Пятница, 19 августа. • 18:13 «Я в Неверморе. Все в порядке».
Парень нажал «отправить» и задержал палец в воздухе, глядя на иконку в верхнем углу экрана мобильного телефона — до невозможности популярный отец уже сменил фотографию профиля на Фейсбуке. На ответ Ксавьер не надеялся.• 18:36 «Молодец. Деньги на твой счёт поступили. Звони, если что-нибудь нужно или пиши Жаклин. Не забудь позвонить матери и брату».
Сухое основательное sms, лишённое и грамма родительской заботы, как всегда, всё сугубо официально. Наверняка сообщение, отправленное ему Жаклин — высокомерной отцовской правой рукой — агентом. Ксавьер проверил счёт, напечатал пару строк Аяксу и Бьянке, включил музыку на телефоне и принялся за распаковку вещей. На всё про всё ушло без малого три часа. Утомленный дорогой до Невермора, уборкой комнаты, изголодавшийся и грязный, Торп свалился на кровать. Мысли закрутились вихрем в голове и держались порознь — от ожиданий о предстоящем учебном сезоне до беспокойства о Корио — младшем брате. Так говорила мать. Младший, потому что появился на свет на четыре минуты после Ксавьера. Пальцы сами наугад нашли телефон:Пятница, 19 августа • 21:47 «Спишь?» • 21:49 «Нет. Папа на съемках, мама у подруги. Лежу кайфую в одиночестве. Без тебя, зануда-старший-брат-великий-художник». • 21:54 «Не такой я и зануда, зубрило, раз тебе без меня скучно». • 21:56 «Да-да, успокаивай себя этим. В моем распоряжении целый дом, штат прислуги и целая лаборатория! А у тебя одиночество и проклятый Невермор»
Ксавьер улыбнулся, перечитывая строки, напечатанные братом. Корио не жаждал учиться здесь да и не мог: у него отсутствовал дар, позволяющий бы парню проходить обучение для изгоев. Он был нормисом, и это обстоятельство делало брата в глазах Ксавьера восхитительным.• 22:02 «Можешь позвонить, засранец, я только за.».
Скоротечно отправил ответ Торп и вскочил с койки, выставляя ноутбук перед лицом и занимая место в кресле за столом. Парень не боялся предстать перед Корио не в самом лучшем виде — на протяжении семнадцати лет братья засыпали и просыпались изо дня в день в рамках одной комнаты, разделенной внушительной ширмой. Взмах кисти Винсента Торпа превратил однажды ширму в обособленный личный уголок и Ксавьера, и Кориолана Когда экран ноутбука зажёгся от входящего звонка, а по ту сторону Торпа встречала глуповатая улыбка брата, Ксавьер небрежно смахнул волосы со лба и рассмеялся. Два брат-близнеца. Настолько разные, насколько это было возможным, за исключением внешности. Два повода для отцовской гордости и два разочарования в одном флаконе. — Тебя ещё не убили? — Резко хохотнул Корио, вглядываясь в глаза Ксавьера — отливающие ярким зелёным пламенем. — Не дождешься, — прилив радости окутал Ксавьера с головы до ног. — Иначе тебе однажды придется занять моё место. Взрыв хохота вынудил обоих схватиться за животы. Две родственные души, тесно сплетённые от самого рождения, преисполнились теплом. Парни обменивались бестолковой информацией, делились предстоящими планами, передразнивали друг друга, как дети, отпускали шутки, понятные только им, и подтрунивали над серьёзностью отца — суровостью, граничащей с непомерной жестокостью. — Расскажешь потом, как тебе на шхуне посреди Баренцева моря. И обязательно отошлешь фотографии! — Давал наставления раскрасневшийся Ксавьер, методично нанося эскизы на бумагу. — Так точно, Мистер Торп. — А если серьезно, — вся веселость улетучилась. Ученик Невермора принял обыкновенно угрюмое выражение: — ты правда хочешь отбыть в море и быть ну.. моряком. Не знаю, пиратом..? Брат Ксавьера, в отличие от него самого, умиротворения и радости не растерял, продолжал кивать болванчиком. — Моя болезнь — не приговор, Ксавьер. И да, я хочу. Никто не виноват, что «изгойские» — он отметил слово кавычками. — способности мне не передались. Я могу быть полезен и в мире нормисов. С этим было трудно не согласиться: Ксавьер вспомнил, каким окрылённым и невинным делали Корио рассказы о далёких странствиях, невыполнимых миссиях и героях, сошедших со страниц сказок. Он грезил морем, дышал им и запросто умер бы где-нибудь в толще песка на морском дне. — А как же твои увлечения ядами? — поинтересовался парень, недовольный кривизной линий на рисунке. — Я не могу оживлять картины и видеть сны, как ты, но вполне могу выступить достойным противником в море, используя свои знания о ядах против противников. — Слова Кориолана лучились сарказмом. Но в них была истина. — Да и вообще, посмотри в зеркало, брат. Ксавьер потянулся к маленькому зеркалу подвешенному на стене за шерстяную прочную нить, и хорошенько рассмотрел себя. — Наша разница в росте составляет один сантиметр. Наши глаза, вплоть до разреза глаз, одинаковы. Форма губ, крыльев носа, лба — идентичны. Цвет кожи, Ксавьер. Даже он. — Парень улыбнулся, поддакивая Корио. — И твоя болезнь незаметна. Я помню, Корио. — Так что..я достаточно силён и я могу…могу. — Непонятно было, успокаивал ли брат себя или Ксавьера, однако на минуту в комнате воцарилась тишина. — Этот год станет для тебя решающим. Все получится, брат. — Заверил его Ксавьер, работая ластиком. Линии выходили чересчур жирные. — И у тебя, Ксавьер. Как дела с Бьянкой? Минуты издевательски долго тянулись — Ксавьер успел ощутить внутри разрастающееся чувство горечи, которое прокатывалось по языку, обиду и непонимание. Вопрос застал его врасплох. — Давай в другой раз. Спокойной ночи, Корио. — Изгой поспешил избавиться от картинки брата и с треском захлопнул крышку ноутбука. Разговор завершился.***
Вода комнатной температуры обжигала лопатки, капли обрушивались на спину и плечи, задевали плоский живот. От них хотелось отгородиться — прекратить мучительные пытки, скукожиться, как сморщенные от воды кончики пальцев, и никогда-никогда не открывать глаза. Осознание полного одиночества лавиной накатило на Ксавьера, пришпорило его прежде развеселое настроение и вылилось в приступ отчаяния. Торп не страшился быть наедине с самим собой, отдаваться во власть искусства. Всему виной были демоны — рассекающие его внутренности своими кривыми, как изношенные сабли, когтями, которые не оставляли место доброму, светлому, о чем там плели в детских сказках? Ксавьер держал их в узде долгие-долгие годы — тренировал выносливость бегом, маскировал слабость тела прицельными ударами по мишеням, но все чаще они просились наружу — голодные звери-переродки, жестокие, алчные, не знающие пощады. Контрастный душ привёл парня в чувства, но где-то под ребрами ныло желание убивать, желание обладать и желание орашать свежей кровью весь Невермор. Ксавьер доподлинно знал, что он — чудовище во плоти, его сила — несоизмерима по мощности с другими, однако противостоял ей, скрывая ото всех на семь замков. Невермор был блестящей возможностью научиться контролировать себя и быть вдали от брата. Ксавьер прошел в комнату, открыл нараспашку створки окна, впуская мимолётный ветерок августовской ночи, переставил несколько баночек и убрал ноутбук со стола. Затем без сил — их очевидно отняли восставшие из души демоны — провалился в сон. — Уэнсдей Аддамс — не девушка из твоих снов. Даже кошмаров. — Огрызнулась Бьянка, скрещивая руки на груди. Глаза ее сверкали неподдельной решимостью, голубизна их манила, подчиняла себе, пухлые губы показались на редкость…противными. Девушка целиком показалась Ксавьеру картонной, и все же она стояла рядом и просверливала своим взглядом дыру в его груди. — Почему ты так на нее взъелась? — Она считает себя лучше других. — Демоны внутри склизким червяком зашевелились, волной обдали его лёгкие и бронхи, руки затряслись от слепой ярости. Да, Уэнсдей Аддамс была…своеобразной, причудливой, но его демоны ликовали при виде нее, а у Ксавьера не было силы воли, чтобы опровергнуть это открытие. Парню удалось сдержать гнев. Хватило выдержки указать Бьянке на дверь. Ксавьер Торп помнил Уэнсдей Аддамс, однако в Неверморе она разительно отличалась от той версии, которую он упрямо рисовал в своей голове. Эта чёрно-белая версия была предпочтительнее для его демонов. На кровати он практически подпрыгнул, выравнивая дыхание. Сон-видение не отпускал Ксавьера — в нем произошло всё именно здесь. В комнате, освещенной скудным лунным светом, стало по-настоящему жутко. Ксавьер поднялся с тяжёлой головой, приложился губами к стакану с водой и, не отрываясь, открыл уведомление на телефоне, одно из. «Да, я знаю, что мы не виделись месяц, но я скучаю. И переживаю о тебе, Ксавьер» — раздалось из динамика телефона. «Отец тут с ума сошел. У него какие-то новые идеи, от которых у меня льется кровь из ушей. Мама во всем ему потокает, ну, а я..плаваю в озере недалеко от дома. Ну, ты знаешь, да.» — ещё одно короткое голосовое сообщение от Бьянки. Ксавьер прикусил большой палец в задумчивости, настрочил лаконичное: «Да, приезжай. Буду рад видеть» и вздохнул. Ксавьер надеялся, что присутствие девушки сгладит острые углы в их отношениях, позволит расслабиться перед началом учебного года. Монстры, орудующие в его душе, притаились и вызывали только озноб по коже. От них он тоже планировал отделаться. Никакой Уэнсдей Аддамс в его жизни не было, и Ксавьер лишний раз убедился в том, что не все сны имели свойство сбываться. Он бы не хотел, чтобы в Неверморе появилась девочка из его детства, потому что демоны наверняка бы сожрали ее с потрохами, а он сам превратился бы в тень человека.***
Одна нога мягко увязла в илистой жиже. Из недр земли вырвались пузыри, которые лопнули при соприкосновении с иглой и её холодной ладонью. Белизна кожи бросалась в глаза и отпугивала особо любопытных. Уэнсдей, не прилагая усилий, вздернула подбородок, поправила полы соломенной шляпы, обвязанной черной лентой, и сделала следующий шаг. Внизу раздалось заунывное бульканье трясины, и Уэнсдей закатила глаза, пряча иголку в нагрудный карман комбинезона. — Дядя Фестер, ты обещал, что будет весело. А бродить по трясине в глухих китайских лесах не очень-то весело, к твоему сведению. Уэнсдей заходилась в приступе нового кашля, прочистила горло и, опираясь левой рукой на самодельную трость, переставила ноги — шаг за шагом. Не мешкая. — Уэнсдей, я говорил, что август — не лучшее время для посещения Великой китайской стены. Курортный сезон, — Фестер отхлебнул выдержанного рома из фляги. — не протолкнуться, а сбрасывать туристов с высоты запрещено законом. — Когда тебя это останавливало? — Искреннее изумление исказило лицо Аддамс. — И какое это имеет отношение к тому, что мы, как кроты, пробираемся под стенами? Мужчина расплылся в улыбке и, кряхтя, преодолел усиленную тягу болотистой трясины. — Эти болота имеют богатую историю и такую же богатую, но утерянную реликвию из второго века до нашей эры. — Мне необходимо знать больше. Аргументы. Полуденное солнце, застывшее над Великой китайской стеной, жалило плечи и спину Уэнсдей, которая умышленно не пользовалась линейкой современных солнцезащитных кремов — лучше сгореть заживо, чем поддаться искушению и однажды обнаружить себя слабой и дряхлой. Ожоги всегда придавали сил, напоминали, что она — живой человек, способный пропускать сквозь себя боль. Много боли. Трясина скрывалась среди густых зарослей деревьев, поэтому лучи небесного светила, лишь изредка пекли ее молочную кожу. «Никакого рака кожи», поразмыслила Уэнсдей, и налегла на трость с утроенной силой — впереди показались очертания небольшого островка. Ноги приятно сковало тяжестью. Жажда приключений любимого дядюшки восхищала Уэнсдей, сбивала шестнадцатилетнюю девушку с ног и даже вызывала игривую полуулыбку на безжизненных устах. Когда Фестер прибыл к брату в дом с неизменным ощущением вседозволенности и с беззаботностью в голосе сообщил, что собирается исследовать Великую китайскую стену, Аддамс пришла в восторг. Перспективы переломать к чертям собачьим все позвонки, свернуть шею в поисках опасностей, свалились на голову Уэнсдей отчаянным «Хочу». Просиживать летние каникулы с Пагсли Уэнсдей не хотела. — Неделя скалолазания по горным хребтам Инь-Шаня научила меня тебе не доверять. — Тише, мое жуткое создание, мы близко. — дядя Фестер сделал последний рывок и вскарабкался на поверхность маленького острова, окружённого все той же трясиной. — Расскажи, что мы ищем. — С нажимом попросила Уэнсдей, глядя на ноги, перепачканным зелёной слизью и грязью. — Императрица династии Цинь обронила в этих местах колье из рубинов. Остатки его до сих пор не найдены. Само ожерелье —да, а вот камни… — Фестер мечтательно зажмурился, подставляя бледное лицо ярко палящему солнцу. — Я хочу найти эти камни. — Почему именно здесь и как ты себе это представляешь в болоте? — вся эта ситуация усугублялась убийственно радостным ликованием дяди; Уэнсдей отвернулась. — Я долго готовился к этой экспедиции. А болото…болото осушат, я просто решил провести тебя по трясине и проверить уровень твоего терпения, моя дорогая племянница. — Фестер Аддамс хохотал во всё горло, крутился на валуне и невыносимо раздражал. Мисс Аддамс хотела опустить его голову в глубину болота и пустить кровь, но хладнокровно воздержалась. Этот наглючий родственник был единственным, кто действительно заботился о ее развлечениях: за семь суток Уэнсдей четыре раза находилась на волоске от смерти, содрала в кровь все колени, набила синяки и приноровилась к скалолазанию, а ещё полакомилась рыбой-фугу и до заикания напугала группу туристов. — Я тебя четвертую и скормлю Вещи на завтрак. — Злобно прошипела Аддамс и отправилась дальше. — Признайся, что эти летние каникулы не прошли для тебя даром. — Прокряхтел Фестер и плюхнулся в трясину с громким плеском. Он был прав — Аддамс была впечатлена, сияющие черные глаза выдавали девушку с лихвой.***
К рассвету следующего дня Аддамсы с упорством барана достигли вертолетной площадки, откуда ввысь взмывали частные вертолеты, предназначенные для безумных богачей, и угнали один из таких. Пересекать воздушное пространство Китайской Народной Республики было чревато последствиями, и Фестер, и Уэнсдей знали об этом. Но адреналин уже разбушевался в крови, погоня на высоте в несколько тысяч миль действовала ошеломительно. Несколько воздушных тушек с характерным гулом моторов рассекли воздушную гавань, небо исполосовали продолговатые линии от маневров. Дядя Фестер крепче взялся за штурвал, не упуская возможности пошутить. Уэнсдей заходилась в приступах головокружительной паники и отрезвляющего спокойствия. — Как тебе окончание каникул, моя смертоносная гадючка? — в перерывах между язвительными комментариями, полюбопытствовал дядя Фестер. — Если бы я могла выбрать смерть для себя, то «разбиться вдребезги с высоты птичьего полета» занимало бы первые места в моем списке. Прошла казалось бы целая вечность, как Уэнсдей и дядя Фестер оторвались от земли. Небольшой вертолет, рассчитанный максимум на четверых, подбрасывало, штормило в зоне турбулентности; коробка, обшитая аллюминием и полимерами, издавала поскрипывающие звуки, вертолетные лопасти скулили и гудели. Аддамс вцепилась во второй штурвал и прикусила внутреннюю сторону щеки — если мужчину радовало происходящее, то девушку начинало утомлять. Уэнсдей выглянула в окно — прямиком вниз и похолодела от необъятного ужаса: под ними разверзся океан. Насколько позволяло девушке зрение, она уловила движение волн, которые пенились и разбивались о скалы. — Уэнсдей, если мы разобьемся, меня убьёт твоя мать. Так что держись, ради всех несвятых. Тебе ещё скоро в школу! — спохватился мужчина, делано хватаясь за управление. Но Уэнсдей словно воды в рот набрала: костяшки пальцев побелели, голова запрокинулась от регулярных потряхиваний, глаза источали злость и уверенность. Где-то за бортом пилот одного из истребителей скомандовал очередное: «прижаться к левому борту», но Аддамс глупо фыркнула — лучше разбиться, чем до конца жизни отдуваться за неудавшуюся погоню. Тонкая полоска американского материка обозначилась на радаре примерно через минут двадцать — впечатляющая скорость имела свои преимущества. Уэнсдей плотоядно усмехнулась. — Черта с два им, а не мои сокровища! — Выругался себе под нос дядя Фестер, оглядываясь и выворачивая рычаг несколько вправо. — Я не для того неделю гонялся за всеми ювелирными домами Китая. — Если выживем, одно из драгоценных приобретений, ты отдашь маме. — Разумеется, моя укольчатая кровинка. — Аддамс поморщилась и терпеливо смолчала. Китайские истребители вспороли брюхо прогулочного вертолета одним прицельным ударом — он начал стремительно терять высоту. Уэнсдей подавила крик, застрявший в горле, и наслаждалась покорно последними мгновениями своей жизни. Повсюду слышались завывания ветра, скрежет металла, нестройный хор голосов китайских пилотов на ломаном английском, крик дяди. Казалось, что проклятая муха забралась в ухо и жжужала, настолько невыносимо громким ощущалось крушение. — Уэнсдей! — крик повторился. — Уэнсдей. Сокрушительный удар пришелся о землю — где-то над макушками пальм Аддамс закрыла глаза, сопровождая учащенное дыхание накатившей яростью. И крепко зажмурилась, ударившись о что-то невообразимо твердое. Она была готова взмолиться всем тёмным — послышался хруст костей, обломки вертолёта разлетелись на далекие расстояния. Уэнсдей Аддамс отключилась. — Уэнсдей, ты думаешь, что можешь безнаказанно задевать всех, кто тебе не понравится? — Обвинительная речь лилась рекой из уст Ксавьера, и девушка громко вздохнула. Намного громче, чем следовало бы. Она стояла посреди улицы, ветер подгонял красно-желтые букеты листьев, ласкал оголенные ноги, пока Ксавьер Торп — прозрачный, как само привидение, снедаемый болью, обрушивал на нее свои блядские чувства. Блядские, потому что он слабак. Блядские, потому что Уэнсдей не могла от него отмахнуться. Блядские, потому что её черная равнодушная душа крыльями билась о грудную клетку. Блядские, потому что ей нравилось ему нравиться. Знания об этом делали ее управляемой и уязвимой. Но сегодня она позволяла ему всё: — Те, кто мне не нравится, обычно мертвы. — Я думаю, я первый в этом списке. — Уверенность Ксавьера иссякла, как и болезненные судороги, которыми было усеяно его лицо. — Отрицать не стану. Но убивать мне тебя нет нужды, Торп. Пока я точно не буду убеждена в своей правоте. — В том, что я Хайд? — горькая усмешка парня парализовала Уэнсдей. Глаза заблестели, губы приоткрылись. Ей не нечем было крыть. — Да, ты монстр, и я докажу это, Ксавьер. Лицо Торпа просветлело, обозначились бритвенно-острые скулы, линия губ, в глаза Уэнсдей Аддамс полыхнула сочная зелень его очей. Удивительно выразительные глаза смотрели на нее с…необъяснимой теплотой. Уэнсдей потупила взор под ноги, где листва вовсю резвилась с носками ботинок. Она проиграла. Проиграла битву, но не войну. — Да, я монстр, Уэнс. — Твердо сказал Ксавьер и обошел ее со спины. Длинные пальцы легли на жилку ее шеи. — Но я намного страшнее того чудовища, которое ты ищешь. Хватка Ксавьера была бескомпромиссно жёсткой — ни вдохнуть, ни выдохнуть — перед глазами заплясали огни, Аддамс приподнялась на носочки. Он не щадил ее промаха, не жалел, не умолял, а просто перекрыл кислород. Уэнсдей хрипела, но не сопротивлялась. — Ты понравилась моим демонам, Уэнсдей Аддамс, и у тебя не осталось выбора. — Руки Ксавьера резко разжались, и она рухнула перед ним, как безвольное раненое животное. — Ты лжешь. — Тихонько прошелестел голос Уэнсдей, звучал он инородно, отрывисто. Голосовые связки напряглись. — Так ли это, Уэнсдей? — Пятиугольный дворик наводнился студентами Невермора, слышались их многочисленные голоса. Уэнсдей Аддамс не могла отвести взгляда от лица Ксавьера, не могла сдвинуться с места, сидя на ковре из опавших листьев с задранной вверх юбкой. Как в дешёвом порнофильме. Зелёные глаза налились кровью, и девушку это заинтриговало. — Тебе не следовало приезжать в Невермор, Аддамс. Он ушел, не оборачиваясь, а Уэнсдей потерянно глядела на удаляющуюся спину парня. Она с ужасом распахнула глаза, лёжа пластом на какой-то металлической конструкции. В горле запершило от недостатка воды, темные круги залегли под глазами, мышцы болезненно заныли. Уэнсдей не шевелилась, глядя в лазурное небо, простирающееся над головой. Поблизости накатывали волны и лизали девичьи пятки. А в голове набатом гремело: «Тебе не следовало приезжать в Невермор, Аддамс». Невермор. Чёртов Невермор. К ней пришло первое в жизни видение.