Суббота, 3 сентября
• 14:06
Только не говори мне, что ты умер, Корио.
• 14:09
Со мной все хорошо. Можешь убедиться сам. Я позвоню?
Ксавьер не торопился с ответом, и по лицу его брата поползла тень страха, сковывающего ужаса. Он так и прилип подошвой к полу из необработанной древесины и пялился на экран с надеждой.• 14:18
Идея так себе. P.S. Меня взяли в заложники и не отпускают. Ты поможешь с выкупом?
Кориолан взревел от досады, вгрызаясь зубами во внутреннюю сторону щеки — вспышка боли помогла очистить мысли, принудила соображать быстрее. В любой другой ситуации он бы подхватил озорство Ксавьера, присущее его отправленным сообщениям, судя по смайлику в конце, но сейчас эти буквы зловеще бегали перед глазами размытой кляксой. Всё. Рубеж пройден, чека сорвана, крыша двинулась с места и на всех скоростях устремилась прочь; из глаз Кориолана посыпались слёзы, орашая лицо солью и влагой. Несколько минут парень боролся, охваченный стыдом и смущением, мужчины-то, блин, не плачут, не выносят слез, но задохнулся, ссутулившись. Торп рыдал, размазывая слезы по выцветшим щекам.• 14:24
Корио?
Нельзя. Категорически нельзя демонстрировать Ксавьеру слабость, не то можно было навлечь на себя ворох неприятностей и не исправить положения. Как разревевшаяся девчонка на выданье, Кориолан подавил просящийся наружу рык, и быстро напечатал ответ дрожащими пальцами:• 14:26
Все хорошо, я занят был, отвлекся. Что там у тебя?
• 14:27
Точно все хорошо? Уколы помогают?
Кориолан вызвался лихорадочно перечитывать их с братом переписку, возвратившись в начало, где говорилось о прибытии Торпа в Невермор, поездке к Баренцевому морю, искусстве. Торп весь загорелся идеей, сконфуженный, одичалый. Как голодный комнатный зверек без внимания и исступлённо разнузданный. Забота Ксавьера переходила порой все границы, настолько брат душил ею, что Кориолан готов был вызвериться на старшего, пришпорить попытки контролировать. Глаза Торпа-младшего горели рубиновым блеском, наливались кровью, проглядывали на бледном лице остро расчерченные скулы, ядовитое пламя безжалостно пожирало Ксавьера, и за это чувство, произраставшее откуда-то из глубин души, Корио ухватился. На смену сожалению, боли, помутнению рассудка пришла незыблемая ненависть. Может быть, к Ксавьеру, может, к себе.• 14:29
Не выводи меня, Ксавьер.
• 14:30
Да-да, я помню: «Не надо обо мне заботиться. Я сам, я всё сам». 😊
И глупая мордашка — желтый ореол его личного безумия. Ксавьер натурально измывался над братом, отпускал шутки, в то время как Кориолан метался по комнате в поиске душевного равновесия — он не имел права пылить, отражать агрессию, обвинять Ксавьера, как и не мог понять, где выход из этой щекотливой ситуации. «Взяли в заложники и не отпускают. — Рассердился парень, вспоминая неудачно подобранную братом формулировку. Знал бы он насколько прав». Хотелось больше всего на свете выжечь желудок синильной кислотой, ополоснуть глазные яблоки в хлорке, лишь бы никогда не видеть этого глупого сообщения. Эмоциональный диапазон Кориолана ограничивался ненавистью и болью, которая затмевала всё, и так по кругу. Не дождавшись ответа, Ксавьер добавил настороженное:• 14:37
Я понял тебя. Не переживай. Рад, что ты в порядке.
Кориолан смягчился, прислонившись спиной к одной из стен. Вытянул ноги перед собой, держа в руке телефон, оживший от еще одного оповещения. Мысли оформились в четкую картину, горло перетянуло спазмом от обиды, однако Корио пересилил себя и успокоился. Он обязан был, если преследовал свою цель, вести себя не подозрительно и вполне буднично• 14:41
Прости, Ксав. Все правда хорошо. Не поверишь, где я. И кому я должен заплатить, чтобы как можно дольше не видеть твою задницу дома?
Сообщение лучилось сарказмом — невероятно прямолинейный и обыденный стиль их общения; то, что придало Кориолану сил и вынудило выдавить из себя подобие улыбки мученика.• 14:48
Утоли мое любопытство, придурок😊 Меня околдовал злой гном. Спаси. И он не давал мне сейчас тебе ответить.
• 14:52
Я в нашей «Флотилии». Я думал, Невермор атаковала корь, а не гномы. Новый вид изгоев?
Кориолан прожевал обиду, сопровождавшуюся комом в горле, и сделал пару снимков греческих скульптур, притрушенных пылью, словно кокосовой стружкой. Хлестанул по щеке ладонью так, чтоб боль ужалила, привела в недостающее чувство собранности, подобрал под себя одну ногу, переключая внимание на небо за окном. Солнечное, яркое, как будто фальшивое, напомаженное плотным слоем голубой краски из чемоданчика Ксавьера. Должно быть, лицо горело огнем, на котором просвечивались дорожки от еще не высохших слез. Корио ждал ответа от брата, преисполненный меланхолии и отупения. Мерзкая, подавляющая волю особенность человеческого организма доводить себя до крайности. Парень весь сочился смирением и бунтарством одновременно.• 14:53
Хуже. Аддамс. Ты опять занимаешься опылением своих уродцев?
Кориолан усмехнулся, вспоминая, как Ксавьер нелюбезно относился к растениям, которые могли запросто рассечь его руку шипами или колючками. Кактусы, розы нескольких сортов, крапива, плющ приводили Торпа в лихорадочное состояние. Всё то время, что Кориолан посвящал ухаживанию за ними, брат отгораживался и с не абы каким запалом рисовал. Но, справедливости ради, Ксавьер однажды преподнес Кориолану целый альбом, отданный под изображения с его «любимыми уродцами», как выразился изгой и подчас оживил картину. Новость об Аддамс была встречена Кориоланом практически равнодушно: мало ли, каких чертей принимает Невермор, а об этой девушке Ксавьер практически никогда не говорил, не распространялся и о тех походах в дом Аддамсов. Знаний Корио хватало только на то, что они были друзьями семьи. Очень необычными, и все же. Если бы не одно, поставившее крест на его безразличии, «НО».• 14:54
*Прикрепленный файл*
Корио, я влип.
По телу Кориолана пронесся табун мурашек, кровь загустела в жилах, и без того продрогшее тело забилось в панике. «Нет, нет, нет, нет». — Вопил его внутренний голос.• 14:55
Только не говори мне, что ты влюбился или что-то типа такого.
*Прикрепленный файл*
• 14:56
Не скажу. Ты первый сказал. Заботься о моем Эросе и Гермесе. Сотри с них пыль.
• 14:57
Ты серьезно, Ксавьер?
• 14:57
Да, убери пыль с моих образцов. Пожалуйста.
• 14:58
Серьезно, Ксавьер? АДДАМС?
• 15:00
Да.
Первые минуты Кориолан сидел, поджав ноги в коленях и примостив на них подбородок в критической степени задумчивости. Волосы, перехваченные тугим узлом резинки, выбились из прически и сделали из него неопрятного домового. Для полноты образа недоставало перемазанного копотью лица и взволнованных глаз. Кориолан медленно убрал телефон в карман, нахлобучил брови к переносице, и с необузданным криком принялся колотить руками по полу. Сколько себя помнил, Корио считал себя человеком, способным пойти на компромиссы, дипломатично разруливать проблемы, но нынешняя оказалась для парня шоком, если хотите, сенсацией, тупиком и смертным приговором. Если Ксавьер ни был обделен вниманием девушек, хоть сам и избегал их, как от проказы, то Кориолан…Кориолан не понимал в общении с девушками ни черта. Ему, может быть, и хотелось бы общения, дружбы, разговоров, исследований в компании хорошенькой девушки, но Аддамс. По слухам, она являла собой живое напоминание об Инквизиции. Как брат умудрился с ней спутаться, оставалось для Торпа загадкой, решать которую он не хотел ни под каким предлогом. Прикинуться Ксавьером перед учителями? Ради Бога. Научиться стрелять из лука, имея неконтролируемую дрожь в руках? Возможно, если постараться. Договориться с Бьянкой о романтических взаимоотношениях? Вполне себе. Но проводить время с Аддамс! Необратимые последствия поразили настолько неожиданно, что Кориолан невидящими глазами бил по облицовке мрамора, не жалея сил. Красные следы тотчас же окрасили его ладонь, превращаясь в ожоги, крылья носа трепетали, глаза цвета морской волны и мелких песчинок превратились в нечеловеческие. Кориолан принялся разносить комнату, как заведенный, в пух и прах. Он уничтожал всё, что попадалось под руку — кассетный магнитофон тяжеловесно приземлился на пол и разлетелся на части, микстуры с жидкостями на полках качнулись и полетели вниз с оглушительным звоном битого стекла. Раскаленный добела воздух, казалось, приобрел цвет и полнился запахами разложения, прогорклого масла и красок. Особенно аромат красок сыграл красной тряпкой для быка. Разъяренный и не соображающий от слова совсем Кориолан схватился за банки с блеклой засохшей гуашью, акварелью и резко выплеснул содержимое на скульптуры. Поступки сопровождались криком, надрывным и звериным, какой бывает у людей, когда достигаешь точки кипения. Казалось, еще немного и из ушей Кориолана повалил бы пар. Он ни при каких обстоятельствах не стал бы играть на чувствах брата к этой ведьме. Да-да, ведьма, гарпия, девка, тварь, которая каким-то образом проникла в голову Ксавьера. Корио не посягнет на то, кто дорог сердцу Торпа. Ошметки стекла под ногами впивались в ступни, израненные и поколотые, колбы в переносной мини-лаборатории Торпа отправились также на пол и растекались лужицей всех оттенков. Руки болели, мышцы отказывались работать, сердце, как часовой механизм с бомбой, пустилось вскачь, все тело прошибло током, а на висках и спине выступили бисеринки пота. Кориолан в крошку растрощил все муляжи Ксавьера, потоптался по ним, сорвал со стен их совместные фотографии и свалил весь хлам в кучу. Оригами из стекла, бумаги, масел, примесей, электронных кабелей и панелей, а также увядших растений, вырванных с корнем, пригвоздили Торпа к месту. Казалось, только тогда горло перехватило саднящим кашлем. Парень сложился пополам, выпуская из крепко сжатой руки деревянный кусок от уничтоженного мольберта. Корио стоял, окруженный хаосом невиданных масштабов. Им словно завладел бес, и пробежала мысль, что это он был одержим темной стороной, не Ксавьер. Сочно-зеленые глаза уставились на последствия работы Торпа, тело дернулось, как от высоковольтного разряда. Нечего было говорить, ни о чем не стоило беспокоиться — Кориолан поддался торнадо из эмоций, который прожевал его до самых косточек, перевернул в нем все с головы до ног, и выплюнул обратно. Парень расчистил поврежденной ладонью место на подоконнике, взгромоздился на него с ногами и посмотрел вниз с высоты третьего этажа. Это крыло особняка было безлюдным, на многие мили не было ни одной живой души, а стены были защищены прекрасной звукоизоляцией, так что вряд ли кто-то слышал его вой. Занимался вечер. Сигарета пришлась очень кстати, обнаруженная им в заднем кармане джинсов. Кориолан, идя по битой стеклянной крошке босыми ногами, вырвал одну из фотографий, еще чудом уцелевших, и приложил ко рту. Бумажка мгновенно была охвачена языками пламени от сигареты. Когда Торп вернулся на подоконник, бесчувственный, испытавший непередаваемое потрясение, от фотографии отходили куски, обращаясь пеплом. На него смотрели с фотографии Ксавьер и он сам. На картинке они счастливо обнимались, корча рожицы, но были разделены полосой огня. Издалека до ушей Кориолана донеслось заунывное пение. Церковь. Берлингтонская церковь. Торп подумал не без тени лукавства, что ему следовало бы исповедаться, так как за последние сутки его душа, казалось, была обещана Дьяволу за сущие копейки, а иначе как объяснить все это? Он достал из кармана телефон, открыл фотографию, которую ему прислал Ксавьер, и нахмурился — Уэнсдей Аддамс рассматривала что-то в своей руке, не замечая, что Торп сделал фотографию. Она отталкивала своим видом и интриговала, но сильнее всего Кориолану захотелось ее прикончить. — Ты где? Мать приехала. — В голосе Винсента на том конце трубки звенела закаленная сталь. — Сейчас спущусь. — Сказать, что Корио не узнал свой голос, не сказать абсолютно ничего. Предстояло сказать прислуге, чтобы снесли здесь все подчистую, встретиться с мамой и, пожалуй, сходить в церковь. — Я сказал ей, что ты уезжаешь в научную экспедицию по Баренцеву морю, как ты и хотел. — Но это ложь. — Конечно, должны же мы объяснить ей отсутствие одного из сыновей, пока один блистательно учится в Неверморе? Кориолан прервал звонок и почувствовал себя чудовищем, по которому прошелся каток в несколько тонн. Ему предстояло играть свою роль ошеломительно и безупречно.***
— Чувак, я на это не подписывался. — Кто тебя спрашивает. Это очень важно. Аякс, охваченный непониманием, отступил в тень, открывая дверь в приглашающем жесте. Ксавьер бесцеремонно ухватился за локоть Аддамс и вволок девушку в комнату друга, закрывая за ними дверь. Эта безумная процессия, нагрянувшая поздним вечером, вывела Петрополуса из сна. Он только-только начал оправляться: корь обошлась с ним почти хорошо, если не считать сухого кашля, временами терроризирующего легкие. С Энид он виделся теперь чаще — Вещь оказался на поверку прекрасным почтальоном для возлюбленных. А вот визит Ксавьера и его новой знакомой, которую горгона имел несчастье видеть впервые, насторожил. Она еще и не скрывала скверного характера! Аякс погладил шапку, под которой угрожающе вздыбились змейки, и настороженно посмотрел на гостью из самого жуткого кошмара. — Аякс, — терпеливо начал речь Торп, осаждая Уэнсдей, она заткнулась. Очевидно, своим неумением вести переговоры девушка рисковала сорвать все мероприятие. — Я знаю, что ключи от библиотеки у тебя. Дивина проболталась. — Вы че, с ума посходили все что ли? — Поразительное умозаключение как для человека, который только начал вставать с постели. — Уэнсдей! — Что? — Аякс, очень надо. Ты меня знаешь. Конечно, Аякс блестяще знал Ксавьера и его удивительную способность притягивать неприятности, будто магнитом. Самое парадоксальное было то, что, в отличие от Кента или Бьянки, художник действительно не любил вечеринки, разговоры за травкой, но в одно время был завсегдатаем местного отделения полиции Джерико. Из-за дружбы с Тайлером и Лукасом. В гробу он видел таких друзей. И нахлобученную в мясо физиономию Торпа из-за тюремной клети Аякс видел чаще, чем родную мать. Тем более дружба друга с ожившим мертвецом показалась сомнительной. — Тебя я знаю, чувак, а ее… — махнул пальцем горгона, натыкаясь на полный недоумения и суровости взгляд мирно сидящей Аддамс, — нет, поэтому прошу, дайте поспать. — Если ты не отдашь мне связку ключей, клянусь, змееныш, — низким, не терпящим возражения тоном, промолвила Уэнсдей, скрещивая руки на груди. — эта ночь станет для тебя последней. На том свете ты вряд ли выспишься. Змеи скучковались на голове Аякса и троекратно зашипели, обнажая уродливые пасти с полусгнившими черными зубищами. Уэнсдей отпрянула, но от желания добиться ключ любой ценой, не отказалась. — Под мою ответственность. — Проговорил Торп, вырастая перед Горгоной внушительной горой, закрывая соседку собой. Ой, как не нравилось это все Аяксу, ой, как не нравилось. Интуиция никогда не была его преимуществом, но какие-то неведомые силы нашептывали ему, что не стоило идти на поводу уговоров и умоляющих, подсвеченных чернотой глаз Торпа. Аякс, будто нарочно оттягивая минуты, прошаркал ногами, как старый дед, вынул из-под кровати черный ларец, оббитый кожей, и вынул оттуда увесистую связку. — Первый ключ с красной меткой. — Как недальновидно с вашей стороны. — Не удержалась от комментария Уэнсдей, нагло перехватывая из рук Ксавьера необходимый предмет. — Что? — Пометить цветами ключи от каждого важного помещения. Да это же подарок для грабителей. — Парни натолкнулись на непрошибаемую глыбу льда ростом ниже их на две головы и проглотили смешки. Такая крохотная, а столько спеси. — У нас мало времени, Ксавьер. Если хочешь оказаться в постели с другом… — сардонически усмехнулась Аддамс, оборачиваясь на него из-за плеча и держа руку на дверной ручке: — оставайся. Я справлюсь сама. «Ты попал», продемонстрировал красноречивый жест рукой Аякс, сверкая глазами в сторону удаляющейся особы мрачного вида. Ксавьер целиком разделял точку зрения друга и лишь спокойно вздохнул, сознавая, что без него Аддамс в подземельях библиотеки наворотит дел. Они шли в молчании, каждый погруженный в размышления. Времени на то, чтобы пререкаться ни оставалось — в любой момент в каждый из коридоров могли нагрянуть с проверкой жандармы, Уимс или неугомонный шериф. Плевать на время суток за окном, на ночной час — дело не терпело отлагательств. Ксавьер поравнялся с девушкой, грубо схватил за предплечье и нажал на него большим пальцем, отчего был награжден самым неприязненным взглядом из всех существующих в арсенале девушки. Она не брыкалась, шипела, как экзотическая змея да плевалась ядом, но так тихо, что изо рта Торпа вырвался нервный смешок. Парень, не соблюдая субординации, припечатал тело Аддамс к своему, располагая руки вокруг ее талии, а сам осматривался то в одну сторону, то в другую, вслушиваясь. Аддамс порывалась оттоптать ему все ноги, этому несносному великану, распускающему руки, однако Торп среагировал проворнее и накрыл рот теплой на ощупь ладонью. На этаже возникла возня, шаги неизвестного нарастали. Уэнсдей насупилась, замерла и прекратила напирать на художника. У нее из головы разом даже имя собственное улетучилось. Неизвестный находился поблизости за одним-одинешеньким поворотом, и если он решился бы завернуть налево, они с Ксавьером угодили бы в неприятности. Торп прекрасно оценил то, что спина Уэнсдей выдавала ее колебания, неуверенность и, возможно, страх оказаться застигнутой врасплох, они ведь даже робы не надели — жутко неудобная штука. Художник опустил голову чуть вниз, подбородком упираясь в темную макушку, характерный запах свежести и мяты раздразнивал ноздри, холодные пальчики девушки оставили немало следов-полумесяцев на его руке. — Это незапланированная жертва. Надо бы их допросить. — Услышали они и синхронно повернули головы к источнику звука. Неизвестный, тот самый, что вогнал Аддамс в ступор своим появлением вошел в дверь кабинета директрисы Уимс. В руках, судя по отблеску тени, Торп заприметил у Неизвестного внушительную стопку листов, видимо, заключений. Прошмыгнули мимо административных кабинетов Невермора, вцепившись пальцами в ладони друг друга, прокрались мышью в аудиторное крыло, где по всем законам логики обитал один охранник в сопровождении одного или, быть может, двух врачей, и застыли. Весь путь от комнаты Петрополуса до главного корпуса прошел в относительном спокойствии, тогда как приближение к владениям «Белладонны» взволновало неподатливый ум Уэнсдей. Как и договаривались, им с Торпом удалось без проблем добыть ключ от одной из дверей библиотеки. Дело оставалось за малым: найти пресловутый Дневник Фолкнера, проштудировать его от корки до корки и позаимствовать парочку страниц с упоминанием Аддамс. Естественно, Уэнсдей ни была бы собой, если бы не задумывалась над тем, чтобы провернуть все в одиночку привычными методами, тем не менее пришлось признать очевидное: Торп как член клуба ориентировался быстрее. Он потащил Уэнсдей подальше от открытых мест, замедлился около каменной фигуры Эдгара Аллана По, щелкнул пальцами в определенной последовательности и опять-таки заставил едва ли не бежать следом. От такой искрометной ходьбы у девушки поплыло перед глазами, кулон вновь оживился, мерцая в кромешной темноте, как хорошо собранный фонарь. — Мы пришли. — Ксавьер выпустил ладонь девушки из своей и посторонился, нахмурившись. — Ты знаешь, где он может быть? — Нет, но могу предположить. Бесконечное количество стеллажей, под завязку набитых книгами, подействовали на Уэнсдей круче любого наркотика: глаза ее полыхнули искрами, рот украсила смущенная полуулыбка. Торп сошел с лестницы, круто уходящей в отвесной пролом в скале, выставляя руки на груди и избегая смотреть на девушку, как влюбленный остолоп. Книги хранились бережно и согласно всем канонам — от них несло стариной, пылью и концентрированным ароматом дерева. Кулон, отливающий серебряным светом, померк, стоило Уэнсдей наступить на каменный пол библиотеки. Они остались во мраке, лишь дыхание перебивало возникшую, на удивление, очаровательную атмосферу умиротворения. Девушка держала голову постоянно запрокинутой, высматривая в неясных очертаниях помещения указатели с секциями. Опускаться до просьбы отнюдь не хотелось, Ксавьер, как молчаливый страж, высился перед ней и бродил под самым носом, не задавая лишних вопросов. Уэнсдей наблюдала за ним сквозь зазоры между стеллажами. Торп двигался со знанием дела тихонько, останавливаясь для того, чтобы лениво пролистнуть какую-то книгу. Точно в указанном квадрате: «История и законы магического периметра». Уэнсдей же рыскала среди философских трактатов и учебной востребованной литературы. Глупо, конечно, было надеяться, что уникальная книга, содержащаяся в строгом секрете, оказалась бы вдруг на полке среди ненужного барахла, но вдруг. Неискушенные умы могли пойти и на это. В общей сложности, Ксавьер и Уэнсдей провели в библиотеке два часа до тех пор, пока серповидная луна в небе не стала таять, уступая место кроваво-красному рассвету и лениво наползающим лучам солнца. Придавленная десятками книг, информации и сонливости, Аддамс яростно сжимала кулаки. Она перерыла, как ищейка, три стеллажа, однако поиски не увенчались успехом. Если Торп исследовал верхние ярусы, то девушка была хороша в поиске нижних частей шкафов. — Я сдаюсь. — Ухватившись двумя пальцами за переносицу, простонал Торп, разминая плечи. — Дневника здесь нет. — Значит, придем еще. — Настаивала Уэнс, с остервенением, придирчиво осматривала полки. — Он не мог испариться. Может быть, есть какой-то сейф? — Я смотрел там. Ничего. Ксавьер спустился с лестницы, осторожно переставляя ноги на перекладины, встречаясь с Уэнсдей глазами — его лицо, подхваченное алебастровой бледностью, было укрыто густой массой волос. Они распустились и ниспадали на плечи. Торп сонно провел рукой по нему, смахивая усталость. — Придем еще. Здесь еще много работы. Уэнсдей заупрямилась. Не хватало еще раскапризничаться, накинуться на Торпа с обвинениями и уйти восвояси, но его помощь оказалась полезной — парень подсказывал, где вероятнее всего мог оказаться этот проклятый Дневник Фолкнера, и Аддамс смягчилась: складка меж бровей затянулась. Она смотрела на россыпь волос Ксавьера, как завороженная, на расширенные зрачки и обомлела. Если бы перед ней сейчас находилась печатная машинка и пришлось бы описывать цвет глаз Торпа, она бы назвала их «бриллиантово-зелеными», как изумруд в оправе, сравнила бы со свежестью и упоением молодого весеннего леса. А волосы бы в подчеркнуто жесткой манере обозначила соломенными, которые хочется сжать, как сноп и не отпускать. — Пойдем, Уэнс. Уже утро. Парень обошел ее, направляясь к лестнице. Девушка пару раз моргнула, отгоняя дурные мысли прочь, наваждение спало. Они возвратились к памятнику По недовольные результатом и измотанные. Как вдруг путь им был отрезан статной фигурой Уимс, поджидающей их с укором в глазах. Маковые губы растянулись в усмешке. — Молодые люди, пройдите-ка в мой кабинет. — Приторно-желейным тоном, от которого и Ксавьер, и Уэнсдей затихли как по волшебству. — Живо!