Код лихорадки

      На опустевший Джерико, не оправившийся до конца от оков сна, пролились редкие лучи солнца. Они подсвечивали крыши многочисленных домов, золотили полицейский департамент и соседнюю ратушу. Ксавьер вышел на крыльцо ленивой походкой. Так, что переставлять ноги оказалось проблематично: виной тому было долгое пребывание в цепях и наручниках. Конечности онемели, и он никак не мог прийти в себя. В голове бесновался шум. Туман обволакивал мысли, превращая их в вереницы бессвязных цепочек. Словно в мозгу образовалась очередь из потенциальных самоубийц. Воздух по ощущениям отдавал терпкими пряностями и утренней росой. Парень хорошенько пробежался глазами по периметру прилегающего двора, прищурившись, заглянул через дорогу. На противоположной стороне кипела жизнь – лавочники торопились отворить свои бутики, пекари работали у печей, создавая хлеб, продавцы суетились у прилавков, а в окнах парикмахерской бегали женщины, раскладывая свои принадлежности. «Жизнь продолжается», с упоением отметил про себя Торп, неловко соскальзывая с крыльца под аккомпанемент недоуменных взглядов полицейских. Одни дымили в углу под стенами здания, другие причитали негромко, третьи, посетители, ждали своей участи. И только Ксавьер мог быть свободным. Первая действительно стоящая мысль пришла в голову художника с осознанием того, что в желудок не попадало ничего уже около двенадцати часов. — Надо позвонить отцу, — не разделяя восторгов, пробормотал он, сцепив зубы. Все-таки слышать голос родителя, который не слишком пекся о судьбе детей, не хотелось. Но выбора не было. Пока Ксавьер медленным шагом пересекал единственный длинный проспект города, телефон, который он с триумфальной улыбкой вернул себе, продолжал издавать протяжные гудки. Каждый из них повторял удары сердца Ксавьера. Джерико изобиловал осенними медовыми красками, утопал в водопаде листьев, вдохновленных улыбках жителей. — Я вас слушаю, — твердым голосом произнес Винсент вместо приветствия. Торп же надменно фыркнул – вполне ожидаемая реакция. — С моим сыном что-то не так? В голосе медиума притаилась угроза. Мужчина, казалось, весь притих и сделался искусственно воинственным. Потому что на деле, какой из Винсента боец? Ксавьер задержал дыхание, мельком взглянул на экран, свел брови к переносице и даже остановился у расписных витрин кондитерской с карамельными пончиками. — Здравствуй, отец, — придавая тону серьезности, ответил Торп-младший, не совсем понимая, почему папа вел себя подобным образом. Он ведь наверняка знал об освобождении сына. Ксавьер был уверен в том, что без стороннего вмешательства Иво Барклая и Винсента не обошлось. — Что я должен сделать? — Ксавьер? — Собственной персоной. Так чем обязан своему досрочному и внезапному освобождению? — он оставался внешне холодным, но в душе тянули свои лапища твари. Оцарапывали гортань огнем, вытягивали из глубин всё то темное, что Торп тщательно маскировал. — Ничего не понимаю. Ты где? На том конце телефона послышались помехи, затем бульканье, взвинченный Винсент порывался о чем-то расспросить сына, но из раза в раз терпел фиаско. Торп предположил, что отец находится в телецентре Вермонта, где перебои со связью – обычное дело из-за скопления радиочастот в одном месте. Парню вскорости разговор наскучил, отец настоятельно рекомендовал Ксавьеру объясниться, а он сам слегка растерялся, но мгновенно понял единственно важное: его спасение из тюрьмы дело рук не Иво Барклая. Винсента осыпать благодарностями не за что, поэтому он, разгневанный, голодный и невообразимо уставший, завершил звонок.       Через три минуты скитаний ноги привели Торпа во Флюгер, где вовсю разносились ароматы свежесваренных зерен кофе и фирменных булочек Прованса с хрустящей золотистой корочкой. Посетителей насчитывалось в восемь утра прелестно мало. «В самый раз, чтобы позавтракать не под заинтересованные взгляды нормисов», вынес вердикт Ксавьер, сжимая пальцами те немногие пожитки, которые имелись с собой. За стойкой кружилась юлой добродушная и кокетливая Мириам – девчонка, из-за которой на первом курсе Ксавьер был завсегдатаем кафе. Ее лицо озарилось улыбкой, белоснежные зубы сверкали, словно в ротовую полость ввинтили одновременно все жемчуга мира, на лбу залегла вертикальная складка – очевидный признак волнения. Однажды у них с Мириам произошла небольшая интрижка, которая ограничилась парой-тройкой свиданий в пределах этих стен. С появлением Бьянки в жизни Торпа девчонка показательно самоустранилась. Она все еще была хороша: миниатюрная, с небольшой аккуратной грудью, хитрющими глазами пронзительного карего оттенка, так напоминающего лесной орех, с россыпью черных волос. Ксавьер осторожно примостился на крутящийся в разные стороны стул, поместил локти на барную стойку и, потянувшись, дважды прозвонил в колокольчик. — Эй, красавчик, — окликнула девушка, чьи щеки воспылали огнем. Она лучилась здоровьем и свежестью, чего никак нельзя было сказать о Торпе. — Чего ты забыл у нас в такую рань? В Неверморе не спится? Лицо Ксавьера удлинилось: и без того острый подбородок сделался практически выпяченным и прямым. Он-то думал, что слухи о его заключении пронеслись с астрономической скоростью, однако реплика Мириам вернула его с небес на землю. Необходимо было что-то отвечать. — Типа того, — как-то невпопад обронил парень, щелкнув пальцами. На поверхность стойки работница положила меню. Ксавьер с головой ушел в представленный ассортимент – от голода желудок сводило волнами спазма, боль распространялась от затылка до кончиков пальцев на ногах. Мириам старательно орудовала отвратительной на вид желтой тряпкой, чередовала в правильном порядке чашки и бокалы. И постоянно награждала художника заискивающими взглядами. Точно порывалась завести разговор, но не решалась. — Мне, пожалуйста, комплексный завтрак. — Взлохматив копну засаленных волос оповестил Ксавьер, горько усмехнувшись. Денег у него не было. — Кашу или омлет? На выбор. — Кашу, — тут же спохватился парень, работая извилинами в усиленном темпе. Все же голод пересиливал терпение. Боль мешала думать как следует. — Мириам, Тайлер здесь? — Ага, — выдувая огромный пузырь из жвачки, ответила девушка, распластавшись грудью на стойке, что разделяла обоих. — Позвать? Ее глаза призывно сверкали, тело извивалось под напяленным передником красного цвета. Мириам раздосадовано откатилась слегка назад, локтями опираясь на твердую поверхность. Разочарованный вздох официантки «Флюгера» перекрывала ненавязчивая мелодия из динамиков под потолком. Ксавьер криво ухмыльнулся. Мысли парня за прошедший час совершенно очистились — он не собирался мучить себя догадками, каким образом оказался на свободе, кто причастен к этому чуду, вспоминать вчерашний кошмар и прошедшую ночь в заточении. Он надеялся раствориться в беззаботной студенческой жизни, хотя бы раз провести обычный день без настигающих последствий прошлого. — Было бы здорово, — без каких-либо эмоций прошептал Торп, рассматривая исключительно исказившиеся черты лица Мириам. Она свято лелеяла надежду на то, что Торп заинтересуется ее недвусмысленным положением. Тем более что Тайлер был в курсе их мимолетной связи. — Спасибо. — Слушай, — ненавязчиво похлопала глазами брюнетка, выпрямляясь, дабы не смутить гостей кафе. — Пока твой завтрак не готов, а Галпин занят в подсобке, может мы… вспомним хорошие времена годичной давности? Ксавьер лукаво просиял. На ощупь провел большим пальцем по кожаному ремешку часов на левом запястье, сомкнул в задумчивости губы. Да, порядка триста шестидесяти пяти дней назад, когда только академия гостеприимно распахнула перед ним ворота, Торп познакомился с Мириам. Она оказалась на редкость сообразительной и разносторонней личностью, которая увлекалась различными техниками живописи. Рассказывала о способах приготовления любимого для Ксавьера фраппучино. А потом разовые встречи на неделе переросли в неполноценные отношения с быстрым сексом и долгими диалогами после. Она мечтательно закатывала глаза и курила, Торп любовался украдкой на небо сквозь отверстие в крыше ангара, где они часто предавались любви. Буквально по соседству от кофейни. Дырки в крыше напоминали Ксавьеру прохудившееся одеяло, а аромат шоколада стал ассоциироваться со страстной и зажигательной официанткой. Мириам была немногим старше ребят, стала первой женщиной Торпа во всех смыслах, и он бы, наверное, не прочь был бы повторить этот опыт, но… Но перед глазами замельтешило выражение холодных черных глаз, способных своим блеском рассечь его сердце надвое, будто мечом короля Артура. У Мириам были черные волосы, приятно пахнущие и чуть завитые на концах, но не те, в которые Торпу хотелось бы зарыться носом. А еще карие глаза, но не настолько глубокие и действующие на него не столь проникновенно. У нее была замечательная кожа, пышущая жаром, но Ксавьер сходил с ума от волнующих льдов Аддамс. Отказ слетел с губ Торпа бескомпромиссным предложением: — Откажусь, позови Тайлера. — Мириам спрятала разочарование за маской хладнокровия и тенью прошмыгнула в пространство коробки, где работал Галпин. Вскоре перед Ксавьером очутилась тарелка с овсяной кашей, приправленной ягодами и злаками. — Ого, — остолбенел при виде гостя парень, широкими шагами преодолевая между ними расстояние. — Да, твой отец расщедрился и отпустил меня, — монотонно сообщил Ксавьер, набивая рот порцией завтрака. Когда внутри организма долгое время пребывало аппетитное «ничего», не до приличий и правил этикета. — Ксавьер, — радушно припустился бежать Тайлер, отмахнувшись от присутствия Мириам. Он обогнул стойку и, соблюдая давно забытый дружеский ритуал, похлопал художника по плечу в знак приветствия. — Я рад. — Слушай, — ему было до одури неловко опускаться до просьб, еще более неловко чувствовать на себе косые взгляды, полные ненависти, непонимания, конечно, кое-где сочувствия. Будто Торп действительно был признан убийцей. — У меня с собой нет денег, я из департамента сразу сюда. — Нет проблем, — бодрым голосом перебил его Галпин, занимающий свой пост с широкой, несколько пугающей улыбкой. Такой классическо-американской. Парень вынул пару банкнот и подвинул к сконфуженному Торпу. — Отдашь как-нибудь. Мы можем поговорить? Конечно, Ксавьер ощущал потребность в том, чтобы пролить свет истины на эту мутную историю с убийством Кента. Но не здесь и не сейчас. Во рту клейкой массой болталась не до конца съеденная каша, глаза слипались от желания растянуться в постели и проспать до скончания веков, тело неоднозначно лихорадило. Парень потягивал из трубочки апельсиновый сок, мельком всматриваясь в обеспокоенное выражение Тайлера. — Да, — снизив тембр голоса, согласился Торп, замечая на периферии летящее облако цвета. — Но потом. Сейчас я хотел бы переговорить с Уимс и пойти спать. Спасибо за завтрак. Тайлер провожал друга с поникшей физиономией. Он подобострастно до блеска натирал столовые приборы, лишь бы чем-то занять едва дрожащие руки. Нервозность эта – внезапная, острая, явственная, мешала исполнять работу и не укрылась от настороженного взгляда Ксавьера. Он решительно соскочил с места и, кивая в знак признательности, с чувством поблагодарил Галпина. Где-то на подсознательном уровне бродила осиротевшая мысль, абсолютно отделенная от остальных о том, что Тайлер в разы лучше и порядочнее отца. И о том, как им не свезло с родителями. — Ксавьер!!! — Энид, румяная, по-детски счастливая налетела на обескураженного Торпа и заключила в объятия. — Ура-а-а-а, я так рада! Парень замешкался, отвечая на любезности со стороны Синклер взаимностью. На его лице вдруг отобразился весь калейдоскоп эмоций, которые сменялись с чудовищной быстротой: от испуга до изнеженного умиления. Такой теплый прием не мог оставить Ксавьера равнодушным, тем не менее у него появились новые вопросы. Тайлер тактично держался обиняком, смотрел за ними с долей интереса, а Мириам, притаившаяся в подсобке, вытянула шею в удивлении. — Как ты узнала? — Отпуская девушку, выдохнул Ксавьер, на которого после радостных поскуливаний не смотрел разве что ленивый. Не совсем то, чего он ожидал, но терпимо. — Я веду самый масштабный блог в этом городе. Он не ограничивается сплетнями об академии. — Со знанием дела, чуть высокомерно пролепетала Синклер, на ходу заказывая маршмеллоу. — Спасибо, Тайлер. — И все же, — пропуская через пальцы спутавшиеся пряди, повторил Торп. — Как ты узнала? — От Аякса, конечно же! Подруга Уэнсдей вырядилась в меховой полушубок ярко-розового оттенка и напоминала собой пытливого фламинго, который не умолкал ни на секунду. Естественно, Ксавьер согласился ее подождать и храбро выносил все прелести девичьей болтливости. От неунывающего вида Синклер гости, казалось, сами автоматически дарили друг другу улыбки, в то время как мозг Тайлера, подобно закипающему чайнику, чуть не взлетел на воздух. — Он попросил меня тебя встретить. Ему позвонил Винсент, мы ничего не поняли, и вот я здесь. — А сам Аякс? — мотая головой, спросил Ксавьер, изнывая от нетерпения. Голова налилась свинцом под тяжестью мыслей. — Понимаешь, он…перед выходом неудачно посмотрел в зеркало. Мы хотели вместе, но… Ксавьер проглотил смешок, представляя в красках картинно застывшего парня у порога. И чтобы не рассмеяться от нелепости ситуации, прикрыл ладонью губы. Энид вещала о благоприятных временах – ведь с сегодняшнего дня лекции начинались с двенадцати дня, а не с девяти как положено. — Это почему? — Перспектива плестись на первые в этом семестре уроки одновременно воодушевляла Торпа и раздражала – он-то на ногах еле стоял, не говоря о большем. — Только сегодня из-за вчерашнего… — Энид покраснела до корней волос и с шелестящим перестуком захлопнула крышку с дымящимся напитком. — Происшествия. Девушка коротко и чересчур зажато поблагодарила баристу и, взирая на Торпа своими большими глазами-озерами, поспешила в академию. На обратном пути, что стало для Ксавьера настоящим сюрпризом, Энид остепенилась и говорила с толком и расстановкой. Вдумчиво, не суетливо, пыталась описать то, что случилось после его ареста. Сопровождала рассказ жестикуляцией, но в целом, смотрелось это даже забавно, и Торп унесся головой в недалекое прошлое, крепко задумавшись. Уже около ворот Синклер, до этого бежавшая вприпрыжку, сбавила темп и щелкнула пальцами у художника перед глазами. — Уэнсдей повторяла про какую-то улику, подсунула мне под нос мех. Он был ужасен.       Мордашка Энид очаровательно скривилась, а затем девушка юркнула в зазор между зубьями забора. Ксавьер поторопился следом, тщательно обдумывая услышанное. Вариантов было много, больше абсурдных, меньше – толковых. Значит, Аддамс дерзко продолжала свое расследование, несмотря на введенный комендантский в Неверморе час, усиленную слежку жандармов и неприязнь Лариссы. Парень был приятно удивлен – нечто неестественно теплое, точно субстанция из желе разлилась по груди, и заставила его сердце сокращаться быстрее. В небытие канули и неугомонные арендаторы его души. Звери внутри не выносили проявлений чего-то светлого и доброго. Ксавьер мог сказать с точностью, что втайне гордился успехами Уэнсдей. Она не привыкла сдавать позиций, не стала отказываться от намеченной цели, а выбрала другой маршрут. Впрочем, Торп и безо всяких загадок загорелся идеей все рассказать соседке по комнате. Они приближались к черте, разделяющей Небелунг-Холл от Офелия-Холл да так и остановились прямиком во дворике, усеянном ковром из листьев. — Ты что-нибудь унюхала? Торп спрятал руки в карманы брюк, проследил за страдальческим выражением Синклер, которая перекатывалась с пятки на носок и обратно. Девушка страшилась и всячески избегала прямого зрительного контакта. — Кровь. Там было много крови, Ксавьер. — Что-нибудь еще? — Нет, я не смогла распознать, — грусть угадывалась в голосе Энид, глаза девчонки наполнились новыми слезами. — Ксавьер, Уэнсдей пошла в библиотеку сейчас зачем-то, но я чувствую, что она задумала что-то плохое. — Я разберусь, — коротко оповестил Торп, которого кренило вбок, как на судне от пробирающей до костей усталости. — Спасибо, Энид, за все. Они распрощались без долгих формальностей. Синклер ускакала стремительно, утирая кончиками пальцев бегущие по щекам слезы. Ксавьер постоял несколько секунд, прежде чем блондинистый силуэт растаял за поворотом. Добирался Торп с черепашьей скоростью: организм критически истощился, в глазах вальсировали черные и разноцветные пятна, кожа зудела от грязи, веки жгло болью. Точно ему на плечи сбросили всю усталость мира. В лабиринтах общежития все чаще встречались студенты: одни держались равнодушно и занимались своими делами, другие прятали глаза, точно Ксавьер был заклеймен статусом изгоя в квадрате из-за убийства, некоторые не скрывали неприязни и старались задеть за живое. Черные властители, живущие под сердцем, ворочались лениво, сонно, поэтому Торп держался обособленно и брел к комнате, игнорируя каждого. Так дурно и холодно ему не было никогда. В комнате никого не оказалось. Тишина встретила художника распахнутыми настежь створками окна и балконной двери, запахом жженой шерсти и мяты. Насупившись еще сильнее, парень поспешил избавиться от сквозняка и скрылся в ванной. Долго возился с мочалкой под ледяными струями воды – Ксавьер хотел устроить стресс для тела и завалиться в сон с первым вздохом и падением на подушку головой. Экстремальная температура воды – удивительно холодная, словно разом под кожу вогнали десятки игл разной величины, вынуждала его до посинения сжимать губы и неистово дрожать, а не плавиться. Заодно из головы выветрились все беспокойные мысли-скакуны. Исчез серым туманом образ Аддамс, глаза Тайлера, обращенные на Торпа как-то особенно жалостливо, забылись намеки Мириам. Он тщательно тер кожу жесткой стороной, докрасна раздирая кожу, пока сам Ксавьер задыхался от мороза. Настолько пронизывающего, что в конце концов изо рта парня мало-помалу вырывалось облачко. Замерзший и смертельно уставший Торп мысленно послал Уимс к черту и отключился, коснувшись затылком мягкой теплой постели, очутившись точно на облаках. Глаза его закатились от блаженства, улыбка с ямочками расцвела на губах, черты лица разгладились. Ксавьер Торп забылся глубоким сном.

* * *

      Уэнсдей механическим движением указательного пальца отправила в рот последнюю в пиале дольку яблока. Продолжая вчитываться скрупулезно в текст, она выстраивала логические цепочки, мучилась и корпела над талмудом Фолкнера. Для этого ей пришлось отправить восвояси Вещь, избавиться от компании горе-детективов, которые час назад бесцеремонно вторглись в ее комнату и нанести необъявленный визит в кабинет директрисы. Зато теперь золотой фонд Невермора содержался в руках Аддамс. Она работала над тем, чтобы окончательно узнать, что из себя представляет Хайд. Сгорбленная под весом костей, обросшая мешковиной оболочка с выпученными глазищами и лопнувшими капиллярами. Синклер перед уходом из комнаты Уэнсдей со страдальческой миной сообщила, что чует исключительно кровь. На том образце, что Аддамс вытащила из развороченного желудка Роуэна. Но кому принадлежит конкретно этот клочок, девушка по-прежнему не знала точно. — Моя великая Мария Медичи , — по-великосветски обратился к Аддамс Фестер, который вырос точно ниоткуда. Полы его длинного плаща до сих пор трепыхались от порыва ветра. Глаза с прищуром изучали содержание дневника. — С прискорбью сообщаю о том, что мальчишка на свободе. Уэнсдей едва заметно встрепенулась, оторвала сосредоточенный взгляд от чтения и кивнула, сраженная безмолвием. Впрочем, как всегда. — Мальчишку действительно убил шериф. Он дрожал так, словно над ним возвышалась гильотина. — Хрюкнул от воспоминаний Фестер, болтая ногой. Дядя и племянница коротали часы в библиотеке сообщества «Белладонна», укрытые густой тенью в отдаленной комнате. Среди стройных рядов стеллажей и дощатых, подлежащих уничтожению парт. Фестер Аддамс торжественно водил рукой по воздуху, точно изображал игру на виолончели, Уэнсдей держалась, чтобы не врезать ему по скуле, а Вещь слонялся по всем полкам и периодически издавал нечто подобное на чих. — Занятная информация, а мотив? — Расправила плечи Аддамс, наконец прокомментировав реплику дяди. — Всё, как ты и предсказывала, моя маленькая протеже, — вздох разочарования вспорол легкие мужчины, и он со свистом продолжил: — пытался оградить сына от влияния Ксавьера. Я указал именно на это, Галпин возражать не стал, бояться – да. — Вещь, — категоричным тоном окликнула Уэнсдей, откладывая дневник Фолкнера. — Хорошая работа со сбором улик. На большее Аддамс в принципе была не способна, придаток и без того едва не угодил пальцами в оставленную кем-то по доброте душевной ловушку, насколько сильно изумился. Он забарабанил по полке, грациозно отвесил поклон и замер. Интересовался тем, что Уэнсдей собиралась делать дальше. — Проведу эксперимент с твоей помощью, Вещь.       Фестер исчез так же мгновенно – раз и все, как и появлялся. Услужливая конечность, поколебавшись, истоптался совсем от нервов и с горьким ощущением печали взобрался на плечо Аддамс. Больше она не проронила ни единого слова. Спрятала во внутреннем кармане черно-белой жилетки труды Фолкнера, решительно ускорилась и выскользнула из библиотеки бесшумно. Переход за ними закрылся, едва скрипя петлями. Уэнсдей не видела, но за спиной, будто белые огромные крылья, у нее выросла фигура наблюдавшей за всем директрисы. Ларисса не стала бросаться вдогонку, отдавать приказы жандармам. Вышла из-за укрытия и, тонко усмехнувшись, сложила руки перед собой в замок. Девчонка точно играла не с огнем, а с пламенем из недр Ада, а значит в живых ей оставалось недолго. Уимс цокнула языком и уверенно направилась в свои покои. Поглощенная новым витком расследования, Уэнсдей неслась по коридорам Офелия-Холл, как безумец, которому посчастливилось встретить смерть. Будто она играла наперегонки с костлявой. Зрачки увеличились в размерах и отливали чернотой. Вещь, вцепившись ногтями в плечо хозяйки, немного не поспевал за девушкой. Весь съеживался и держался из последних сил. Но Уэнсдей было нипочём. Она до закипания крови в жилах хотела провести открытие, наверняка поразившее бы ее в самое сердце. Голова источала искромётные идеи, руки чесались провести долгожданный эксперимент. Аддамс влетела черным ураганом в комнату, приложилась спиной к поверхности и обомлела – на кровати перед ней лежал Торп. Уэнсдей вздернула подбородок, прошествовала мимо с торжествующей улыбкой людоеда и, не церемонясь, села на край его постели. — Наконец мне будет над кем ставить опыты, Торп, — шепотом произнесла девушка. Внутри мышца, отвечающая за перегон крови, дрогнула, как натянутая тетива. Она провела одной рукой по скуле спящего Ксавьера и тут же резко убрала пальцы. О, Тысячеликий, почему она оказалась около постели Ксавьера? Он же не умирает, в конце концов! Но инородная радость, совершенно чуждая Аддамс, уже запустила корни внутрь ее груди, откуда всполохами пульсировала. Переполняющее до краев чувство – сильное, окрепшее, препятствовало задумке девушки. Она своенравно пыталась отогнать досаждающее, ужасное по всем меркам ощущение, даже слегка отдалилась от спящего Торпа. Не помогло ничего: Уэнсдей корила себя за проявление слабости, комкала пальцами края жилетки, истязала закушенные от презрения губы. Вещь слету спикировал аккурат на постель парня и провел кончиками пальцев по лбу. Крылья носа художника чуть зашевелились, как будто он старался сквозь сон принюхаться, но продолжил сопеть как ни в чем не бывало. — Ты чересчур жестока с ним, как для человека, который поспособствовал его вызволению из тюрьмы, — жаловался Вещь, раскинувшись всей пятерней недалеко от головы Торпа. Как раз места на подушке хватало для обоих. — Я милосердна, как для того, кто позволил себе опозорить меня на балу. — Процедила сквозь чуть разомкнутые челюсти Уэнсдей, испытывая щемящее чувство ожидания. Точно комната обратилась в единый тревожный центр, а ее тело – в расстроенную гитарную струну. Даже поясница заныла от однообразного положения, а вспышка боли не принесла Аддамс ни грамма радости. — В чем заключается твой эксперимент? — продолжал наседать придаток, ловко играя набором жестов. Аддамс робко стушевалась, хотя, казалось бы, с чего вдруг? Она потупила глаза в пол, рассматривая ботинки, досконально вычищенные девушкой накануне. — Я хочу обратить всех хайдов в академии, — поделилась негромко Уэнсдей, навострив уши. Осторожность в их маленьком расследовании большого масштаба не бывает лишней. — Восемьдесят три человека. Если бы мог, Вещь непременно присвистнул, но пока оставался неподвижным, анализируя крайнюю степень безумия девушки. Очевидно, расставленные ловушки Уэнсдей по всему Невермору для поимки хайдов могли бы сработать, но для того руке необходимо вновь хлопотать и заметать следы за Мисс Аддамс. — Это самоубийство и это долго, — резонно подмахнул член семейки, пытаясь образумить Уэнсдей. Того, что она призналась в шпионских махинациях хватало с лихвой, чтобы предостеречь ее от катастрофы. — Что ты предлагаешь? Роуэна убил хайд, — шикнула на него Аддамс, после чего лицо ее привычно заострилось, а взгляд исподлобья потяжелел. — Мне необходимо узнать, кому принадлежит это! Девушка напоминала разъяренную кобру, выпускающую наружу свой смертельный капюшон, за чернотой зрачка не угадывалось ни черта, и без того белая кожа стала прозрачной. Владеющая эмоциями Уэнсдей сжала руки в кулаки, схлестнувшись с Вещью в зрительном поединке. Он уступил первым. — В лабораторию мне не проникнуть, — смирившись, пробормотала она, вспоминая вылазку в кабинет Лариссы. Охрану периметра удвоили, а количество камер увеличили в пару раз точно. — А так, если по другому образцу я установлю, кому принадлежит шерсть, смогу выйти и на хозяина Хайда, то есть убийцу Роуэна. Аддамс спешно поднялась с кровати Ксавьера, одернула вниз юбку, вздохнула, когда закончила рассказ и перепрятала улики на своей половине комнаты. Медальон остался лежать на тумбе нетронутым, по-прежнему расколотым на две неравные доли. От украшения исходил мягкий свет, сиреневый или белесо-синий, но очень притягательный. — В том, что ты сказала, — Уэнсдей замерла перед медальоном, кончиками пальцев трогая шероховатую огранку. Мир перестал дрожать в оттенках, истончились и уплыли прочь все звуки. Девушка сжалась, свела лопатки вместе. Голос Ксавьера, хрипловатый ото сна, бархатный был единственным проводником Аддамс в царство эмоций. — Нет необходимости. Она вытянулась по стойке смирно, боясь повернуть голову, чтобы не пересечься с парнем глазами. Проклятое тепло в теле не испарилось, а провоцировало появление новых адреналиновых всплесков. Уэнсдей по-настоящему разволновалась. — Удивлена тем, что ты подслушивал. — Яд, сочившийся из уст девушки, остался Торпом незамеченным. Уэнсдей обожала наносить удары, причем разного толка, словесные в том числе. В привычку художника вошло отражать их. — Удивлен твоим благородным порывом. — Уэнсдей вздрогнула, как от укуса овода, нацелившегося жалом точно в сердце. — Каким именно? Твоим спасением из тюрьмы или поглаживанием щеки? — Отстучал дробь Вещь и скукожился, спрятавшись за спиной Торпа. Он выпрямился и теперь ровно сидел на постели, согревая ладони под одеялом. Взъерошенный, дрябловатый и помятый.       Уэнсдей предпочитала отмалчиваться. Растерянность выступила на утратившем всякий цвет лице в виде совсем крохотных бисеринок пота на висках. Бледные губы оказались ею сурово поджаты, а глаза угрожающе уменьшились. Казалось, девушка хотела сокрушить болтливого Вещь одним ударом, желательно фатальным. Ксавьер глухо рассмеялся, заходясь в кашле. Всё-таки контрастно-холодный душ не прошел для него даром. Придаток украдкой ретировался в обитель Энид, пока Аддамс находилась вне себя от подступающего к горлу смущения. Торп под страхом смерти не должен был узнать о ее проделках. Стыд окропил лицо, обжег уши. — Уэнсдей, я серьезно, твой план не имеет смысла. Поправляя футболку, Ксавьер опустил босые ноги на пол, привыкая к твердости паркета. Тело парня еще не было порядком отдохнувшим, каждая мышца словно вибрировала от движений, боль напоминала о себе приглушенными отголосками. — Просвети меня, какой будет лучше. — С нескрываемой враждебностью выступила Аддамс, поворачиваясь на пятках. Устремляя фирменный, полный равнодушия взгляд на Торпа. — Никакой, — пожал плечами художник, разминая их. — Нам нужно поговорить.       Они практически нога в ногу переместились на балкон, где вовсю расцветала золотая осень. С раскидистой и величественной кроны дуба фейерверком летели кучки листьев, воздух стоял морозный, напоенный влажностью и ароматом леса. Внизу сновали студенты, обеспокоенные предстоящим началом занятий. Торнхилл командовала отрядом добровольцев, которые вызвались расчищать двор от мусора. Жандармы скучающе подпирали головы кулаками и вели полные уныния беседы. Ксавьер смотрел в самую гущу леса, рисуя перед глазами абсолютно нехоженые тропки и темные чащи с низкими черными провалами в земле. Он облокотился спиной на балюстраду и возвел глаза к налитому серыми тучами небу. Сквозь толщу облаков еще пробирались лучи солнца, но не так настырно. Молчание нагнетало обстановку. Аддамс с трудом удерживала себя от того, чтобы не бросить парня лицом в асфальт, он же, напротив, наслаждался шумом ветра. — Разговор будет длинным. — Ну, явно длиннее твоего языка, который я отрублю, если ты не начнешь прямо сейчас. — Терпение – не твоя сильная сторона, да? — усмехнулся Ксавьер, разглядывая Уэнсдей целиком. В наброшенной поверх белой рубашки жилетке она выглядела чересчур мелкой, как будто не на семнадцать, а на тринадцать. Ситуацию не спасали даже тяжелые ботинки на высокой подошве. Девушка скрестила руки на груди, закатила гневно глаза, сверкая ими, как россыпью драгоценных камней. Внутри нее клокотали бури, разлился океан невысказанных претензий. Начиная от его своевольной выходки на балу, заканчивая попыткой неудачного убийства и ареста. И тогда, мучимый легкой порцией головокружений, Ксавьер поведал Аддамс правду, всю историю от начала до конца. Рассказал о том, кто такой Лукас Уокер, обстоятельно, хоть и не испытывая удовольствия, описал их знакомство. После переключился на устройство подземных катакомб, обнаруженных Торпом по несчастливой случайности. Уэнсдей все это слушала. Внимала каждому слову, хотя держать лицо было сложновато. Она безэмоционально пялилась на краснеющего в попытках все быстро выдать Ксавьера, и лишь многозначительно задумывалась. В такие мгновения ее лицо становилось более резким, геометрически круглым, появлялись щеки. — По приказу Лукаса, — вздрогнул от шквалистого ветра Торп, расставляя руки по обеим от себя сторонам на перилах. — Тайлер убил нескольких «неугодных изгоев». Те, которые недолюбливали нормисов, тех, которые не нравились Лукасу лично. Это именно Тайлер убил Роуэна по приказу Уокера. Подорвал мою комнату и оставлял записки на месте преступлений. Абсолютно за всем стоит сын мера Джерико. — Я не вижу связей. Зачем? Потому что Роуэн любил Невермор и копался в его секретах? — Она вплотную подошла к дрожащему парню и, нисколько не смутившись, устроила пытку глазами. Все старалась обнаружить подвох в словах соседа по комнате. — Роуэн пытался помешать твоему приезду и хотел тебя убить из-за пророчества в дневнике Фолкнера о том, что ты опасна для академии. — Чуть ниже опустил подбородок парень, с каким-то невиданным озорством заглядывая в угольные глаза напротив. — А что с того Лукасу? — Аддамс искренне не соображала, к чему такие сложные шарады и в чем тайный посыл такого заступничества от незнакомого ей лично парня. — Ну… — переминаясь с ноги на ногу, промямлил Ксавьер, улыбаясь украдкой. — Как бы тебе сказать… из-за того, что ты мне нравишься. — Повтори. — С тревожной паникой, что выходила из берегов в глазах Уэнсдей, пролепетала она, делая два уверенных и размашистых шага назад. Плевать на рокочущий ветер, на то, что их могли видеть в открытую. Рот Аддамс распахнулся в немом крике изумления, тем не менее внешне девушка осталась непробиваемой. Как и во все времена стальной, несгибаемой от каких-то там признаний. — Ты мне нравишься, Уэнсдей. — Более уверенно протянул Торп и, к несчастью для девушки, схватил ее за локоть своими невозможно длинными тонкими пальцами, точно протягивал к ней щупальца, окольцовывал руками. — И это не я оказался хайдом, видишь? Это не я убил Кента. Шептал, как заведенный, Ксавьер, убирая неопрятно торчащие волосы за ушко из-за резвящейся стихии. Он проявил невиданную прежде силу и не отпускал Аддамс из своих объятий, смыкая холодные ладони на тонкой талии. Сердце девушки норовило выскочить из клетки, ошпарить Торпа ядом, слабость мигом завладела ее ногами. Уэнсдей завороженно наблюдала за трепетом ресниц Ксавьера, его обволакивающим со всех сторон голосом, добровольно утопала в объятиях, потому что не хотела уходить. Потому что зеленое яблоко, исходящее от тела Торпа шлейфом запаха, дурманило сознание хлеще травы, которую Мортиша всегда толкла перед сном в своей ступе. Ей вдруг стало невыносимо, картинки проносились одна за другой, пока Аддамс в мельчайших подробностях не вспомнила давнее видение. Отныне искаженное. Ксавьер стоял повернутый к ней спиной, опираясь на кованую балюстраду. Она не хотела приходить после того, что натворила. Никто не заслуживал захлебнуться в бутафорской крови, даже в честь её прибытия в Невермор. Она сбежала из толпы, надеясь обнаружить на балконе лоскуток свежего воздуха. Лёгкие горели огнём, в ушах стояла звенящая тишина, ноги подкашивались — чёртовы последствия видений, она ни на грамм не поправилась, и все же она в Неверморе. Девятый день или, вернее сказать, вечер. — Ты здесь. — угрюмо заявил парень, выставляя руки перед собой. Он не смотрел на неё, не двигался; так, шевелил губами и даже не старался скрыть презрения. — Там слишком много...людей. — Подавленный нервный смешок. Плохо дело. Она говорит как будто с камнем. Это...наносит ей оскорбление. — Понимаю. — Он не предпринял ни одной попытки, чтобы разговорить её, чтобы привлечь внимание. Уэнсдей приблизилась к другому краю балюстрады и вздохнула, пропуская через себя потоки свежего ночного воздуха. — Ты убила человека. — Я знаю. — на лице Ксавьера отобразилась смесь эмоций, прочитать которые Аддамс была не в состоянии. Её подставили и, чёрт возьми, она никого не убивала таким гуманным способом. Это было бы настоящим дилетантством. Но доказывать что-либо Ксавьеру девушка не собиралась. Оставалось следить за его предсказуемой реакцией. Смятение. Стыд. Укоризна. Боль. Разочарование. — Где твоя совесть, Аддамс? — Там же, где и сопереживание с раскаиванием о содеянном. — Ты действительно отвратительна. В отличие от многих, Ксавьер перечил ей и не старался угодить, говорил прямолинейно и не трусил перед её взглядом. Вот и сейчас заглядывал в недра её тлеющей обидой души своими выпученными глазами, открытым ртом, и она терялась. Прирожденная стойкость улетучивалась. — За ту неделю, ты обвинила меня в том, что я монстр. Проткнула клинком ногу, насыпала Энид снотворное в таблетки и убила, мать его, человека. Так может быть Хайд — это ты, Аддамс? — Невозможно зелёные глаза подсвечивались огнями из банкетного зала и вынимали душу без остатка. Уэнсдей дважды моргнула. — Я никого не убивала. — Почему она оправдывалась? — Убийства в лесу и Джерико начались незадолго до твоего появления в Неверморе. — голос Ксавьера сник до шепота, руки сжали её плечи. Возникло болезненное желание стряхнуть их с себя, ударить его в пах и блокировать выход отсюда. — А может быть, это ты меня подставил? — она глядела испытующе долго, пылая от гнева, волосы выбились из причёски, тело оказалось прижатым к ограде. — Ты думаешь, что я Хайд, а я могу думать, что это ты. И что Кента ты убила, чтобы отвести от себя подозрения. — Хотелось до исступления растерзать его лицо и скормить бродячим псам. Но он лишь грубо вколачивал её тело в перила, которые вонзились в подреберья и доставляли приятный дискомфорт. — Бред. — А ты докажи, Уэнс. — С его губ сорвался смешок, явно издевательский. Он схватил её руку без разрешения, не разрывая зрительного контакта, поднёс к своим губам, очертил ею их контуры. Уэнсдей начала брыкаться, щедро оттоптала ему ноги, но невыносимый Ксавьер остался непреклонен. Руки и одежда Уэнсдей были безнадёжно перепачканы бутафорской и настоящей кровью, гомон голосов в зале не стихал. Но, к несчастью, их не искали и позволили им затеряться на балконе. Во имя мёртвых! Уэнсдей перебрала мысленно все маты на немецком и переключилась на испанский, пока Ксавьер что-то вытворял с её единственным пальцем. Кусал, дразнил, слизывал кровь с её ледяных костяшек. Она бранилась вслух — он лучезарно улыбался. Она изнывала от ненависти, он — описывал языком её тонкие пальчики, которые загорались слабым импульсом. Он нашёл губами след от чертовой занозы, и в это мгновение Уэнсдей Аддамс могла отдать на заклание все что у неё было — в его глазах отчётливо плясали черти. Кент действительно был мертв в ночь бала. Действительно убит, но не холоднокровно истерзан. Не рукой Уэнсдей и не по вине Торпа. В видении фигурировал балкон, однако не этот. Так почему же она жеманничала и лишалась рассудка при одной мысли о его близости? Уэнсдей оказалась прижатой к ограде поясницей, запястье перехватил Ксавьер, потемневшими глазами изучая ее вытянутое лицо. Он медленно, играючи обвел контуры своих губ кончиками пальцев Аддамс и шумно втянул носом воздух. Уэнсдей растаяла окончательно, хотя мозгами оставалась в реальности и с обмиранием сердца думала, как быть. — Что в тебе не так? — Девушка успокаивала себя тем, что голос не выдавал ее внутреннего диссонанса, а голова не оказалась во власти мыслей об отношениях. — Что ты скрываешь? Ксавьер держался на почтительном расстоянии, тем не менее свободной рукой блуждая по изгибам спины Аддамс. Он упивался свежестью мяты, тянул время, так как страшился, что больше случая объясниться так близко не будет. Черти спрятали головы в песок, и все его опасения, к счастью, оказывались напрасны. Вреда Уэнсдей художник не причинил бы точно. И он признался, пускай и не без колебаний и дрожи. — У меня есть темная сторона, Аддамс. Она отпугивает людей, но не всегда видна нормисам. Выглядит, наверное, как психическое расстройство. Я проходил курс лечения у психотерапевта, лучших неврологов, но… — парень беспомощно развел руками, и глаза его полыхнули таинственным зеленым светом, как у кошек в ночи. По позвоночнику Уэнс прошелся разряд тока. Она успокоилась и заинтригованно похлопала глазами. — Как это чувствуется? Ксавьер вспомнил, как черное войско внутри клубилось от негодования, диктовало свои условия, подавляло его волю, истинное «Я» Торпа. — Как будто дикое животное когтями вырывает внутренности. Кровь бурлит и вскипает, просыпается что-то… — речь парня была сбивчивой, похожей на оправдания, но Уэнсдей не перебивала. Все казалось настолько…опасным, интересным. —…убийственное, — заполнила остаток фразы Аддамс вместо Ксавьера, вдохновленная рассказом. Безукоризненно работающий мозг подбросил фрагменты, где Торп вел себя более раскованно, где его грудь утопала в магической черноте, где Аддамс задыхалась от его напора и этих крышесносных ощущений. — В общем, да. — Закончил Торп, у которого отнялось дыхание от реакции девушки. — Лукас повелевал моей темной стороной. — Это возможно? — мстительно пробурчала Аддамс, зверея от того, что неизвестное имя уже здорово набило ей оскомину за утро. — К сожалению, — выдохнул с горечью Торп, собираясь с мыслями. — Но он лишен этого. Под присмотром моего отца он…лишился этой возможности. Да, Винсент считает, что их, — он указал в область груди, сжимая челюсти. — Нужно устранить, а мне лечиться. Уэнсдей последнюю реплику никак не прокомментировала, оставаясь неподвижной. Ей нравилось присутствие Ксавьера, а его обличающая демоническая изнанка нисколько не отталкивала. Было в парне что-то удивительно стойкое, ужасающее, такое, ради чего она бы впустила его в свой мир. — Лукас влюблен в мою бывшую, — нарушая тишину, объявил художник, избегая смотреть в глаза Уэнс. — Он знал, что мы с тобой знаем друг друга и… — Решил, что я отличное средство, чтобы отвадить тебя от рыбы. Ход недурный, но сама мысль, что я приняла участие в мелодраматичных реалиях, вызывает во мне тошноту. — Отчужденным, бесконечно далеким тоном завершила диалог Аддамс, всматриваясь в пейзаж перед ними. Ксавьер зажмурился. — Его выходка удалась, я удивлена. Торп распахнул глаза и в следующий миг ощутил на своих губах робкое прикосновение. Уэнсдей набросилась на него с поцелуями, исключая стеснение и охватившую их обоих досаду. Парень ловко подцепил ее к себе на торс, увлекая за собой в комнату, пока их не заприметил кто-либо из старших. Аддамс была скупа на нежности и не церемонилась – терзала губы парня так, словно они единственное, что ей предстоит отведать в этой жизни. Они кубарем ввалились внутрь, чудом не врезавшись в чемодан девушки, оставшийся неразобранным до конца. — Нам осталось, — с бьющимся от волнения и предвкушения сердцем проговорила Аддамс, смазанным поцелуем провоцируя Ксавьера к более открытым действиям. — Только исследовать ту странную лабораторию. Даже в ответственный момент близости она не могла упускать из виду деталей и отпустить чрезмерную собранность с поводка. — Мы будем говорить об этом? — носом задевая мочку девичьего уха, произнес Торп, забираясь ладонями под блузу Аддамс. Они устроились на не заправленной кровати: девушка оседлала Ксавьера сверху, широко расставляя ноги. В физиологии и сексе она не видела ничего предрассудительного, но имея плачевный родительский пример, полагала, что подобное занятие ее не взбудоражит. Торп покрывал дразнящими поцелуями ее тело, задыхался, как при соревнованиях. Она оттягивала его слегка влажные волосы, податливо и кошмарно льнула к телу парня. — Самое время, мне секс не мешает решать важные вопросы. — После некоторых раздумий сообщила девушка, проявляя чудеса изобретательности и силы и разрывая футболку Торпа по шву. — И что ты предлагаешь? — Он упал на простыни спиной, увлекая за собой сидящую на нем Уэнс. Девушка отправила черт знает куда разорванную футболку и заткнула рот требовательным поцелуем. Так, чтобы основательно перекрыть кислород этому гаду, претендующему на звание ее…любовного интереса. Даже звучало инородно. — Мы будем работать сообща. Я хочу разузнать, что в тех лабораториях и какой секрет скрывает Уимс и остальные. Ксавьер затаил дыхание, кончики кос Уэнсдей щекотали оголенные участки кожи. Он был готов принести клятву всем богам или темнейшим лордам, что в ту минуту его черти перекочевали к Аддамс и отражались в ее неимоверно красивых глазах. — Я согласен. Их прервал настойчивый стук в дверь, от которого оба одновременно цокнули языками.