Ледяной принц

Тони кладет голову на грудь Стива, слушая мелодичный стук его сердца. Он уже должен был бы спать, но уснуть ему не дают непрекращающиеся мысли о сожалении. Если и был когда-нибудь идеальный момент, чтобы признаться кому-то в любви, то это должно было произойти там, на крыше, под заходящим солнцем, на фоне городского пейзажа. Когда Стив привел его в особенное для него место, в которое он никогда раньше не водил других людей. А, может быть, даже когда Стив увез его после этого к себе домой и шептал на ухо ласковые слова, которые он никогда не слышал от другого человека и никогда не хотел бы услышать от кого-то еще. Но эти возможности пришли и ушли, и теперь он не может уснуть. Он поднимает голову ровно настолько, чтобы увидеть лицо Стива. Лунный свет проникает сквозь занавески, отбрасывая тени на его черты. Ресницы расходятся веером по бледным щекам, губы слегка приоткрыты. Тони на мгновение задумывается, не надоест ли ему когда-нибудь это зрелище, но он знает, что нет. Он будет чувствовать себя так до тех пор, пока Стив будет позволять ему это, пока он все еще будет хотеть его. Если бы он только знал, как сказать ему все это. Тони опускает голову, возвращаясь к успокаивающему биению сердца у своей щеки. Идея осеняет его совершенно неожиданно, с шокирующей для двух часов ночи ясностью. Он вспоминает Бостон, тот случай, когда он действительно должен был что-то сказать, но не сказал, и знает, что должен сделать, знает, какого именно момента заслуживает Стив. И, наконец, он может закрыть глаза с чувством покоя, пока в его голове проносятся мысли о великих жестах, счастливых концах и признании в любви, которое может сравниться с любой романтической комедией.

***

Двери лифта открываются на этаже Тони в башне Старка, и первое, что слышит Стив — громкий удар, за которым следует череда ругательств. Он улыбается и идет на кухню, чтобы найти источник шума. — Боже, я не должен был этого делать, — бормочет Тони себе под нос. Дым валит из кастрюли в раковине, и Тони смотрит на него, положив руки на бедра, медленно качая головой. Стив прислоняется к входу в кухню и пытается не рассмеяться при виде этого зрелища. Он прикрывает рот рукой, но звук вырывается наружу, когда Тони говорит: — Дурацкая паста, мать ее. — Как давно ты там находишься? — вздыхает Тони, увидев Стива. — Недолго, — заверяет Стив, проходя в кухню. Он целует Тони в щеку в знак приветствия. — Но достаточно, чтобы увидеть, как ты злишься на кастрюлю, хотя я не могу представить, чтобы это была ее вина. — Намекаешь на то, что это была моя вина, Стивен? — спрашивает Тони. Он прижимает руку к груди, делая вид, что оскорблен. — Конечно, нет, детка, — поддразнивает Стив, проводя руками по бицепсам Тони. — Но я не уверен, что когда-либо видел, чтобы кто-то раньше превращал пасту в черную. Это просто подвиг. — Ну, я никогда не делаю ничего наполовину, — отвечает Тони. Он несколько секунд смотрит на подгоревшую еду, а затем говорит: — Похоже, нам придется сделать заказ. — Могу я узнать, почему ты пытался готовить? Я думал, тебе запрещено находиться на кухне. — Я пытаюсь закрутить с тобой роман, Стив. Разве ты не видишь? — говорит Тони, беря свой планшет с кухонной стойки. Он начинает что-то набирать, предположительно заказывая ужин, и Стив подходит к нему сзади. — Я уже почти уверен в тебе, знаешь, — говорит Стив, обхватив Тони руками. — Никаких романов не требуется. — Но ты все равно меня получишь, — отвечает Тони. — На целую ночь. Тони заканчивает с планшетом и кладет его на пол, поворачиваясь в объятиях Стива. Обхватив руками его шею, он притягивает Стива к себе для поцелуя, чувствуя на его губах вкус красного вина и намек на что-то сладкое. — Почему? — спрашивает Стив, когда они отстраняются. — Потому что ты заслуживаешь этого, и я хочу подарить тебе себя, — он говорит это просто, без всякого притворства, и Стив не может не улыбнуться. — Не знаю, чем я заслужил это, но спасибо. — Ты делаешь меня счастливым, вот чем, — отвечает Тони. Снова простота, и Стиву кажется, что грудь может взорваться от огромного количества эмоций, которую он испытывает к Тони. Он не знает, что сказать, кроме того, что действительно хочет, поэтому не отвечает. Он просто обнимает Тони чуть крепче и нежно целует его. — Пойдем, — говорит Тони, наклоняя голову в сторону гостиной. — Я так и не показал тебе этого Поллока. Стив усмехается и следует за Тони в гостиную, где над диваном висит большая картина. Это в основном темные линии, перемежающиеся с белым и красным. Тони наклоняется поближе и шепчет по секрету: — Честно говоря, я никогда не понимал современное искусство. — Я тоже, но мне нравится, — в ответ шепчет Стив. — Я имею в виду, это ведь просто брызги краски, верно? Разве неправильно говорить, что это может сделать любой? Это что, преступление против художников во всем мире? — Я думаю, что технически это должно быть нечто большее. Речь идет о чувстве, которое она вызывает, о движении, которое ты воспринимаешь через линии. К тому же, он был первым, кто начал заниматься абстрактным экспрессионизмом, так что это уже кое-что значит. Тони медленно кивает, затем решает: — Мне больше нравится Пикассо. — Согласен. Тони берет его за руку и ведет к дивану. На журнальном столике перед ними горят несколько свечей, а если окинуть взглядом комнату, то можно увидеть еще парочку, расставленных по разным поверхностям. Стив поднимает брови: — Свечи — это часть романтики? — Конечно, — ухмыляется Тони. — Мы идем на все девять ярдов, детка. Стив хочет снова спросить, почему, но знает, что не получит прямого ответа, поэтому спрашивает: — Так что же входит в эти девять ярдов? — Ну, — говорит Тони, перебираясь на колени Стива. — Все должно было начаться с ужина, карбонара, как на нашем первом свидании, но теперь нас ждет китайская еда. Небольшая неудача. Потом десерт, который я заказал до твоего прихода, потому что знал, что не стоит даже пытаться его испечь. Потом сюрприз, который даже твой самый грязный французский не сможет вытащить из меня раньше времени, и если тебе действительно повезет, то к концу мы, вероятно, окажемся голыми. — С французами похоже на вызов, — говорит Стив, приподняв бровь. — Хотя технически французский никогда не был таким уж грязным. — Все грязно, когда ты говоришь это во время секса. Стив хмыкает в знак согласия, затем Тони меняет тему, говоря: — Могу я задать тебе вопрос? — Всегда. — Последний парень, с которым ты встречался, — говорит Тони. Он берет руку Стива, рассеянно играя с его пальцами, и продолжает: — Ты сказал, что в ваших отношениях не было ничего плохого, но ты не видел с ним будущего. — Да, я так и сказал, но это не вопрос, — Стив анализирует лицо Тони, ища что-то, что могло бы подсказать ему, почему возникла эта тема, но не видит ничего, кроме, возможно, слишком нейтрального выражения. Тони прикусывает губу — единственный признак того, что он может нервничать, и смотрит на их руки, спрашивая: — Ты видишь его со мной? Я просто… я думаю, было бы неплохо знать, на одной ли мы волне. — Тони, — мягко произносит Стив, заставляя его поднять взгляд. — Я вижу целую жизнь с тобой. На долю секунды он задумывается о том, что раскрыл слишком много, или о том, что, возможно, стоило начать с «Я люблю тебя», а не переходить к целой жизни, но затем Тони усмехается, и все сомнения исчезают. — Хорошо, — Тони встает с дивана, подтягивая Стива за руку. — Я не хочу ждать сюрприза. Ты получишь его прямо сейчас. — Ты действительно не умеешь хранить секреты, а? — смеется Стив, позволяя тащить себя к лифту. — Не совсем, нет, — говорит Тони. В лифте он нажимает кнопку с надписью «R» и поворачивается к Стиву. — Нет смысла ждать, если момент идеальный. Стив не понимает, о чем говорит Тони и что сделало этот момент идеальным, но прежде чем он успевает спросить, Тони прижимается быстрым поцелуем к его губам и говорит: — Ты поймешь через минуту. Как только двери лифта открываются, на них обрушивается холодный воздух и они оказываются на крыше. Он выходит вслед за Тони и теряет дар речи от открывшегося перед ним зрелища. Пространство было превращено в частный оазис: встроенные скамейки стоят вдоль всех стеклянных перил, а небольшие кустарники создают в центре городской сад. Над ними висят нити гирлянд, окрашивая все в золотой цвет. На сколько хватает глаз вокруг простирается совершенно беспрепятственный вид на весь Манхэттен, и хотя с его бруклинской крыши открывается лучший вид в городе, эта, несомненно, стоит на втором месте. Он идет дальше, любуясь видом. — Я… — начинает Тони, его голос внезапно становится неуверенным, и Стив смотрит на него. — Я знаю, что у тебя уже есть свое место, но я подумал, что, возможно, было бы неплохо, чтобы у нас было наше. Бруклин твой, и мне безумно нравится, что ты привел меня туда, но он все равно должен быть твоим, потому что определенно будут времена, когда тебе захочется побыть одному. Но я подумал, что если ты когда-нибудь захочешь сбежать от всего вместе со мной, то мы сможем сделать это здесь. Стив открывает рот, чтобы заговорить, но Тони перебивает его: — Подожди, дай мне сказать. Это должна быть та часть, где я делаю величественный жест и говорю все важные вещи, хорошо? Стив не доверяет своему голосу, поэтому просто кивает. Тони подходит ближе, берет Стива за руку и делает дрожащий, глубокий вдох. — Ладно, начнем. Стив, я этого никогда не делал, я никогда не делал ничего подобного, но ты заставляешь меня идти до конца. Я говорил тебе на нашем первом свидании, что меня бывает слишком много, что я слишком много говорю, слишком много работаю и делаю много других вещей, которые имеют тенденцию отталкивать людей. Я провел много времени не с теми людьми, просто надеясь, что однажды кто-то посмотрит на меня и заставит поверить, что меня достаточно, что я не слишком сложный человек и что у меня не слишком много скелетов в шкафу. А потом в моей жизни появился ты и сказал мне, что веришь в меня, и я подумал, что мне крышка. Ты мог попросить меня о чем угодно, и я бы сделал это. — Но потом ты просто… продолжал это делать. Ты продолжал удивлять меня. Ты позволил мне ворваться в твою гостиную и перечислить все причины, по которым тебе не стоит со мной встречаться, а потом все равно остался. Ты смотришь романтические комедии, как будто это твоя религия, а потом говоришь мне, что я — твой счастливый финал, и это выбивает из меня дух. Я могу рассказать тебе не задумываясь то, о чем никто в мире не знает, и я ни на секунду не засомневаюсь. И я надеюсь, что ты чувствуешь то же самое по отношению ко мне, что ты действительно видишь будущее со мной, потому что нет абсолютно никого другого, с кем бы я хотел иметь все. Что бы ни случилось. Ты — это все для меня. Ты — все, чего я когда-либо хотел, Стив, и я думаю, что все это — один из очень длинных способов сказать тебе, что я влюблен в тебя. Я не хочу провести еще один день, не сказав этого. Я люблю тебя, даже если мне страшно признаться в этом. Стив не может придумать, что сказать. Тони украл все мысли из его головы каждым идеальным словом. В ошеломленном молчании Тони продолжает: — Если, конечно, ты не чувствуешь того же, тогда мы можем просто притвориться… Стив прерывает его, целуя вместо всех слов, которые он не может четко сформулировать. Он целует его до тех пор, пока у них не перехватывает дыхание и они вынуждены отстраниться. — Так тебе не противно? — шепчет Тони, скорее утверждая, чем спрашивая. — Нет, — смеется Стив, обнимая Тони за талию и прижимая его как можно ближе. — Мне все нравится. Так сильно. Это идеально, и даже нет слов, чтобы сказать тебе, как много это значит для меня то, что ты сделал все это. Я люблю тебя, Тони. Тони улыбается ему, карие глаза светятся золотистым светом, и Стив понимает, что из всех достопримечательностей, окружающих их, эта — самая лучшая.