Слава Победителям

Ночь Святого Ниттанэля была одним из главных праздников для марцинистов. На самом деле длился этот праздник не одни сутки, а целую неделю, на протяжении которой люди устраивали игры, наряжались, пели прямо на улицах, пекли ягодные пироги и жарили гусей. Согласно преданию, первого мая Святой Ниттанэль явился в языческий город, охваченный голодом и мором. Матери плакали над телами умерших детей, мужчины падали на колени перед деревянными идолами, не ведая о том, что наказывает их Всевышний Анди за ересь. Святой Ниттанэль сжалился над несчастными, обратился ко Всевышнему, умоляя спасти грешников. И всемогущий бог смилостивился: закончился мор, несчастные жители получили пищу, мёртвые воскресли. А позже, насытившись, люди сожгли идолов, обратились в истинную веру, очистились от греха. На рассвете Святой Ниттанэль покинул город, ибо миссия его завершилась. Фортунато всё ещё помнил о «весёлой трапезе», которая случилась в пост, поэтому на ужине ограничился бокалом вина. Франсиско прочитал молитву, принялся за нарезку жареного гуся — это кушанье обязательно присутствовало на празднике. Прежде, чем гуся убить, полагалось обрызгать его святой водой, повесить на шею венок из полевых цветов, торжественно пронести по улице в корзине. Друзья поступили проще: заказали блюдо в ресторации после того, как вернулись из церкви. Антонио отказался прийти, сославшись на то, что не любит гусятину, а Клаудио отмечал праздник с семьёй. Франсиско прожевал кусочек сочного мяса, сделал глоток из бокала, затем наткнул на вилку дольку печёного яблока. — Кажется, вы о чём-то хотели поговорить, господин Фальконе? — спросил он. — Хотел, — не сразу ответил Фортунато. — Я буду говорить прямо. Господин Пиньятелли, вы не желаете жениться? На моей сестре. Франсиско уже поднёс вилку ко рту, но, услышав вопрос, положил обратно на тарелку. — Жениться, — протянул он и почесал подбородок. — Да, женился бы я с радостью… Но достоин ли я руки вашей сестры? Лицо Франсиско выражало такое смущение, будто он сам осмелился попросить руку и сердце Натали. — Я полагаю, вы осознали свои прошлые ошибки. С вином и порочными связями покончено, не так ли? — Фортунато сложил руки в замок и продолжил: — Вы прекрасный художник, добросердечный человек, борец за свободу. Для брака препятствий нет. — Ваши слова мне льстят. Да, я покончил с былыми грехами, однако препятствия остаются. Натали — девушка благородных кровей. Неправильно заключать брак между нами. — Я её брат, и я не против, — терпеливо проговорил Фортунато. — Мать, скорее всего, не откажет. Отбросьте сословные предрассудки, Франсиско. Вы с Натали будете счастливы. Она красива, стройна, к работе приучена, о детях мечтает. Я уже упоминал о том, что к Натали сватается фридеранец, а она, наивная, верит сказкам о любви. Пропадёт девушка, если не выйдет замуж за приличного мужчину. За такого, как вы. — Мне нужно два дня, чтобы подумать, — сказал Франсиско. В его интонации Фортунато почувствовал нечто такое, что намекало на положительный ответ, и успокоился. На праздничную ярмарку Фортунато пошёл вместе с сестрой. Натали принарядилась, повязала на голову тот розовый платок, который когда-то подарил брат, подрумянила щёки и подвела брови. «И правда хорошо собой, — подумал Фортунато не без гордости. — Франсиско не пожалеет, невеста всем на зависть». Сама Натали ещё не знала о его планах, поэтому была весела и разговорчива. Фортунато уклончиво ответил на вопрос про свадьбу: «Я не против, дорогая, если ты закрепишь священный союз с добрым и верным мужчиной». Девушка подвоха не различила, видимо, решила, что под «добрым и верным мужчиной» подразумевается именно Зигмунд. Фортунато повезло: Зигмунд в письме простил его, пообещал дождаться выздоровления Натали, а также написал, что «учтёт все тонкости марцинистских традиций». Возле кукольного театра столпились дети и подростки, с их стороны доносился хохот и гомон. Натали, привлечённая потешной музыкой, потянула брата за рукав. — Пойдём, интересно же! Показывали народную сказку про деревенского дурачка, которой при помощи хитрости (и волшебной птицы) женился на прекрасной принцессе. Фортунато усмехнулся, вспомнив Зигмунда, порадовался тому, что тот не настолько удачливый, как герой сказки. Нелепая кукла с большой головой, алыми щеками и жёлтыми лохмами раскланялась перед зрителями, на мгновение мелькнуло смуглое запястье актёра. — Я хочу сладкого, — сказала Натали, когда они остановились на рыночной площади. — Вишнёвый пирог, например. — Конечно, пойдём за пирогом, — согласился Фортунато. Он бы и сам не отказался от кусочка. Госпожа Бисмарк отнеслась к Натали с теплотой, подарила отличную ткань для свадебного платья и туфли. Когда Фортунато писал сестре с предложением приехать, то объяснил всё так: «Нехорошо одалживать у графа Шлейхера, будет правильнее, если на свадьбу ты сама накопишь. Я отправляю тебя на работу в приличный дом, с хозяйкой вы поладите». Натали волновалась только о том, что придётся оставить мать, но та пообещала приехать позже, к самой свадьбе. Фортунато и Натали перекусили пирогом, купили яблок, потом направились в сторону набережной, где выступали уличные артисты. Старик в смешном зелёном колпаке, похожем на огромный носок, демонстрировал всем говорящего ворона; борец хвастался мускулами, поднимая гири; девушка в лиловом платье плясала под звуки гитары, на её тонких запястьях звякали серебряные браслеты. Натали заинтересовали фокусники. Кудрявый парнишка повертел перед публикой пустую шляпу, затем сыпанул туда какой-то порошок и вытащил живую мышку. Фортунато хмыкнул, шепнул сестре: — Даже не старается. У него вон какие рукава широкие, там и прячет мышей. — Зануда, — отмахнулась от него Натали, шутливо обижаясь. — Всё равно здорово! Далее фокусник окинул победным взглядом толпу, громко объявил: — Мне нужен доброволец! На пару номеров. Никто не желает? Натали подтолкнула брата вперёд, крикнула: — Этот молодой человек желает! «Лишь бы мышей своих за шиворот не сунул, — подумал Фортунато с неудовольствием. Ему вспомнился один цирковой номер, в котором фокусник «протыкал» человека саблей, однако человек оставался невредимым. — Ладно, хоть для Натали развлечение будет, а то со Шлейхером жила как в монастыре». Кудрявый парнишка взял «добровольца» за руку, заговорил быстро и с горячностью: — Итак, вот наш герой! Прямо сейчас я представлю вам номер, который называю «возрождение». Уважаемый, — фокусник обратился к Фортунато. — Чтобы гости не заподозрили нас в сговоре, выверните карманы. Фортунато сделал, как ему велели, затем фокусник продолжил: — Сейчас вы вытянете из колоды одну карту, потом отдадите мне. Когда парнишка получил карту обратно, то разорвал на мелкие кусочки, бросил на землю. — А теперь, — фокусник хитро прищурился. — Предлагаю добровольцу проверить свой левый карман. «Вот дьявол, как он это делает? Не мог же незаметно подсунуть», — удивился Фортунато, вытащив из кармана ту самую карту с шестёркой пик. Фокусник возликовал: — Всего лишь волшебство, господа и дамы! — он широко развёл руки, будто собирался обнять толпу. — Постойте, молодой человек, ещё один фокус. Фокусник достал из переносного сундука длинный чёрный плащ, сшитый из плотной ткани, резким движением накинул на плечи Фортунато. — Насчёт три! — воскликнул парнишка. — Раз, два… На «три» он сорвал плащ с добровольца, и зрители ахнули: белая голубка взлетела вверх из-за спины Фортунато, покружила немного и села на мраморную ограду набережной. — Благодарю, благодарю, — фокусник раскланялся. — Вы свободны, господин, спасибо за помощь! — Пожалуйста, — буркнул Фортунато. «Тоже мне, нашёлся колдун, нет тут никакой магии». Он перестал дуться только тогда, когда Натали спародировала его угрюмую мину и по-доброму рассмеялась, откинув голову назад. «Ну точно ребёнок, и как тебя замуж выдавать?» — шутил сам с собой Фортунато. *** Натали присела на лавочку, надкусила румяное, пахнущее мёдом яблоко. Сегодняшняя ярмарка впечатлила её, она без умолку рассуждала о секретах фокусника, повторяла движения мускулистых борцов, потряхивая кулаками. Жизнь в имении Шлейхера была однообразной и скучной до невозможности, и Натали навёрстывала упущенное, когда от души веселилась на празднике. После смерти отца брат и сестра весьма скромно отмечали Ночь Святого Ниттанэля: мать ездила с ними на богослужение, затем угощала сладким — чаще всего вишнёвым пирогом — и пела песню о проклятом городе, который спасла молитва святого. Граф Шлейхер на дух не переносил традиции марцинистов, ворчал, злился, но запрещать — не запрещал. Иногда огонёк совести загорался и в его огрубевшем сердце. — Знала бы ты, как приятно видеть тебя счастливой, — сказал Фортунато сестре. — Надеюсь, все наши горести останутся позади. Он не верил своим словам. Ни пышная ярмарка, ни артисты не вызывали в нём таких же бурных чувств, как у Натали. Фортунато раз за разом возвращался мыслями к доктору Альенде, который всего через два месяца отправлялся на священную — и смертельную — миссию, переживал за рабочих, уставших от произвола фабрикантов. «Мне следовало бы заняться агитацией, да хоть листовки расклеивать, но не прохлаждаться на празднике, — винил себя он. — Но ведь нужно побыть с Натали, она по мне соскучилась… Или я вновь ищу оправдания? У революционера выходных не должно быть». Морские волны лениво плескали пеной на гальку, отползали назад, ворчали на неведомом языке. Серые облака с розоватыми краями закрыли солнце, на горизонте виднелись чёрные холмы, словно спины гигантских чудищ, поднявшихся из глубины. Звуки ярмарки стихли, только скрипка где-то пела да стучали по сухой земле копыта лошадей. — После свадьбы с Зигмундом я буду ещё счастливее, — ответила девушка, пряча под платок прядь волос. — Знаешь, Зигмунд очень умный, много интересного рассказывает! Он, например, считает, что женщина может учиться в университете наравне с мужчиной. В Лэринском Королевстве учатся, представляешь? — Но ты ведь не лэринка, — заметил Фортунато. Эмансипацию он обсуждать не любил, потому что ответ на «расширение прав женщин» у него имелся однозначный. — Зачем тебе университет? — А что? — Натали пожала плечами. — Я бы тоже могла быть врачом. А лучше — астрономом. Зигмунд подарил мне пару книг о звёздах. Конечно, я там не всё понимаю, но читать не бросаю. Зигмунд говорит, мне надо заняться физикой и математикой… — Зачем тебе оно? Я одобряю твою тягу к полезным книгам, но университет? Натали, ты ведь будешь женой, матерью, на науку времени не хватит. Натали сразу погрустнела, догрызла половину яблока и произнесла с колким упрёком: — Ты просто думаешь, будто женщины глупее мужчин. — Нет, Натали, — вздохнул Фортунато. — Ты можешь стать учительницей, гувернанткой. Дело не в том, что кто-то умнее, а кто-то глупее. Женщина в первую очередь заботится о детях, следит за порядком в доме, дарит любовь своему супругу. Разве мама не обсуждала с тобой это? Натали покончила с яблоком, выбросила огрызок в траву. — В Лэринском Королевстве есть женщина-профессор по медицине. «Ах, да провались оно, это Лэринское Королевство, — разозлился Фортунато. — Глядишь, у них женщины в брюках начнут щеголять». Сознание подкинуло неприятный образ — афишу «Шоу уродов» с бородатой женщиной и карликом. Накатило отвращение, Фортунато больно ущипнул себя за палец, чтобы поскорее забыть богопротивный рисунок. — Натали, я терпеть не могу «эмансипированных женщин», — сказал Фортунато. — Зигмунд, может, человек неплохой, но и он иногда ошибается. Из университетов выгоняют профессоров-севаррцев, запрещают наш язык, образование у нас отбирают. А ты мне о женских правах! Нельзя, Натали, думать только о себе. Я борюсь за то, чтобы каждый севаррец, независимо от дохода и сословия, учился на желаемую профессию. — Значит, каждый мужчина, — сквозь зубы проговорила сестра. — Женщин всегда использовали как… — Довольно, перестань, — Фортунато крепко сжал её запястье. — Лучше пойдём, провожу тебя до дома. Темнеет уже. «Выйдет замуж, глядишь, дурь из головы выбросит. Зигмунд — вредитель страшный! Наплёл наивной девушке чёрт знает чего, а она и повелась на его сладкие речи». *** Франсиско на брак согласился. — Прекрасно, — сказал ему Фортунато. — Значит, мы сыграем свадьбу как можно скорее. Только вам обязательно надо будет съездить к моей матери, она вас благословит. Я очень рад, что мы породнимся, Франсиско. — Я всё же не уверен, — снова засомневался Франсиско. — Не воспротивится ли ваша сестра? У неё ведь есть возлюбленный, а кто я? Девушка заупрямится, из-под венца сбежит, — он вздохнул, смешивая краски на палитре. — Не запрёте же вы её в высокой башне и не посадите дракона рядом... Фортунато дёрнул щекой, словно его ужалила пчела. — Фридеранец — не жених моей сестре. Знаете, когда-то желание невесты не требовалось, за неё перед алтарём могли ответить родители. Поезжайте к моей матери, и да хранит вас Всевышний. Адрес я напишу. Граф Шлейхер — человек малоприятный, но надеюсь, вы с ним не поссоритесь. *** Профессор был донельзя доволен тем, что сегодня в анатомический театр доставили тело железнодорожника, погибшего под колёсами поезда. — Да, друзья мои, — повысил голос он. — Когда говорят «он умер страшной смертью», я спрашиваю: «страшной» для кого? Если человек умер, ему уже ничего не страшно. А вот нам, живым, приходится лицезреть кишки, куски плоти, отрезанные конечности. Про умершего от старости вряд ли кто-то объявит: «умер страшной смертью». А вот поезд… это дело серьёзное, — профессор глянул на студентов из-под очков, затем принялся за грудную клетку покойного, вытащил лёгкие. — Знаете, я ж на неронской войне оперировал раненых. Всякое там наблюдал, то картечью лицо снесёт, то голова отлетит к чертям. Это вы тут сидите, рты раскрыли, а на войне удивляться нечему, — он усмехнулся. — Как-то приезжал к нам в госпиталь один генерал. Ордена сияют, погоны золотые, сабля новёханькая… Хе-хе. Спрашивает меня, мол, чего да как. Я рукой махаю в сторону палаты, отвечаю: «Ваше превосходительство, сами поглядите: гной рекой течёт. Не успеваешь конечность с гангреной отпилить, как пакость эта чёрная снова вылазит. Двадцать человек в тифу лежат…» Ух, как побледнел наш генерал! Из госпиталя шёл, трясся весь. Удобно господа генералы устроились! Простой солдат от тифа умирает, лихорадкой мучается, а они… — профессор замолчал, очевидно, поняв, что ступил на скользкую дорожку. — Я вам, друзья, не желаю дурного. Но если случится война — сохраняйте мужество. Битву со смертью вы никогда не выиграете, одного человека спасёте — а до другого не успеете добраться. Фортунато всё больше нравился этот профессор. «Как бы не случилось с ним беды, — забеспокоился он. — Критиковать публичные дома за распространение сифилиса — ещё не крамола, но он на армию замахнулся. Вот бы наедине с ним потолковать!» Рыжий Генрих вытянул руку, поинтересовался: — Господин профессор, а что случилось с тем генералом? Профессор ответил, копаясь во внутренностях: — А что с ним станет? Уехал и всё тут, не ему же с гангреной возиться. Фортунато зло посмотрел на Генриха. «Этот выродок и донос написать может, но если напишет, морду ему разобью». Профессор был фридеранцем, и Клаудио, наверное, посмеялся бы над идеей «потолковать» с ним, напомнил про Томаса Фишера… про предателя. Фортунато поёжился. Он всё ещё не простил Томаса, но не мог воспринимать всех фридеранцев как «бешеных собак».