Любить — не значит ненавидеть

      Прошло около недели с момента их ссоры. И за это время парни в буквальном смысле прекратили общение. Сидя за столом, они не обсуждали планы о будущих видеороликах, даже банально не разговаривали друг о друге. Лишь молчали и только мельком могли обсудить что-то касающееся бытовых вещей.       Дни становились долгими и нудными. Те же извечные неурядицы и конфликты начали потихоньку сокращаться, что и было хорошо. Однако это не говорило о том, что их отношения стали налаживаться. Лишённая тех «импульсивных красок» их совместная жизнь ничего из себя не представляла. А дни продолжали оставаться такими же унылыми и растянутыми.       После случившейся перепалки оба старались избегать друг друга. Поскольку теперь уже боялись потерять кого-то из них, идя на такие риски. Поскольку любая недосказанность или лишние слова могли подвергнуть их отношения к полному краху.       Линч продолжал засиживаться до утра, монтируя ролик, в то время как Джон уже не пытался прогнать его спать, лишь проходил мимо комнаты, издавая тяжёлый вздох, а после уходя к себе.       Теперь не было тех милых и весëлых разговоров с утра, непривычная тишина заполняла таинственный дом, отчего с каждым новым днём обоим становилось не по себе.       Скука — вот что чувствовали парни всë это время. Она липким неприятным чувством обволакивала тела, не давая хоть капельки разнообразия в их нынешнюю жизнь. Даже яркий характер Джона не проявлялся, что было куда более странно.       Вскоре скука сменилась напряжённостью и раздражительностью. Всего за каких-то парочку дней. Журналиста в писателе начинало раздражать всë: малейшие действия, шаги, шуршания одежды — самые идиотские причины. И то же самое ощущал сам писатель.       И вот накануне Нового года Егор и Джон сорвались, как собаки с цепей. — Надо аккуратнее дрова подкладывать, или ты хочешь, чтобы весь дом сгорел? — нервно проговаривал журналист, выхватывая из рук Джона деревяшку.       В этот раз у Джона уже не хватало терпения игнорировать придирки в свой адрес. По своей натуре он не очень то и любил чересчур навязчивых людей. И поскольку в его ныне ненавистном друге вновь стали проявляться эти раздражительные черты, Джон, уже совсем растеряв контроль над собой, сильно разгневался на того. — Да твою ж мать, какая хрен тебе разница?! Чего ты всë остальное время так ко мне не лип, Линч?! — внезапно из уст вылетела совсем неожиданная и тошнотная фраза. Выпучив глаза, Линч ошарашенно взглянул на писателя, уж точно не ожидая такой озлобленной реакции, — Тебе не хватило тех ссор, того времени, когда я пытался свалить от тебя? Ты хочешь провернуть это ещë раз, чтобы у меня окончательно сдали нервы?! Ты, придурок, понимаешь, что ты сейчас вытворяешь, какому риску себя же подвергаешь?! — Джона действительно трясло от ярости. Казалось, что вот-вот и он мог бы, накинувшись, безжалостно растерзать стоящего напротив Егора.       А Линч неподвижно стоял в непонимании, что ему делать. Парень, вскоре отойдя от шока, чуть отступил от Джона, всë также с округленными глазами смотря на него, в которых с каждой секундой проявлялась ярость, готовая с минуты на минуту вырваться.       Деревяшка выпала из запотевших рук. Ладони сжались в крепкие кулаки. Громкий хлопок был слышен по всей комнате, красным следом оставаясь на щеке крикливого писателя.       Не сдержался. — Знаешь, да, мне не хватило этого. Лучше бы ты и вправду свалил из моего дома тогда! Если бы я раньше понял, что из-за тебя одни проблемы, то давно тебя выпроводил бы отсюда! — перейдя на крик, продолжал провоцировать того Егор, уже не пытаясь как-то остановиться. — Давай, вали! Чего же уставился на меня?! Вон дверь, иди! — дрожащая от злости рука указала на выход, что только сильнее вывело из себя Джона и устремив свой бешеный взгляд на Линча, тот, видимо горел желанием разломать тому руку, что продолжала указывать и тыкать в сторону входной двери. — С радостью! — огрызался он в ответ, — Но, перед тем как уйти, мне нужно оставить кое-какой след после всего того абсурда, происходившего на протяжении всех этих жалких лет с тобой.       Не дав Линчу сказать и слова в ответ, писатель сильно ударил того кулаком по нижней челюсти.       Рухнув на голый пол и схватившись за подбородок, журналист зажмурился и заскулил от пронзающей боли. Вся нижняя часть лица будто бы онемела, отчего ему стало тяжело шевелить губами, да и, в общем, разговаривать.       Ещë с малых лет Егор ненавидел ввязываться в драки и с неприязнью смотрел на своих пылких драчунов-одногодок. Причину тому он и сам до сих пор не сыскал, и только лишь мог предполагать, что как раз таки и воспитание со стороны его родителей и повлияло на его будущие расстановки в жизни.       Однако в такой чрезвычайной ситуации он решил отречься от всех ныне поставленных ограничений.       Пока во рту стал чувствоваться металлический привкус крови, журналист еле как поднялся, стараясь удержаться на ватных ногах.       Все принципы пришлось опустить. Ведь когда замахиваешься на лучшего друга для ответного удара, лишние мысли не должны посещать голову. Ход со стороны Линча был не такой сильный, как у писателя, но с ног свалить того он смог, да и равновесие удержать не получилось, поэтому Линч оказался в сидячем положении на Джоне.       Костяшки ужасно саднило, и только сейчас Егор смог разглядеть, почему же. Осколки разбившихся очков впились в кожу, от чего из уст выходило тихое шипение.       Вскоре журналист почувствовал панику. Черт, он ведь мог поранить глаз своего.. уже бывшего лучшего друга? Но, почувствовав удар под дых и услышав рычание, паника сменилась злостью, поэтому, быстро оправившись, Линч готов был нанести ещё удар, правда Джон опередил его на несколько секунд.       «Он же.. он же постоянно рассказывал, как его родители ругали за драки.. Черт, кажется я попал.» — смотря на заляпанное кровью лицо писателя и замахиваясь, а после нанося новые увечья, думал парень.       Кровь продолжала хлестать из носа и хаотичными линиями размазываться по физиономии Джона. А искривленная оправа без линз уже полетела в сторону.       Озверев и полностью потеряв рассудок, журналист стал буквально месить лицо писателю, с каждым ударом наращивая силу и нанося побои с ещë более хлюпким и неприятным звуком.       Джон же в своë время изо всех сил пытался отбиваться, стараясь игнорировать нарастающую боль. Однако подобный ход действий показался ему опять-таки бесполезным против рассвирепевшего недруга. Поэтому он решил применить наиболее жесткие методы.       Нащупав затылок Линча, тот, для того, чтобы все-таки ослабить его, схватил и изо всех сил потянул того за волосы. Однако Джон, не рассчитав силы, внезапно вырвал целый клочок смолянисто-седых волос, тем самым заставив журналиста простонать от боли и, наконец, остановиться. — Мать твою! — в одно мгновение Егору пришлось остановиться, хватаясь за изувеченное место. Красная жидкость стекала по затылку, создавая неприятные чувства, не давая опомниться, погружая в омут пронизывающей до костей боли.       Но Джон плевал на это. Он наконец-то мог выплеснуть всю свою ярость, пусть даже на самого что ни на есть близкого человека. Поменявшись местами, писатель прижал корчившегося от боли друга к полу, нависая над ним. Рука сама потянулась к тонкой бледной шее журналиста и сжала еë без возможности освободится.       Дышать становилось труднее, а крепкая хватка становилась сильнее. Линч двумя руками цепляется в запястье писателя в надежде убрать его от своей шеи. Но Джон был настолько зол, что это его сейчас волновало меньше всего. Взгляд голубых глаз устремлён на испуганное и потерянное выражение лица блогера, который всеми силами пытался захватить ртом хоть капельку воздуха. Кровь Джона капала на смазливую физиономию журналиста, отчего создавался жуткий вид. Но, кажется, Джона всë устраивало, ведь он не отдавал отчёты своим действиям. Через пару секунд писатель убрал руку, а Линч стал тяжело и жадно дышать, после несильно ударяя Джона в живот. — Да лучше бы мы вообще никогда не встретились! — на одном дыхании прокричал журналист, после начиная вновь закашливаться.       Достигнувшая до его ушей фраза ввела Джона в ступор. В голове его что-то явно щёлкнуло. И что-то стало проясняться. Одна деталь за другой, одно происшествие за другим привели к одному окончательному и вершающему выводу, что заставило писателя на минуту задуматься и умолкнуть...       Углубляясь и утопая в изумрудных глазах журналиста, Джон словно разглядывал Линча изнутри, прекрасно понимая, что тот чувствует. Внутренние неумолимый страх и тревога вперемешку с внешней, вырывающейся наружу яростью властвовали над действиями уже и так не находившего себе места журналиста. Тот по своему виду уж точно не ожидал и в целом не мог себе вообразить такой ужасающей картины, предстающей пред обоими парнями именно сейчас, в преддверии Нового года. В преддверии того долгожданного праздника, который когда-то давно с нетерпением ждали двое беззаботных мальчишек, продолжавших возлагать большие надежды на их неразлучимую дружбу.       Пока Джон тонул в своих глубоких мыслях, журналист высвободился из-под приятеля, утирая кровавые пятна на измученном лице.       Отвратительная боль словно стучала по голове, с каждым «ударом» распространяясь по всему телу. Хриплый, неприятный для слуха кашель вырывался из уст Егора, пока писатель поднимался с колен, пустым и потухшим взглядом, прямо как в прошлый раз, смотря на друга сверху вниз. — Просто.. просто уйди уже, это ничем хорошим не закончится.. И мы это прекрасно осознаëм, — с каким же трудом давались парню эти слова, но иначе поступить он не мог. Этим двоим действительно надо разъехаться. Ведь жить в постоянном напряжении в одном доме, тем более после такой-то драки, будет тяжелее вдвойне.       Лишь оперевшись на деревянную тумбочку, Егор наконец-то смог встать и начать пытаться нормализовать дыхание.       А Джон молча, без лишних действий, эмоций и других вещей, отправился в свою комнату, даже не удосужившись умыться, отчего создавалась некая дорожка из капелек крови. Линч же, пододвинув к себе табуретку, сел на неë, тоже начиная углубляться в потоки собственных навязчивых, тревожных мыслей.       Согнувшись в дугу и глядя в одну точку, Линч продолжал углубляться в свои мысли...       Он не хотел воспринимать эту ситуацию всерьёз. Не хотел верить в то, что ему всë-таки придётся отпустить и попрощаться со своим приятелем навсегда. Очень плохо было осознавать, что после такого долгого, пройденного бок о бок пути им придётся разбрестись. Ведь когда наступали какие-то напряжённые моменты, не будь то ссора, либо очередная ситуация, ставившая жизнь Джона под угрозу, Линч всегда боялся потерять того и погрязнуть в одиночестве. Он просто не мог представить жизни без писателя.       Он был беспомощен и растерян, совершенно не зная как удержать своего друга. Однако менять что-либо в нём и пытаться исправить его было уже бесполезно. Бесполезно было принимать против него тяжелые меры и настойчиво заставлять опомниться.       Теперь Линчу приходилось лишь не более чем смириться с потерей упрямого писателя. И, прикрыв лицо руками, он, больше не сдерживая вырывающихся наружу эмоций, вновь расплакался.       Тем временем Джон успел собрать большинство своих вещей. Взглянув на «пустую» комнату, возможно, в последний раз, писатель захлопнул деревянную дверь и отправился к выходу. Холодный до невозможности взгляд прошёлся по гостиной, остановившись на разбитом и утопающем в горе журналисте. Сердце будто сжалось от пронзающего чувства вины, на секунду прося помедлить, не уходить, обнять, прижаться и не отпускать из объятий. Но вряд-ли это поможет в данный момент, да и желания особого не было. Слова Егора въелись в черепушку писателя, вынуждая проснуться эту чёртову ненависть и гнев. Именно по этой причине Джон тяжёлыми и медленными шагами отправился выход и открыл входную дверь, опять же взглянув на Линча, который уже поднял заслезившиеся красные глаза, провожая тем самым Джона.       Как только лучший друг пропал из виду, а за окном послышался звук уезжающей машины, журналист просто не мог сдерживать себя. Кулаки сами стали бить дубовые стены и сметать вещи с полок и столов. Пропасть между парнями настолько разрослась, что даже такой спокойный человек как Линч, ведëт себя как неуравновешенный подросток, который в приступе гнева способен на многое, или как жена-истеричка, ведь грохот бьющихся тарелок был слышен даже с улицы. Но громкое «Блять!» заставило утихнуть бурю, находившуюся в таинственном доме.       Глубокий порез, из которого начало литься много крови на итак заляпанную в ней одежду, вдруг появился на худой ладони Егора, который вместо тарелки схватился за острый нож. Это окончательно добило парня. Он сел на пол и стал тяжело дышать. Всë тело ныло, болело. Подняться и уйти в комнату сил не было, поэтому Линч заснул прямо там, на полу разгромленной кухни.       Джон же, уезжая в свою квартиру, где сейчас жил Дейл, испытывал то же самое. Однако бил он не стены, а руль автомобиля, выкрикивая оскорбления и маты. И приехав к себе, он ничего не объяснил и просто завалился на диван. А Дейл, видимо снова ставший его сожителем, накрыл уставшего писателя одеялом и ушёл по своим неотложным делам.       Дружба между парнями разрушилась. Они потеряли друг друга также быстро, как и нашли.