Слава Победителям

Милая компания! Иной бедняга, которого вздернули на виселицу, за всю жизнь не сделал столько зла, сколько эти разносчики лжи, мастера клеветы и губители добрых имен.

Шеридан «Школа злословия»

Минул месяц с тех пор, как Фортунато поселился в доме госпожи Бисмарк. Мальчики чем больше привязывались к нему, тем меньше проказничали и отвлекались во время занятий. Пауль, правда, недовольно надувал губы, видя перед собой кенджийские иероглифы. Что касается Германа, то он с интересом слушал учителя, старался над чтением и отвечал на все вопросы. А больше всего Герману нравилось узнавать про морские путешествия и далёкие страны. Фортунато узнавал в этом мальчике себя, поэтому быстро полюбил его. Вот и сегодня Герман с серьёзным видом притащил из шкафа увесистую книгу с крупной надписью «Обитатели глубин», положил на стол и сказал: — Это моя любимая. Фортунато полистал книгу, задержался на странице с рисунком гигантского осьминога. Герман улыбнулся. — Красивый. — Правда? — усмехнулся Фортунато. — А по-моему, жуткое создание. — И страшный тоже, — согласился Герман. — А ещё мне киты нравятся. Возле Южного Материка их тьма! Я туда отправлюсь, когда вырасту. — Обязательно. И для этого вам надо хорошо учиться, — ответил Фортунато и погладил его по спине. — Где ваш брат? Зовите его, сейчас займёмся кенджийским языком. — А я выучил стихотворение на кенджийском! — похвастался он. — Вы молодец, Герман. Расскажешь обязательно, сначала позови брата. Однако звать не пришлось: Пауль сам зашёл в комнату, что-то жуя на ходу. Рукава его рубашки были испачканы в пыли. Опять, наверное, под кровать лазил. До чего неспокойный ребёнок! — Пауль, нельзя так, — строго сказал Фортунато, отряхивая его одежду. — Вы уже не маленький, надо следить за одеждой. Садитесь, будем читать. — Зачем нам читать по-кенджийски? Кенджийцы ведь знают наш язык. Очевидно, Пауль имел в виду одну из горничных, кенджийку по происхождению. — Не все знают. Если однажды отправитесь в путешествие, вспомните наши уроки. А ещё прочитаете много новых книг на этом языке. Берите пример с брата, он выучил стихотворение. От господина Фальконе близнецы получали знания по языкам и музыке, остальные же науки им преподавал седой профессор грозного вида, в присутствии которого затихал даже непоседа Пауль. Фортунато пока не удавалось вести себя столь же жёстко, к тому же вспоминались слова Томаса Фишера: «Поощряй их за успехи». Также раз в неделю являлся священник и разъяснял близнецам основы религии. Катарина Бисмарк лично проверяла знания детей и была очень довольна результатом. Однажды она подозвала Фортунато, достала скрипку из чехла и сыграла пару этюдов. — Прекрасно, госпожа. Это же Вентадорн? У него есть романс, который я очень люблю. — Тогда я попрошу вас сыграть, — она протянула скрипку, не упустив возможность прикоснуться к его пальцам. Фортунато не нравилось столь откровенное внимание от Катарины. Он чувствовал, что нравится ей не только как гувернёр — этот факт скорее печалил, чем раздражал. Будто бы приняли его из-за внешней красоты, а не из-за подлинных умений. Фортунато зажал струны, про себя подумал, что давно не играл этот романс и будет нелегко. Катарина устроилась на тахте, а когда пьеса закончилась, тихо захлопала и заулыбалась. — Великолепно, милый друг. Знаете, у меня скоро будут гости. Я бы хотела, чтобы вы обязательно присутствовали на ужине, а потом сыграли Вентадорна. — Гости? — отозвался Фортунато. Если придут знатные господа, то отнесутся с подозрением к нему: с чего это какому-то гувернёру проводить время с высшим светом? К графу Шлейхеру часто заезжали приятели, он в такие моменты натягивал маску святого и подзывал «сироток». «Чудесные дети! Очень талантливы в музыке и пении». Фортунато чувствовал себя цирковой собачкой, которая, помня о кнуте дрессировщика, пляшет на задних лапках. Приятели Шлейхера ахали и охали, хвалили детей Фальконе и обычно давали какое-нибудь угощение. Это было отвратительно. — Госпожа, простите, вынужден отказаться. Я разочарую ваших друзей. — Мои друзья — милейшие люди. Они отнесутся к вам так же, как относятся ко мне — с почтительностью. Я никому не позволю как-либо оскорбить вас, не стесняйтесь их и приходите обязательно. А сейчас, если вы не устали, сыграйте другую пьесу. Я дам ноты. Его передёрнуло от нежного взгляда Катарины. Непростое дело — вести себя вежливо, но не показывать, будто испытываешь ответную симпатию или ищешь одобрения. Он прежде не задумывался о своей внешней привлекательности, отчасти потому, что никто не называл его «красивым». А теперь красивым вообще не хотелось быть. *** Фортунато, с позволения хозяйки, спустился в небольшую библиотеку и долго стоял перед полкой, выбирая наиболее интересную книгу. Наконец, его взгляд остановился на «Государстве» Такеши Ватанабэ — труде известного кенджийского философа. «Как хорошо, я давно хотел ознакомиться с его трудами», — порадовался Фортунато и вытянул книгу с полки. На пол едва не шлёпнулся анатомический атлас, но он подхватил и его. «Любопытно», — подумал Фортунато, рассматривая схему человеческого мозга. Он привык подолгу не ложиться спать, погружаясь в изучение наук и искусств. Когда в особняке стихали все звуки, а из окна в комнату смотрела зловещая тьма, он склонялся над тетрадью и старательно переписывал наиболее важные фрагменты текста. Жаль, обсудить прочитанное было не с кем — Катарина, хоть и обладала большим умом, отпугивала своей неприкрытой «любовью». Недавно Фортунато написал письмо Людольфу, где коротко рассказал о новой жизни, а заодно — о «Государстве» Ватанабэ. »…как ты думаешь, Людольф? Ватанабэ пишет, что в идеальном государстве невозможен переход из одной касты в другую, по его мнению, это нарушает принцип справедливости. Но что тогда понимать под справедливостью? Для Ватанабэ справедливо всё, что отвечает интересам государства. Если государство во всём право, то значит, народ — не более, чем неразумные дети под властью отца. Но история наша знает множество примеров, когда на королевском троне оказывался шут. Неужели народ должен терпеть глупость и жестокость правителя лишь потому, что последний — олицетворение государства? Буду ждать твоих размышлений». Фортунато вспомнил вдруг про анатомический атлас, решил, что отложит его разбор на завтра. Он помолился, опустившись на колени, затем потушил лампу и лёг в постель. Сквозь дрёму он услышал, как внизу скрипнула дверь, и кто-то потопал по старым половицам. На вечер к госпоже Бисмарк пришли четверо человек: полковник Резерфорд с женой, баронесса Анна Линдеманн и молодой музыкант Карл. Прежде вся компания, смеясь и переговариваясь, собралась в столовой. На ужин подавали петуха в винном соусе, баранину с овощами, пышки и лимонные пирожные. Фортунато чувствовал себя чужим на этом пышном приёме, он бы охотнее послушал бессмысленную болтовню служанок, а не беседы богатых господ. Катарина Бисмарк нарядилась в красное платье с лисьим мехом на рукавах и подоле, обвила косу вокруг головы, надела жемчужное ожерелье. Она понимала, что к ней прикованы все взгляды, и получала удовольствие от общения с каждым гостем. Катарина ещё раз поприветствовала всех и представила Фортунато, который до этого скромно стоял позади неё. — …мой брат много хорошего писал о нём, а потому я долго не сомневалась и дала юноше шанс. И пока не пожалела, господин Фальконе великолепно владеет языками, учительский талант у него имеется. Я считаю, ему полезно будет пообщаться с такими же образованными лицами, — сказала Катарина и положила руку на плечо Фортунато. — Здравствуйте, — произнёс он. — Для меня большая честь встретиться с вами. — Полагаю, — продолжила Катарина. — вы не будете против, если после ужина господин Фальконе сыграет для нас на скрипке? Музыкант Карл откликнулся первым: — Скрипка! Я помню, как мучился с нею, будучи мальчишкой, а учитель мой был порой очень суров, — Карл посмотрел на свои длинные пальцы. — Бил меня по рукам, если я путал ноты. Что ж, послушаем и оценим. Полковник Резерфорд сидел с беспристрастным лицом. — О, это будет славно. Мы любим музыку. Но вот что интересно узнать: ты ли сын Рафаэля Фальконе? — Да, — ответил Фортунато. — Сохрани, Всевышний, его душу. Полковник о чём-то задумался, а его жена, высокая темноволосая женщина, затараторила: — Понимаю вас, госпожа Бисмарк! Теперь модно брать молодых гувернёров и гувернанток. Впрочем, последние вызывают во мне опасения… Эти девушки порой ведут себя непозволительно, чуть зазеваешься, и она твои драгоценности к рукам приберёт. — Не будем о плохом, Маргарита, — сказала Катарина. — Давайте приступим к трапезе, а потом перейдём в гостиную и поговорим. Полковник Резерфорд сразу не понравился ему, и потом это впечатление только укрепилось. В гостиной он подозвал Фортунато и с назидательностью проговорил: — Йозеф Шлейхер многое сделал для твоей семьи. Честно говоря, я был удивлён, когда он десять лет назад написал мне, что взял к себе детей Фальконе. Человек с большим сердцем. Йозеф чувствовал долг перед другом, несмотря на то что друг оказался предателем. Фортунато выдавил из себя улыбку. — Да, господин. Я благодарен Йозефу Шлейхеру за всё. Благо, Карл отвлёк его и продолжать диалог с Резерфордом не пришлось. — Я сяду за рояль, а вы возьмите скрипку. Госпожа Линдеманн просила вальс. Скрипка будто стала тяжелее в два раза, пальцы норовили «споткнуться» о струну, однако Фортунато пересилил волнение и завершил игру. Музыкант Карл почесал подбородок, прикусил нижнюю губу — было видно, ему очень хочется к чему-нибудь придраться — затем выдал: — Да, недурно. По крайней мере, вы играете куда лучше Хагена. Тому вообще грех за скрипку браться. О Хагене Фортунато слышал как о талантливом композиторе, так что слова Карла немало удивили. Впрочем, потом удивление развеялось: молодой музыкант попросту завидовал более успешному товарищу. Тем временем Карл сам завладел инструментом, повторил ту же пьесу, что исполнил Фортунато днём. «Хочет перетянуть внимание на себя», — подумал Фортунато, но это его нисколько не расстроило, скорее наоборот — насмешило. К завистливым и надменным людям он всегда относился с долей иронии. Остальные гости негромко захлопали в адрес обоих скрипачей. «Славно, мой мальчик, — проворковала Анна Линдеманн. На щеках её густо лежали белила. — Кто ваш учитель?» — Благодарю, госпожа. Мать учила меня. В моей семье всегда особое внимание уделяли музыке, — ответил Фортунато. — И дед, и отец были превосходными пианистами. О музыке они поговорили недолго; Карл то и дело припоминал Хагена и посмеивался над ним, но в его взгляде отчётливо читалась досада. Анна Линдеманн, напротив, защищала Хагена, а супруги Резерфорд вообще завели речь о давно умершем композиторе. Наконец, Катарина Бисмарк перевела тему. — Полковник Резерфорд, вы не встречались с Реммеле? Говорят, он женился. Фортунато навострил уши. Тот самый мерзавец? Как хорошо, что он не явился в гости к госпоже Бисмарк, не то бы трудно было сдержаться от гнева. — Верно, жена его красавица. Жаль, сегодня он не смог присоединиться к нам. — Отчего же жаль? — Анна Линдеманн приподняла уголки губ. — Будь здесь Реммеле, нам бы вина не хватило. Госпожа Бисмарк тихо рассмеялась, кивнула. — Да, он большой охотник до вина! Но что поделать, у всех нас свои слабости. Не осуждайте его зря. Полковник Резерфорд проговорил с неприятной ухмылкой. — Помнится, собрались мы на именины к одной прелестной особе. И Реммеле там был. И вот, видим мы, задремал он в кресле. Подхожу я и говорю тихонько: «Капитан Реммеле, коньяку не желаете?» Тут он проснулся бодрым… Фортунато поддался бы злорадству, но его остановило какое-то иное чувство. Реммеле, хоть и негодяй, но эти благородные господа ничем не лучше, раз позволяют себе подобные сплетни. Анна Линдеманн переглянулась с Карлом, улыбнулась чему-то и проговорила: — Бедняжка Эльза! Как известно, жену оценивают по поступкам мужа. Если Реммеле не умерит свою страсть к спирту, о девушке дурная слава пойдёт. А ведь Эльза хорошенькая, честное слово! Наивное дитя, но до чего смешная! Я её люблю как сестру родную и зла не желаю. — Одних убивают пули, а других — злые слухи, — философски заметила Катарина Бисмарк. — Дай бог, наш друг Реммеле не забудет о чести и достоинстве. — Честь и достоинство, — повторил полковник Резерфорд. — Что значат эти слова в нашем обществе? Их смысл давно уже перевёрнут с ног на голову. Это хорошо, что вы упомянули Эльзу, — он бросил взгляд на Анну Линдеманн. — Я знаком с её отцом. Он намеревался выдать её замуж за одного юношу, а тут выяснилось, что он в игорном доме всё наследство потерял! Конечно, Реммеле не замечали за картами, но вино тоже до беды доводит. Реммеле следует бросить свои привычки для семейной жизни. — Если Эльза не будет достаточно умна, её быстро погубят, — лениво проговорил Карл. — Давняя истина: хочешь разозлить компанию симпатичных девушек, подведи к ним ещё более симпатичную. Пока репутация маленькой Эльзы не попорчена, а что будет дальше? Хорошо, графиня Миних почти год боится в свет выйти… — Распутница, — подала голос Маргарита Резерфорд. — Её саму поймали на измене, так она после этого не прекратила распускать сплетни о приличных девушках. Одна бедняжка мышьяком отравиться хотела из-за её злого языка. — И я о том же, — сказал Карл. — Честь и достоинство в наш век — ничто. Знали бы вы, сколько бездарностей шепчутся обо мне! Не обладая ни одним талантом, они обвиняют добрых людей в собственных пороках. Переубеждать злопыхателя — дело бесполезное, а то и опасное. Он притворится твоим другом и потом воткнёт нож в спину. Я стараюсь не обращать внимания на собачий лай, но временами он уж очень громок. — Вы правы, Карл. Со злопыхателями переговоры бесполезны, — заявила Анна Линдеманн. — А что до графини… Клянусь, я бы не сдержалась и дала ей пощёчину! Такой позор! — Не злись, Анна, — успокоила её Катарина Бисмарк. — Бог ей судья. — Друзья Хагена, — Карл продолжил старую тему. — На меня смотрят хищниками. Я, право, боюсь, как бы мне не подсыпали яда в вино! — Карл, умоляю, — Анна Линдеманн скривилась. — Вы упоминаете Хагена в восьмой раз за вечер. Фортунато чувствовал себя оплёванным, настолько ему противны были беседы о неверных жёнах и завистниках. Но терпение кончилось, когда полковник Резерфорд начал с усмешкой рассказывать «подлинную» историю о севаррском графе, который якобы женился на собственной сестре. Фортунато подошёл к госпоже Бисмарк, вежливо обратился: — Госпожа, я неважно себя чувствую. Разрешите мне уйти. Катарина посмотрела на него так, будто отпускать не собиралась, но потом подобрела и указала на дверь. — Да, Фортунато, вы можете идти, отдохните. Он облегчённо выдохнул, когда оказался за пределами гостиной, на втором этаже. «Милейшие люди, значит. Не хотел бы я таких друзей, куда лучше быть одиноким, чем приближать к себе сплетников». Фортунато услышал детский смех в соседней комнате, от которого на сердце потеплело. Мальчики пока ещё защищены от подлости, лжи и лицемерия, которые скрывает высшее общество, и жаль будет, если однажды Пауль или Герман превратятся в таких же злоязычников, как друзья их матери. До утра Фортунато не заснул. Когда часы в гостиной показывали четыре, он сидел за столом и старательно выводил предложения на пожелтевшей бумаге. «Пока ты богат, пока имеешь дворянский титул, они будут с тобой, даже поклянутся в искренней дружбе; но случись беда, и никого не окажется рядом. Твои настоящие заслуги, труды, чувства и мысли ничего не значат, если ты не имеешь благородного имени. Я презираю их всех. А ведь Шлейхер не попытался выручить друга, когда того приговорили к казни! С его-то влиянием можно было добиться замены казни на каторгу. Тем не менее, у отца были настоящие друзья — те, кто отказался от сладкой жизни во имя свободы севаррцев. Если бы мне хоть долю смелости и гордости тех людей!»