Код лихорадки

      Прозрачный свежий воздух показался нектаром с нотками горечи, застывшей на языке. Кориолан из страха заломил пальцы на обеих руках и завел их за спину. Зрелище, конечно, недальновидно-жалкое, но Торп натурально растерялся. В сумерках он никак не рассчитывал быть узнанным и, того хуже, не планировал стать собеседником для незнакомца с хитрющими, как у лиса, глазами. Корио призвал на выручку все самообладание, которое носил под сердцем, и раскинул широко плечи. Улыбнулся, демонстрируя ярко-выраженные ямочки, облокотился боком на часть двери. И панически выдохнул — тень беспокойства проскользнула на лице и смешалась с растерянностью. Что ему надлежало говорить? Парень мысленно подытожил, что стоящий перед ним — плюс-минус ровесник Ксавьера, лицо настороженно-пугливое, зажатые плечи ни что иное, как показатель внутренней дисгармонии. Донельзя странный тип. И как нужно было начать разговор? «Здравствуй, — пауза, — э-э-э, я забыл, как тебя зовут. Напомнишь?» или «Оу, парень, мне диагностировали амнезию из Гугла, не подскажешь, кто ты такой?». Молчание затягивалось, рисковало превратиться в подозрительное. Торп подобрался. Каким образом вел себя Ксавьер в подобных ситуациях? Ленивая полуулыбка, небрежный пучок, выпирающий из густой массы волос, блестящие глаза и задорный тембр голоса, задающий тон беседы. Ксавьер в кругу друзей представлялся брату именно в таком свете. Очевидно, незнакомца Корио принял за друга. Он выбрал наименее противоречивую форму обращения: — Привет, — а в голове проносилось сигнальное: «Только не крутись, только не паникуй». Кориолан привалился спиной к машине, выжидающе скрещивая локти на груди. — Слушай, выглядишь паршиво. — издалека начал кучерявый, изображая неподдельные угрызения совести. То, как парнишка, нахлобученный в форменный фартук «Флюгера», смотрел на Кориолана, ему не нравилось. Возможно ли было провалить задание на начальном этапе? Торп беспокоился, что такое вполне могло статься, к ужасу брата и сожалению его самого. — Устал, — ляпнул первое, что пришло на ум. Действительно, многочасовой переезд, ограниченный рамками секретной миссии, не добавлял живости в образ. — Сколько тебя там продержали? — допытывался кудрявый, а глаза его горели пламенем и бегали из стороны в сторону. Весь издерганный, будто раскаивающийся. — Прости, Ксав, я побежал за Лукасом. Он в бешенстве после слов о том, что ему нужно отказаться…ну, ты понимаешь. Кориолан потерял нить смысла в этой беседе и изловчался сосредоточенно моргать. Надлежало бы наугад бросить пару-тройку дежурных фраз, списать все на усталость или поторопить чертового водителя, который резко запропастился в нише кафе. Боковым зрением Торп покосился на дверь с колокольчиком и нахмурился — гончий отца не спешил радовать его своим присутствием. — Забудь. Все, что я хочу сейчас — это спать. — Так… — стушевался собеседник, ощущая себя явно не в своей тарелке. — А чего ты не в Неверморе? Разве у вас не комендантский час? Его же вроде не отменили еще. — Да… — Торп-младший молился, чтобы не выдать высшую степень скованности. Страх пригвоздил его к месту, руки отяжелели, а живот затянуло спазмом. Подступающий тремор мог во мгновение отпугнуть любого и навести на подозрения. — А, ты с отцом? — сообразил работник «Флюгера», на ощупь развязывая фартук, как будто только вспомнил, что вообще-то смена завершилась. — Пойдем кофе угощу. Я помню, фраппучино. — С водителем. Он привез мне кое-какие вещи. — Пустился в рассказ Торп, побледневший и слегка взвинченный. Встреча застала его врасплох.       Занимался полноценный вечер. Лучи света, бьющие из витражных окон кофейни, рассеивались на дорогах, вымощенных неровным серым булыжником. Кориолан, к собственному неудовольствию, заметил, что водитель покинул его несколько минут назад и до сих пор не выказывал носа. Отведенного времени должно было хватить на то, чтобы, например, затеряться в Джерико, воспользоваться помощью лиса и тайком пробраться к Ксавьеру. Разложить брату все, как на тарелочке, и выдохнуть. Вместе они бы обязательно что-нибудь придумали. Вдохновившись идеей, Кориолан просиял улыбкой и хмыкнул, перекатываясь с пятки на носок — эта привычка досталась Торпам из далекого детства. Проблема перед ним была лишь одна: неумение водить автомобиль, в отличие от Ксавьера. — Я знаю, — подал голос парень, набирая в легкие как можно больше воздуха. — что прозвучит дико, — Кориолан вселял уверенность прямым располагающим взглядом. — Но ты не мог бы отвезти меня в Невермор? Брови незнакомца напротив взялись дугой, и выражение полного недоумения отобразилось на персиково-бледном лице. Проигрыш, подумал Торп, подбивая кудрявого на весьма сомнительную авантюру. — Ты же с водителем, разве нет? В чем проблема? Кориолан усмехнулся. Сделал по памяти жест, присущий брату — от волнения зачесал ладонью несколько выбившихся из общего строя прядок назад, подвел устало глаза к небу. Перед ними расстилался ковер из хрустальных бисеринок звезд. Где-то за углом пробежал мохнатый, безобразный, но свободный пес. — Мы с отцом поссорились, — Смазано прокомментировал ситуацию Кориолан, представляя, как выпускает в бездонную полость небес кольца дыма из воображаемой сигареты. Его пачка осталась нераспакованной валяться на дне рюкзака. — Я хотел бы взять свои вещи и свалить. Поможешь? — Я бы с радостью, но машина в гараже. Давай я схожу за ней, пройдемся вместе и я подвезу тогда. — Незнакомец пребывал если не в шоке, то в отдаленном понятии этого слова и все еще присматривался к «Ксавьеру». — Мне нужно быстро, — не унимался Торп, постоянно всматриваясь в силуэты входящих и выходящих из «Флюгера». Обзор открывался расчудесный с места остановки. — Не люблю прихвостня Винсента. — Это отчасти была правда. — Тогда как ты собираешься…? Корио ловко, пока позволяло здоровье, а изнуренный путешествием организм не устроил эмоциональный и физический сбои, перебрался на сидение и заметил, что связка ключей, оставленная водителем, осталась нетронутой. Решимость Кориолана возросла и вспорола ему легкие. С головы до пят пронеслись мурашки, ознаменованные предстоящим приключением. — Где водитель? — В кофейне. Как можно так долго выбирать кофе? — На мгновение такая мысль выродилась в голове Корио, и он ее поспешил озвучить. Подноготную работы баристой необходимо было знать, ведь неизвестно, как надолго мог еще продлиться глоток этой свободы. — Кофемашина барахлит целый день, — подхватил инициативу кудрявый и с ногами вскочил на сиденье. — Куда машину потом? — А ты не останешься в академии? — Удивленно воззрился на него Корио и тут же заткнулся. Вопросительные вибрато в голосе могли сыграть с ним злую шутку. — Ксав, — парень уместил руки на кожаной оплетке руля и завел автомобиль. — в качестве кого, позволь спросить? Сторожевой собачки Невермора? Кориолан вцепился в ремень безопасности, впервые ощущая себя настолько потерянным и одновременно окрыленным. Его маленькое предприятие показывало блестящие результаты, а значит через каких-то полчаса он имел все шансы переговорить с братом, который, к слову, так и не объявился, судя по не отвеченным сообщениям. Волна ледяного страха окропила каждый его нерв, прокатилась по каждому узелку и косточке. Пальцы стали дрожать — едва ощутимо, но болезненно, как на той стадии, когда по обыкновению только подхватил простуду. Он закрыл глаза, набрался отрезвляющей смелости и перевел телефон в режим полета. На случай, если водитель броситься ему названивать. — Прости, — неохотно отозвался сквозь зубы Корио, превозмогая оцепенение, парадоксальные переживания и прогрессирующую дрожь на кончиках пальцев. — Не сообразил. Значит парнишка, занимающий водительское кресло, относился к таким же, как и он — обычным жителям глубинки, о которой прознали из-за соседства с таинственным Невермором. Прелестно. — Если бы, конечно, твоей соседкой не была готическая Дездемона, — поделился соображениями кудрявый, включая поворотник. Они достигли развилки и указателя. — Я бы остался. Но не горю желанием проснуться посреди ночи вздернутым и выпотрошенными кишками наружу. Знаешь, а. — Никакая она не Дездемона. — Буркнул озадаченно Торп в кулак, подпирая им подбородок. — Ревнуешь, Отелло? — Подначивал Корио этот рыжий стервятник, не отвлекаясь от вождения. И даже местами неровная полоса пути не отвлекала его от пущей веселости. — По мне можно сказать, что я ревную? — Усталость навалилась грузом на плечи Торпа. Он абсолютно нейтрально относился к выбранной теме разговора, хотя перспектива влюбленности Ксавьера в аморальную психопатку ему не улыбалась. Главная импровизация вечера набирала свои обороты. — Отелло называл Дездемону «своим прекрасным воином», — блеснул знаниями неизвестный, чьего имени Корио так и не удосужился узнать, и сник. — Не могу согласиться. Она не воин. — Ксав, без обид, — хохоча без продыха, перебил парень: — но то, что ты в Уэнсдей Аддамс увидел девушку, а не хладнокровную машину для убийств, уже говорит о том, что ты влип. — Заткнись, — обозленно из последних крошек благоразумия парировал Кориолан, вглядываясь в очертания тонких уходящих вверх шпилей на основной башне академии. Она раскинулась подле леса, окутывалась туманами, подобно Лондону, и выглядела зловеще. Отчего Корио затаил дыхание, которое грозилось пробить ему грудную клетку, если парень тотчас не успокоится. — Я поеду домой. Позвоню отцу. — Хорошо, — без особого участия отозвался Торп, едва ли не сгрызая ноготь на большом пальце от зрелища, волнующего его воображение. Ограда Невермора не сказать, что надежно прятала и помогала хранить гробовые тайны этого места, но отпугивала простых зевак-туристов, которые намереваются время от времени отведать порцию страха и жути. В общем, не оставляла Торпа-младшего равнодушным. — Тебе помочь? — нарушил тишину сидящий рядом, и многословно поглядел на Корио. Заглушил мотор. — Сомневаюсь, что ты дойдешь до комнаты без посторонней помощи. Брошенный у ворот академии автомобиль нисколько не заботил Кориолана, который вымещал кипящее негодование и протест поступку Винсента своим несанкционированным побегом. Тайлер за ним еле поспевал. Справедливости ради надо сообщить, что Торпу компания кудрявого сопроводителя была ни к чему, если бы Корио знал, где отныне обосновался брат. Расстояние от ограды с внушительным бетонным забором, к тому же обнесенном с юго-западной стороны колючей проволокой, показалось Кориолану вечностью. Сердце растревоженным галопом калило грудь. Агония мешала бежать ровно и уверенно, ступни будто бы заплетались от стремительного скача в направлении общежитий. — Куда? — шикнул пробирающийся вперед бариста, не понимая абсурдности поступка друга. Еще днем Тайлер увещевал изгоя бежать подальше от вездесущего и мстительного Уокера, а теперь помогал возвратиться в комнату как само собой разумеющееся. — Что? — проронил сквозь спертое дыхание Корио, обернувшись на полпути. Перед их лицами засияла башня «Небелунг-Холла». В отличие от перемен прошлого года новые кампусы снабдили подсветкой, поэтому сине-зеленые огоньки блуждали по каменным сводам, заползая и освещая облицовку. Вид поистине открывался волшебный, добавляющий магического сияния. — Ты собрался через главный вход? Серьезно? — А что? — Над тобой в подземелье точно никаких опытов не проводили? — заискивающим тоном осведомился кучерявый, испытывая терпение Торпа. По позвоночнику вновь и вновь пустились колючие мурашки. «Какое подземелье? Что за дрянь?» — застопорился Корио, корча гримасу то ли максимального простодушия, то ли удрученности. Понятное дело, что незнакомец обладал ценной для него информацией и после произнесенных речей предстал перед Торпом в виде объекта для изучения, а не попутчика-спасителя. Кориолан знал благодаря чистейшей памяти, заложенной в генной структуре клона, расположение большинства строений Невермора: помогли экскурсии, устроенные Ксавьером накануне учебного года. Да и с тех пор прошло всего девять дней. — Нет, — рявкнул Корио громче, чем предполагалось изначально, и свирепо зыркнул на кудрявого. — Ничего такого не было. — Тогда почему ты собрался ко главному входу? — бесил своими невозможными вопросами до каленого закипания. Кориолан ощутил, что тремор бил по тлеющим слабостью конечностям. Ноги волочил он уже с трудом. — Потому что хочу спать. По мне не видно? — вдовесок на его плече болталась дорожная сумка, нашпигованная личными вещами Торпа, включая аккумуляторы для исследований, макбук и разнообразие плат и зарядок научного оборудования. — Ага, — бросал в спину возмущенные реплики этот коротконогий по сравнению с Корио. — И поэтому ты готов выслушивать воспитательные беседы Уимс посреди ночи? Ксав, сам подумай, кто тебя по головке погладит за ночные прогулки? Слова неугомонного баристы, плетущегося за ним след в след, наконец обретали смысл: в академии действовал комендантский час, все передвижения студентов строго контролировались жандармами, нарваться на которых в хитросплетениях коридоров, означало собственноручно отдать себя в руки оголтелого правосудия. Кориолану воспрещалось так сказочно вляпываться — встреча с Ксавьером стояла в списке задач первой и единственно важной. — И что ты предлагаешь? — еле ворочая языком, сморенный паникой и болезнью, пробормотал Торп, сверкая глазами. — Балкон. — Разумно, — выдавил из себя Корио, пыхтя, как вскипающий самовар. Они обогнули здание с левой стороны, оттуда, где стык в стык врезались друг в друга стены «Офелия-Холл» и «Небелунг-Холл». Монолитная ниша служила перебежчикам своеобразным опахалом, возвышаясь на уровне второго этажа, образуя арку из квадрата. Кориолан передвигался медленнее, чем того требовали обстоятельства, и вскоре выбился из сил совершенно. Припал спиной к каменной, остывшей за вечер, кладке и согнулся. По вискам заструился ледяной пот, на одежде выступили пятна. — Эй, эй, эй, — заприметив неладное, в несколько шагов Тайлер пересек между ними расстояние и стал хлопотать около Кориолана. — Ксав, ты че? Может, в медицинское крыло? Реплики, вырванные из контекста, проносились в голове Корио с удесятеренной скоростью. Тайлер что-то упрямо повторял, щеки алели от ударов, как будто кто-то приложил листья жгучей крапивы, а Торп задыхался. Тайлер приводил его в чувства, что-то нашептывал и приказывал не отключаться от мира. Перегоняющее кровь сердце отбивало рваные, словно капризные удары. Изувеченное тенью усталости тело бил озноб невероятной силы, что Галпин в ужасе отпрянул и заледенел — свидетелем смерти, как он думал, Ксавьера он стать не желал. Парень откупорил одним быстрым, резким движением бутылку с водой и опорожнил ее, выплескивая содержимое в лицо Торпа. — Ксавьер, — подавал голос Тайлер, периодически орошая щеки Кориолана ударами. — Ксавьер, посмотри на меня. До балкона, с которого струился мягкий отсвет лампы, оставалась пара-тройка шагов. Галпин не прослыл дураком-простофилей и отдавал себе отчет в том, что самостоятельно «Ксавьеру» на возвышение не подлезть. А в господствующей тьме, когда глаза еле-еле выкраивали из черно-серой палитры ночи оттенки, карабкаться вдвоем по переборам пожарной лестницы было смерти подобно. Кориолана мучила нестерпимая жажда, точно он целиком проглотил солнце, и желудок отказывался усваивать его частицы. В который раз за всю свою сознательную жизнь Торп сетовал на немощь собственного тела. Озноб, который охватил его целиком, медленно отступал, но о ясности ума говорить было рано. Корио сжал руки в кулаки. Трижды предпринял попытки открыть дрожащие веки. На ощупь принялся беспомощно выхватывать руками пространство, пока чуть размытое зрение не стало возвращаться. Приступ исчез также, как и появился — с болезненной ломотой в костях, Сахарой в горле и затрудненным дыханием. — Я в порядке, — прохрипел он, стараясь произносить каждый звук с запредельной осторожностью: не хватало, чтоб его настиг второй приступ миопатии. — В порядке. — Первый раз вижу тебя таким, — незнакомец устроился на полусогнутых и плавно подносил к губам Кориолана оставшуюся в пластиковой таре воду. — Это твои демоны тебя так? Не надо было быть великим знатоком, чтобы знать, о чем осмелился напомнить парень, донельзя обескураженный и преисполненный первобытного человеческого страха. Кориолан хоть и соображал через раз — плотность тумана в голове превышала количество осознанных умозаключений — немало удивился тому, что сидящий перед ним был в курсе темных тварей Ксавьера. Таким, разумеется, хвастаться бы никому не пришло в голову, поэтому Корио слегка ослабил бдительность — перед ним простерся ниц друг брата. Однозначно. — Угу, — уклончиво бросил Кориолан, вымывая следы своего недавнего позора последними припасенными брызгами воды. — Встать сможешь? — поинтересовался кудрявый, перехватывая багаж двумя пальцами и фиксируя сумку на своем плече. — Да. — План такой, — у незнакомца командный голос выработан не был, как и желания у Кориолана спорить с парнем. Поэтому они потоптались по проторенным проплешинам зеленой лужайки под окнами мужского общежития, переглянулись и… — лезу я. Потом взываю к помощи Уэнсдей и залезаешь ты, Торп. Допустить, чтобы, отведи Господь, бариста увидел их с Ксавьером вместе и огорошил вопросами, Кориолан никак не мог. Категорически. Как и вмешивать в семейный раздор Аддамс, представляющую одним своим существованием вулкан из жестокости и мстительности. Пальцы ног онемели и не шевелились в кроссовках, руки потряхивало от редких конвульсий, но Торп-младший находился в поиске спасения. Кучерявый уже перекинул одну ногу через металлические прутья лестницы, ведущей к балкону. — Нет, — отрезал Кориолан, сбрасывая кудрявого помощника вниз на землю. Трава примялась под тяжестью его веса. — Я не хочу впутывать Уэнсдей. — Едва ли она оценит твое благородство, — потирая слегка ушибленную щиколотку констатировал Тайлер, награжденный уничижительным взглядом Торпа. — Ты не понимаешь. И откуда только он черпал силы, чтобы преодолевать ступеньку за ступенькой? Кориолан оставлял позади неожиданного попутчика, гам вопросов, страхов и сомнений — впереди его ждал брат и много последующих за этим ночным визитом неприятностей, но отступать казалось парню сродни кровному предательству. Они с Ксавьером не Авель и Каин с библейской притчей, не пешки на шахматной доске разыгранной партии Иво Барклая и отца — они заслуживали лучшего и большего, чем стать инструментом достижения чужих амбиций. Пора было поговорить открыто по душам и плевать на Винсента, грандиозный план, смерть, дышащую Кориолану в затылок. Ксавьер и Кориолан вечно выбирались из передряг вместе, значит братья заведомо были обречены на удачу. Никак по-другому. — Куда уж там, — безобидно фыркнул Тайлер, провожая друга темную, чуть сгорбленную фигуру Корио на лестнице глазами. — А потом: «Тайлер, ты не мог бы отвезти меня на кладбище?». — Зачем на кладбище? — нахмурился Корио, на долю секунды прекращая перебирать ногами опоры лестницы. Она вся скрежетала и издавала непомерно противные звуки, что сам Торп скукожился и не понимал, как на балконы не сбежались все живущие. — Устроить какое-нибудь свидание в духе Уэнсдей Аддамс, — рассуждал Галпин, задирая высоко голову. Он не переходил на крик, оттого слышал его исключительно Кориолан. — Или с духом. — Задумчиво добавил. — Пошел ты, — огрызнулся Корио в сердцах, борясь с отдышкой. Кто придумал только все эти подъемы? Играть роль брата ему оставалось всего ничего — четыре маха ногой верх, и вот он уже представлял, как лежит, распластавшись на бетонном покрытии, прислонившись щекой. Пытается собраться с мыслями, но все летит к чертям, потому Корио, не задумываясь, вламывается в комнату и вступает в бой с совестью. Вываливает Ксавьеру всю информацию, а затем… — Аккуратно, — предостерег тот, кто минутой ранее назвался Тайлером, и Торп неуклюже переместил вес на другую, более устойчивую ногу, подтянулся. — Справишься сам? — Да, — тихо пролепетал Кориолан, бросая внутренний очередной вызов неуверенности. Зубы стучали. Не от холода, отнюдь, из чувства быть предателем в глазах Ксавьера. — Я машину верну на стоянку «Флюгера». — Кориолан скосил глаза вниз, втянул носом воздух и с печальным лицом проводил удаляющуюся фигуру Тайлера. Он почти достиг цели. Последний рывок совершил титаническим усилием воли: в нем коптилось ощущение усталости от дороги в Джерико, помноженное на критическое состояние здоровья. Ампулу с лекарством он вкалывал себе порядка шести часов назад — в точности перед поездкой под фанфары обеспокоенного взора Женевьевы. Не удивительно, что настолько безобидное действие сулило стать для Корио решающим. То, с чем Ксавьер бы справился за минуту-две с учетом великаньего роста (хотя, естественно, они походили друг на друга по всем ключевым параметрам), Корио покорял минут пять-семь. Парень втянул голову в плечи, рухнул без движения на балкон и мысленно отсчитывал удары пульса — жидкие, но вполне прослушиваемые. Кориолан притих. Не поднимая головы, парень наблюдал за тем, как паутина из теней, пляшущих на полу и балюстраде, отражала разворачивающееся в комнате действие. Надломленным голосом из глубины вещала девушка: — Защитные реакции хороши, но не оправдывают себя, когда ты пойман с поличным. — Уэнс, — а этот голос уже принадлежал вне сомнений Ксавьеру, смиренно слушающему обвинительный приговор. — можешь думать, как тебе заблагорассудиться. — Благодарю, Ксавьер, — неясный то ли перестук, то ли движение предметов мешали расслышать следующее: — когда будешь предпринимать попытки довести дело до конца, помни, что я обороняюсь и нападаю организованнее, чем большинство здешних выскочек. — Учту, — поддакивал Ксавьер, а отблеск его образа сделался впечатляюще огромным. Должно быть, он наступал, пока Аддамс пятилась. Разговор проходил на устрашающе спокойной тональности. — Убеди меня, что ты равный мне по силе соперник. Кориолан попытался выпрямиться и хотя бы немного выглянуть из зияющей черноты ночи внутрь. Брат опирался одной рукой на выкрашенную небесно-голубым стену, второй перебирал кончики волос Уэнсдей. Издалека разница в росте этих двоих казалась Корио даже комичной — узкоплечий великан против обезоруживающей грубости Дюймовочки. Торп-младший, будь его воля, возжелал бы переместить их в компьютерную игру последнего поколения. Подбирал бы локации, снарядил бы их эльфийскими мечами, неординарными способностями и закинул бы в зыбучие пески сражаться. Но жизнь обернулась тем еще сценаристом, что Корио, забывшись, сам негромко выругался. Докатился. Подглядывать за любовными похождениями брата. Аддамс приподняла подбородок, встречаясь с Ксавьером глазами — черные ягоды терновника столкнулись с бескомпромиссной зеленью глаз Торпа. Переглядки продолжались, за которыми Корио следил с затаенным интересом и отвращением в одном флаконе. Кто первый отведет взгляд, парень не знал, но, если бы подвернулся случай поставить — однозначно поставил бы на брата. Всегда. — Торп, — просипела Уэнсдей, не отличаясь дружелюбием. В ней бесновались жажда мести, научное открытие и юный кровожадный детектив. — Отвернись. — Приказ. Лицо Кориолана растянулось в удивлении. — А то что, Уэнсдей? — однако руки Торп опустил вдоль склоненного туловища. — Скормишь мои глазные яблоки шелкопрядам? Или червям? — Спасибо за идею, найду что получше, — выпалила скороговоркой Аддамс, склоняя голову вбок. Корио напрягся, как готовая к полету стрела, натянутая на тетиву. — Тогда зачем? — он и сам нервничал, Кориолан чувствовал это и видел невооруженным взглядом зажатость брата, которую тот маскировал за напускным смешком. — Потому что… — натужный рык слышался Кориоланом приглушенно, — потому… что.. по-т — Потому что? — подводил к главному Ксавьер, казалось, выпуская весь воздух разом. Его издевательская реплика, направленная на то, чтобы подкосить Уэнсдей, утонула в звуке ошеломляющей нежности и последующим за ней голодным поцелуем. Кожа Кориолана взялась красными пятнами, неистово вспыхнули щеки наливным румянцем, зрачки едва не выпали из орбит, а в душе произошел переворот. Он должен прямо сейчас остановить это безумие, пока они не зашли чересчур далеко, пока был шанс объясниться, пока чувства краха не затопили его полностью. — Мистер Торп, — донеслось снизу, и Корио дернулся, ударившись коленом о кованые прутья. — Спускайтесь, Мистер Торп, без лишних глупостей. Кориолан мельком взглянул на брата и сжал зубы — надо всего-то закричать, обозначить свое присутствие. К горлу подкатила саднящая тошнота, граничащая с панической атакой. Просто крикнуть. Просто дать о себе знать. Просто… — Спускайтесь, — повелевал мужской голос с притягательной хрипотцой. В темноте зажегся оранжевый фитилек сигареты. — Если ты этого не сделаешь, Кориолан, завтра твой брат отправится на дно озера кормить собой рыб. Неимоверно дрожащими пальцами Торп подтянул к себе колени и, шмыгнув носом, попятился обратно на первый этаж тем же маршрутом, каким и пожаловал. Носом полилась кровавая юшка — очевидный признак давления. Когда подошва кроссовок коснулась земли, Корио затаил дыхание и позволил себе рассмотреть человека в белом плаще с манжетами. Иво Барклай. — Давление? — проворковал он и выудил из кармана платок. — На, утрись. Поехали. Нечего людям мешать спать. План провалился с треском. Медлить было нельзя, отчего Кориолан разозлился на себя пуще прежнего, размазывая по щекам фонтан из крови.

* * *

Двумя часами ранее.       Ксавьер растопырил пальцы левой руки так, словно собирался выкидывать какой-нибудь бестолковый фокус. Полный неожиданностей, он предстал перед Уэнсдей отныне в ином амплуа — не мальчишки-студента, за один день лишившегося и крова над головой, и друга, а превосходного стратега-убийцы, который был натаскан ее прикончить по велению неизвестного. Кого именно, Аддамс предстояло вынюхать. И, о, она будет непреклонна и филигранна в своих намерениях и изысканиях. Торп надвигался на миниатюрную фигуру девушки грозовой тучей. Она лопатками упиралась твердой поверхности стены, с одной стороны обклеенной обоями, с другой — перемазанной строительной краской, и выжидала. — Объяснишь? — Уэнсдей насупилась, недвусмысленно намекая на клочок бумаги, оставленный на доске расследований. Все имеющиеся ниточки сводились пока что к этому артефакту и только. — Что? — по лицу Ксавьера невозможно было сообразить, в какой плоскости кружили его мысли. Он лениво, нехотя, подцепил уголком ногтя записку, пробежался глазами по тексту. Шумно выдохнул. — Твой почерк. — Мой, — Подтвердил художник, кончиками пальцев исследуя кровавые брызги, оставленные после представления во дворе Невермора. Ксавьер не видел смысла открещиваться от правды. Почерк действительно принадлежал ему. Каким образом он написал подобную галиматью, парень, естественно, не помнил, но подозревал, что без прямого участия Лукаса Уокера не обошлась ни одна гадость, в том числе эта. События прошедших дней вырисовывались единым конвейером, на котором Торп слыл ничем иным, как игрушкой. Из рассказа Тайлера он помнил то немногое, что им довелось обсудить, а именно спасение и подлый план Лукаса, уготованный Ксавьеру с лихвой. О таком положено было в нормальном обществе держать язык за зубами, тем не менее разве можно было назвать Уэнсдей, стоящую перед ним с выражением, олицетворяющим все земные грехи человечества, нормальной? Абсурдность мысли довела Торпа до нервного смешка, который девушка взялась истолковывать по-своему. Они оба находились словно посреди минного поля — застывшие, не решившие выступить вперед, утопающие во взаимных подозрениях. Она бросала ему вызов своим воинственным видом, осанкой, вылепленной из мрамора, казалось бы. — Когда это было написано? Уэнсдей походила на обезумевшую от голода пиранью, показывающую зубы сквозь замутненное стекло аквариума, которая не спешила обгладывать косточки, а лишь расставляла сети для жертвы. Торп же, напротив, источал такую уверенность, что в черепной коробке Аддамс без остановки ткались сомнения в исключительной правоте. Слишком жирный намек на причастность соседа по комнате в убийстве Роуэна. К тому же, она своими глазами видела белоснежное, как мел, лицо Ксавьера в тот злополучный вечер первого сентября. Сегодня вступало в свои права восьмое. — Понятия не имею. — А кто? — бесстрастно допытывалась, стараясь выведать как можно больше информации и занять непринужденную позу, но в противовес все тело Уэнсдей кричало об опасности. — Понятия не имею. Он смел дерзить Аддамс. Смотрел в глаза так открыто, словно выставлял душу нараспашку, как свои картины на выставке юных творцов изобразительного искусства. Ладони Уэнсдей зудели по непонятным причинам, колени затряслись, но внешне девушка держалась не пробивной скалой с тысячью образов за плечами — от осуждающе-неподъемного до дерзковато-утрированного. — Я слежу за тобой, Ксавьер. — Сколько угодно, — отмахнулся тот будничным тоном, словно муху на подоконнике прихлопнул. — Только, — голос художника приобрел тихие переливы с угрожающими вкраплениями, — с чего ты, Уэнсдей, взяла, что я за тобой веду охоту? Ему честно не терпелось узнать, чем обусловлена такая внезапная перемена в настроении соседки по комнате. Днем она бросала настороженные взгляды в его сторону, словно оценивала риски их близости, а теперь — как будто примерялась, с какой части черепа снять скальп первым делом. Делиться с Торпом соображениями Уэнсдей точно не хотела — пойти на это, означало даровать ему преимущество в этой погоне за смертью. В глубине души она вся расцвела от осознания того, что Торп точно не подходил под описания пресного, унылого студента из академических брошюр об учебе. Главной тактической ошибкой Уэнс, как она запоздало уразумела потом, стало отступление к стене. Торп зажал ее между объемной книжной полкой, прибитой к стене, и своим телом. Нет, несколько приемов по греко-римской борьбе оттеснили бы противника, но проблема таилась глубже — Аддамс этого вообще никак не хотела. И оправдаться никак не могла. Давилась словами, которые картечью застревали в трахее, и жалили, не достигая адресата. Предприняла попытку атаковать — обойти стороной неподвижного Торпа, но он оказался проворнее: примостил ладонь на девичьем плече. Кулон на шее взялся гореть молочно-белым оттенком, таким нежным, что Аддамс почувствовала истому и головокружение. Руки Торпа и здесь пришли на выручку. Больше она на грани обморока не находилась, однако порыва в организме не оценила. Отгородилась, как дикий ежик, выпускающий иголки. — У меня нет объяснения происходящему, — сострил Ксавьер, как расценила словесную атаку Аддамс; на самом же деле он дико устал — до подрагивания всего тела. Его подвергли необъяснимым пыткам, измывались над мозгом, упражнялись над тем, в каком виде фарша его представить загадочному психопату. Торп обыденно желал сна, беспробудного и многочасового, если не вечного. Препираться с Уэнсдей в качестве ежедневного ритуала надоело художнику. — Так не бывает. — Настаивала, хлопая чернющими глазами. Несносная. — Бывает, Аддамс. По-твоему, я Хайд, убивший Роуэна, подорвавший свою комнату, оставляющий сам себе записки? — Отчасти. Не могу исключать твоего участия в этих аферах. — Ты больна, Аддамс, — процедил по слогам Ксавьер, ужаленный слегка выдвинутыми обвинениями. И все из-за найденной записки. — Это ты хочешь меня убить. Послышался надменный фырк, и Ксавьер вырос над Аддамс стеной, выставляя одну руку вперед, аккурат над ее макушкой. Уэнсдей сглотнула вязкую слюну и нахмурилась, тут же скрещивая руки на груди. Положение опрометчивое, опасное и навевающее мысли…много мыслей. Из раза в раз Уэнсдей добровольно угождала в ловушку, именуемую Ксавьером Торпом, и сама же неоднократно удивлялась тому, как быстро ее рассудок потерял ориентиры здравого смысла. Это же вопиющий случай — интерес к этому объекту обозначился у Аддамс на пятый день их совместного проживания под одной крышей. Это антинаучно, противоречиво и абсолютно не укладывалось в голове. Нет, нужно было уносить ноги отсюда и следить за парнем издалека, хоть из летательного аппарата, хоть из подзорной трубы, хоть из приемов старого доброго шпионажа. Вместо этого Аддамс играла в храбреца, делая вид, что ладонь, сжимающая ее левое плечо, и глаза, направленные точно на нее, в порядке вещей и не шкалили давление за сотню с небольшим. Глаза у Ксавьера были на редкость жидко-травянистыми. Что-то об увядающих лугах, пропитанных метаном водорослях на дне водоемов, о качующих из-за игры света ярко-зеленых изумрудах, спрятанных на дне его взгляда. Уэнсдей пялилась, изучала фактурное лицо Торпа и нечетко очерченные линии скул. — Мечтаю, — отделался от нее Ксавьер, понимая, что у Уэнсдей в голове обосновалась и закрепилась идея фикс: схватить его, уличить в чем-то незаконном. И искоренить оттуда это навязчивое желание было подобно задачке со звездочкой. Парень балансировал на грани, но Аддамс из поля зрения выпускать отказывался. — Ты, — Уэнсдей перешла в наступление, так как мытаться из угла в угол ей надоело. Как и растущее напряжение, словно между ними провели высоковольтные провода и приказали ни в коем случае не отходить один от другого. — Ты был единственным, кто знал обо мне с детства. — Так, — Торп слушал и поражался. — Это факт номер один. — Ты тот, кто знал, что я приеду в Невермор задолго до моего появления здесь. Художник прыснул от смеха, по-прежнему пресекая все попытки Мисс Аддамс вывернуться из ловушки. Но, повторимся, она просто не желала быть на расстоянии от Ксавьера. По одной доподлинно известной, хоть и банальной причине — интерес. Обволакивающий аромат зелёного яблока и терпкого олеандра, что укрывал Аддамс со всех сторон, как в саване. — За две недели, Уэнсдей. Господь, и почему она упрямая до белого каления? Торп валился с ног, физическая вялость брала свое. Он подкатил глаза, когда орда тварей, не выказывающих оживления до той минуты, заострила клыки. В Торпе очнулся давно забытый инстинкт хищника. — Ты знал, Ксавьер, — угрожающе жалила фактами девушка, вся плоть и кровь, состоящая из микрочастиц ненависти с опылением злости. — о Дневнике Фолкнера и пророчестве. На последнем выпущенном полувздохе у Ксавьера сорвало с петель крышу — он вцепился ногтями в локоть непонимающей ни черта девушки, и притянул к себе. Вплотную, чтобы расслышать хруст каждой косточки, упиваться дыханием, ее ледяным, исполненным животрепещущей ярости взором. Уэнсдей щекой проехалась по груди Торпа, выставляя вперёд руки чисто машинально. Но уловка сработала, уже через мгновение Аддамс прекратила что-либо говорить. Не потому что забыла, а потому, что не желала возвращаться к и без того очевидным вещам. Она намеревалась продолжить расследование, взять напалмом, осадить крепость под названием «Ксавьер», но завтра. Завтра точно. Парень склонился над темнеющей макушкой Уэнс, очерчивая на щеках незамысловатые круги большим пальцем. Удушающе тактильный человек, от присутствия которого голова закольцовывалась хмельным обручем. Прикосновения плавили ее выдержку. — Уэнсдей, — назидательным тоном. — если ты хочешь меня преследовать, пожалуйста, — согласился художник, не пряча глаза. — Да т... Приложил палец к ее пухловатым губам. Призвал к молчанию. Твари под сердцем устроили, казалось бы, торжество справедливости. Или карнавал мракобесия, однако Ксавьер чувствовал, как по венам струился жидкий огонь, как дрожала Аддамс. Аддамс, которая покалечила его в детстве. Аддамс, которая собой являла образец не знающей пощады жестокости и щемящей душу кротости. — Мне все равно, что ты будешь делать. Хоть ловушки расставляй. Хоть по лесу бегай. Хоть едь ко мне домой, хоть сопи над ухом в качестве протеста, — перечислял Ксавьер, а девушка изнемогала от желания сбежать и вцепиться ему в горло, обрушить на губы сладкий ядовитый поцелуй, словно укус гремучей змеи. — Защитные реакции хороши, но не оправдывают себя, когда ты пойман с поличным. — Уэнс, — за окном послышались чьи-то переговоры, но ни Ксавьеру, ни в Уэнсдей в этот момент не пришло в голову отвлекаться. Они оба погрязли в этом, на первый взгляд, бессмысленном разговоре. — можешь думать, как тебе заблагорассудится. Отрекаться от намеченной цели Аддамс не привыкла и, угрюмо напомнив себе в первую очередь, что бдительность терять не стоит, выпалила так быстро, словно принимала участие в скорочтении: — Благодарю, Ксавьер, — случайно задела рукой стоящую рядом доску с единственной пока уликой, — когда будешь предпринимать попытки довести дело до конца, помни, что я обороняюсь и нападаю организованнее, чем большинство здешних выскочек. — Учту. — Убеди меня, что ты равный мне по силе соперник. — Прозвучало из уст девушки, как открытая, зазывающая на поединок, провокация, но тембр голоса оставался сухим, ровным, как кардиограмма покойника. Ксавьер не усмехался больше, как и Уэнсдей — оба чувствовали мифическим восьмым чувством, что воздух в комнате наэлектризовался и грозился взорвать их терпение подобно воздушному шарику, взмывающему в небо. Аддамс смутилась, но изнутри закусила щеку — нет, она будет сильной и не станет прятать взгляд, как томная, состоящая из ванили, Энид. — Торп, — обратилась, глядя, как замерцали черно-зеленым глаза художника. — Отвернись. — А то что, Уэнсдей? — Ксавьер послушался, к удивлению девушки, и отпустил ее. Стало чуточку легче дышать и мыслить. — Скормишь мои глазные яблоки шелкопрядам? Или червям? Остроумный ответ, на который сподобился Торп, очень уж не понравился ей. Внутри разражалась буря из накопленных эмоций, выплеснуть которые Уэнс умела через гнев. Лучше уж гневаться, чем находить общество соседа по комнате терпимым. — Спасибо за идею, найду что получше. — Тогда зачем? — пальцы Ксавьера поднырнули под подбородок, достигли линии ключиц и испытывали на прочность дисциплину Аддамс. Она крошилась на глазах. Расслаивалась и таяла как желе. — Потому что...потому ..чт..пот- — выдержка полетела в тартарары, в самые сверкающие недра Ада. Уэнсдей припала к губам Ксавьера. Бросилась в омут, пыталась досадить унизительно болючими рывками. Целовались они долго и ненасытно, словно утратили рассудок окончательно. Он доводил ее укусами, ставил мелкие ранки на губах, словно печать обладания, она — растрепала все волосы Торпа, задыхаясь в новых порциях поцелуев. С языком и без. С жаждой мести и тревожной ласковости. Расследование, подозрения, обоюдные упрёки — все отгремело и отошло на второй план. Кулон Аддамс не потухал ни на миг. Переливался то черным, то лучистым белым. В зависимости от того, чьи поцелуи были жёстче и требовательнее. — Пойдешь, — Ксавьер остановился, прижимаясь лбом к Аддамс. Он лелеял надежду, что ее подозрения рассеяться. Уступая место логике в конце концов. — М? — ощущая терпкое яблоко на губах, Уэнсдей распахнула глаза. — Пойдешь со мной на бал вампиров завтра? — Нет. — выпалила Аддамс и, нацепив на лицо маску равнодушия, будто не она секундой ранее заходилась в огне, сбросила с себя руки художника. Сближаться им было противопоказано — расследование для Уэнсдей имело приоритет первой категории. И для его дальнейшего продвижения необходимо было посоветоваться с Мортишей и немедленно съехать. Но это не точно.