Код лихорадки

      Хотелось выть до посинения, пока вены не взорвутся, пока плоть не раскрошится на атомы, а белизна перед глазами не заполонит своей кромкой все цвета. Уэнсдей схватилась за металлическую шарообразную ручку двери, наваливаясь плечом на отполированную поверхность. Лучшие светила медицины, прямиком из древности, а это считай и пятый, и третий, и первый века до нашей эры, голословно утверждали, что все проблемы держат нас на привязи в уме. Все проблемы содержались и содержатся в мозгу, пронизанном тысячами микросхем, нейронных соединений. И что лучшее лекарство от проблем — размышлять. Долго, обстоятельно, уверенно. Грудь окропило тоской. Аддамс была разгневана произошедшим, но еще более растеряна, так как прежде никогда не позволяла себе отпускать ситуацию. Душ ни черта не избавил от вселенского непонимания, а что, как бы, делать дальше. Сколько бы она не скрывалась в ванной, сколько бы литров шампуня и геля не израсходовала, ответы на ум не приходили. И сейчас, стоя у двери, подслушивая за тем, что происходило в комнате, Уэнсдей ненавидела себя. Не Ксавьера. — Quid accidit, Satanas, — пробубнила она себе под нос, не двигаясь с места. Ее отношения с противоположным полом ограничивались колкостью и ледяным красноречивым взглядом, как же пристало вести себя с Торпом теперь, Уэнс не представляла. И все сценарии, выстроенные в голове, обрушились разом, как домино. Очевидно, ни колючий взгляд, ни оскорбления с ним больше не сработают. А к этому кошмару и осознанию того, что они натворили, Уэнсдей не приспособилась. Нет, никакого статуса отношений, поцелуев, взаимовыручки и прочей звенящей пошлости не могло и быть в ее жизни. Только аскетичность и контроль во всем. И горькое одиночество — много одиночества. — Ничего не говори. — Палец взмыл вверх. — Отвернись. И больше не прикасайся ко мне. Уэнсдей выпорхнула из ванной комнаты, где рассеивалось мягкое облако пара, закрывая собой зеркало. Она была обнажена полностью, но прикрыта тонкой полосой полотенца. Полотенца Ксавьера. Щеки плавились от огня, колени дрожали так, будто Аддамс лично приняла участие в марафоне бегунов. Кожа, вымытая и вытертая досуха, свербела. Пулей проскочила девушка к своей части комнаты и только потом осознала, что никого вокруг не было. Торп испарился вместе с ее скованностью. Не было необходимости скрывать спрятанное тканью тело, грубить и избегать пристального внимания. Итак, Ксавьера не было: давно ли, надолго ли он ушел и самое главное, куда, Уэнсдей не могла знать. Ответом ей служили лишь аромат зеленого яблока и ореха, который не выветривался, и смятые простыни — даже постель не заправил. Забыл телефон или намеренно оставил. Оделся не по форме: она осталась стопкой лежать около кровати. Уэнсдей нахмурилась и поспешила одеться, чтобы, упаси Тысячеликий, никто не потревожил ее и не стал инициатором нервного срыва, она и без того балансировала на грани. Им запретили покидать комнату строго-настрого, балконная дверь оказалась заперта, поэтому то, зачем и как Ксавьер, покинул временное убежище, Аддамс предстояло выяснить. Но потом как-нибудь. Даже хорошо, что Торп не околачивался поблизости, иначе бы она устроила ему Цирк дю Солей в произвольной программе и навсегда приговорила бы к молчанию. Вопросы рядками истязали девчачью голову — она позорно поддалась страсти, подобно родителям, которых за это не раз награждала презрением; удивлялась тому, какие черные отметины блестели на груди Ксавьера, словно выгравированные, поставленные каленым железом. Что это была за чертовщина? Она переполошилась, когда нечто коснулось ее штанины, мысли канули в бездну ахово быстро. Предприимчивая пятерня оголтело носилась по комнате, периодически возмущенно вырывая-таки штанину Аддамс пальцами, жестикулировала и бесила девушку. — О чем ты говоришь? — Шикнула Уэнсдей, фокусируя взгляд на члене семьи. Не могло же ей так повести в один день — и соседки лишилась, и чести. Кошмарно. Но Вещь не останавливался, перебирал кончиками пальцев по воздуху, словно играл на арфе, скакал и наворачивал круги. — Как пропал? — Переспрашивала Аддамс, внутри закипая ледяной яростью от того, что придаток не мог донести информацию четко и без отступлений. — Что ты здесь делаешь? Я требую нормальных ответов. Вещь взгромоздился на законное место — плечо Уэнсдей, и стал вещать о том, что пришел проведать Аддамс, о том, как переполошилась Энид, узнав, что их с Ксавьером ночью схватила Уимс, о том, что карантин, судя по всему, не продолжится долго, и о том, что застал художника лихорадочно убегающим куда-то впопыхах. — Куда? — категорично отрезала Аддамс, возвращая себе привычную собранность и хладнокровие. О промахах вспоминать было жалко. «Не знаю, — сокрушалась конечность, соскальзывая с плеча девушки так ловко, словно скатывался с горки. — Мне показалось, что он был чем-то взволнован. Очень. И зол». — Во что он был одет? — Продолжала допрашивать, искоса поглядывая на форму Торпа. Вещь сообщил, что парень напялил на себя свободные брюки и толстовку с капюшоном, в который поспешил спрятать лицо. Он прихватил с собой что-то еще, но что именно, придаток с большого расстояния сквозь замутненное стекло балкона не разглядел. — Как он вышел? «Через дверь. — Рассказывал член семьи Аддамс, бегая по кровати Ксавье. — А еще…так, что здесь произошло?» Вещь впал в ступор, плюхаясь всей кистью точно в не заправленную постель Ксавьера с внушительной вмятиной. «Ты его пытала, и мальчик сбежал?» — Издевательски выдвигал предположения Аддамс, не так бравурно двигая ладонью. — Это имеет значение к исчезновению моего соседа? — Осадила Уэнсдей, пребывая то ли в шоке, то ли в ярости. Она натурально запуталась в событиях сегодняшнего дня, который между тем, медленно перетекал в вечер. — Что там еще, Вещь? Уэнс густо покраснела, когда заприметила на полу разбросанное белье и кинулась скрывать следы преступления, чтобы не нарваться на сотню новых поводов для пересудов. Черт бы побрал Синклер за ее болтливую натуру и пагубное влияние на Вещь. — Перед тем как выйти, Ксавьер прислушивался к происходящему за дверью, говоришь? — Комментировала Уэнсдей, отвлекаясь на манипуляции с разбросанными вещами. Вещь забарабанил еще живее по изножью кровати, юркнул под нее, а после показался, притормаживая у ног хозяйки — три четких удара в определенной последовательности. Он показывал то, как постучали в дверь их комнаты, перед тем как Торп вышел отсюда. — Значит он кого-то ждал и у него есть сообщник. — Сделала выводы Уэнсдей, а обсидиановые глаза засверкали черным золотом от нарастающего азарта. Не стоило выбрасывать Ксавьера из общего списка подозреваемых, несмотря на недавнее видение. Может, оно было намеренно искажено? Мало ли, какая ерунда просочилась в мозг после оргазма? Ее кто-то намеренно поджидал здесь, не исключено, если Ксавьеру отвели роль ее личного прихвостня, который должен был отвлекать от сути. И, как показывал опыт, он в этом преуспел. — То есть Ксавьеру позвонили, он бросил все дела, — проговаривала вслух Аддамс, расхаживая по комнате, — оделся и побежал?       Вещь кивал, указывая одним из пальцев на оставленный телефон. Уэнсдей переглянулась с придатком, поморщилась так сильно, как будто целиком съела лимон, как минимум, три, и взяла это «устройство для высасывания жизни» в руки. Как им пользоваться было выше ее понимания. Это нечто переливалось всеми оттенками, вспыхивало, что-то показывало, отчего у Аддамс пошла рябь в глазах. Холодные кончики пальцев смахнули вбок по экрану — картинка сменилась. Перед Уэнсдей открылся пейзаж — морозная ночь на кладбище. Ворон, застывший у ограды и смотревший на нее одним-единственным красным глазом. Красиво. Чарующе. «Оказывается, Ксавьер не настолько безнадежен», подумала Аддамс и вручила без удовольствия телефон Вещи — пусть сам упражняется в укрощении этого технического ужаса. «Что с тобой, Уэнсдей?» — допытывался Вещь, параллельно работая над устройством. — «Ты странная сегодня». — Я всегда странная, — с наиболее равнодушной интонацией изрекла Уэнсдей, наблюдая за действиями Вещи. «Страннее, чем обычно, я имею ввиду». — Что натолкнуло тебя на эту мысль? «Твои поведенческие реакции неоднозначны. — Что-то клацал придаток, чуть замедлившись. — Твои зрачки увеличены, ты пытаешься скрыть свое смятение и страх».       Дурацкая неугомонная рука чересчур много и отлично ее знала. Конечно, ведь они знакомы с колыбели — именно Вещь присматривал за Уэнсдей, когда та только появилась на свет, и ко всеобщей скорби Мортиши и Гомеса добавился тот факт, что первое слово, вырванное из уст Мисс Аддамс было: «Thing». Он видел столько вариаций ее настроения, поддерживал, помогал вымачивать в формалине освежеванные трупы зайцев и прочей живности, собирать останки несчастных жертв автокатастроф для исследований, что Аддамс было бы практически жаль терять его. И вот в эту минуту конечность снова блистательно попала в яблочко — с ней творилась бесовщина в наихудшем смысле слова. Голова шла кругом от назойливых вспышек воспоминаний ее грехопадения. В который раз за день она обрадовалась тому, что Ксавьер исчез. «Нашел!!! — всплеснул пальцами от ликования Вещь и победно вручил Аддамс телефон. — Ксавьеру звонил Тайлер. Так было написано там». Никаких Тайлеров Уэнсдей не знала и даже не слышала о таком имени до сегодняшнего вечера. Оно и понятно, ведь за пять дней в академии воцарился хаос, девушка даже на занятиях ни была, не то что не завела знакомств. Торпа и Энид хватало с лихвой. — Вещь, — твердым голосом оповестила Уэнсдей, прикидывая, как остаться незамеченной. Ой, как здорово, что Ксавьера не было, только на руку. — Мы проникнем в кабинет директрисы, сейчас. Вещь от услышанного весь подобрался и шмякнулся на пол слёту — реакция его позабавила Аддамс. — Нужно воспользоваться отсутствием Ксавьера и выяснить, что хранит Ларисса за дверью в своем кабинете. Я хотела взять с собой Торпа, но ему опасно доверять. — Последние три слова Уэнс произнесла на октаву ниже и вздрогнула. Колючие мурашки скопом поползли по спине. Если Вещь списал это на растерянность хозяйки, то Аддамс лично убрала кадры недавнего прошлого из глубин памяти — нечего было зацикливаться на пустяках вроде подросткового секса. «А что делать с Ксавьером?». Вещь оживился, прыгая вокруг ног Аддамс, привлекая к себе внимание. Девушка достала из чемодана камеру, подаренную летом Фестером, вооружилась пистолетом Walther P99 , магазин которого рассчитан на 16 патронов, и диктофоном — самым примитивным. — Сам придет. Хотя в глубине души она понимала, что если Торпа не будет в комнате до ее возвращения, она вытрясет каждый кирпич Невермора, тем не менее доберется до него, чтобы либо прикончить, либо получить ответы. В том, что Ксавьер мог быть причастен к убийству Роуэна, девушка отныне не сомневалась ни на грамм, оставалось лишь собрать всю доказательную базу. С чего такие, казалось бы, выводы? Он часто отлучался, игнорировал, как и она, все «нельзя» директрисы, обзавелся защитным костюмом, мог передвигаться по Невермору безнаказанно, и убийство произошло в его мастерской. «Ты кого-то убивать собралась?» — не растерял энергии придаток и выскользнул в полутемный коридор «Нибелунг-Холла», по этажам которого сновали жандармы и медики, пока студенты превесело отсиживались по своим комнатам. — Для самообороны. И еще я хочу выяснить, кто такой Тайлер. Вещь семенил впереди, расчищая пути для беспрепятственного проникновения в святую святых директрисы. Вечер обещался быть прелестно ужасным.

***

      Мягкие постельные тона полосками ложились на дощатый, пропитанный вихрями пыли, пол. Из лопнувшего окна пробивались лучи ленивого осеннего солнца, ласкающего своей теплотой предметы. Вещь замер с поднятым вверх большим пальцем, неестественно вывернутым, что говорило о его полной растерянности. Отголоски, доносившиеся из коридоров, смолкли вместе со всеми звуками мира. Они оказались отрезанными ото всего — привычно вдвоем. Взгляд Уэнсдей цеплялся за уходившие вниз ступени, исчезающие во мраке, за длинные стеллажи, ввинченные в бетонные стены, за двух, -трех, -пятилитровые банки, наполненные кристаллизованной жидкостью мутного, словно мел, оттенка. «Ты тоже это видишь?» Во всю глотку ей захотелось вдруг закричать «Да-а-а», убраться восвояси, сделать так, чтобы померкли эти изоленты, инструменты, растворы, полусгнившие доски, настланные под ноги, но тяга приключений была всегда, абсолютно всегда сильнее. Не то чтобы Аддамс испугалась, чувствовала себя здесь инородно, дико, неуместно, словно она пятно на идеально выстиранном полотне мира. — Да, — в противовес желанию сказала Уэнсдей, носком ботинка переступая меж щелочек. У Вещи провести инспекцию получилось бы быстрее и качественнее, поэтому отдала строгий приказ: — Вещь, осмотрись. Они попали сюда в лучших традициях дикого Запада, как в вестернах, не хватало только шляпы с огромными полями и ковбойских шароваров, в остальном — чем тебе не голливудский боевик. Кабинет Лариссы охранялся так, словно там хранился весь золотовалютный фонд США. Пришлось отвлекать двух обалдуев у двери Вещью и страшилками, вроде звуков завывания ветра со стороны, хлопков и позвякивания жалюзи друг от друга. В общем, всем тем, от чего Пагсли прудил в штаны, будучи восьмилетним. Чувствительная нервная система охранников не выдержала — они покинули пост и пошли проверять, кто позволил себе такие шалости. Вскрыть замок и проникнуть в кабинет Уимс — было делом плевым, вывести из строя камеры, подобрать кодовый пароль и ужаснуться, когда очутились с другой стороны таинственной двери. Лучше бы Аддамс сюда не совалась. Придаток спикировал вниз, стремглав промчался мимо занесенных паутиной папок, убранных в угол одной из полок, задержался около треснутого окна. — Что там? — Аддамс осторожно пробиралась по помещению, которое было ничем иным, как туннелем, и остановилась около двойного стекла. По одной его части пошла паутинка из осколков. Уэнсдей приложилась пальцем к ней, и у нее вырвался тяжелый вздох изнутри. — Похоже, на отверстие от пули. За окном стояла удивительно мягкая погода, бархатная, призывающая бросить все и пуститься на прогулку. Вещь постарался втиснуться между рассохнувшейся старой оконной рамой, и открыть защелку с другой стороны, чтобы впустить немного воздуха. Уэнсдей стала осматриваться тщательнее, как маньяк, годами выхаживающий свои коварные планы, шаг за шагом. Она еще в детстве увлеклась просмотром документальных фильмов о серийных убийцах и даже собрала платиновую коллекцию лучших из них. — Не припомню, чтобы в главном корпусе окна выходили во двор с этого угла обзора, — поделилась наблюдениями девушка, качая головой. Косы встрепенулись. — Вещь, вылезай оттуда. Неизвестно, сколько у нас есть времени, чтобы осмотреть тут все. «Ты собираешься сюда вернуться?» — Возможно, — не скрывала своих мотивов Аддамс, отворачиваясь от окна с обжигающим светилом. — В зависимости от того, что я здесь найду.       В помещение, подвал или туннель, судя по всему, наведывались редко, поэтому изучить тут все досконально, не помешало бы. Она провела кончиками пальцев по обнаруженным противогазам, по запечатанным упаковкам с латексными перчатками, по лежащим рядом с ними шприцами. И тут же вернулась к уходящей в глубь лестнице. Ступени выглядели крайне обветшалыми и ненадежными, тем интереснее. Вещь противился спуску, но в итоге плелся следом за непреклонной хозяйкой. Отблески света проникали сквозь гущу тьмы редкими вспышками, а так пришлось девушке ориентироваться исключительно на ощупь. Двигались они медленно, соблюдая аккуратность, Аддамс держалась за деревянные балки, служившие поручнями. Один пролет, второй, седьмой, и чем ниже макушка Уэнсдей и она сама уходили под землю, тем отчетливее врывался в ноздри запах сырости, испражнений и лекарств. — Пришли, — не без внутреннего восторга пробормотала Аддамс, загадочно скалясь, — головоломки — целиком и полностью ее стихия. И, вероятно, ее поджидал таинственный сюрприз. Вещь выглянул из-за ступни Уэнсдей, прыгнул на площадку, огражденную металлическими змеевиками, и тотчас весь ярус залился люминесцентным светом. До сокрушительной рези в глазах. — Скорее всего, мы глубоко под землей. «Как ты думаешь, где мы?» — обеспокоенно застучал фалангами пальцев придаток, держась поближе к Аддамс. — Что-то вроде бомбоубежища, для защиты Неверморцев, построено, по первым признакам отслоения побелки, в прошлом веке. — Уэнсдей пробежалась глазами по длиннющему коридору, утопающему в синем цвете и потрескивании включенных ламп. Вещь весь трясся, девушка шагала ровно без тени беспокойства — любопытство задвинуло на задний план инстинкт самосохранения. Лекарственный запах усиливался. Она все боялась, что встретит кого-то по пути, однако сеть коридоров оказалась безлюдной. Тишина была давящей, коварной. На стенах, от которых отошла серая краска кое-где, были выведены слова: «убежище — 0,25 миль », «склады» — нарисован указатель стрелкой кирпичного оттенка. Они махнули направо и очутились близ двери, которые обычно стоят на входе в морг с большими пологами. — Пойдем, — прошептала Аддамс, ныряя в пространство, словно в сахарную вату. «Не нравится мне все это», — жаловался Вещь, как только полог скрыл их, а глаза Аддамс оценили обстановку. Очень похоже на морг. Комната будто расширилась, сделавшись огромной, закругленной и тускловатой. Здесь свет горел не на полную мощность, как будто специально. «Вдруг здесь камеры?» — предположила конечность, прячась под всеми предметами, чтобы оставаться незамеченной на случай поражения. — Не могу исключать, — повела плечом девушка, ощерившись — эта догадка ее не посетила, к сожалению. Хорошо, что рядом был Вещь, наученный неоднократными вылазками абы куда, лишь бы смерть ходила за ними по пятам. Все места, предположительно отведенные для слежки, оказались пусты. Зоркие глаза Уэнсдей заприметили кое-что другое: ряд разделочных столов, такой же невообразимо длинный, как и полки с хламом наверху. На каждом из них поблескивали металлические утяжелители, скальпели, листовая пила, зажимы и долота. — Патологоанатомический набор, — озвучила Уэнсдей и прошла почти бегом, подгоняемая непонятным, заползающим за воротник, чувством страха дальше — в следующий отсек. Вещь попятился, как ненормальный — не то чтобы испугался, но был раздавлен эффектом неожиданности. Червячок удовольствия и парализующего страха заворочался в желудке Аддамс, которая даже не поела толком сегодня, лишь однажды. Губы украсила сардоническая улыбка. Улыбка предвкушения, истязателя, безумного ученого. В комнате, веющей холодом и мертвечиной, на тележках из нержавеющей стали стояли заспиртованные экспонаты отрубленных, оторванных, местами переработанных в фарш конечностей. В таких же емкостях, что довелось видеть Уэнсдей наверху, к ним оказались приклеены этикетки. Номерные знаки и даты: «№ 00/37. 11.13.2002», далее «00/56. 08.05.1998». Конечности, начиная от голов, тщательно выбритых и подготовленных к чему-то, заканчивая отрезанными пальцами ног, болтались в растворах. Уэнсдей могла с легкостью мясника выяснить его состав, но внезапно боль обрушилась на виски градом. Да и незачем ей это было, в одном она уверилась точно — директриса могла бы точно, как и Ксавьер, быть причастна к убийствам учеников и не только. Нечеловеческий вопль разрезал тишину зала. Он доносился из глубин других помещений, Уэнсдей вздрогнула, расширенными от неожиданности глазами, выискивая источник звука. Должно быть, где-то впереди, если идти в направлении левой стороны. Вещь вскочил к ней на плечо резвее, чем она испустила вздох, и они помчались туда — в логово зверя, потому как крик, что исходил оттуда, вряд ли можно было бы назвать мелодией для ушей. Хотя Аддамс бы поспорила; и снова природное рвение ко всему смертельному сыграло с девушкой в долгий ящик. — Ты что-нибудь видишь? — поинтересовалась Аддамс, грудью натыкаясь на расщелину, укрытую такой же дверью, как и другие. Сквозь иллюминаторное окошко она не могла разглядеть всего, что творилось внутри, зато слышала поразительно много. «Проводят операцию. — докладывал Вещь, пятерней приложившись к стеклу». — Двое в длинных белых робах. С хирургическим ножом. Вскрытие живого человека». — Без анестезии? Вещь показал символический знак, и Аддамс окончательно поникла — ей необходимо было срочно возвратиться сюда и разнюхать каждый дюйм этого укрытия, недо-лаборатории, оборудованной под землей академии. Вещь уставился на беднягу, что издавал предсмертные вопли и скрючился от горя. Какой-то парень. У одного из верзил с ножом в руках была папка с личным делом. — Представляешь, этот парнишка сказал, что сердце изгоев черное, потому что они все демоны и питаются человечиной, — переговаривались они друг с другом. Хохотали, надрывали свои глотки в отвратительном смехе. Уэнсдей прислушалась: волна ненависти накатила на затылок, боль возобновилась. — Вот и проверим, насколько черным было сердечко у этого нормиса. — Не проще было бы отдать его на растерзание Тайлеру? — как ни в чем не бывало спросил второй, откладывая папку на стол. — Парень работает когтями неаккуратно, — мотнул головой первый, делая надрез, жертва забилась в судорогах, захлебывалась кровью. — Нам нужно, чтобы орган оставался целым. Уокеру потом с этим работать. Уэнсдей нахмурилась — ни одного знакомого человека, но вполне узнаваемое имя. Да кто, черт возьми, этот Тайлер? И Уокер вроде бы местный чиновник. Вырисовывалось дело первостепенной важности. Она надеялась, что Торп вернулся в комнату, так как ей предстояло устроить допрос и выведать у него все до мельчайших подробностей. Пока ясным было одно: кому-то незаконным путем требовались органы. Уокер — мер Джерико, работающий в тесной связке с Уимс и, очевидно, прикрывающим их задницы, шерифом, а значит все убийства происходили в Джерико и в Неверморе не случайно. Ксавьер говорил, что расправы были в последнее время делом привычным, за прошедший год уж точно. — А с Ксавьером связались? — первый аккуратно поместил вырезанное сердце в емкость и посмотрел на свои труды. — Время не ждет. — Тайлер звонил ему. — Он знает? — второй прошелся перчатками по голове трупа и осмотрел его. Отработанный материал. — Не думаю. — Интересно получается, конечно. — Торпы всегда были качественными поставщиками всего: информации, денег, шоу. Органов. — Поиграл бровями второй и отмахнулся. Эксперимент оказался завершенным.       У Уэнсдей земля заходила ходуном под ногами, и инстинкт сработал быстрее, чем дверь с лязгом распахнулась и ударилась со всего маху об стену, нарушая спокойствие коридоров. Аддамс понеслась вперед, каким-то задним чувством выбирая правильное направление. Анализировать услышанное, извергать злость она станет потом, сперва надо было выбраться на поверхность невредимой, точно не по частям. Легкие сотрясались от бега, желудок подскочил к горлу от набираемой высоты, перед глазами замаячили цветные блики, перекрывающие дорогу. Истошно хотелось завопить — примерно такое же чувство разрослось в груди, когда Аддамс стояла в душе днем, теперь же оно усилилось в стократ. Ноги оббивали каждую дверь, трясущимися от погони руками девушка старалась отворить каждую, постоянно оглядываясь. Но погони не последовало, бурное воображение издевалось над ней. Лишь оказавшись у пробитого пулей окна, Аддамс сложилась пополам, вдыхая пыльный воздух, как живительный нектар. Несмотря на врожденную бледность, она побелела, зрачки завращались с немыслимой скоростью. Она обязательно сюда вернется, но не сейчас.

***

      Что она спросит? «Ксавьер, а кто такой Тайлер?». Глупо. Уэнсдей с опаской поглядывала на художника, который безнадежно водил кистью по холсту. Ссутулившись, парень не проронил ни слова с момента ее появления в комнате. Не задавал вопросов, не настаивал на разговоре — только лишь выдавливал крохи своего вдохновения бесформенными кляксами. Аддамс не завязывала диалог, предпочитая следить за невербальными сигналами его поведения. Налицо Торп был удручен чем-то и действительно в толстовке и свободных штанах. Волосы на затылке собраны в неряшливый пучок. Уэнсдей пришла в голову мысль проследить за ним, если вдруг что, но пока обстоятельства не требовали от нее многого. — Где ты был? — Слетело у нее с языка, и девушка напустила на себя безмятежный вид. Нельзя было выказывать накрывшее ее волнение. Она, конечно, поощряла пытки, но если жертва не являлась таковой вовсе, а опыты над невинными людьми — чистый геноцид. Варварский. — Что? — Ксавьер оторопело обернулся да так и застыл с кистью в пальцах; несколько капель сорвались и испачкали ткань краской. — Чёрт. — Где ты был? Когда я вышла из душа, тебя не оказалось в комнате. — Стыд. Выспрашивала у него так, будто близость сделала их без пяти минут родственниками. — Друг попросил встретиться. — Что-то срочное? — Нет, — Торп склонился над пятном и стал методично очищать грязь. Уэнсдей невольно залюбовалась его заостренными от сосредоточенности чертами лица. — Нам же нельзя выходить, — смешок отлично описал ее одобрение от того, что парень выбрался на улицу без одобрения Лариссы. Пусть Ксавьер бы посчитал ее безумной, зато из образа она не вышла. — Тайлер не учится в Неверморе. Ему нельзя здесь быть. Попросил о встрече. Ему надо, поэтому он мне и помог. — Рассказал простодушно парень, поднимая зеленые глаза на Уэнсдей. Та следила за его репликами с каким-то обожанием или точно интересом. — Давно дружите? — Уэнс, — отбросил салфетку подальше Ксавьер, взявшись за предмет по-новой. — ты где была? У нас же параллельный допрос. — Это не допрос, — буркнула в ответ Аддамс, несколько смутившись того, что разговор перетек в бесполезное русло, а еще больше от веселости Торпа. Ямочки на его щеках расцвели, как мухоловки в оранжерее Мортиши. Притягательно. — Я интересовалась твоими делами. Так, кажется, делают друзья? — А мы друзья, Уэнсдей? Сложный вопрос, не поддающийся ни одной модели поведения, которую знала Аддамс. Ксавьер поднялся, девушка вытаращилась на него, одаривая самым недружелюбным взглядом из своего арсенала. Она обосновалась на кровати с ногами, выпустила из рук «Фауста» и сглотнула от непонимания происходящего. — Ты меня пугаешь, Уэнсдей. — Это обычная реакция среднестатистического человека, — взяла себя в руки, вскинула подбородок и проследила глазами за Торпом — он по обыкновению оказался на ее кровати. Что ж за издевательство такое? Традиция встречаться с ним на кровати начинала сбивать с мысли и прямого задания. — Так, где ты была? — не сдавал позиций Ксавьер, двигая смешно челюстью, словно перекатывал по языку леденец, которого не было там, разумеется. — А что? — Насколько я понял, Аддамс, — ухмыльнулся художник, а Уэнсдей на автомате перевела взгляд на его губы. — Ты не из тех, кто сидит взаперти, как принцесса, и ждет своего часа. «Думать о Тайлере, думать о Тайлере, думать о Тайлере», наставляла себя девушка, чуть отодвигаясь назад, чтобы увеличить разрыв между ней и Ксавьером. Он не предпринимал попыток ее остановить, не глазел на ее губы и, впрочем, держался ровно, без признаков влечения, чего нельзя было сказать об Уэнсдей. Медальон блестел лазурью, тлел на шее и успокаивал, как дурман или сон-трава. — Верно, или пробраться в свою комнату, уже преступление? — После молчания наконец нашла, что сказать. — Как дела у Энид? — Нормально, блог о сплетнях процветает. — Пожала плечами и взялась за корешок книги, разделяющей их друг от друга. — Так что там за друг? — Я бы не назвал его таковым, — признался Ксавьер, а Аддамс переложила книгу на прикроватную тумбу. Не пропуская ни одной детали, которая могла бы в будущем стать полезной. — На первом курсе мы дружили, но потом общение прекратилось. Сейчас он попросил о встрече, чтобы кое-что обсудить. Вопрос «Что?» любому дураку показался бы подозрительным, поэтому Уэнсдей активно размышляла над тем, что делать дальше. Ксавьер рассматривал ее, перепачканные краской руки, затем снова ее и так по кругу. — Ты хотел бы вернуться в мастерскую? — зашла издалека Аддамс, надеясь обходным путем получить информацию. — Думаю, да, но обстоятельства…       Ксавьер сохранил на лице удрученное выражение и не договорил, словно все еще скорбел по утрате Роуэна, и Уэнс не могла разобрать, правдивы ли его чувства. К слову, о чувствах. Хорошо, хоть он не вспоминает то, что случилось днем, иначе бы она сгорела заживо, но один момент все-таки не оставлял ее равнодушной. Девушка опустила взгляд на его грудь, выдавая глазами собственную незрелость и несостоятельность. Вспомнились ей эти черные отметины в области сердца, бьющая жилка на шее. Она настолько лишилась разума, что потянулась рукой к скрытым за тканью и кожей сердцем, точно зов крови и плоти звал ее. Парень перехватил ее запястье, ошарашенно наблюдая за соседкой. Среагировал быстро и слаженно, как часовой механизм, понимая, что если Аддамс коснется уже затянувшихся черных полос, его пульсирующего сердца, то жажда в нем вспыхнет с новой силой, а он и так много сил за сегодня истратил. — Что это было…ну, там, когда… — тихонько, как мышка, просипела Уэнсдей, мысленно ненавидя себя за проявленный кретинизм. Надо же было так себя повести. — Уэнсдей, тебе скоро семнадцать, — отеческий тон Торпа не располагал к ее самообладанию, горели даже уши. — Тебе неуютно говорить о сексе? Аддамс вспыхнула, как спичка, и избегала нацеленного на нее взгляда. Да, отношения между людьми для нее были сложнее Высшей математики, которую так бояться глупцы; да, она обходит стороной чувства, так как знает, к чему может привести этот необязательный катарсис. Секс — ничто иное, как зов плоти, поэтому придавать ему значение как-то несерьезно, в особенности напрямую. — Уэнсдей, я тебя… — упаси, Тысячеликий, сказать ему «люблю» или «хочу», или еще какую-нибудь мерзость. Терпеть это было решительно невозможно. Зажать уши руками, абстрагироваться, не слышать и не видеть. Уэнсдей выкинула первое, что пришло ей на ум — нет, конечно, первым все же был порыв выбросить его из окна, но тогда пришлось бы возиться с трупом, к тому же, без ответов, поэтому, скорее, второе — поцеловала Ксавьера.       Снова, сама срываясь в эту пропасть с головой, забывая, как дышать, как здраво мыслить, пока его губы сминали ее собственные, руки блуждали по спине, сокращали между ними расстояние, и опять, и опять, и опять она оказывалась на его коленях. Глаза сверкали болотистой зеленью, утягивали Уэнсдей в водоворот смешанных ощущений. Уста Ксавьера оказались приторно сладкими, как карамель, которую так обожал Пагсли, но тем яростнее она проходилась языком по ним, норовя избавить от дурманящей сладости, подарить Ксавьеру солоноватый привкус боли. Поцелуй продолжался, грозился перерасти во что-то большее. Уэнсдей свела ноги вместе, только стало еще хуже — желание прокатилось по позвоночнику и ракетой оглушило остатки мозга. — …понимаю, — закончил предложение Торп, когда в легких догорел кислород и потребовалось отстраниться от девушки. Уэнсдей обезумевшими глазами обвела его лицо, тыльной стороной ладони прошлась по гребанным ямочкам и отшатнулась. — Я не настаиваю на обсуждении наших отношений. Она чуть не сдалась опять. Все благоразумие, которым она некогда владела, истаяло, как сливочный рожок на солнце. Перепрыгнула через него и легла на кровать — внутри завязался узел, мышцы сводило спазмом до ужаса, мысли плыли под стать облакам на небе. Ксавьер поднялся, взъерошенный и плохо соображающий, и плюхнулся на свою кровать, а дальше они не проронили ни слова. Недосказанность сдавила грудь, воздух сделался искусственно враждебным — пропускать его через себя сделалось почти нереальным. Плотское желание затмевало все.

***

      Шестой день пребывания Аддамс в академии ознаменовался непривычным гулом голосов. Десятки студентов бежали по коридорам, словно вырванные из плена, смеялись, кричали, как дикари из зоопарка, высыпали на улицу сплошной черно-синей массой под цвет неверморской формы. Ксавьер еще спал, укрытый с головой одеялом, а Уэнсдей от истерии проснулась. Провела рукой по лицу, с неудовольствием отметила то, что в безмолвии, пока все сидели по норам, было лучше. — Чувак, — тарабанил в дверь, не жалея костяшек, Аякс, чью радость можно было пить на завтрак вместо кофе. Для пущей убедительности ему недоставало виляющего хвоста. — Вставайте. Карантин прошел! — Меньше недели? За четыре дня? — с сомнением выразила мнение Уэнсдей, искрометно осыпая незваного гостя убийственным взглядом. — Ларисса сказала, что с завтрашнего дня начнутся занятия. — Облокотился о дверной косяк. — Как такое возможно? — Подхватил недоумение Уэнс Торп, почесывая затылок, клонило в сон со страшной силой. — Сегодня утром приезжал отец Бьянки с инспекцией, всем зараженным вкололи какой-то препарат, лекарство, ну, и… — Странно это все, — пробормотал Ксавьер и опустил ноги на пол. Уэнсдей была с ним единодушна. — Да брось, чувак, все идут гулять на улицу. Наконец-то. — Аякс, закрой дверь с обратной стороны, — прокряхтел Ксавьер, направляясь в ванную. Ему жизненно необходимо было получить заряд бодрости. Горгона ретировался, бросив напоследок, что будет ждать их на улице вместе с остальными, а Аддамс задумалась: не прижать ли соседа к стенке прямым вопросом о Тайлере, об увиденном вчера в подземелье, о кори этой жутко странной, но опомнилась — ее мозг не готов был обработать этот пласт информации без завтрака, в особенности, когда Торп там голый. Не по ее душу эта забава. Больше нет.       На улице стояла скверно лучезарная погода, как будто и не осень, а начало лета. Все студенты наперебой рассказывали о своих больничных диагнозах, приключениях, делились новостями, так, что Аддамс волею случая оказалась в центре переполоха. Ларисса Уимс беседовала на крыльце главного корпуса с темнокожим широкоплечим мужчиной и, судя по улыбке, рассыпалась в благодарностях. «Некий отец Бьянки», — вспомнила девушка и отвела испуганно взгляд — на нее неслась разноцветная буря с ослепительной улыбкой и трясущимся Вещью на плече. — Уэнсдей, — протянула визгливо Энид Синклер с приличного расстояния. Уши заложило от этого приветствия, однако все слова утонули, когда над шпилем и крышами Невермора завис беспилотник на радиоуправлении. И из него с внушительной высоты посыпались человеческие останки: плоть, отделенное пожухлое мясо, кости, выдранные глаза, кишки. Они падали на землю, сбивали с ног обезумевших студентов. Все вокруг было щедро полито кровью, деревья приобрели красноватые разводы. Уэнсдей стояла как завороженная и следила за этим, пока над ухом верещала до полусмерти перепуганная Синклер. Следом за карнавалом безумия посыпались листочки. Они укрыли белым, словно снегом, все лужайки. Аддамс среагировала, можно сказать, первой, так как это представление нашла шикарным началом дня. Хорошее настроение улетучилось, как только она прочитала оставленное послание: «Берегись, Аддамс, ты следующая», и сверху свалился чей-то глаз. Почерк принадлежал Ксавьеру. Аддамс растерянно обернулась, но не нашла его нигде, тогда голову пронзила страшная, но вполне обоснованная догадка: кто-то хотел от нее избавиться и приказал Ксавьеру ее убить. Это объясняло и присутствие парня в мастерской, и подстроенный накануне ее приезда взрыв, и странную, невероятно быструю эпидемию кори. Кому-то надо было, чтоб они сблизились, и кто-то поджидал ее уже давно, а Торп — исполнитель, который лично намеревался разобрать ее по частям.