Код лихорадки

      Они не успели поднырнуть под арку, ведущую в Тронный зал, где вовсю проходил Бал вампиров, а уже поссорились. Не как подростки, взвинченные и распаленные гормонами, а безмолвно ‒ глазами. Торп, не спрашивая, втащил Уэнсдей внутрь в самое сердце творящегося мракобесия. Нечего было следовать за ним по пятам, сыпать угрозами и красноречиво отфыркиваться. Применять грубую физическую силу девушка наотрез отказалась ‒ свидетелей хватало с лихвой, приятным бонусом она посчитала антураж Тронного зала, специально декорированного по случаю проведения торжества. Тематика бала всё еще вызывала ряд вопросов у Аддамс, но она тотчас же отмахнулась: у нее на примете нашлись дела поважнее, и одно из них стискивало пальцами ее запястье и демонстративно избегало прямого контакта глазами. — Отпусти, — громогласно зашипела Уэнсдей, расталкивая локтями толпу в черно-красных и бело-красных костюмах. Впрочем, собравшиеся походили на мрачные карнавальные статуи, нежели на изгоев всех мастей. — Я сказала: отпусти. Но Ксавьер двигался вперед, наперекор ей сдавливая миниатюрные пальчики. Знал ведь, что боли она не боялась, а лишь испытывала зреющее в глотке раздражение. Много раздражения. Они миновали первый ряд толпы, уходящей куда-то вглубь помещения ‒ студенты косились на них с долей скептицизма, некоторые расступались с кислыми минами, но подавляющее большинство было увлечено разговорами о чем-то личном, за что Уэнсдей мысленно была благодарна Темнейшему. Стать темой номер один для пересудов ей не улыбалось, хотя Мортиша не раз подчеркивала, что первое появление в Неверморе должно стать запоминающимся. Мнения своей матери Мисс Аддамс не разделяла и смешно насупила брови. — Я удивлен, — простодушно изрек Ксавьер, выпуская ладонь соседки по комнате из своей хватки. Вид у него был залихватский. — Тем, что ты не использовала все свое боевое мастерство, чтобы сбежать. Он смерил девушку равнодушным взглядом, зелень радужки сменилась тонкой полосой черноты, от которой Уэнсдей на мгновение потеряла дар речи, слишком часто вокруг образа и самого Торпа складывался ореол таинственности. То есть ему однозначно было, что скрывать, а значит Аддамс копала в верном направлении. Молодые люди остановились подальше от основной толчеи, где бесновато и конвульсивно дергались студенты академии, близ закулисья огромной сцены, и Уэнсдей наконец смогла как следует рассмотреть Торпа. Глаза его показались ей льдистыми, практически серыми, щеки отливали болезненным румянцем, губы покрылись кровавой коростой ‒ о, это был результат ее стараний. Где-то в подреберье отозвались нотки волнения, ресницы Аддамс затрепетали, но девушка сиюминутно взяла ситуацию под контроль, вот еще, робеть перед Ксавьером, который видел и без того недопустимо много. — Зачем мы здесь? — Ну, как, — сдвинул брови к переносице и приложился затылком к гипсокартонной стене. — Ты же хотела сопровождать меня на Балу, я предоставил тебе такую возможность. В глазах, затянутых поволокой ночи, заплясали смешинки, щеки украсили глубокие ямочки, Уэнсдей смутилась пуще прежнего, хотя тело оставалось подтянутым и весьма напряженным, однако степень ее замешательства выдавали глаза и чуть приоткрытые губы. Издевался. Играл. Доводил Аддамс до исступления своими выходками, паршивец эдакий. — Это просто танцы подростков. — Пресным, лишенным интонаций голосом выдавила из себя девушка, складывая руки на груди. Она обернулась через плечо: кучка студентов, по всей видимости, ведьм сплетничали о новобранцах этого года. К скорбному сожалению, о ней тоже не преминули сказать. — А ты на что рассчитывала, Аддамс? Лицо Ксавьера осталось бесстрастным, ни один мускул не дрогнул, ей даже почудилось, будто между Торпом в мастерской при виде Роуэна и Торпом, стоящим перед носом ‒ залегла пропасть. Эту версию парня она находила более… раскованной, резкой, уверенной что ли. И этот коктейль чувств, поселившихся где-то под сердцем, не давал Уэнсдей свободно мыслить. Перемена, происшедшая в нем, интриговала и будоражила ум Аддамс. — На убийство, — сладким, почти приторным голосом протянула девушка, поддаваясь навстречу. Ксавьер машинально повторил ее позу, да так они и застыли. — Ты же в этом мастер, так, Торп? Ксавьер честно не понимал природу такой отборной ненависти, которой удостоила его соседка по комнате. По правде сказать, да, она была далека от традиционных границ нормальности, не вписывалась в рамки окружающего мира, но в Неверморе, среди уймы фриковатых чудищ и изгоев, запросто сошла бы за свою. Торп был в полной уверенности в том, что с наступлением обычных учебных будней, единственное, что будет отличать Аддамс от остальных студентов ‒ любовь к черно-белой палитре. Про себя он усмехнулся, вслух же произнес следующее: — Если ты находишь бал скучным, можешь уйти. — Уйти ‒ значит доставить тебе удовольствие, — едко бросила Аддамс, испепеляя недобрым взглядом из-под подкрашенных ресниц. Обольстительница в маленьком черном платье, черт бы ее побрал. — Я не могу пойти на подобную авантюру. — Ты и не можешь на самом деле, — неохотно поделился парень, несколько расслабляя плечи и рассеивая взгляд по комнате, напичканной публикой. — Слово директрисы и официальная часть бала обязательна для всех. — Не думаю, что мне интересна болтовня о прелести и совершенстве Невермора. Ксавьер чуть было не расхохотался, подначиваемый диковатым выражением лица Аддамс. Они вели беседу так размеренно, словно звуки акустической музыки поодаль, жидкие голоса студентов, ничуть не отвлекали. Как будто между ними состоялось первое официальное знакомство, где Уэнсдей отводилась роль заносчивой пигалицы с наклонностями коронера, а Торп ‒ обычный изгой из числа многих, кто не падал ниц от страха перед бездушной одногруппницей. Но реальность была такова, что парень всего-навсего намеревался сделать передышку, как от стометровки, побыть в одиночестве от прицельно меткого взора черных глаз. Аддамс же, напротив, планировала отследить все передвижения Ксавьера затем, чтобы лично увериться в своей правоте или же начать расследование по иному пути. — Давай договоримся, Уэнс, — с придыханием выдавил из себя Торп, нагоняя на лицо маску собранности. Чтоб стоящая перед ним не помышляла шпионить. — Я сегодня проведу вечер в компании старых друзей, а тебе, если скучно, может быть неплохо в комнате. От удивления девушка захлопнула рот на замок и становилась мрачнее любой тучи ‒ разгадать завуалированный посыл «Тебе здесь не рады, Аддамс, убирайся» не составило труда. Пресмыкаться и выпрашивать скрасить ее вечер, Уэнсдей точно не собиралась, а вот обогнуть весь периметр Тронной залы, вымощенной полукругом, пожалуй, стоило бы. Она даже надеялась, что не застанет среди почитателей сего кошмара Энид, в противном случае, незаметно улизнуть с праздника не выйдет. Про себя Уэнсдей проглотила всю желчь, что так и просилась наружу скверным набором слов, и горделиво выпрямила спину. — Я не собиралась стать балластом, Торп. — Пробежавшись по костюму Ксавьера, Уэнсдей пришпорила его глазами. Настолько высокомерной и ледяной в своем великолепии она казалась. В обоюдный разговор соседей никто не вмешивался, точно так и было нужно. — Кошмарного вечера. Развернувшись на каблуках, Уэнсдей стремительно покинула пределы видимости Ксавьера и притаилась за разношерстными гостями. С ее маленьким ростом и крошечной фигурой затеряться было делом плевым, что Аддамс и поторопилась совершить. Факты упрямо не хотели складываться в единую мозаику, будто кто-то посторонний смешал в мозгу Уэнс все детали, а недостающие препятствовали здоровому умозаключению. Аддамс злилась, изнывала от невозможности взять Торпа с повинной, от этого проклятого места, каких-то инородных мыслей, что, как перекати-поле, кружили по недрам черепной коробки. Решив, что найдет художника позже, Аддамс пустила ситуацию на самотек и заняла место по правой стороне. В одночасье все звуки стихли. Студенты растерянно мотали головами, изрыгали неодобрительные восклицания и застыли общей черно-красной массой. Уэнсдей фыркнула, поудобнее разместившись на одном из выставленных в углу стульев. Вся комната на миг очутилась погружена во мрак, а затем мгновенно выбелена серебристыми всполохами электрического света. «Представление для дилетантов», съязвила Уэнсдей, отгораживаясь ладонью от бьющих по глазам прожекторов. Снопы искр растворились в причудливом зигзагообразном тумане, сцена озарилась омерзительными, на вид кислотными блестками, и на экране тотчас отобразилось румяное лицо директрисы. Гости и ученики подхватили всеобщую волну веселья, затопили Тронный зал в аплодисментах, таких оглушительных, что Аддамс крепко зажмурилась, прикладывая аномально ледяные пальцы к поразительно разгоряченным щекам. Мисс Уимс, облаченная в черный плащ, инкрустированный орнаментом с эмблемой академии, обвела всех долгим задумчивым взглядом. Поджала сочно намалеванные губы, выпустила воздух из легких и, цокнув, разулыбалась. Улыбка сочеталась с болезненной синевой глаз. Девушка, занимающая в зале четвертый ряд, закатила глаза, настолько безосновательно высокомерной в своей сути была Ларисса. — Дорогие мои, — защебетала женщина, отирая большим пальцем неровности на батистовых перчатках. — Этот учебный год наверняка запомнится нам надолго. Мало того, — за душещипательным рассказом последовала драматичная пауза. — Что учебный год начинается с опозданием в десять дней, так еще и оказывается наполнен поистине удивительными, а также трагичными событиями. Она пустилась в долгие объяснения того, что им удалось сделать, каких договоренностей достигнуть, что пришлось пережить каждому из заболевших. Прочую ересь, которую Аддамс благополучно пропустила мимо ушей ‒ она немигающим взглядом сканировала пространство, когда Уимс повелительным тоном соизволила объявить, что всем без исключения следует занять места перед сценой. Женщина, вдохновленная успехом предприятия, несколько минут распиналась перед скучающей публикой. Так плотно присесть на уши Аддамс, еле сдерживающей ярость, удавалось только Пагсли, рекордсменом могла бы стать ныне Ларисса, допекающая последних зевак. Что-то вскользь девушка уловила о достижениях академии, ее роли в экосистеме образовательных заведений Америки, проехалась не без тени лукавства по выдающимся выпускникам, «сеяла доброе-светлое-прекрасное», что под конец речи Уэнс начали натурально одолевать мигрени. Она принюхалась: может быть, вовсе не речи госпожи Уимс третировали ее голову? — Привет, тоже не в восторге от этой грымзы? Уэнсдей с опаской покосилась на внезапно обрушившегося на нее гостя и его заунывный голос и сделалась паранормально кукольной ‒ был шанс, что чудак сам отстанет, стоит ему уяснить, что Аддамс к диалогу не расположена. — А ты и вправду такая, как о тебе говорят, — не унимался незнакомец, не сводя с нее взгляда. Лукавая улыбочка, затаенная в уголках рта, как сигнал тревоги, отталкивала Уэнсдей. Она ни за что на свете не повелась бы на акт дешевого спектакля, что парень перед ней устроил. Голос незнакомца периодически увядал на фоне несмолкающей энергичной Уимс со стопкой напутствий за душой, но, к несчастью, Аддамс не имела возможности оглохнуть сию же минуту. Будто сидящий от девушки по левую руку был призван заменить Синклер, перещеголять ту в навязчивости. Он все болтал и болтал, болтал и болтал, причем о вещах, которые не имели значения: погоде, расписании, впечатлении от академии, кори. — Если ты не прекратишь болтать, твоя правая рука отправится по частям на исследования в городской морг, а глазные яблоки станут достоянием Джерико. — Выплевывая слова, как пули, завелась Аддамс, глядя строго перед собой. Втайне она начинала жалеть, что пошла за чертовым Торпом. Впрочем, его-то как раз девушка потеряла из вида. — И дружелюбная, — отвесил как ни в чем не бывало комплимент парень с раздражающими завитушками на лбу и поерзал в кресле. Уэнсдей одним выверенным движением схватилась за этот самый чубчик и приложила несчастного о подлокотник. Он испуганно вытаращился и издал протяжный вой. С самым непроницаемым видом девушка продолжила смотреть представление, разворачивающееся на сцене, хотя ее выдавали глаза ‒ они засверкали ярче Млечного пути на небосклоне. — Я Тайлер, кстати. В любой другой день она бы вообще отправила несусветно настырного парня на свет Божий или в Адовы врата пинком под зад, но девушку прошиб ледяной пот, зрачки подозрительно уменьшились, а воздух догорел в проклятых легких. Тайлер. Не исключено, что именно сидящий подле нее настойчиво звонил Ксавьеру, что именно о нем рассуждали вслух те аборигены в белых халатах там…в подземелье. Тело пронзило знакомой нарастающей волной азарта. Изучение жертвы, как мысленно обозначила нового знакомого Уэнсдей, не принесло никаких результатов. Парнишка все мялся, мямлил что-то неразборчивое, густо краснел, как только взгляд Аддамс натыкался на его лицо, и трепался о том, что монолог Уимс опостылел. С этим девушка была солидарна ‒ впрочем, остальные, казалось, охотно обманывались лестными речами. — Уэнсдей, — после тягостного молчания объявила она, фиксируя голову в одном положении: чтобы видеть размазано-блеклый силуэт Лариссы и одновременно улавливать мимику Тайлера. Он хорохорился или делал вид, что не опасается девчонки. — Уэнсдей Аддамс. — Подтвердил Тайлер, несколько запинаясь в произношении. В осторожности, пожалуй, ему равных не было. — Наслышан. В детстве, когда Фестер, вернувшись из криминального, и именно так, круиза преподнес ей занимательные истории о серийных убийцах последних трех столетий, Уэнсдей зачитывалась ими допоздна. Все сидела с неподвижной осанкой, горящими, как тлеющие угли, глазами и впитывала информацию, проскакивающую меж строчек. Она не читала второпях, обычно вдумчиво анализируя мотивы и возможности преступников. Аддамс выросла, а привычку подвергать сомнениям поступки людей, не растеряла. Конечно, нужно было быть тупицей сверх меры, чтобы напасть на человека с подозрениями ‒ мало ли, сколько Тайлеров в этом году насчитывалось в Неверморе ‒ но желудок отчего-то свело судорогой. Аддамс загорелась идеей уйти, отыскать, наконец, Торпа или убраться восвояси. — Ксавьер не говорил, что ты настолько тихая. — Поддразнил ее болван Тайлер, и все сомнения рассыпались, словно тщательно выстроенный карточный домик. Девушка мгновенно уставилась на Галпина и, скрипнув челюстью, вжалась со всей дури в кресло. В голове проигрывалась одна мысль, что не давала ей житья ‒ «Ксавьер работает на Тайлера» или «Они сообщники». Девушка хладнокровно дернула плечом, как если бы разминала его после многочасового сидения за печатной машинкой, и вопросительно вскинула бровь. То что Тайлер не умел читать мысли, подобно вездесущим сиренам, спасало ситуацию, тем не менее Аддамс не ведала, каким даром был приговорен к смерти друг Торпа. Возможно, Хайд? Необходимо было кровь из носа добыть информацию и свалить как можно дальше отсюда ‒ круг ее подозрений плавно сместился на парня. Ксавьер от нее точно никуда не денется, а вот новый знакомец еще как. Нельзя было упускать ни мгновения, и Уэнсдей, чуточку колеблясь, произнесла пересушенными губами: — Кто ты? Тайлер застыл и, как каменный, вцепился побелевшими пальцами в подлокотники кресла.

* * *

«В кругу старых друзей», вертелось на языке противным комом с нотками мяты. Угораздило же Ксавьера ляпнуть такое. На самом дне души заворочался червь раздражения, прочно и дерзко щекочущий парню нервы. После ухода Аддамс, когда ее неестественно прямая спина промелькнула среди моря человеческих тел, Торп отгородился от посторонних взглядов за ширмой закулисья. Он хорошо знал эти места ‒ не единожды притаскивал театральный реквизит на сцену по поручению Уимс. Тронный зал предназначался для официальных мероприятий, встреч с высокопоставленными гостями, праздников в стенах Невермора и помпезных концертов. Директриса закипала от счастья в роскоши, и с этим обстоятельством приходилось мириться каждому обитателю академии. Свое название сферическая комната получила из-за обилия стульев, растыканных то тут, то там, выделанных по примеру королевских тронов. На одном из таких Ксавьер потерял всякий интерес к происходящему на сцене: что-то доходчиво старалась донести до воспитанников Ларисса, звенящим голосом напоминая о важности соблюдения правил Невермора. Если бы не ее педагогические наставления, парень бы погрузился в дремоту, как внезапно его окликнули: — Твоя кровопийца выпила всю кровь из тебя, поэтому ты такой бледный? — Аякс плюхнулся рядом, как преодолел расстояние в несколько рядов и напоролся на десятки воровато скошенных лиц. Он был бодр и весел, так как вокруг Горгоны витал тонкий шлейф карамели и горького муската. Очевидно, друг принял на грудь немного виски. Торп же чувствовал себя невероятно подавленным. — Заткнись, — шепнул от злости Ксавьер, глядя на то, как Петрополус, с улыбкой чеширского кота, подглядывал за ним с затаенным притом интересом. Он что, зря скрывался в кулуарах? Или действительно никуда в изобретательности не годился? Почему-то мысли сразу пустились вскачь, а слабость сковала все мышцы. — Чувак, сам глянь, прячешься здесь, а вечер только начинается! И вправду ‒ Бал вампиров набирал обороты: отгундосила Уимс, публика вдоволь отбила ладони, улюлюкания стихли, а из-за тонкой полосы наползающего света Торп заметил какое-то оживленное движение. Стулья-троны располагали вдоль стен. — Да, — поскреб в задумчивости Аякс, выглядывая из-за импровизированного укрытия. Не хватало еще, чтобы Ларисса их поймала с поличным. — Тебя ждут все наши после официального бала. — Я приду, — скрепя сердце обронил Ксавьер, поднимая голову и заправляя за уши выпавшие из пучка пряди. Взгляд его посветлел. — И еще… — в голосе Аякса угадывались тревожные нотки, оцепенение завладело руками Торпа. — Бьянка здесь. Может, пригласишь ее? История взаимоотношений бывшей девушки Ксавьера и Аякса такая же неоднозначная, как настроения Уэнсдей в течение дня. Приятелями у парня язык не поворачивался их назвать. Скорее, знакомыми, что волею судьбы вращались в одних и тех же кругах. Барклай не обманывалась насчет умственных способностей Горгоны и терпеливо выносила его общество, когда того требовал этикет, Петрополус, в свою очередь, с сожалением провожал темнокожую сирену взглядом: кому как не ему было доподлинно известно, что за чертовщина обуревала душу изгоя? В целом, враждебности не существовало как таковой, но напряжение имело место, и Ксавьер, памятуя об этом, уронил голову в ладони. Сатана все-таки господствовал внутри, а иначе как объяснить это: «Я побуду в кругу старых друзей»? И скрыться не удалось, и выкинуть чертову Аддамс из головы ‒ тоже. Встречали его охотно, практически с распростертыми объятиями. Пока сотрудники академии не оповестили о начале официального танца ‒ обязательно что-то элегантное и классическое, как и всегда, у компании изгоев, к которым причисляли и Торпа, нашлось время поприветствовать друг друга. Правда выстроились они в шеренгу смешно, несколько нецелесообразно, но все как один тянули к Ксавьеру руки. Среди присутствующих за карнавальными масками парень узнал Энид, Кента, Дивину и Аякса. Чуть дальше остановилась Бьянка. Ксавьер перехватил взгляд своей бывшей возлюбленной и, ощущая ожог на щеках, несуразно кивнул, как будто бы эта неловкость и растроганность спасла бы их плачевное положение. — Ты не с Уэнсдей? — задохнулась от удивления Синклер, болтая головой из стороны в сторону. — Нет. — Кажется, ее потерял Вещь, — тыкая пальцем в указанном направлении, вклинился Аякс, сочувственно поджимая губы. Энергичную конечность почти все приняли на ура. Вещь перебирал активно пальцами, отстукивая бесперебойную дробь, и носился как угорелый. — И я. Торп сдавленно ухмыльнулся, прикладывая ко рту кулак: значит, Аддамс в действительности дала деру. Вероятно, сейчас она коротала часы в комнате или кормила демонов своего прескверного настроения проклятиями в адрес парня. Возможно, пропадала в библиотеке. В общем, услужливая память щедро подкидывала один вариант за другим, и Торп окончательно нахмурился. Твари под кожей активизировались, как угри на сковородке. Нет, обсуждать Уэнсдей за ее спиной он не планировал, потому запихнул мысли о ней в самый укромный уголок мозга, и тяжело выдохнул. Бесы за душой вытворяли такие немыслимые по силе кульбиты, что Ксавьер схватился за грудину, испытывая нечто вроде сердечного приступа. Они вновь повелевали его сущностью, призывали возвращаться к образу с темными косичками и такими же глазами. — Здравствуй, Ксавьер, — замечая встревоженность, написанную на лице художника, пробормотала Бьянка и заключила его в нежные объятия. Энид испустила восторженный вздох, все потому что привыкла видеть картину в розовых тонах, Аякс покрутил недоуменно головой, а Дивина и Кент посылали сирене недвусмысленные намеки. — Как ты? — Парень ограничился скудной на эмоции улыбкой и сделал несколько шагов назад. Бьянка выглядела под стать занимаемому статусу ‒ королевой сегодняшнего Бала. Бело-молочное платье из тонкого шелка, скользящее по темной коже, приковывало и восхищало других студентов, голубые глаза, подведенные карандашом в тон, сверкали немой скорбью, но Барклай упрямилась и доказывала всем, что непомерно рада быть сегодня здесь. Слух о их расставании с Ксавьером Торпом пронесся незначительный, некоторые и вовсе считали информацию низкопробной сплетней, поэтому их объятия встретили, как нечто само собой разумеющееся. Бьянка на дух не переносила неподтвержденные факты, глупую болтовню, Торп же весь скукожился от пристального внимания, словно забыл, каково это ‒ водиться с Бьянкой Барклай и появляться на первой полосе Неверморского издания. Он ощутил острую потребность сбежать, как только кровь прилила к щекам, а глаза стали источать молнии. — Нормально. — Сирена потянулась пальцами к краю галстука и пригладила слегка его. — Знаешь, — внутри нее клокотал гейзер эмоций, состоящий из невысказанных слов и не пережитых обид. — Я рада, что ты здоров и все это…закончилось. — Тебе повезло. — Признал Торп и, не зная, куда подевать неуместно длинные руки, спрятал их за спину. — Теперь, кажется, все будет, как всегда. Верно? Что он рассчитывал услышать от невероятно умиротворенной по первому впечатлению Бьянки, Ксавьер не имел понятия. Говорил, чтобы скроить недосказанность, чтобы отвлечь аудиторию, чтобы ненароком не выставить ни Барклай, ни себя посмешищами. Степень их отношений варьировалась от настроения Бьянки и расположения художника ‒ а в эту минуту, отвлеченный на новые приступы ярости, парень не мог думать ни о чем, кроме Аддамс. Как наваждение изнутри и извне. — Очень хотелось бы верить. — Сдержанно вымолвила сирена, оборачиваясь на миг в сторону притихшей компании. Разговоры-то они вели, но сконфуженно, опасаясь разногласий со стороны парня и девушки. — Друзья? Глаза Барклай воссияли такой недюжинной надеждой, что что-то внутри Торпа со скрипом надломилось, как будто заведенное сердце навеки остановило свой бег. Он глядел в русальи глаза, на искривленный улыбкой рот, похожий на ехидную усмешку, на непривычно сутулые плечи девушки. Она просила не о многом, всего лишь дать вразумительный ответ. Какой бы сволочью Ксавьер себя не считал, не имел права разочаровывать ту, которая верила в него больше и чистосердечнее всех. Торп привлек за плечи Бьянку к себе, разместил подбородок на ее плече, вдыхая фиалковый аромат духов, и забыл, казалось, все слова. Через пару минут концертмейстер объявил о начале танцев. Река из черно-красно-белых одежд высыпала в центр залы, буйство красок смешалось с напрыгивающими на стены огнями, что дополняли выдержанную готическую атмосферу. Ксавьер, несколько успокоенный хрупким перемирием с бывшей девушкой, провел глазами две отделившиеся друг от друга фигуры: Энид в очаровательном, прямо летящем платье кроваво-красного оттенка кружилась и таяла в руках Аякса, чей черный фрак также терялся среди разнообразия костюмов. — С радостью вынуждена сообщить, — полился из динамиков ставший приторным голос Лариссы. — Что тематика Бала вампиров выбрана нами в этом году не случайно. Объявляю торжественную часть открытой, в честь перерождения, храбрости, доблести и коварства. — И что бы Вы думали? — близоруко прищурилась Мисс Торнхилл, присоединившись к статной коллеге на сцене. Алый плащ, развевающийся на ветру от работающих кондиционеров, подчеркивал огненно-рыжую копну волос преподавателя. — Мы выбрали для открытия чувственное страстное танго в качестве основного танца. В подтверждение ее слов на сцене появились, как по указке, мужчины, разодетые в одинаковые фраки из черного сукна. Приглашенный оркестр привлек немало внимания гостей. Все, кто в действительности планировал исполнить танго, разбрелись по парам. Ксавьер с опаской воззрился на темную макушку Бьянки, ее белозубую улыбку. — Закрепим наш союз танцем? — Нетерпеливо подсказала сирена, положа руку Торпу на грудь. Парень прислушался: внутри ни один отголосок не дернулся, не испытывал на прочность его терпение. Демоны, что завладели им от головы до пят, заклубились черной массой и осели где-то на дне желудка. Ксавьер не думал проявлять неуважение, сдержанно кивнул и предложил партнерше свою холодную на ощупь ладонь. Танцевать парень умел на высший балл ‒ всему виной стали приемы в отцовском доме, где танго, вальс и другие направления хореографии стали обязательным атрибутом. Оттого, что в Винсенте жил и горя не знал внутренний аристократ, страдали головы маленьких сыновей. Даже Кориолан был вынужден изучить азы того же танго. — Пойдем, — без инициативы произнес Ксавьер, хватая девушку за руку. Все замерли в ожидании первых аккордов. Почему-то мелодии Ксавьер страшился, словно огня. Не очень-то горел он желанием кружить среди наводненной толпы под жидкие восклицания зрителей. Однако перед Бьянкой парень был бессилен и вскорости выпрямился, отгоняя в долгий ящик всё, что мешало сосредоточиться. Аякс и Энид застыли с напускной веселостью на лицах, крепко держась за руки. Пока оркестр настраивался, директриса задыхалась от показной улыбки, а когда к ней, стоящей ровно и величественно, выплыли из-за закулисья две фигуры, вовсе расцвела пуще бутонов чайной розы. Торп мгновенно отвернулся, будучи шокированным ‒ к странной процессии на сцене присоединился никто иной, как Винсент Торп. Его черно-фиолетовая накидка, наброшенная на плечи, стала персональным кошмаром для художника, а все потому что Ксавьер не ожидал встретить старика. В голове вспыхнуло сообщение брата с настороженной интонацией, которую парень легко считал через текст: «Отец меня не пустил, прости». Смычок сорвался с руки знающего музыканта, и весь зал наполнился очаровательными переливами, густо растекающимися среди танцоров. Ксавьер, исполненный необъяснимым смятением, сорвался, как с цепи, заставляя Бьянку шевелиться резче. Он прижал немало удивленную к себе партнершу, мысленно прикидывая через сколько секунд им следовало бы сместиться влево, и надолго увяз в безрадостных догадках. Барклай стремилась завести диалог, но раз за разом натыкалась на непробиваемую ледяную стену из равнодушия. Ксавьера в зале не было: тело ‒ возможно, тем не менее мысли витали где-то за границами торжества. Танцевал художник механически, превозмогая острые, как лезвия бритвы, вспышки боли, вытягивающие из него все желание жить. Торп даже предпринял попытку приказать животным внутри заткнуться, но боль усилилась в десять, а то и в тридцать раз ‒ пальцы от отчаяния железным обручем стягивали талию Барклай, та пискнула, когда хватка оказалась особенно жесткой. Черты лица Ксавьера заострились, приобрели точенность, устрашающе-печальный вид. Девушке сделалось плохо, голова стала ватной, плохо соображающей. Да и пара из них сложилась так себе, откровенно говоря. Винсент следил за ними глазами, надо же, не поленился отыскать в массе движущихся вихрей, и с подобострастным выражением держал руку на пульсе. Парень намеревался улизнуть из зала быстрее, чем его вытянет на разговор Винсент. — Ты напряжен, — констатировала Барклай, обеспокоенно вращая глазами. Она держалась как обычно безукоризненно, хотя давалось ей подобное поведение титаническим трудом. Желая разрядить обстановку, Бьянка остановилась и вывела Ксавьера из круга. Одни пары сменялись другими, оркестр не останавливал чудную игру, налегая на инструменты с особенным рвением, аудитория множилась, кружила и обсуждала сказочность вечера, лишь Ксавьер мечтал раствориться в воздухе, как ядовитая ртуть, и желательно отравить отца. В том, что за всей этой неразберихой с корью стоял Винсент, студент почему-то не сомневался, потому в душе сделалось гаже обычного. — Ксавьер, тебе нужна помощь? — вывел из размышления тактичный голос Барклай, все еще поддерживающей парня под локоть и глядящей точно в зеркало души, точнее в выжженную пустыню. Голос в голове подстрекал Торпа вызвериться на подругу, сдернуть со всей силы ее руку, явить накопленный гнев, но… — Satanás estará orgulloso de Ti! Будто громом пораженный, Ксавьер переключился на выброшенное кем-то ругательство, и осторожно выпутался из ладоней сирены. Она смиренно отодвинулась и опустила глаза в пол. Мимо них пронеслись два урагана, ссыпая обоюдными проклятиями в адрес друг друга. Речь, очевидно, была испанской, торопливой, необдуманной. Девушка надвигалась с сумасшедшей скоростью, что у Торпа взялось вспышками пространство, но сориентировался он тут же, выступил вперед, и подхватил на руки разъяренное, усердно работающее создание в черных юбках. — Ведьма, — выругался под нос Тайлер, догоняя Уэнсдей близ стойки, где обосновались Бьянка и Ксавьер. Девушка тщательно скрывала неприязнь к пигалице, остановленной рукой друга. В общем-то, и прозвище «ведьма», озвученное Галпиным, Барклай нашла занятным. Она сложила локти на подобии барного столика и затихла. Все силы покинули ее. — Аддамс, — касаясь ледяных рук, отсалютовал сухо Торп, воинственно зыркая в сторону соседки. Признавать, что чудесным образом его настроение подскочило до приемлемого, он не торопился ‒ натура Уэнсдей не преминула бы воспользоваться однажды этим позорным открытием. Все тревоги, злость и боль рассеялись, уступая место яркому чувству предвкушения, граничащего с счастьем. Глаза Уэнсдей источали пламя. Ледяное, арктическое, вгоняющее в ступор всех, только не Ксавьера, все еще не выпускающего ее хрупкое тело. Она постаралась отстраниться, замаскировать просящуюся наружу неловкость, но была остановлена тихим, явно издевательским смешком у края уха. Парень хорошо отрепетированным изучающим взглядом скользнул по тонкому стану Уэнсдей и встретился глазами с шокированным Галпиным. — Чокнутая, — беззлобно вынужден был выпалить парень и, отнимая руки ото лба, на котором угадывались бисеринки пота, припал спиной к стойке рядом с Бьянкой. Аддамс наградила Тайлера невероятно надменным взором черных глаз. — Ну-ка, пойдем. — Забавляясь ситуацией, Торп вытащил девушку на танцпол и, игнорируя всех и вся, расплылся в обезоруживающей улыбке. Он хотел выяснить причину первого конфликта между собранной Аддамс и растерянным другом. — Ну? Уэнсдей не хотела делиться подробностями допроса, устроенного в другом конце зала. Хмурилась, часто дышала, уязвленная выходкой Торпа, не выпускала его из вида и сдавливала мощные плечи парня, так, чтобы наверняка оставить синюшные следы. Оркестровые мастера, по-видимому, решили испробовать все известные им интерпретации танго, поэтому Аддамс густо порозовела, как только ладонь Ксавьера легла на изгиб ее талии. Сердце забилось в тахикардийном ритме, из головы выветрились все до единой реплики, которые девушка припасла для своего соседа. Когда ритм мелодии перерос в более требовательный, буквально подгоняющий действовать рвано, на выдохе, импульсивно, Уэнсдей вообще едва не потеряла сознание. Близость Ксавьера, его аккуратность в движениях, уверенность, плескающаяся на дне зеленых глаз, не оставляли ей выбора. Они выглядели как пара лебедей: черный ‒ нетерпеливый, резкий, пышущий недовольством, и белый ‒ спокойный, ведущий и улыбающийся. Ксавьер кружил девушку и возвращался к мысли о том, как удивительно прекрасна бледность ее кожи, насколько таинственна глубина глаз, как холодны ее маленькие пальчики и как дрожала всем естеством Уэнсдей, не подавая вида. Аддамс скользнула руками за ворот его белой рубашки, и от контраста температур по позвоночнику Торпа мигом побежала парализующая дрожь. Кончиками пальцев девушка осторожно перебирала волосы на затылке, очерчивая большим и указательным узоры, играла с его выдержкой, забавлялась неоднозначной реакцией на невинные прикосновения. Ксавьер в долгу не остался и, как того требовали правила, резко уронил обескураженную Аддамс в подставленную ладонь, склонившись следом. Между ними воцарилось гнетущее молчание, разбавленное рассматриванием приближенных одно к одному лиц. Знакомые нотки кориандра и зеленого яблока вскружили Уэнс голову, как будто кто-то смачно приложился молотом к виску, а Торпа одолела сухость во рту. Девушка сделала выпад и зловеще ухмыльнулась, когда ее нога прошлась по ягодице Ксавьера, а дыхание опалило кошмарно соблазнительные уста. — Отодвинься, — хриплым голосом взмолился художник, не понимая перемен, произошедших в теле. — Нет. — Уэнсдей, пожалуйста. До жути, до дрожи в коленях Торп боялся, что пошлет к черту весь мир, наплюет на сотни законов из Устава академии и тут же приникнет к губам Уэнс в головокружительном, до безумия горьком поцелуе, а она, изнывая от ярости и желания, будет смотреть и отвечать на каждую ласку. Она так умопомрачительно держалась, в очередной раз бросая вызов демонам Торпа, так инородно выглядела на этой торжественной вакханалии, что остатков мозгов Ксавьера хватало лишь на то, чтобы бездумно перемещаться из одного угла Тронного зала в другой. — Уэнсдей, — животный рык вспорол ему гортань, заставил требовательно зыркнуть на нее. — Нет. И Торп не сдержался: впился зубами в нижнюю губу девушки, бережно придерживая затылок ладонью. Сквозь поцелуй, полный животной борьбы и власти, Ксавьер уловил подобие мрачной улыбки Аддамс, нацеленной на то, чтобы он продолжал, и он отчаянно сорвался в пропасть. Ни о какой праведной нежности и медовой ласковости не могло быть и речи ‒ Уэнсдей и пошла на этот прилюдный эксперимент затем, чтобы оценить степень своего безумия. Раньше она не позволяла себе столь вольготных поступков, чего стоили ее неоднократные замечания родителям, но когда губы Торпа оказались на ее собственных, а реальность смазалась серо-черной дымкой, Уэнсдей непроизвольно вырубила мозги. Словно кто-то нарочно выключил все жизненно важные процессы и выкрутил на максимум показатель ощущений. Существовали руки, ловко отнимающие кислород при серии новых касаний к ледяной коже, сквозь дурман Аддамс наблюдала за переливами зелени в глазах парня, губы, истязающие поцелуями ее уста. В Ксавьере девушка открывала для себя властность и трепетность, идущие, как ни странно, рядом. И когда ощущения от долгого поцелуя притупились, Уэнс ошарашенно распахнула глаза, испугавшись реакции тела на то, что произошло. Подумаешь, поцелуй. Они практиковали прелесть человеческих взаимоотношений ни раз, и всякий раз Уэнсдей вспыхивала, как свечи в храме: постепенно сгорая внутри дотла от фонтана чувств, что обуревал ее. Но какую бурю Ксавьер поднял из пропасти ее души, что творилось в загнанном, перекачивающем кровь исправно, сердце! — Ты мне расскажешь, что вы не поделили с Тайлером? — как бы выводя ее из транса, прошептал Торп и очертил пальцем шероховатые на ощупь губы, еще влажные от поцелуя. Каким-то шестым чувством Ксавьер знал, что волей-неволей стал эпицентром внимания. Стал тем, кого старательно избегал предыдущий год. Уэнсдей, вопреки ожиданиям парня, не сбежала, не отшатнулась, глядя на вытянутое от изумления лицо с неподдельной детской шалостью. Очи горели азартом, кипятящим кровь, девушка зарделась, хотя на матовой белой коже едва проступающая розовощекость смотрелась очаровательно. Аддамс избегала любых проявлений тактильности, с укором рассматривая ноги, обутые в тяжелые ботинки. Вероятно, она раздумывала над тем, чтобы оставить Торпа наедине с друзьями ‒ чего хотела, она уже добилась: устроила несвоевременный, несколько удручающий сеанс дознания, и вместо того, чтобы анализировать информацию, погрязла в поцелуях и бестолковых танцах. Прежде чем Уэнсдей опомнилась, художник выволок ее обратно, и все, кто находился в радиусе нескольких шагов, мгновенно урезонили свое любопытство. — Уэнсдей, — первой подала голос Синклер, пораженно хлопающая глазами. Ее любознательность и тяга к сплетням настораживали, тем не менее ничего криминального в простых объятиях Аддамс не нашла. Разумеется, кроме самих объятий. Когда с горем пополам девушка угомонилась, наступил черед Аякса выражать точку зрения, о которой никто не просил. — Что это было, блин? — поддакнул своей избраннице Петрополус, раскидывая руки. Сомневаться в том, что все видели, то, что, собственно, видели не приходилось. Аддамс раздраженно закатила глаза под неунывающий бубнеж Энид, Ксавьер призвал к молчанию всю компанию, с опаской озираясь по сторонам, как будто долго и пристально высматривал кого-то. Тут же Уэнс обнаружила сидящую в абсолютном молчании, хоть и раздосадованную девушку, в белом, не настолько отвратительном, как у Синклер, платье. Она склонила голову чуть вбок затем, чтобы не схлопотать от Аддамс и заодно прицениться. Если людям и свойственно клеймить ярлыками кого не попадя, то в основном индивидуумам из высшего общества, как сидящая за высокой барной стойкой. Уэнсдей мгновенно прониклась к Барклай почти осязаемым недоверием. Притих около нее и тот, кто вывел Аддамс на эмоции ‒ Тайлер Галпин восседал с поникшей физиономией и исходил до седьмого пота от перенапряжения в пальцах, настолько железной хваткой вцепился в чертову рюмку с пойлом. Сказать, что парень был заинтересован в поддержании разговора, значит солгать, но в продолжении беседы нуждалась Уэнсдей: не все детали, поведанные ей Тайлером, приобретали ясные очертания. — Бьянка Барклай, — представилась сирена, несоразмерно похожая на выскочку, и резво спрыгнула со стула, протягивая Аддамс пятерню для рукопожатия. — Уэнсдей Аддамс. — Отрезала та, воспламеняясь на ходу от внезапного порыва девушки. Кто она и что из себя представляла в Неверморе, Уэнс не трогало, а вот перекошенная от испуга морда Тайлера, порождала версии убийства Роуэна Леслоу. Девушка затылком чувствовала, что подбиралась ближе к неудобной правде. Надо сказать, разозлило ее заискивающее, формально дружелюбное поведение Галпина, направленное на то, чтобы притупить ее бдительность, а подобного хамства, ярко выраженного подхалимства Уэнс не выносила. Пришлось ей еще раз съездить Тайлеру по носу, чтобы уровнять симметрию и количество распускающихся ссадин. В первый раз он донимал вопросами, во второй ‒ наотрез отказывался отвечать на ворох заготовленных заранее вопросов. Адресованных по большей части, конечно, Ксавьеру, но Галпин был кандидатом ничуть ему не уступающим. Девушка мягко отодвинула глазеющую на нее Бьянку, что жевала батончик, и приблизилась нос к носу к затаившему дыхание Тайлеру. — Сынок, не знал, что ты любитель эксцентричных шоу и похоронной атрибутики. — Из толпы к ним просунулся худющий, сгорбленный Винсент, держащий руки в карманах. Он с явным намеком выпятил грудь колесом и зло протянул: — Не твоя тема, тебе не кажется? Ксавьер подобрался от появления отца на горизонте, смерил того самым что ни на есть уничижительным взглядом и заломил руки за спину, дабы ненароком не натворить дел. В особенности, когда утробно рычащие гады под кожей не выпускали остро заточенных когтей и не рвали на лоскуты оставшиеся крохи самообладания. Парень выступил вперед, как бы преграждая родителю путь и замер аккурат меж Уэнсдей и Винсентом. — Смерть хороша своим постоянством, Мистер Торп! — парировала без наслаждения девушка, подныривая под рукой Ксавьера. Невыносимо сильно хотелось стереть этого человека с лица Земли, указать на его место, втоптать в пол носком ботинка подобно тлеющей сигарете. — Юное очарование, — театрально осклабился Торп-старший. По-видимому, их необоснованная стратегия испепеляющей неприязни росла в арифметической прогрессии. — И вы здесь. — А где мне прикажете быть, Мистер Торп? «В зоопарке средневековья» намеревался выплюнуть в лицо оппоненту Винсент и тут же одумался: с детьми он еще не тягался, как будто недоставало ему проблем. — Ксавьер, объяснись немедленно! — сталь звенела в голосе медиума, очки запотели от переизбытка эмоций, бурлящих по венам. В голове мужчины, стоящем перед толпой недоумевающих студентов, рушился образ идеальной жизни. Недаром Винсент Торп остерегался частых захаживаний в обитель Аддамсов, словно подсознательно готовился ко дню, когда предостережения Мортиши возымеют силу. Но он недооценивал глубину собственного потрясения, наблюдая за Ксавьером исподтишка. Мысль о том, чтобы посетить Неверомор в самый разгар праздника, пришла к нему после того, как изрядно захмелевший и порядком отдохнувший Иво, оповестил, что хочет нагрянуть к госпоже Уимс. Роман у них был или нечто похожее ‒ Торпа не волновало, но идея показалась занимательной в той перспективе, что два сына отныне делили местоположение в пределах одного городка. Кориолан, обозленный и пристыженный, понесся настоящим торнадо мириться с новой реальностью под сочувствующие кивки Йоко Танаки и остальных приспешников, а вот с Ксавьером дела обстояли значительно…хуже. В глубине того, что осталось от его души, мужчина тешился тем, чтобы провернуть сделку с Барклаем в обратном направлении: Кориолана из надобности на исследовательский стол, а старшего сына ‒ в объятия его дочурки, и тогда, быть может, им удалось бы пережить все потрясения, выпавшие им на головы, и прийти к консенсусу. Упоминать о том, как воссиял и воспрял духом Винсент при виде танцующих Бьянки и Ксавьера, было бы глупо. Медиум не хотел их ограничивать своим присутствием, давить неудобными вопросами, а так…вдохновлённо созерцал картину уединения двух возлюбленных, как сам считал. Реальность встретила его стискивающими до хруста костей объятиями Торпа и девчонки Аддамсов, которая вилась вокруг сына подколодной змеей. Наряд, состоящий из пламенно-черного платья, еще больше действовал на нервы. Черно-белый поток ветра грозился снести Винсента с ног, настолько поразительным и откровенным в своем безумии показалось танго в исполнении этих двоих. А когда сквозь толщу тел мужчина разглядел поцелуй Ксавьера с этой гадюкой, долгий, искушающий настучать по его дурной башке и сегодня же отправить в лабораторию, бесстыдный, у него отнялся дар речи. Колени подкосились от злобы и несправедливости. Недопустимо, чтобы этот позор попался на глаза тому же Иво Барклаю, заведшему беседу с директрисой. Невозможная, расчетливая дрянь, отстаивающая личные границы. А воинственность и неумение признавать поражение добавляли низкорослой девице чего-то совершенно смехотворного. Винсент наверняка бы разразился хохотом, если бы Ксавьер не испытывал его нервы на прочность решительным, отрешенным взглядом. — Здесь нечего объяснять, отец. — Ой-ли? — поддел его с издевкой блистательный карьерист и напоролся на идентичный взгляд, полный ледяного презрения со стороны Аддамс. Ксавьер сорвался с места и в считанные секунды оказался к отцу критически близко. — Что с Кориоланом? — прошептал уязвленно парень, напирая на Торпа-старшего с невиданной прежде силой, будто его запитали от энергосети. Их разговор не слышала ни одна живая душа. Из глаз Ксавьера посыпались снопы искр, готовых перерасти в неконтролируемое пламя. Он честно не желал того, чтобы о их семейном разладе прознали посторонние, но на подкорку намертво въелись сообщения брата. Вязкий сгусток беспокойства подкатил к горлу, руки непроизвольно сжались в кулаки. Со стороны наверняка казалось, что Винсент изводил отпрыска нравоучительными речами, на деле же художник подавлял в себе накатывающую агрессию. Ксавьер в сравнении с родителем был чуточку выше и, понятное дело, здоровее, в ловкости Винсент ему уступал, однако выглядел также внушительно, как и в юные годы. Мужчина весь покрылся гусиной кожей, проглатывая слова, которые так и норовили водопадом обрушиться на голову Торпа-младшего. В глазах с серебристым отливом угрожающе взметнулись огни, ноздри мужчины раздувались от малейшего вдоха, но Ксавьер не чувствовал страха. Он вообще ничего не чувствовал ‒ взгляд застелила туманная завеса. — Все в порядке, сын. — Отчужденно отчитался Винсент, сделавшись бледным на тона три. — В чем причина такого теплого семейного приема? — Он был здесь? Торп-старший поспешно ретировался в отдаленную часть зала, устроив и сдавив плечо сына повелительным жестом, словно железный строительный ковш водрузили ему на спину. В боку закололо. Ксавьера вся компания провожала с некоторым элементом сочувствия, и лишь Аддамс пронзительно сверкала глазами, не выпуская парня из поля зрения. Ей по сути оставаться в стенах Тронного зала не имело никакого смысла, но животрепещущая интрига, что развернулась перед ней, не оставляла ни единого шанса уйти. Не зря же ей этот тип не понравился с самой первой встречи. «Вот бы вскрыть его подноготную. — Размышляла она, помешивая соломинкой коктейль ужасающе зеленого цвета. — Или череп». И тотчас на ее плечо торжественно взгромоздился Вещь, который ластился к девичьей щеке, как потерявшийся и найденный щенок. Между тем диалог на угрожающе-взрывной ноте продолжался. — Да, он был здесь. — Нехотя поставил в известность Винсент, соображая, должно быть, что Кориолан связался с братом. Необходимо было в корне менять ситуацию. — И где же Кориолан? Па-па? — Столько язвительности таил в себе голос художника, что мужчине пришлось нервно отдернуть на переносицу очки. Без них он видел приемлемо и все же ощущал себя несколько подслеповатым: сказывалась изнурительная работа на телевидении. — Подерзи мне тут, щенок. — Выпалил Торп и с размаху отвесил знатную оплеуху сыну. Оскорбительный тон явно не располагал примирению враждующих сторон. Ксавьер схватился за ушибленную скулу. Глаза, обращенные на отца, распахнулись, как от бешенной дозы адреналина. Он ощущал всю свою беспомощность, припомнил долгие годы измывательств отца над Кориоланом и самим мальчиком, не мог отпустить обид и подолгу страдал от никчемности, возведенной в абсолют заботливой рукой отца. Накопленный запас ярости вылился в катастрофическую волну негодования, и Торп поспешил нанести удар. Пока отец не опомнился, приложился к другой скуле, а также успел рассечь Винсенту бровь, памятуя о том, как отец обычно печется над внешностью. Он наградил Винсента, по меньшей мере, четырьмя внушительными ударами, отчего мужчина вбирал в глотку спасительного кислорода и принимался осыпать сына нецензурными словами. Ксавьер выключился. Не сожалел о содеянном, бил как в последний раз, не прицеливался, а колотил, колотил, колотил. Вены на руках вздулись, пульс подскочил до критических значений, лицо было искажено гамой ненависти, мешающей сбавить обороты. Черти резвились над кровавой забавой, устроенной им же, за чередой насилия последовала долгожданная разрядка. Хоть кулаки и саднили, а на губе отчетливо угадывался вкус крови, Торп был собой доволен. — Кориолан в порту, — превозмогая боль в затылке от неудачного падения, сказал Винсент и, пошатываясь, поднялся. На драку слетелись все присутствующие. Аякс держался в стороне, как того требовал друг, Бьянка суетилась около Ксавьера, отталкивая его от пострадавшего, Галпин также бросился на помощь, а Уэнсдей улыбалась. Как дикая неприрученная кошка, выпустившая коготки. Осознание того, что этот зазнавшийся сноб получил по заслугам, патокой растеклось по трещинам ее души. Девушка бросила мимолетный взгляд на место, где немногим раньше завязалась драка с участием ее соседа, и остолбенела: крови оказалось настолько много, что лиловые и багровые потеки растекались по стенам, затопили пол. В груди разверзлись льды Антарктиды, потому что Аддамс вспомнила про оставленный в комнате кулон, про его красное сияние, удивительным образом похожее на кровавые брызги, расколотое на две равные доли украшение. Кулон матери в очередной раз дал ей прямую наводку, которой Уэнсдей не воспользовалась. Замечая неуверенность на лице девушки, Вещь резко произвел толчок в плечо, Аддамс вздрогнула. — Ты должна была предотвратить это. — Конечность указала в сторону разбушевавшегося народа, скачущего вокруг кровавой лужи, как будто это последнее значимое событие в их жизни. — Я ничего не должна, Вещь. — Хочешь знать мое мнение? — Оживился придаток, перепрыгивая с одного плеча Аддамс на другое, чтобы распалить ее еще больше. — Нет. — Вы с Ксавьером как-то связаны этим кулоном, и ты на него можешь влиять, остановить. — Не унимался Вещь, жестикулируя с преувеличенным энтузиазмом. — Я забыла кулон в комнате. — Съязвила девушка, лишь бы отстал этот несносный мелкий паршивец. А про себя вдруг подумала: искренен ли Торп с ней, когда дело доходит до поцелуев. — Но ты можешь ему помочь. — Увещевал член семейки Аддамс и плавно подтолкнул Уэнсдей к стоящему в ступоре парню. Он был и без того окружен провожатыми, и Аддамс подавилась злостью. — И без меня достаточно публики. Она сторонилась любого общества и тенью прошмыгнула за спиной Ксавьера. Затем в переполох влезли основные действующие лица сего спектакля ‒ Уимс, уронившая плечи от вида крови, насупленный Иво Барклай, за ворот утаскивающий Винсента прочь, Мэрилин, разгоняющая толпу. Ксавьер так и застыл, не моргая. — Если некоторым из вас некуда девать спесь, милости просим на квест, устроенный союзом преподавателей. Для всех желающих. Старт мероприятия начнется через пятнадцать минут в пятиугольном Дворике. Ларисса удалилась, отвратительно сдерживая порывы ослепляющей злости. Уэнс насторожилась и переглянулась с Вещью: квест обещался быть продолжением Бала вампиров.