиеся внимали ему, шептали молитвы, прижимали руки к груди. После гибели отца Фортунато ни разу не был в марциническом храме, только молился по утрам и вечерам вместе с матерью и сестрой. Граф Шлейхер не одобрял «чужую веру», безнадёжно навязывал семейству хельвантизм. «Я не потерплю вашей ереси!» — воскликнул он однажды. — Не желаю, чтобы ты водила детей в марцинический храм. Я научу их нашей вере». Ни Марианна, ни её дети не торопились отказываться от веры, которая передалась от предков. Граф Шлейхер смирился. Фортунато и Антонио шли до храма Мариуса в молчании. Небо резко потемнело, закапал дождь, откуда-то потянуло запахом костра. Ноги увязали в осенней грязи, по обеим сторонам дороги росли деревья, чёрные ветви которых напоминали руки мертвецов. Впереди начиналось широкое поле, покрытое пожелтевшей травой, и лишь на горизонте виднелся силуэт ели. Они свернули направо, миновали мост и оказались прямо перед храмом. Старый покосившийся забор скрипел от ветра. — Анди да поможет тебе, — сказал Антонио тихо. Фортунато кивнул. — И тебе будет благословение от Него. Фортунато не сразу постучался. А вдруг Безобразная Астрид обманула, и нет здесь Натали? Но если и нет, он пришёл не зря — Всевышний Анди любит детей своих, всем молящимся отвечает. Этот отшельник Маруис, должно быть, очень смелый — фридеранцы на дух не переносили еретические храмы, тем более в окрестностях столицы. Запросто могли поджечь или разрушить, подобно безумным варварам. — Зачем стучите? — раздался хрипловатый голос. — Двери для всех открыты. Фортунато и Антонио вошли внутрь. На лавочке, у стены сидел старик с длинными седыми волосами. Он улыбнулся вошедшим, встал и протянул руку, подзывая к себе. — Лувье, — начал Фортунато, шагнув навстречу. — Я ищу свою сестру. Мне донесли сведения, будто она у вас. Монах внимательно рассматривал лицо Фортунато. — Сестра, говоришь? Как её зовут? — Натали, — ответил Фортунато. — Так её у вас нет? В этот момент он услышал хлопок двери. Фортунато обернулся и ощутил, как радость вспыхивает внутри. Натали стояла на пороге — худенькая, невысокая, в длинном чёрном платье и с белым платком на голове. В правой руке она держала ведро, наполненное водой. — Брат, — шепнула она и поставила ведро на пол. В следующее мгновение Фортунато уже обнимал её, а Натали прижималась к его груди и тихо плакала. — Прости, — говорила она и вздрагивала. — Я опозорила и мать, и тебя. Поэтому не хотела возвращаться. Лувье принял меня в свою обитель, дал защиту и крышу над головой. Фортунато погладил сестру по спине. — Ты не опозорила меня, Натали. Я очень переживал, думал, мы уже не встретимся. Монах смотрел на них с добротой. Когда брат и сестра разжали объятия, он подошёл к ним и ласково проговорил: — Анди объединил вас, это настоящее чудо. — Спасибо вам, лувье. Боюсь только, я никак не могу отблагодарить вас, у меня нет ничего, — Фортунато развёл руками. — Благодари не меня, а Всевышнего Анди. Он привёл тебя к сестре. Фортунато скрестил руки на груди и поклонился. — Нам пора идти, лувье. Всех благ вам. Натали в этот момент выдернула руку, сделала шаг назад от брата. — Фортунато, нет, — она потупила взгляд. — Я не могу идти с тобой. Я теперь порочная. И мать, и граф Шлейхер отрекутся от меня. Возвращайся один, а обо мне не переживай. Лувье нужна моя помощь. Быть может, Всевышний не просто так привёл меня к нему… — Натали, ты должна вернутся. Мать любит тебя и ждёт возвращения. А граф Шлейхер, — тут Фортунато задумался. — Да, он будет в ярости. Я с ним поговорю. Тебя не выгонят за дверь, слышишь? — он вновь взял её руку. — Натали, прошу. Монах подал голос: — Возвращайся к семье, дитя моё. Там твоё место. Уговаривать Натали дальше не пришлось. Она простилась с монахом, помолилась напоследок и покинула церковь вслед за Фортунато. Последний снова был хмур: счастье от встречи с сестрой сменилось на обеспокоенность. У него не осталось ни гроша в кармане, а ведь впереди — три дня пути пешком. Сам Фортунато, может, и продержался бы без отдыха и пищи, но как быть с Натали? Она выглядела слабой и исхудавшей. — Что ж, твоя сестра нашлась, — произнёс молчавший до этого Антонио. — Пора найти и грабителей. Фортунато недоумённо посмотрел на него. — Интересно, и как ты их найдёшь? — Узнаешь. Сначала отведём девушку в безопасное место.