Пустота. Это слово ворочалось на языке, как червь по засахаренным долькам яблока с концентрированным ароматом гнили. Исходящей от мякоти. Ксавьер ощущал пустоту, кутался в нее, как беспомощный ребенок, барахтающийся в реальности. Один против целого мира. Пальцы, привычные держать кисти разных мастей, путались в ткани, протянутой через его шею. Галстук подвязывать он так и не научился. Всё петли да крючки с тугими, мешающими дышать, узлами. Ксавьер ругался, недобро кивал головой, глядя на собственный силуэт в зеркале. Зеркале посреди комнаты в «Нибелунг-Холле». Зеркале, которое помнило многое — их с Уэнсдей недомолвки, беззастенчивые взгляды и робкие касания. Силуэт Торпу казался бледной копией, высохшей копией его самого, словно труп заставили вырядиться в форму Невермора. Ксавьер не спешил присоединиться к ликующей, захлебывающейся в радости, толпе. Ему следовало подумать, и даже отсутствие Аддамс он воспринял положительно.
Взрыв голосов дробил его кости, заставлял морщиться, с укоризной глядя в глаза, подведенные черными кругами усталости. Студенты праздновали долгожданное исцеление от кори, только Торп, не привыкший доверять ни отцу Бьянки, ни Винсенту, не верил в чудо. Пальцы, по восьмому кругу запутавшись в тканевом шнурке, подвели его к черте отчаяния, и художник выбросил галстук вон. Он мог и хотел пойти так, но что-то удерживало его в комнате. Ксавьер стал наворачивать круги около кроватей, приложился лбом к отдающей прохладой поверхности стекла и без интереса уставился во двор.
Остолбенел. Так, как будто ему врезали под дых и перекрыли кислород. Прежде залитый солнцем сказочный пейзаж, в который Ксавьер горячо влюбился, стал походить на площадку для съемок фильма ужасов — а радостные восклицания переменились на растерянные вопли, крики о помощи. Он, как будто обжег пальцы, так стремительно отпрыгнул от окна с абсолютно потрясенным видом. Публика визжала, голосила, тонула в страхе, пока Ксавьер пытался переосмыслить увиденное: человеческие органы, дождь из человеческих глаз, стружки раздробленных костей, оригами из мозгов не были похожи на бутафорские. Острый запах гниения и сожженной плоти дразнил ноздри, вынуждал немедленно бежать без оглядки. Студенты, полностью окропленные кровью, поспешили укрыться в здании. Ксавьер ошарашенно, совершенно наугад, плюхнулся на кровать. На ватных ногах добрел до нее да так и завалился, открывая рот в изумлении. Мысли понеслись галопом по голове, взбудораживая кровь, впрыскивая в нее адреналин. Слова врезались лезвиями и вспороли ему глотку — Торп ощутил непреодолимое рвение заорать, кинуться на помощь Аяксу, Энид, перепуганной до смерти, Уэнсдей. В особенности ей. Хотя где-то на задворках обосновалась идея, что весь хаос — дело рук своеобразной Мисс Аддамс, и спасать нужно было его. Вместо этого он, как безумный и пугливый мальчишка, скрывался в комнате. Вдали от посторонних глаз, осуждения или жалости.
— Что за…? — Ксавьер расфокусированным взглядом прошелся по дрожащим подушечкам пальцев и перевел взгляд в окно — кровавый ливень набирал обороты, затапливал подъездные дорожки, просачивался стоками в каждую трещинку.
Ответа у него не было. Не на то, кто мог стоять за этим беспощадным шоу, не на то, зачем представление это было необходимо. Парень постарался напрячь извилины, отгородиться от реальности, чтобы сообразить, что делать дальше и не сидеть здесь, как вдруг вспышка белого света затуманила его мозг, а когти тварей, засевших внутри, заныли и полоснули его по душе. Торпу стало невыносимо больно.
— Тебе как обычно? — спросил Тайлер, возвышающийся над барной стойкой во «Флюгере».
Он начищал до блеска аккуратные стеклянные чашки, которыми разжился хозяин заведения. Отвратительное желтое полотенце в руках Галпина показалось Ксавьеру сигналом бедствия. Слишком раздражающим пятном. Точно Уэнсдей в ее черно-белой палитре плохо на него влияла. Парень взобрался на высокий табурет и сложил руки на оббитую фанерой стойку.
— Амарула-кофе , — лениво потребовал Торп, натыкаясь на удивленный взгляд бывшего друга.
— Прости, друг, — резко выдавил из себя смешок Тайлер, выставляя в шеренгу натертые чашки. — но с ликером нельзя, ты же знаешь.
— А еще я знаю, что для Уокера лишняя капля у тебя всегда найдется. — Торпу до безумия хотелось вкусить терпкий букет пряностей с горчинкой, чтобы вытравить из головы образ Аддамс.
Когда он уходил, Уэнсдей находилась в душе, а перед этим дрожала от оргазма в его руках. Осознание этого ударило художника обухом по голове. Ладони вспотели.
— Так это для Уокера, — благоговейным шепотом оповестил Галпин, управляясь с кофемашиной.
— Разве ты один хотел меня видеть? — опустил голову Ксавьер, рассматривая узоры на кофе. Из емкости исходил головокружительный аромат, а хозяин все не спешил забрать свой заказ.
— Да, — прокашлялся кучерявый и полез искать припасенную бутылку ликера. — Да, дело есть. Он сейчас придет.
Играть в друзей Ксавьер, Тайлер и Лукас Уокер — нормис и сын мера Джерико перестали около года назад. Оборвали все связи на заре дружбы из-за слишком расхожих мнений. Лукас не терпел изгоев и уживался только с Торпом, а желчь и ненависть, исходящая от него, достала Ксавьера вконец. Лукас угрожал, давил авторитетом, проехался по родословной Торпа, по его способностям. Так из парня, к которому прислушивались все, который был почитаем как в академии, так и за ее пределами, Торп превратился в изгоя даже в мире изгоев и упивался этим. Рядом осталась лишь Бьянка. Поэтому Ксавьер решительно не понимал, что от него требовалось заносчивому нормису и его верному другу Тайлеру.
— Твой кофе, — подал знак Тайлер, и парень вручил ему смятую десятку. — А вот и Лукас.
Торп, положивший подбородок на согнутую в локте руку, приосанился и бросил полный презрения взгляд на бывшего друга. У постоянного контакта с Уэнсдей Адддамс, оказалось, были свои плюсы. Ксавьер в точности скопировал ее мимику, помешивая дымящийся напиток ложкой. Свободная футболка Уокера, так нелепо висевшая на его плечах, будто взбунтовалась, поэтому невозмутимому, лицемерно сияющему Лукасу пришлось отдергивать вниз ее края, плюхаясь на соседний стул.
— Здравствуй, Ксавьер, как твои дела?
— Ближе к делу. — Однозначно Аддамс бы им гордилась, но этот виток мыслей парень поспешил прогнать.
— Что ты, не выпьешь с нами?
— Есть надобность?
Тайлер и Лукас пересеклись долгими взглядами, понимая, что разговор не клеился.
— Хорошо, — гулкий вздох Уокера услышал бы даже наполовину оглохший человек. То ли от разочарования так, то ли от нервов.
Ксавьер отхлебнул несколько глотков кофе, привыкая к насыщенности вкуса. К присутствию Лукаса и Тайлера, к беседам посетителей, к музыке, льющейся под потолком из приглушенных динамиков. Почти уютно, за исключением…
— Как там у Бьянки дела? — Торп приготовился отражать любые словесные атаки сына мера, но вопрос о бывшей возлюбленной повис в воздухе, как Дамоклов меч над головой.
— Ее нет в академии.
— Но ты-то должен знать, — продолжал наседать Лукас, сверкая карими глазами от лютой злобы. Его лицо исказила гримаса непонимания.
— Нет, я не знаю, — увиливал от прямого ответа Ксавьер, чувствуя, как подбиралась к реберной клети агония, как свирепствовали его маленькие питомцы, ждали освобождения. Чистый гнев рвался наружу.
— Ты знаешь, что бывает с теми, кто причиняет боль тем, кто мне нравится? — зашел издалека Лукас, рассматривая остроносые ботинки. На одном из них ослабла петля.
— Погоди, — перебил его Тайлер, который до этого не вмешивался в ход диалога: — так тебе нравится Бьянка, Лукас?
Это открытие, будто гром посреди белого дня, поразило Галпина. Они были похожи на второсортных сплетниц, питающихся одними лишь домыслами и слабостями других, поэтому Торп не желал слушать больше ни слова. Опустошал содержимое чашки и рассуждал о Кориолане, Уэнсдей, кори, но никак не о Барклай. Она уехала сразу после расставания и, надо отдать ей должное, не устраивала показательных сцен. Гордость осталась при ней, как и чувство собственного достоинства. А решения, принятые Ксавьером, не подлежали изменениям. Так почему же он обязан был сидеть здесь и выслушивать этих двух недоумков?
— Да, — самоуверенно изрек Уокер, показывая белые зубы с небольшой щербинкой по центру. — И мне очень не нравится, когда задевают то, что мне дорого.
До Ксавьера, как сквозь шум извне, стали доходить слова Лукаса. Бьянка ему нравилась, черт возьми. Но сил разбираться в прошлом у художника не было, как и обсуждать подробности личной жизни или перемалывать кости бывшей, нынешней или кому бы то ни было. Ксавьер прыснул в кулак, ложка звякнула о бортик кружки.
— Давно?
— Давно, — обозначил позиции Лукас, настроенный довольно враждебно.
— Хорошо, а я причем? — сдался Торп, раскручиваясь на табурете. Ситуация, заставляющая его мозги плавиться, подобно металлам в жаровне.
— А тебя я хочу уничтожить, — оскалился Лукас, потягивая из трубки нежнейший фраппучино, как из Старбакса.
— Нас больше ничего не связывает, если ты беспокоишься об этом, — на одной тональности сообщил Ксавьер, замирая от того, что причиной их встречи стали любовные предпочтения Уокера. Безрассудство. — Так за что ты хочешь меня уничтожить?
— За Бьянку, которая до сих пор любит тебя, — перечислял, забавляясь Лукас, — за то, что ты не поддержал нас против изгоев год назад, за то, что знаешь секрет Тайлера.
Тайлер Галпин был Хайдом. Чудовищем, способным изорвать в клочья любого, кто будет представлять для него опасность, с одним существенным «Ого!»: у этого кудрявого рыжего мальчишки с обезоруживающей улыбкой ангела был хозяин. Лукас Уокер собственной персоной, отдающий ему приказы. Конечно, Торп догадывался об этом и никогда не знал напрямую. Все, что хранилось в памяти Торпа — то, что Тайлер лечился, а Хайд внутри него был купирован.
— А вы знаете мой, — парировал ледяным голосом Ксавьер. Глаза цвета малахита укоризненно блеснули. Это не то, чем он гордился.
— Да, — закивал Лукас, вытирая молочные усы с верхней губы. — Так приятно, когда твои твари темной стороны мне подчиняются, Ксавьер.
Лучше бы его обезглавили и лишили языка год назад, когда Торп осмелился из соображений безопасности поделиться с тогдашними друзьями о демонах за душой. Он полагал, что от этого с ним прекратят общаться, будут избегать, но и Лукас, и Тайлер, вдохновленные услышанным, поддержали поникшего Торпа. Тайлер рассказал о Хайде, Ксавьер — о животных страхах и дьявольских импульсах внутри, а Лукас — как единственный нормис, ненавидящий изгоев, прибрал к рукам себе всю их волю.
Так, он стал Хозяином Тайлера, так он мог повелевать и управлять темной стороной, изнанкой души Ксавьера. Оба об этом знали и ничего предпринять не могли. Лукасу это было без надобности, но отныне, похоже, появился чудесный мотив — месть за причиненную боль Бьянке. Девушке, которая Уокеру очень нравилась.
— Ты умрешь, Ксавьер, — ликующим тоном произнес Лукас, убирая подальше опустошенную посудину.
— Натравишь на меня Тайлера? — безрадостно хмыкнул Торп, соображая, что попал в западню. Но ни укола отчаяния, ни тени страха не ощутил. Слепое смирение.
— Я изуродовал бы тебя, но твое сердце может послужить донором для тех, кто в этом нуждается. — Подсказал до этой минуты молчавший Галпин, которому, откровенно, тоже не нравилась вся беседа. С Торпом, кроме рабских приказов Лукаса, ему делить было нечего.
— Не совсем понимаю и не хочу знать. — Открестился художник, спрыгивая с места. Нужно было срочно возвращаться.
— Стоять, — расслаблено повел плечом сын мера и просиял улыбкой: — Ты подчиняешься мне, Торп.
Сознание парня поблекло на несколько тонов, пространство сузилось до размеров картонной коробки, черно-белая пелена заволокла глаза, тело Ксавьера конвульсивно затрепетало, пока его грудь горела и множилась кровавыми фонтанами — демоны Ксавьера пробились на поверхность, завладели им. Для всех остальных ничего не изменилось: преобразился цвет глаз Торпа — с травянисто-болотного до тотального черного, обволакивающегося всполохами огня, и ухмылка, застывшая на губах.
Остального диалога Ксавьер не слышал, между тем он продолжался между баристой и сыном градоначальника:
— Куда его? — осторожно спросил Тайлер, умыкнувший до этого в подсобку.
— В лабораторию. Моему отцу и Уимс понравится новый экспонат.
— Все еще не понимаю, зачем мы это делаем.
— Мы помогаем изгоям очищаться от мусора и не унижать Хайдов, которые стоят на страже порядка обычных людей, — как по полочкам истолковал Уокер, кивая на застрявшего в оцепенении Ксавьера. — И Аддамс я уничтожу.
— Ты же сам хотел, чтоб они с Ксавьером сблизились, — во все глаза уставился Галпин и потряс головой.
— Да, но девчонка опасна. Она роет под тебя, это раз. Два — я совершил ошибку, когда сказал отцу, что хочу ее видеть в Неверморе. — Оскомина набила лицо Лукаса. Парень поддерживал левой рукой тело Торпа.
— Почему?
— Потому что вчера директриса Уимс показала нам пророчество из Дневника Фолкнера, где Уэнсдей Аддамс убивает всех Хайдов. От нее надо избавиться раньше, чем она поймет истинное предназначение.
— А кто еще Хайд?...
— Тайлер, — рыкнул от досады Уокер, потряхивая застывшего под гипнозом, дьявольски опасного Ксавьера. — Не тупи. Ты, Ларисса, Юджин, еще студенты.
— Так, а зачем ты хотел, чтоб Аддамс приехала?
— Чтобы Бьянка увидела, что Ксавьер ее не любит. Чтобы возненавидела.
— Это стоило того, чтобы устраивать взрыв в комнате Торпа? Оставлять записки на месте преступления? Убивать Роуэна? — мягко поинтересовался Тайлер, снимая форменный красный фартук.
— Да-а-а, — протянул темнокожий парнишка, вставая следом. — Погоди, я передумал в лабораторию его вести. Это может подождать, а вот запутать следы Аддамс...
— Что ты задумал, Лукас?
— Прикажу Ксавьеру написать послание для девки, что-нибудь в стиле угроз, как она любит.
Видение рассеялось, а голова, скованная неясными образами вчерашнего прошлого, прояснилась. Под грудью Торпа клубились собранные черной поволокой вены, бугрились твари. Они целенаправленно вторглись в его рассудок, напомнили о том, что он забыл. Вместо пустоты и провала образовались силуэты Уокера и Тайлера. Но как Ксавьер очутился в комнате, все еще оставалось загадкой. Лукас хотел его прикончить из-за ревности к Бьянке. Даже звучало дерьмово, не говоря об остальном. И, казалось, он знал теперь, кто убил Роуэна.
Он неловко приподнялся, как если бы перенес сложнейшую операцию и тотчас улизнул из палаты, и, шатаясь с тяжелой головой и сердцем, побрел к выходу. Крики за стеной в холле не стихали ни на мгновенье. Обессиленный видением, растревоженный, Ксавьер все же решил отыскать в этом море людей Аддамс. И он был почти уверен в том, что она счастлива при виде кровавого дождя. Парень распахнул дверь и проглотил испуг. Перед лицом Ксавьера застыл не менее обескураженный Тайлер, который втянул его обратно в комнату.
Слова исчезли. Торп растерялся, как девчонка, не зная, с чего начать. Последний, кого мог и хотел застать здесь художник, был Галпин. Гость плотно прикрыл за собой дверь и, не дожидаясь гнева, который зрел внутри Ксавьера, начал ссыпать объяснениями:
— Торп, я не шучу. Давай через балкон и подальше отсюда, — бариста метался вокруг юлой, заглядывая в каждую щель. Его губы дрожали, все лицо превратилось в сплошную раскисшую вату.
— Что, черт возьми, происходит? Зачем ты здесь?
У Ксавьера не осталось времени топить себя в жалости или корить сына шерифа за необъявленный визит. Он собрался с духом, сжал руки в кулаки так сильно, что по запястьям и предплечью поползли узоры натянутых вен. Смешанные чувства боролись в нем, и победу одержала наконец ярость и решимость.
— Вчера, хоть ты того не помнишь, — делая паузы, начал Тайлер, — я привел тебя в комнату. Лукас хочет тебя убить.
— Это я помню, — насторожился Ксавьер, рассматривая суетливого парня напротив. — Не новость.
— Он хотел отдать тебя в руки психопатам, чтоб они разобрали тебя на органы. Профессионально.
Ксавьер нервно сглотнул, представляя, как по телу крадутся мурашки, вшиваясь в спинной мозг вместе со страхом. Прищурился, выпустил из легких весь воздух и вырвал из рук Галпина сумку с вещами. Личными вещами.
— Почему ты им помешал? — как бы между прочим хотел узнать Торп, холодея от перспективы быть прирезанным, как фаршированный молочный поросенок в канун Рождества.
— Потому что я сам устал от Лукаса, — честно признался Тайлер, на секунду замирая в жутко неудобном положении. — Именно он устроил взрыв в твоей предыдущей комнате. По его приказу я убил студентов до начала учебного года. Они считали, что нормисов нужно изгнать из Джерико. Потом убил Роуэна, который был не в восторге от появления твоей подружки…но Лукасу Уэнсдей была нужна, чтобы вас... — Галпин показал комбинацию жестов в определенной последовательности, и Ксавьер уронил голову в ладони.
— Как ты ему вчера помешал?
— Отвлек. Они разговорились с Бьянкой по телефону. А все, что касается твоей бывшей, — подметил Тайлер, расправляя плечи. — Отшибает Лукасу мозги. Натурально.
— Так. И?
— Уокер успел внушить твоим... — он не мог подобрать нужных слов и острием подбородка указал на грудь Торпа. — Тебе под гипнозом написать послание для Уэнсдей.
В голове царила такая неразбериха, что Ксавьер надеялся, будто проживал откровенно плохой, лишенный смысла, красок, логики, сон. Тем не менее Тайлер оставался непоколебим и серьезен. Его нервозность выдавала отбивающая ритм нога и бегающий взгляд на осунувшемся лице.
— Какое именно?
— Не знаю.
— А что ты сейчас здесь забыл? — Художник не верил простому стечению обстоятельств, учитывая события прошедших двадцати часов.
— Пришел предупредить. Кровавый дождь устроил Лукас, послания эти — все он. Чтобы отвлечь всех и прийти за тобой. И он уже где-то здесь. Я видел отца, мера, Мистера Барклая и директрису.
— Они в этом тоже замешаны? — Выдавливал по крупицам из себя Ксавьер, потирая задумчиво переносицу.
— Думаю, да. И у тебя есть несколько секунд, чтобы скрыться до того, как сюда придет Уокер. — Сопереживал Галпин, не в силах успокоиться. — Потому что ни я, ни ты не сможем ему противостоять.
— Я понял, — среагировал Торп, подскакивая с места. Одно дело оставалось незавершенным — ему необходимо было рассказать обо всем Уэнсдей. — У меня к тебе просьба.
— Какая?
— Расскажи все Аддамс, если у меня не выйдет.
— Не могу, — вздохнул Тайлер, крутя головой, пока Ксавьер запихивал вещи в сумку.
Конечно, без Аддамс, которой тоже грозила опасность, он никуда не собирался, но знать это всем было не обязательно. Достаточно было для начала устроить имитацию исчезновения.
— Почему?
— Ты же знаешь, — сокрушался Галпин, вплотную подойдя к окну и рассматривая хаос извне с какой-то меланхолической миной. — Он управляет нашим сознанием. Он запретил мне раскрывать ей любую информацию. Пока можешь только ты.
— А что с тобой будет? — Непонимающе вздернул бровь Торп; послышался характерный звук закрытия молнии.
— Даже проверять не хочу. Смерть отца от моих когтей. Аддамс должна сама догадаться.
— Слушай, — кое-что не давало Ксавьеру покоя, не складывалось: — а как Лукас повлиял на приезд Уэнсдей?
— Ему стало интересно, кто эта девчонка, из-за которой его отец и директриса на взводе. Полез в городские архивы мера, — перевел дыхание Галпин, отпирая балконную дверь с тихим отщелкиванием. — накопал информацию на Аддамс, узнал, что вы были давно знакомы и загорелся идеей тебя устранить от Бьянки. Появился повод, чтоб вас поссорить. Но, как я понял, ты с сиреной порвал раньше.
Ксавьер рассеяно кивнул, сосредоточенное лицо изрезало выражение немой скорби.
— Спасибо, Тай, — черт знает сколько он не использовал это добродушное «Тай», но сейчас оно было не лишним. Подчеркивающим границы их дружбы, ведь делить им точно было некого и нечего.
Торп перебросил сумку с вещами через заграждение, примерялся с расстоянием, которое необходимо преодолеть под аккорд обеспокоенных замечаний кудрявого, но заледенел.
— Ксавьер, — на пороге со слащавой улыбкой на губах замер Лукас, насвистывающий незатейливый мотивчик попсовой песни. — Иди ко мне.
Твари разразились новым приступом активности — они вроде бы как помогали ему восстановить память еще часом ранее, а теперь выдирали его легкие с мясом, коверкали легкие, кромсали в агонии парня на части, впору было только ползать у ног Уокера и скулить, как побитая собака. Ксавьер противился им: втягивал носом воздух, приказывал сидеть на месте и не срываться, старался сделать заветный шаг до ограды, а там прыгнуть, размахнувшись, однако…демоны были против, тянули его магнитом к бывшему другу. Тайлер попятился в сторону.
— Время умирать, Торп. — Разразился отвратительным смешком Лукас, от которого веяло холодом.
— Интересно, что скажет Бьянка, когда узнает, кто со мной расправился?
Вокруг глаз Уокера собрались морщинки, подчеркивающие то, что у него было хорошее настроение. И ни плевки от Ксавьера, ни осуждающий взгляд Тайлера не уменьшали задора.
— Тайлер, — исподволь обратился Лукас, поедающий луковые кольца с аппетитом. — ты же не против, что Барклай будет тебя ненавидеть?
— Чего? — выпалили они хором, отчего сын мера заходился в новом приступе смеха.
— Ну, я ей скажу, что Хайд перегрыз тебе глотку, да и все. Ах да, — выбросил указательный палец вперед парень, прикладывая к пухлым губам. — В случае чего Уэнсдей Аддамс не будет знать, кто за всем этим стоит. Впрочем, девчонке тоже осталось недолго.
Дальше Ксавьер пропал окончательно: веки отяжелели, ноги понесли его послушным оловянным солдатиком вслед за Лукасом и Тайлером. В голове гремело предупреждение: «Уэнсдей ничего не будет знать, Уэнсдей не должна ничего знать раньше времени».
***
— Это он?
— Да, он.
Ксавьер распахнул глаза, привыкая к столбу света, что протяженной полосой бил по щекам. Воздух на вкус оказался вязкой субстанцией с ароматом лекарств и травянистых удобрений. Лампа холодного накаливания гудела и терялась где-то под высоченным потолком. Торп сделал усилие над собой подняться, но руки и ноги были туго скреплены ремнями. Как будто он сбежавший из лечебницы псих, представляющий угрозу всем поголовно. Тогда парень стал озираться по сторонам и оценивать обстановку. Комната очень похожая на морг во всех известных ему фильмах ужасов: продолговатые коробы с металлическими пластинами, инструменты из нержавеющей стали, люди, перебирающиеся здесь как хозяева жизни в белых халатах. С масками на все лицо. Ксавьер затрепыхался на столе-кушетке так, словно бабочка, увязшая в коконе, но ремни оказались крепче его выдержки, и парень стиснул зубы.
— Можем приступать? — его голову повернул некто в перчатках из латекса, хорошенько осмотрел, словно приценивался. Второй человек в белом халате натирал медицинские принадлежности.
— Нет, — покачал головой угрюмо Лукас, скрещивая руки на груди. — Я бы с радостью, как и обещал вам. Сердце у Торпа должно быть каменное, сильное. — в голосе Уокера сквозил явный намек на Бьянку. Художник дернулся и зарычал, потому как рот ему заклеили. Позорная смерть.
— Так почему нет? В лаборатории хозяина такие органы нужны. Ты молодец.
— Потому что я должен показать отцу. Он сейчас будет здесь.
— Зачем?
— Амбиции, — вклинился Галпин, стоящий поодаль от всех, ему, в отличие от собравшихся, сделалось скверно. В сторону Ксавьера он старался не смотреть.
— Потому что мер недолюбливает Винсента, — пояснил первый человек в халате, смеясь. — Мы подождем.
Ждать пришлось недолго. Уже с минуты на минуту на пороге в оборудованной лаборатории по переработке человеческих органов появилось несколько переговаривающихся человек. Лукас потер ладони от взбудораживающей радости, Тайлер отступил в тень и втянул голову в плечи.
— Па, вот новый донор сердца. — без предисловий вымолвил Лукас с завсегдатаем этих мест и мером Джерико по совместительству.
— Ксавьер Торп? — протянул мужчина, переключая свое внимание с уничижительного выражения лица художника на бодрое у сына. — Интересный выбор.
— Я против, — заупрямилась Ларисса Уимс, награждая врачей с уже подготовленными материалами категоричным взором голубых глаз. Впрочем, она переживала за свою шкуру, нежели за судьбу одного из своих учеников: — Винсент — близкий друг Иво Барклая. Вряд ли он оценит такой вклад в науку. Хозяин будет против. И Винсент Торп — щедрый спонсор.
Ксавьер ощутил, как полнился ненавистью к этой женщине, одетой как с иголочки, в свое пафосно дорогое кашемировое пальто, и приложился затылком к кушетке. Жаль только, что смягчающей горечь разочарования боли это не принесло; Торп отключился.
— Да, я против. — Последовал четкий и ясный ответ из-за укрытия, и к научной коллегии присоединился лично Иво Барклай. Он критическим взглядом ученого оглядел лабораторию, лежащего без сознания Ксавьера, подошел к нему едва ли не вплотную, склонился.
— Почему? — промямлил Лукас, уязвленный отказом. Собственный триумф крошился на глазах.
— Потому что я так сказал. — Иво обернулся через плечо к мальчишке Уокеру и повторил: — Ксавьера Торпа ни при каких обстоятельствах не трогать. Никогда! И… — Барклай насупился, дошел до Лукаса, сжал ему плечо. — Никаких фокусов с его темной стороной, понятно тебе? Откажись от этого, иначе ты окажешься на его месте.
— Позвольте, Мистер Барклай, — соблюдая осторожность и решительность воззвал Уокер-старший, но тот и не отреагировал.
— Иначе ты будешь фаршем на этом столе или овощем. Как решу я. Или моя дочь, когда обо всем узнает.
— Но он же бросил Бьянку! — Разгорячился Лукас, глотая вязкую слюну с трудом.
— Но ты ведь хочешь, чтобы моя дочь была с тобой? — хладнокровно и дерзко, бросая вызов. Лукас попятился на пятках к выходу и унесся бурей, оставляя за собой лишь нараспашку отворенные двери.
— Приведите его в чувства и каждый день ровно в пять часов вечера приводите сюда и снимайте показания его давления и всех медицинских параметров. — Скомандовал безапелляционно Иво Барклай и скрылся в темноте коридоров подземелья.
***
Энид свалилась в обморок, удачно угодивши в руки к своему воздыхателю, который до скрежета зубов раздражал Уэнсдей. Чудное зрелище. Девушке пришлось сопровождать их до самой комнаты, пока парень со змеями на голове кудахтал что-то о слабой переносимости крови, дурном предзнаменовании и беспокойстве. Даже Вещь окружил Синклер заботой, какой Уэнсдей не видывала. Впрочем, все угодило на задний план и померкло в сравнении с тем, какую занимательную улику держала в руках Аддамс.
Ксавьер обязан был разделаться с ней неважно какими методами, но избранную им тактику девушка порицала, хоть внутренне не признавалась в том, что ее тянуло к чему-то неизведанному. Нашатырь, принесенный Вещью, подействовал безотказно.
— Уэнсдей, — ее окатило цветастой волной любви, и девушка скривилась, когда руки соседки сжали ее в объятиях. Тысячеликий даровал Аддамс свою милость, и вскоре Синклер, пораженная увиденным и внешним видом друзей, слезливо плакалась в жилетку Аякса.
— Уэнсдей, ты теперь будешь жить со мной? — Колоссальное воодушевление, точно девчонке действительно было страх как неловко быть здесь одной.
Аякс провожал Аддамс задумчивым взглядом — эта сахарная вата в облике человека каким-то образом их сплотила и по крайней мере сейчас Уэнсдей не питала к нему агрессивных настроений.
— Я буду у Ксавьера. — Твердо решила девушка, смахивая косу с плеча на спину. Энид опечалилась, но через минуту визжала хлеще сирен в полицейском департаменте.
— Что-о-о-о?
— Я дважды не повторяю, Энид. — Скрепя сердцем объявила Аддамс и вздохнула. Не объяснять же Синклер, что Торп — ее главный подозреваемый, а жить бок о бок с возможным убийцей так…захватывающе. Хотя бы до тех пор, пока их не расселят.
— Ты слышал? — Не унималась Синклер, обращаясь к Аяксу, но Аддамс уже не слышала этого безобразия, направляясь в комнату мужского общежития.
Там она устроила обыск: перевернула верх дном каждую щель, расковыряла собственноручно тайник под полом, организованный Ксавьером, но и там ничего дельного не обнаружила. Личный дневник, к которому обратилась бы в случае крайней необходимости. Установила на своей половине комнаты доску для расследований, критически оглядела еще раз постель Торпа и заприметила кучу следов от подошвы на полу, словно кто-то второпях ломился через балкон. Вышла на воздух, прищурившись. Ничего. Вернулась в комнату, раздосадованная и голодная, от того, что Торп снова испарился невесть куда, а она упустила его из вида, зачарованная представлением. Прикрепила на доску ту самую записку. Перечитала. Трижды. Включила музыку на телефоне, чтобы хоть что-то разбавляло грызущее ее изнутри ощущение беспомощности.
Вздрогнула, когда входная дверь оказалась открытой, и вошел тот, кого она так ждала и не ждала одновременно. Ксавьер ногами захлопнул дверь, грохот прокатился по этажу с удвоенной силой, отчего Уэнсдей на миг оторопела.
— Привет, Аддамс, — отсалютовал он ей, прислонившись спиной к двери. Какой-то весь до невозможности бледный и дрожащий, как в лихорадке.
— Объяснишь? — это было так похоже на акт семейной мелодрамы с выпившим мужем у порога, что любому сделалось бы смешно, только не ей. Ей хотелось услышать версию Ксавьера, чтобы винтики в мозгу заработали в более усиленном режиме.
— Что?
— Это, — Уэнсдей ткнула пальцем в бумажку, заляпанную кровавыми разводами.
Вся храбрость развеялась стоило художнику посмотреть Аддамс в глаза: они были черными. С золотистым ободком зрачка. Манящие. Искусственные. Как у хищника. И этот хищник запер их на ключ и наступал на Уэнсдей Аддамс, обезоруживая своей маниакальной улыбкой. Девушка уперлась лопатками в стену и не смогла отвести от него взгляда.
Она оказалась в западне, в логове убийцы. И ей это нравилось.
U`re fueling up the flames
Gonna show u what I made of
Breaking every chain that u put on me
U thought I wouldn`t change but I grew on ya.
Лилось откуда-то из динамиков телефона, и только тогда Аддамс с ужасом поняла, что этой песни у нее никогда не было, но Ксавьер поделился своими предпочтениями пару дней назад. Сущий Ад.
***
— Напиши мне или позвони, как доберешься до порта!
Такими были последние слова Миссис Торп, перед тем как автомобиль, напруженный тяжеленным чемоданом Кориолана, сдвинулся с места и покатил по каменной крошке. Парень старался не приглядываться в опечаленное, тронутое слезами, лицо матери через боковое зеркало, не встречаться с воодушевленно-надменным видом Винсента, который замер на крыльце. Ни одно из доставленных сообщений Ксавьеру не было им прочитано. Кориолан забеспокоился, зная, что брат редко когда выпускал телефон из рук. Но на протяжении долгого времени тот не отвечал, а Корио был готов биться о стекло автомобиля головой.
Ведь для всей части семьи он отправлялся в желанное путешествие, полное исследовательских тайн, по берегам Баренцева моря. Правда состояла в том, что машина с угрюмым водителем во главе несла Торпа дальше от родительского дома и ближе к Ксавьеру. Чем отчетливее ощущался им запах свободы, тем тяжелее парень воспринимал поездку — все это ненастоящее, иллюзорное, неправильное. Он — поделка Ксавьера, призванная его заменить, во имя жизни. Кориолан распутал наушники, нашел на телефоне плейлист, составленный братом, и погрузился в мир грез.
Тронутые жарой поля, снопы ослепляющих отблесков солнца, слепили глаза. Кориолан отвернулся. Если по началу пути водитель старался завязать с ним диалог, то капитулировал под недружелюбным взглядом Торпа, и теперь он пялился в окно за тем, как сиротливый ветер гонял по пустой трассе желто-багряный букет из листьев. Музыка помогала справляться с нарастающей тревогой, вдавливала в мозг Корио то, что он вправе отказаться, сойди он сейчас у ворот академии.
Он достал из небольшого пузырька таблетку, белую, как и он сам, и опрокинул ту в рот. Сколько успокоительных ему довелось съесть за этот день, парень не счел нужным считать, все равно ни черта не помогало. Посреди забытья он вдруг смел опомниться, и так по кругу, по кругу.
Отец вызванивал ему каждый час в пути, словно с инспекцией, проверяя, не потерялась ли любимая игрушка, и из раза в раз Кориолан отделывался угрюмым немногословным: «Угу, все нормально». Только нормальным не было ничего. Ни эта местность, затерянная в лесной глуши, ни эти покореженные временем заброшенные угодья, ни кладбище с вросшими в землю плитами по другую сторону дороги, ни водитель, слепо выполняющий указания босса, ни настроение Кориолана.
Они промчались мимо ограды Невермора с бешенной скоростью, с какой обычно летают машины из президентского кортежа. Наверняка, как подумал Кориолан, для того, чтобы он не выпрыгнул или его не озолотила мысль доложить обо всем Ксавьеру. Золотая клетка как она есть.
— Погоди, — расхлябанным от усталости голосом обратился водитель, сбавляя скорость. Шины угрожающе взвизгнули, и Корио вцепился в кожаную оплетку ручки над головой. — Нам ехать минут пятнадцать. Я в кофейню и обратно. Пить хочется.
Кориолан бы любезно предоставил ему воды, но уникальную возможность побыть одному после шестичасового пути, упускать парню не хотелось.
— Узнаю, что выходил или сбежал, прострелю коленную чашечку. — Пригрозил водитель, а Торп побледнел тона на два. У Винсента всегда служили отморозки, но чтоб настолько…
В подтверждение сказанному мужчина перезарядил пистолет и приложил дуло к виску Кориолана. Он не испугался практически, прикинул только, сколько усилий приложил отец в это действо. И что принесет Винсенту смерть клона его родного сына? Улыбка озарила его лицо, на что водитель стушевался и, ругаясь на итальянском, покинул салон.
«Джерико». — Гласила вывеска, которую они миновали минуты три назад. Корио был в этом городе с неделю назад, когда Ксавьер устроил им с Бьянкой мини-экскурсию по захудалому городишке. Достопримечательности в виде «Мира пилигримов», кофейни, парком, разветвленном на несколько аллей, церкви, не произвели столь огромного впечатления на младшего Торпа. Куда сильнее он переживал о том, что еще неделю назад у них с братом была другая, привычная жизнь. Корио размахнулся и, обожженный обидой и неизвестностью, врезал по боковой панели автомобиля.
«Джерико». Оседало пеплом на языке, и Кориолан вновь задумчиво взглянул в окно машины. До конечной точки маршрута оставалась миля. Водитель прямо-таки трусцой побежал в кофейню с чудным названием «Флюгер», вывеска которой накренилась под опасным углом. Возможно, в будущем она свалится на голову какому-нибудь неудачнику. Кориолан повертел головой — на город плавно опускались сумерки. По улицам бродили одинокие жители, сновал полицейский патруль.
Никого, кого привлек бы долговязый, худощавый парень. Так? Темнота его надежно укрывала от десятка любопытных зевак, а томиться в душном автомобиле за несколько часов езды, Кориолану надоело. Он распахнул окно, затем еще одно и еще, пока воздух не стал гулять по салону, выгоняя специфичный аромат начос. Водитель был без ума от мексиканской кухни, а Торп проклял ее за это мгновение.
Он плавно открыл дверь и вышел на улицу, разминая плечи. Хороший вечер, убаюкивающий стрекотней цикад. Торп задрал голову вверх на усыпанное хрустальной крошкой звезд небо. Замечтался.
— Ксавьер? — послышалось удивленное восклицание из-за угла.
Сердце Кориолана перестало отбивать удары.
Попался.
