Ледяная морось сыпалась с неба, заставляя добрую половину жителей штата Вермонт ежиться и прятать головы под чёрными и пёстрыми зонтами. Они все без исключения были наряжены в летние одеяния: девушки в платья, мужчины в футболки с принтом или без и шорты. Среди них величественный и надменный Винсент Торп выделялся из общей массы своим отлично подобранным костюмом, кремовой рубашкой, отглаженными брюками и платиновыми запонками, на которые упали несколько капель дождя.
Мужчина трусцой бежал по городским кварталам, вращая, как юлу, зонт над головой и без остановки улыбался — от этого скулы ныли. Мысли отца Ксавьера были обращены к событиям вчерашнего дня, когда он переступил порог дома любезных, хоть и странных Аддамсов. Пока Винсент нёсся ураганом по вымощенным и окультуренным улочкам Берлингтона, его голову разом заполонили воспоминания. Такие сладкие на вкус, что экстрасенс, муж, отец, блестящий телеведущий в одном лице грозился потерять рассудок.
Телефонный звонок привёл его в чувства — на том конце трубки мелодичный, несколько пренебрежительный голос, оповестил о том, что Винсента любезно ждали. Он лениво выкурил самокрутку, пропустил её между зубами и постучал трижды (в фирменном стиле) в тяжелую, обитую дубом, дверь. Открыли мгновенно: по ту сторону поместья, исполненного в готическом стиле, на него взирали две пары глаз — чёрных, как самая беспросветная ночь. Винсент по обыкновению расплылся в улыбке, почти что искренней, как было всегда, когда он и чудаковатые Аддамсы встречались. Их семьи были связаны узами престранной дружбы со времён Невермора.
— Винсент, сама судьба направила тебя к нам. — Гомес заключил долговязую фигуру Торпа в приветственные объятия. — Проходи. Запеченные слизни источают удивительную вонь.
— Вы, как и всегда, очень гостеприимны. — Винсент специально оставил очки дома и потому вдоволь насладиться изяществом Мортиши не мог. — Миссис Аддамс. — Папа Ксавьера галантно поклонился. Аддамс сочла бы этот жест признаком скрытого патриархата, но она умирала под огромным количеством томов в своей комнате.
Они прошли в гостиную прямиком к установленным по обеим сторонам комнаты гулким вентиляторам, от которых веяло спасительной прохладой. Габаритные монстры родом из двадцатого века показались Винсенту девятым чудом света, так как на улице установилась жара. Ему предложили винную карту, усадили в роскошное мягкое кресло, в котором маг утонул, и поднесли на механической подставке блюдо. Вязкое на вкус, отталкивающее на вид и источающее концентрированный запах плесени. Мортиша одарила Винсента Торпа скромной улыбкой.
— Приятного аппетита, Винсент. Наш дом — твой дом. — Торп не без опасений наколол на вилку ещё дымящихся слизней, ему стоило титанических усилий не упасть в обморок при мысли засунуть этот деликатес себе в глотку.
— Спасибо. — Мужчина прочистил горло, пока Мортиша и Гомес делили с ним ужин в полном молчании. Рокот вентиляторов гремел, и мешал сосредоточиться.
В своих видениях он не увидел, каков исход положен был быть у этой встречи — не то званого ужина с нотками официоза, не то формальной дружеской встречи в красивых нарядах. Винсента слегка бил озноб, есть слизней он не решался, в то время как Гомес расправлялся с хрустящей корочкой.
— Как там моя горячо любимая Женевьева? Будущий зять? — Винсент густо покраснел и чтобы избежать неловкости, закинул слизня себе в рот. На вкус оказалось не страшнее жаренных в сырном соусе креветок.
— Очаровательно. Её творческая душа ищет вдохновения у берегов Сицилии. А...зять?
— Видение.
Меньше всего Винсенту хотелось бы породниться с Аддамсами. Он был уважаем, восходящей звездой на пике славы, остроумен, изворотлив, хоть и не слыл красавцем никогда. Худощавый, бледный, с очками на переносице, острыми чертами вытянутого лица, хмурым взглядом. Женевьева дышала юностью и свежестью даже по истечению многих лет — пышные бедра, маленький рост, чувственный малиновый рот, вечно сияющая улыбка, непонятные одежды. А Аддамсы... От них несло смертью на многие мили, отчаянием, болью и страданиями. Тоже по-своему разные, стройная, как берёза, аристократичная Мортиша и нерасторопный, подверженный ожирению, Гомес. Оба саркастичные, пылкие и эрудированные. Они все, пожалуй, были не от мира сего, но делаться родственниками? Это было выше его понимания.
— Ксавьер. Твой сын. — Напомнила Мортиша, и Винсент посчитал, что она бы подошла ему внешне намного больше, чем Женевьева. — Как мальчик?
— Учится в Неверморе. Вы же знаете этих подростков, — вспыхнул Торп, пристрастившись к блюду. Хруст разнесся по всей гостиной.
— И как ему Невермор? Мы с упоением вспоминаем проведённые там дни.
— И ночи. — Поддакнул Винсент, разделываясь с едой. Сухое вино на дне бокала плескалось волнами.
— Для любви нет времени, нет ограничений и нет более сильных испытаний, нежели она сама. — Философски подначил его Гомес, отрываясь от губ Мортиши.
— В общем...кхм, да-да, Невермор ему нравится. Он редко возвращается теперь домой. Женевьева видит его теперь совсем редко из-за работы. Она все время пропадает за написанием своих романов.
Винсент промокнул губы вином и сложил руки перед собой. Разговор предстоял не из лёгких, и мужчина не мог отделаться от мысли, что все обернётся прахом, если его, с позволения сказать, друзья не протянут руку помощи. На кону стояла его выстраданная годами и мучениями карьера — Винсент Торп пошёл на сделку с собственной совестью, которая грызла изнутри.
— Ты сделался бледным, как Уэнсдей. Что тебя тревожит, друг мой? — Мортиша обмахнулась веером, что держала в руках. Он служил замечательным аксессуаром. Доисторические гудящие монстры справлялись с поставленной задачей — в гостиной было уютно.
— Я пришёл по одному важному делу.
— Мы все во внимании.
И все волнения отошли для Винсента на второй план: где-то на задворках сознания маячили мысли о какой-то мифической свадьбе Ксавьера с (как её там звали?) Фрайдей, да, точно; прогрессирующая болезнь Кориолана, успех Женевьевы — все растаяло в один момент, стоило Винсенту озвучить цель визита. Фактически он напросился в гости и с трудом выносил этот позор.
— Я хотел бы, чтобы моя авторская программа выходила на «Скайбилд-ТВ». Но, видите ли... — лицо Торпа разрумянилось. То ли от выпитого, то ли от стыда. — Мне не хватает спонсоров. Финансирования. Проект уже на рассмотрении. Не могли бы вы?
Мортиша и Гомес переглянулись. Оценить степень их интереса и проследить за эмоциями Винсент не брался. Женщина красноречиво взяла мужа под локоть и рассмеялась. Надо же, сам Винсент Торп чего-то просит! Он готов был грызть ботинки Гомеса зубами, лишь бы идея выгорела и ответ был положительным.
— Сожалею, Винсент. — Отозвался отец Уэнсдей, состроил мученическую гримасу. — По части денег я тебе не помощник. Мы хотим Уэнсдей отправить в Невермор.
— Будущее дочери для нас приоритет.
Винсент все понимал: все его надежды крушились, как плохо собранный карточный домик. В своей голове мужчина воспарил чересчур высоко и ударять лицом в грязь в эту минуту было похоже на перелом шейки бедра — резко и почти без шансов восстановиться.
— Я понял.
— Но я могу похлопотать. Поговорить с коллегами. — Гомес сделал глоток вина и сложил руки на своём выпирающем животе. — Чтобы твое шоу одобрили и оно вышло в эфир наверняка.
Винсент взбудораженно подпрыгнул, готовый расцеловать руки Гомеса: когда дело касалось его деятельности и денег, Винсент был способен поступиться принципами. Слава кружила голову, выбивала почву из-под ног. Винсент уже подсел на эту заразу, как чертов наркоман. У всех были свои слабые стороны, у него — тщеславие и самолюбие били через край, отчего Торп сейчас мог захлебнуться от счастья.
— В качестве спонсоров... — задумчиво протянула Мортиша, встречаясь чёрными, как тьма, глазами с его металлически-серыми. — Среди твоих знакомых такие найдутся.
Она была права, как всегда поразительно права. Светские рауты, устроенные им самим неоднократно, служили подтверждением этому. Винсент быстро оправился от потрясения, разразился хохотом и осушил бокал залпом.
Мужчина уже прикинул, куда обратится, как бы ему того не хотелось, в любом случае, поддержка от Аддамсов Винсенту была обеспечена.
— Благодарю.
Прощались они тепло и по-родственному. Долго стояли в коридоре, обменивались шутками — Пагсли при виде Торпа грозился наполнить штаны мочой. Мальчик столкнулся с Винсентом у порога их дома.
— Кстати... — опомнился экстрасенс, кладя ладонь на чёрную макушку Пагсли Аддамса. — Что там о свадьбе Ксавьера и...
— Уэнсдей.
Девушка бесшумно опустилась по лестнице, так, что её не расслышали, и остановилась у большой колонны, подпирающей потолок. Она скрестила руки на груди и выражала неприкрытую враждебность. Чёрный комбинезон из прочной джинсы прекрасно подчёркивал её мрачность. Ходячий живой труп.
— Уэнсдей, милая, познакомься. — Спохватилась женщина, подзывая Аддамс к себе манерным жестом. — Винсент Торп.
— Влажная мечта моего брата. — Отмахнулась девушка, продолжая наводить ужас на оцепеневшую фигуру Торпа.
— Прошу простить Уэнсдей, она у нас...
Гомес не договорил. Пагсли Аддамс приложился лбом к животу Винсента, глядя на гостя, как на Всевышнего, в маленьких щелочках горел огонь восхищения. Мужчине такое отношение льстило, чего не сказать о девчонке. Насчёт свадьбы и прочей ереси, которую озвучила Мортиша, он был спокоен — Ксавьер, если он не конченный идиот, ни за что не поведется на эту ведьму. Она будто бы высасывала из Винсента жизнь одним лишь взглядом — цепким, ледяным.
— Ксавьер?
— Мой сын.
Невозможно.
Перед ним простирался внушительный бетонный забор, подвязанный мотками колючей проволоки. В небе блестели угрожающие зигзаги молнии, воздух, как желе, был почти осязаем. Август баловал погодой. Ветер поднимался, отчего листва на деревьях убаюкивающе шелестела. Винсент продолжил следовать маршруту с неизменной улыбкой. На этот раз очки он не забыл, о полуживой девочке вспоминал с содроганием, однако даже это чудовище из фильмов ужасов не способно было изменить его настроения.
Респектабельная вывеска с ровными белыми буквами по центру приковывала внимание, в большинстве случаев отпугивая посетителей. Она гласила «Биолого-анатомическая клиническая лаборатория "Песнь утра"». Но на Винсента Торпа эта конструкция из металлического куска производила благоговейное впечатление. Тяжелые створы ворот разъехались, сетчатая клеть осталась позади.
Винсент шёл прямо — удерживался, чтобы не пуститься в пляс от радости.
Мальчишеской радости. Миновал проходную, где толпились охранники, где белизна и стойкий аромат лекарств въедался в кожу, входил в тело с каждым последующим вдохом. Где неоновые надписи на стенах ставили посетителей в известность о графике приёма врачами пациентов. Люди в белых халатах, зелёных, синих, дурацких шапочках нагоняли тоску, щемящее чувство тревоги на Торпа-старшего. По бокам в каталках, инвалидных креслах сидели пациенты — немощные обитатели вездесущего кошмара под названием
«психбольница» — исправительное учреждение для особенно безнадёжных случаев и по совместительству санкционированная камера пыток.
Винсент поморщился, но продолжил грациозно идти на седьмой этаж в кабинет 716. Без приветствий мужчина ввалился внутрь, обнажая ряд белых зубов в улыбке.
— Иво, здравствуй. Не помешал? — И плюхнулся на диван довольный собой.
— День добрый, — ощетинившись, процедил сквозь зубы мужчина, которого против воли оторвали от микроскопа.
Приплюснутое лицо Иво Барклая сделалось рассерженным — он никогда не терпел вмешательства в личное пространство, даже если пришёл давний друг и однокурсник Винсент Торп собственной персоной.
— Я занят, как ты видишь. Что-то срочное? — на стол полетели прорезиненные перчатки, карие глаза сцепились с туманными в долгой переглядке.
— Иначе бы мы встретились не здесь.
— Тогда что тебе нужно, друг?
Винсент колебался, терзаемый промедлением и сомнениями. Прежде чем начать долгий обстоятельный разговор, мужчина провёл рукой по лицу, как делал всегда, когда уровень адреналина в крови зашкаливал. Торп не хотел прибегать к помощи Иво Барклая, но тем не менее, он сидел здесь, а под рёбрами колотилось сердце.
— Я хотел попросить тебя профинансировать мой новый проект на телеканале «Скайбилд-ТВ». — Выпалил на одном дыхании и натянул на глаза очки. Минуты тянулись неумолимо медленно, но Иво не спешил с ответом.
Мужчина в белом халате, сидящий по другую сторону стола, вчитывался в огромную стопку рецептов. Проницательно щурился и размеренно дышал, и этот звук стал надругательством над нервной системой Винсента. Торп успел краем глаза уловить скучающее выражение на смуглом лице Иво.
— Какой смысл мне вкладываться в твой проект? Деньги? — Мужчина покачал головой. — Ты дурак, скажи мне? У меня есть деньги.
— Тогда чего ты хочешь? — Винсент Торп унижался дважды за день и надеялся компенсировать это бутылкой хорошего алкоголя и пальчиками любимой Женевьевы.
— Ты знаешь, сколько в год умирает людей от болезни «Миопатия Хельмера» или «болезни Паркинсона»? Сотни, тысячи жизней. — к чему было это лирическое отступление? Винсент нахмурился и навострил уши.
— Ты это к чему?
— Хроническая атрофия мышц — это страшно и очень неизлечимо, знаешь ли. — Глаза медика загорелись, как огни на рождественской ёлке.
— Что ты несешь? Что за эмоциональное порно?
— Я очень долго и в Канаде, и в Британии, и здесь пытаюсь синтезировать лекарство, способное остановить эти болезни. Спасти жизни людей. И нормисов... — отец Бьянки замер, прислушиваясь к мелкому дождю за окном. — и изгоев. У меня почти получилось.
— Что от меня нужно?
— Я оплачу твоё шоу, Винсент. — Иво выпрямился, спрятал руки за спину и испытующе посмотрел на отца Ксавьера. — Только взамен ты мне дашь себя. Свою кровь для исследований, свои способности. У тебя феноменальные способности, Винсент. Состав твоей крови... — он смаковал слова, лелеял мысль в голове. — исключительный.
— Я не согласен.
Торп встал из-за стола, мрачно поиграл желваками, не оглядываясь, стал приближаться к двери. Подумал с минуту: внутри него боролись противоречивые чувства, как будто на плечах зависли ангел и демон.
И демон победил. Без шансов.
— Ты хочешь спасти своего сына, Винсент. — Голос Иво был магическим, чарующим; Торп вернулся на место, в глазах — настоящая паника, катастрофа, готовая вылиться в нечто непоправимое.
— Кориолан с миопатией Хельмера скажет тебе спасибо.
Мужчина вздрогнул, как от удара током. За окном разбушевался ливень.
— К тому же, за тобой долг восемнадцатилетней давности. Помнишь роддом? Рождение Ксавьера. Я ждал этого столько лет...
Винсент понял, что совершил чудовищную ошибку, сделался прозрачным, поникшим, потерянным. Стекла в очках треснули от перенапряжения в руках Винсента Торпа.
— Ты не посмеешь...
— Выбирай, Винсент. Либо ты спасешь жизнь Кориолану своей кровью, либо это сделает Ксавьер.
— Но, чёрт, он же встречается с твоей дочерью! — Вспылил Винсент, хлопнул кулаком по столу и разъяренно кинулся на Иво с кулаками. Удар пришёлся по скуле. Рука Торпа окрасилась кровью.
— Да, и это его спасает. — Согласился Иво, кивая. Он, казалось, не придал значения агрессии Торпа. Невозмутимо приложил дезинфицирующую салфетку к разбитой скуле и улыбнулся. — Ему нет восемнадцати...пока. Но если он расстанется с Бьянкой, если он причинит ей боль, то я его забираю себе.
Мужчина неторопливо закончил свою речь, выбросил окровавленную салфетку в мусорное ведро и поднял глаза на Торпа.
— Ты можешь, конечно, занять место сына. У него твои магические способности. И ты, и он мне подходите. К тому же, как ты говорил, у него есть тёмная сторона...
Пока медик продолжал напирать, Винсент медленно сходил с ума, его руки были охвачены тремором, ноги совершенно не держали, из головы утекла последняя мысль, образуя вакуум. Его позорно прижали со всех сторон. Иво поднялся, расправил складки своего халата и вышел. В ожидании. Винсент не был дураком и понимал, что ему отвели время для принятия решения. Такое нельзя совершать скоропалительно, такое в принципе выходит за рамки закона. Это несправедливо... вопиюще, унизительно. Сорок минут, в течение которых Винсент безостановочно дрожал, показались ему вечностью, мучительной пыткой.
— Итак, что ты надумал? — Широкие ноздри Иво Барклая раздувались от предстоящего триумфа, голос звучал, как сталь.
— А если мой сын будет с Бьянкой? — Изо всех сил старался тянуть время, соображая раза в четыре быстрее обычного.
— Тогда я оставлю его в покое. И тебя тоже. Я хочу ещё внуков понянчить. Но мне нужно это лекарство. Я хочу стать всемирно известным медработником, первым в чем-то действительно важном.
Иво Барклай был с юности в отличной физической форме: темнокожий высокорослый гигант с перекатывающимися мышцами под кожей, ослепительно белыми зубами, как из рекламы, и чувством юмора. Он и в детские годы был впечатлительно огромным и необъятным, а в возрасте добавил себе несколько очков авторитета. Он был монополистом — его лаборатории, где пытали людей, пробовали новые лекарства, где изготовляли протезы на разные части тел, находились в нескольких странах. Его армия насчитывала десятки тысяч человек. С таким послужным списком Торпу было бы сложно тягаться, и от этого он дрожал ещё сильнее.
Отец Бьянки не подгонял, упиваясь беспомощным состоянием Винсента. В руках мужчины появился документ в несколько страниц, чему Торп окончательно оказался не рад.
— Твой ответ? — Тихий голос был обманкой. По телу Винсента прошла дрожь.
— Я согласен. Это будет Ксавьер. — На весах стояло его будущее, его карьера вкупе со здоровьем второго сына, Кориолана. И Винсент мог пожертвовать жизнью одного ради двух благородных целей.
Иво никак не показал удивления или смятения или, черт, радости, молча подсунул под руку Винсента соглашение о неразглашении и ещё какой-то договор, всучил ручку. Мужчина подпись поставил, закрепил все печатью и скудным рукопожатием —
он продал сына в рабство. Лично.
Из глаз его брызнули слезы, но Винсенту было на это наплевать. Он не помнил себя, не помнил, как кабина шикарного зеркального лифта остановилась на первом этаже, как он вышел на воздух, как слезы застилали глаза, как дышать стало решительно нечем. Мужчина выбежал на проезжую часть дороги, остановился как вкопанный, принялся размахивать руками, останавливая машины.
— Куда? — водитель скромного Chevrolet Lanos откликнулся на просьбу мага.
— В Невермор.
***
Глянцевое безупречное лицо Бьянки подсвечивалось лиловым закатом. Глаза девушки, окаймлённые светлыми ресницами, притягивали, пухлые губы напряглись, но в целом сирена была в хорошем расположении духа. Спустя, наверное, минут десять, девушка оторвала глаза от окна своей комнаты и улыбнулась, глядя на Ксавьера.
Они повздорили прошлым вечером и за несколько часов не обмолвились и словом. Хорошо, что в Неверморе не было студентов — самые удачливые из них коротали последние дни каникул вне стен академии. Ксавьер и разгневанная Бьянка в восьмой раз за два месяца выясняли отношения на повышенных тонах. Кричали, оба обессиленные, бесконечно разочарованные и сломленные. Бьянка опомнилась лишь тогда, когда Ксавьер бесцеремонно выставил девушку за дверь: от сильного толчка сирену окатило с головы до ног сквозняком. Слёзы обиды Бьянка Барклай сдержала, раскрошенный в пыль медальон русалки отливал фосфоресцирующим оранжевым — всё, что осталось от украшения.
Ночь в своей комнате Бьянка провела, забываясь тяжёлым сном. Ворочалась, постоянно кидала настороженные взгляды на часы, томно вздыхала и прятала лицо под одеялом. Ксавьер мог вполне полюбить ее. Ксавьер любил её, размышляла Барклай, устремляя водянисто-голубые глаза в потолок. Парень всегда был одиночкой, инородным предметом в её пафосно-правильной жизни среди тусовок, встреч, знакомств и пошлых разговоров. Рядом с Ксавьером у Бьянки светились глаза от всепоглощающей любви, а не от действия гипноза, ведь, как известно, всё гениальное — просто. Он не требовал от неё соответствовать стандартам, не запрещал выражаться, не осуждал за экстравертный образ жизни и яркие вызывающие иногда наряды, подстать всем сиренам. Он был прост, в том было его очарование. Бьянка осознала, что подростковая влюбленность в меланхоличного художника с красивой душой плавно перетекла в любовь. И боялась, чтобы это чувство, так ново для нее, не переросло в одержимость. Особенно сейчас, когда их отношения трещали по швам со скоростью света.
— Привет, — прошептала Бьянка, глядя на Ксавьера, который рисовал в скетчбуке наброски будущего пейзажа. Торп находился в комнате десять минут и смиренно ждал, пока сирена обратит на него свое внимание. Пришел и занял свободное место на широком подоконнике, забираясь с ногами, как и она сама. — Прости меня, Ксавьер.
Лицо ее оттеняло сожаление вперемешку с неподдельной радостью. Ксавьер однозначно пришёл мириться, от того ей стало немного легче.
— Ты тоже меня прости. В последние два месяца...выдались тяжелыми. Прошлый семестр, ты знаешь, и дома. — Ксавьер сжал обреченно двумя пальцами переносицу, избегая ее взгляда. — Всё хорошо. — Он отложил скетчбук, заключил сирену в объятия и замолчал, погрузившись в собственные размышления.
Прерывать эту идиллию, установившуюся между ними, ни Ксавьеру, ни Барклай не хотелось. Те моменты взаимопонимания и поддержки, которые раньше казались обыденностью, стали желанной редкостью. Трещина постепенно затягивалась. Они просидели так в обнимку умиротворённые и вдохновленные. Бьянка едва не потеряла сознание от прикосновения сухих губ к виску. Нежность таилась в каждом движении Торпа, хрупкость девушки расцвела.
— В Невермор приезжает мой брат на оставшееся время каникул. Я вас познакомлю. — Негромко оповестил Торп, разглядывая черты смуглого лица сирены. — Твой медальон...мне жаль, Бьянка.
Она и думать забыла о том, что защитный аксессуар поломался.
— Я доверяю тебе, даже без амулета. — Примирительно начал Торп и осёкся, мучимый чем-то или кем-то. Что-то в нем переменилось — радужка глаз утратила блеск, превратившись в чёрную точку. Черно-зеленые глаза смотрели на сирену в замешательстве.
— Мне приятно это слышать. — Бьянка осмелилась вложить свои ладони в его.
Огромного труда ей составило не примкнуть к губам Ксавьера. Она понимала, что любое неосторожное движение способно было нанести ущерб их отношениям. Как она устала скользить по лезвию ножа голыми пятками! Угождать отцу, подстраиваться под Невермор, слушать учителей, тащить на себе всю эту показушную популярность, чтобы не разочаровать себя, в первую очередь. Затем и отца.
Новый день, 28 августа, вступал в свои права, и Ксавьер прикинул, что оставшиеся четыре дня могли бы стать замечательными. Его личной отрадой в кругу Бьянки и Кориолана. Парень неторопливо слез с подоконника, босыми ногами соскользнув на пол, зачесал назад волосы и посмотрел на девушку.
— Корио приедет через час-полтора. — Сказал он, вымученно улыбнувшись — поспать прошлой ночью снова не удалось. И снова девочка из прошлого стала главной героиней его снов.
— Встретимся у входа.
Солнце в небе светило так ярко, а воздух казался на вкус, как карамель, настолько упоительным, что парень немедленно закрыл глаза. Подставил бледное лицо и щуплое тело жгучим лучам. Вдох-выдох, вдох-выдох. Ксавьер улыбнулся, в красках представляя встречу с Кориоланом, которого ещё вчера имел счастье видеть с экрана ноутбука. Редкие птицы, которые обычно огибали Невермор, резвились, кочуя с ветки на ветку, и заливались трелью. В душе Торпа зародилась надежда на то, что следующий год в Неверморе станет особенным, уникальным и творческим.
— Я готова. — Послышался голос Бьянки из-за спины, и Ксавьер вынырнул из пучины своих мыслей.
— Хорошо.
Он без раздумий ухватился за ладонь Барклай и побрел к воротам академии, где встречал сирену днём ранее. Парень порывался было начать разговор, глядя то вокруг, то под ноги, но слова застревали в горле невысказанными. Бьянка держала его крепко, пыталась отпускать шутки, и Торп честно силился её понять — всем сердцем, но испытал колоссальное облегчение, когда рука девушки выскользнула, а брат вдалеке становился более отчётливой точкой, пока не оформился в человека.
Ксавьер и Кориолан душили друг друга братскими объятиями — хлопали по спинам, смеялись, издевались и, в общем, наслаждались долгожданной встречей. Бьянка поймала себя на мысли, что матрица дала сбой — настолько поразительно одинаковыми Торпы были. Их отличала одежда.
Когда Ксавьер отлип от брата, то нерешительно приблизился к Бьянке — глаза опять обратились в чёрные оттенки, улыбка стала искусственной. В груди Барклай пульсировало беспокойство, вызванное отчуждением Торпа.
— Это Бьянка, моя девушка.
Кориолан прошелся медово-зелеными глазами по фигуре Барклай, и вздохнул, протягивая дружелюбно ладони. Из его прически-пучка выбились отдельные пряди, которые подсвечивались солнцем. Потому Кориолан выглядел так, будто сошёл с небес в роли ангела, в то время как мрачность Ксавьера казалась Барклай демонической.
— Слышал, — беззаботно отозвался Кориолан, сияя от предвкушения. — Приятно познакомиться. — Даже руку поцеловал. Сирена смягчилась и оттаяла.
***
Следующие пара дней прошли для Ксавьера, как фильм в ускоренном режиме: в первый день он показал Кориолану все доступные и недоступные места в академии. Не обошлось и без посещения Белладонны, от которой у него пропал дар речи. Они втроём плескались в озере, Бьянка показывала чудеса русальечьего мастерства, Торп рисовал — много рисовал, а также спал в любую подходящую минуту. Особенно Ксавьера клонило в сон в непосредственной близости от Бьянки — однажды художник уснул прямо во время поцелуя. И разразился новый скандал, упреки, обвинения и отчаянный взгляд голубых глаз.
— У тебя забавная девушка, зря ты с ней так. — Тон Кориолана сочился горечью, воздух налился опиумом, Ксавьер встретился глазами с братом.
— Может быть, но нет того, что раньше, понимаешь? — поделился Ксавьер, впрыгивая в кроссовки для пробежки.
Этот разговор состоялся двадцать девятого августа вечером — на вторые сутки пребывания Кориолана в Неверморе. Братья сидели в комнате Торпа, скрытые от посторонних глаз. Если Кориолан находил здесь все великолепным — от холла до теплиц Мисс Торнхилл — то для Ксавьера эти дни превратились в кошмар наяву. Отношения с Бьянкой становились невыносимыми.
— Ты её любишь? — Простой вопрос, ответа на который Кориолан не получил. Ксавьер просто сбежал, глядя на него, как на умалишённого.
Кориолан понял, что Ксавьер не любил свою девушку. События принимали скверный оборот.
***
Кто-то фальсифицировал, намеренно искажал сны Ксавьера. Он это понял, когда опустошенный и злой бежал по лабиринтам женского общежития. За те два дня, проведённые в обществе исключительно Бьянки и Кориолана, парень как будто помешался рассудком — постоянные тревоги, сны (обязательно при участии Барклай), обиженные взгляды сирены в его сторону.
Настораживали.
Торп влетел в комнату Бьянки, как бык, остро реагирующий на тряпку перед носом, и врезался в стол боком. Глаза его метали молнии, руки парень сжал в кулаки. Смотрел немигающим взглядом, пылал от закипающей ярости.
— Что случилось? — Подскочила девушка, сбрасывая звонок.
Барклай покрылась гусиной кожей при виде такого Торпа — таким она видела его впервые.
— Ты применяла на мне гипноз?
— Нет.
— Бьянка.
Парень приближался, как хищник. Глаза Бьянки расширились от страха — вены на руках художника вздулись, зелёные глаза потемнели, лицо перекосило от гнева, а рот приоткрылся. Парень настиг её в два больших шага и навис над Барклай, как свинцовые тучи нависают над городом. От него исходила такая бешеная энергетика, настоящий взрыв и бурлящая ненависть, что девушка на миллиметр отстранилась.
— Да. Я спрашивала тебя о снах. Мы ночевали вместе и ты начал бормотать во сне. Это не похоже на-на-на.. кошмар. — Барклай растеряла всю уверенность. — На эротический сон, может быть. Мне стало интересно.
Весь воздух разом перекочевал из лёгких Торпа в душное пространство комнаты. Бьянка покусилась на его территорию, влезла в его мозг, унизительно растоптала оказанное ей доверие.
— Ты поменяла мои сны?
— Я не могу этого делать. Я заставила тебя рассказать мне сны.
— В каждом моём сне теперь ты. — Мышцы на лице Торпа охватило судорогами. Он выплюнул последние слова и прижался носом к щеке Барклай, опаляя дыханием.
— А была не я. Ты сам сказал.
— Какая разница, кто мне или что снился? Это мой дар, Бьянка. — Ксавьер клацнул зубами, не сводя с неё взгляда. — Ты мне не доверяешь.
Бьянка тряслась от животного ужаса, который внушал ей Торп, возвышаясь над ней непробивной скалой. Она точно знала, как отныне выглядел чистый, подпитанный ядом отчаяния, гнев. Ксавьер полностью состоял из этого чувства, купался в нем и пугал.
Монстр во плоти.
— Что ты предлагаешь? — Бьянка была не из робкого десятка, однако тело будто бы онемело от липкого страха.
— Мы расстаёмся.
Ксавьер угрожающе очертил костяшками пальцев скулы на лице Бьянки и равнодушно отстранился. Кориолан, застывший в дверях, присвистнул и решил не вмешиваться. Последовал за братом.
Они расстались. Боль захлестнула Барклай с головой.
