Заботы, проблемы, Чонгук

      Тэхён хватается за трусы Чонгука, и альфа слышит треск ткани. После чего эта же ткань с него снимается.        — Что ты делаешь? — не без смеха спрашивает альфа, нависнув над омегой уже обнажённым и возбуждённым.        — Ты не поверишь, мне так часто рвали трусы и рубашки во время секса, что я начал делать так же в ответ, — отвечает Тэхён, раздвинув без особого стеснения ноги. — Одежда стоит денег.        — Ты меня извини, но с какими извергами ты сексом занимался?        — Ну, что-то типа тебя, но ненормальных.        — Юмор убивает возбуждение, ты знал? — выгибает бровь Чонгук, и Тэхён смотрит на него снизу, задумываясь. Это происходит буквально на долю секунды, но в голове пролетает столько мыслей. Они идут наперебой, пересекаются, но, в конечном итоге исчезают, подобно дымке.       Омеге хочется прикоснуться к этим непослушным и слегка жёстким волосам альфы, открыть лоб и заглянуть в его глубокие карие глаза. Тэхён никогда не рассматривал Чонгука под таким углом, не смотрел на его родинку под губой, как на пикантное дополнение к внешности, игнорировал рельефное тело под обтягивающими рубашками, не обращал внимание на приятный успокаивающий аромат мяты…       И Чонгук смотрит на него в ответ, сдувая свою чёлку со лба. Нависает тяжёлым тёплым грузом, придавливая Тэхёна своей аурой к кровати. В животе сворачивается тугой горячий ком возбуждения, из-за которого омега пытается закрыться, сдвинув ноги, но упирается ими лишь в бока альфы, который наклоняется к его лбу, оставляя на нём мокрый ласковый поцелуй.       Тэхён пугается своей реакции на этот простой жест, чувствуя, как краснеет от смущения. Он отворачивается, но Чонгук обхватывает мягко его подбородок, поворачивая обратно, заставляя посмотреть на себя.        — Стесняешься? — интересуется альфа, без насмешки, лишь с лёгкой улыбкой на губах. — У тебя же столько альф было, должен был привыкнуть, нет? — в голосе Чонгука слышна нежность, которой он делится с Тэхёном, когда вместо того, чтобы отпустить своего внутреннего альфу, он томит его ожиданием и мучает, заставляя себя вдыхать сладкий запах ромашки.        — Меня никто не целовал в лоб, как ребёнка, — ворчит омега, нахмурив брови. Альфа видит, как тот неосознанно облизывает губы, и ноги его подрагивают от возбуждения, которое он пытается сдерживать.       Чонгук же только на эти глупые попытки продолжает улыбаться. Он прекрасно видит, что Тэхёну хочется скорее приступить к процессу, он чувствует, как из того вытекает густая смазка, когда тот напрягает живот и приоткрывает неосознанно губы от возбуждения, которое накрывает его жаркими волнами, он видит, как Тэхёна постепенно размазывает, как уходит от него контроль и сознание.       И ему это так нравится. Ему нравится, что омега перед ним открыт, что сейчас он с ним, и может доставить ему удовольствие. Чонгук не понимает, как можно не улыбаться, потому что ему так хорошо от мысли, что он сделает Тэхёну приятно. Контроль над эмоциями ослабевает, и они становятся такими искренними и чистыми, что в самых нежных представлениях нельзя передать, как Чонгуку хочется просто Тэхёна целовать.       Медленно и долго, чтобы тот плавился в его руках, теряясь в возбуждении. Чонгук даже не подозревал, что испытывает настолько сильные чувства по отношению к Тэхёну. Настолько положительные и… Добрые?       Альфа прикрывает глаза и тихо усмехается со своей глупости и того, как он долго шёл к этому осознанию.       Омега же хмурит брови, стукнув Чонгука пяткой по спине.        — Что ты ржёшь? Мы начнём уже когда-нибудь, а?       И Чонгук смотрит на Тэхёна под собой, находя его таким непосредственным и милым, что из груди невольно вырывается довольный рокот. Омега такой расхристанный, разукрашенный возбуждением, похожий на смешного растрёпанного и злого воробья, и его так хочется… Хочется.        — Всего лишь хотел уточнить, точно ли тебе будет комфортно в этой позе?        — Блять, Чонгук, — и Тэхён не терпит ни секунды, когда ладонями обхватывает лицо альфы, впечатывая его губы в свои резко, но мимолётно. — Хорош болтать, я трахаться хочу.        — Ну откуда я знаю, может, ты предпочитаешь быть сверху?        — В позе наездника?        — Сверху, — не уточняет Чонгук, но и не продолжает свою мысль, просто наклоняясь к лицу Тэхёна неторопливо, как будто специально растягивает время, как жвачку, чтобы побесить. Возможно, так оно и есть, и он просто получает удовольствие от того, как омега на него ворчит.       Когда Тэхён чувствует долгожданное тепло чужих губ на своих, он моментально пропадает в этих ощущениях, полностью отдаваясь чужим рукам и этим внимательным глазам, которые не перестают за ним наблюдать. Какой невыносимый альфа…       Но и эта мысль исчезает, как только тёплый язык приоткрывает его податливые мягкие губы, начиная играться с ними, дразнить и щекотать нёбо, а после и вовсе бессовестно гулять по щеке до уха. И Тэхёна так возбуждает ощущение мокрой дорожки на своём лице, тёплое дыхание в самое ухо, что он не сдерживается и стонет, обхватывая Чонгука ногами крепче, потому что ему хочется ближе, теснее, и желательно уже внутри.       Но альфа не торопится и изрядно его мучает. Целует в щёки и брови, пока руки блуждают по телу, переходя и вовсе на чувствительные соски, от взаимодействия с которыми Тэхён вздрагивает, начиная вертеть головой и дрожать всем телом. Нет, это запрещённый приём.       Но Чонгук не позволяет уходить от этих ощущений, обхватывая подбородок Тэхёна своей рукой, чтобы он не вертел головой по подушке. Чтобы он смотрел прямо на него, пока другая его рука продолжает ласкать грудь. Омега заламывает брови, и словно сдаётся, он ощущает обволакивающий аромат мяты и утопает в нём, чувствуя себя потерявшимся в тумане возбуждения. Из него густыми толчками вытекает смазка, сам он полностью разбит, и Чонгук всё ещё чудовищно продолжает его изнурять.        — Всё нормально? — интересуется альфа в процессе, мягко чмокая в губы, но Тэхён слышит его словно издалека, чувствуя лёгкое головокружение и сильный жар во всём теле. Сильный, сводящий с ума, жар вожделения, такого дикого и ненормального, что контроль уплывает полностью, хрустит, как сухарик, и ломается, подобно маленькому несчастному прутику.       Тэхён закатывает от удовольствия глаза, уже забывая о том, что Чонгук у него что-то спрашивал. Его кожа покрывается от удовольствия мурашками, становится такой чувствительной, что кажется, будто он испытывает оргазм, но только не физический, а душевный. И, возможно, телесный, потому что его кожу ласкает наплывающий холодок, который ложится на горячие волны, растекающийся по телу. И от этого странного контраста, который, возможно, возник у Тэхёна из-за частичного бреда во время течки, едет крыша, создавая впечатление, будто он оргазмировал кожей.       И Чонгук целует его, куда ни попадя, оставляя горящие печати своих мягких губ, дразнит пальцами вход, неторопливо растягивает, и хочется повеситься или удушиться этим ароматом мяты, который наполнил его лёгкие до боли, закупорил собой кислород, создав ощущение, будто ему нечем дышать.       А ему и правда нечем. Он задыхается от желания, и когда его целуют, заполняя рот языком, он мычит истощённо, выгибая спину, потому что больше ломающие его чувства девать некуда. Внутри него неторопливо перебирают пальцами, они гладят чувствительные стенки, которые рефлекторно сжимаются от приятных ощущений, и Тэхён неосознанно начинает насаживаться на пальцы, но Чонгук прижимает его ладонью к постели, не позволяя слишком своевольничать.       Учтивый и мягкий, но любит контроль. Похоже, не только над телом, но и сознанием, потому что всё сознание Тэхёна заполнено едва не красными буквами с именем «Чонгук». Он везде: на его теле, в его лёгких, внутри него, в голове… Это сводит его с ума.       И альфа только сильнее вгоняет его в это состояние, когда, не переставая ласкать стенки внутри, спрашивает:        — Ты хорошо себя чувствуешь?       И Тэхён даже не может ответить, потому что настолько хорошо, что у него прилипает язык к нёбу, а глаза закатываются от удовольствия, которое сладкой патокой поступает в него, кажется, внутривенно. Чонгук это видит и наслаждается, вдыхая в себя запах ромашки, такой лёгкой и дурманящей, которая словно обволакивает его тело по-собственнически, кусая кожу. Восхитительно.       Альфа подготавливает омегу к проникновению, но тот его попросту не слышит, уплыв в свой мир грёз и вожделения. Впрочем, выводит его из этого состояния глубокий толчок внутрь, который вырывает из Тэхёна облегчённый стон.       Чонгук начинает неторопливые движения, достаточно сохраняя контроль для того, чтобы наблюдать за размазавшимся под собой по подушке Тэхёном, который на каждое новое движение или прикосновение подаёт голос, давясь от возбуждения своей слюной. Внутри чужого тела всё хлюпает от смазки, и это так будоражит, что Чонгук концентрирует на этом своё внимание, наблюдая за тем, как его член исчезает внутри, скользя по сладким выделениям, которые затопили простынь. Какая прелесть.       Тэхён — прелесть. Как можно было игнорировать это — неизвестно. Чонгук даже жалеет об упущенном времени и возможностях, но сейчас лишь закидывает ноги омеги себе на плечи, продолжая входить в его тело, растягивая удовольствие. Хочется задержаться в этом моменте чуть дольше. В моменте, где Тэхён хватается за его руки, подаваясь ему навстречу открыто и с желанием, где он забывает про свои кучерявые вспотевшие волосы, которые лезут ему в глаза, забывает про всё, кроме удовольствия.       Чонгук смотрит на него, раскачиваясь, и любуется стройным, но угловатым телом. Тэхён не очень утончённый. Утончённость — не его случай. У него грубые очертания, широкие плечи и узкие бёдра, но вместе с тем его манера поведения и разговора смягчает его образ в разы. Он просто красивый. И был бы красивым независимо от того, кем являлся бы — омегой или альфой.       Особенно Чонгуку нравятся чужие глаза. Такие яркие, хитрые, но иногда просто невозможные из-за некой детской наивности, плескающейся в них золотой непринуждённой рыбкой.        — Господи, ну почему ты такая булочка, — не выдерживает Чонгук, позволяя себе излишне умилиться.       Тэхён облизывает свои пересохшие губы, приоткрыв рот, и никак не отвечает на это откровение, думая только о приятных ощущениях, которые доводят его до судорог в конечностях.       Чонгук вдыхает поглубже их ароматы и понимает, что начинается его любимая часть — смешение запахов. О да, как его от этого ведёт. Ромашка с мятой, что может быть прекраснее? Альфа неосознанно ускоряется, выделяя больше феромонов, которые цепляются за чужие, переплетаясь между собой красивыми бантами, наполняя комнату.       У Тэхёна кружится голова и темнеет в глазах от переизбытка ощущений, но это не мешает ему сгорать с каждым толчком в себя всё сильнее. А вместе с ним горит и Чонгук, пока оба не доходят до точки кипения — кульминации, когда ромашка с мятой превращаются в одну эфемерную ленточку аромата, блуждающую между ними красивыми узорами.       Сумасшествие.       Тэхён, запыхавшийся, но довольный, прикрывает глаза, и утыкается носом Чонгуку в шею, засыпая на какое-то время. Чонгук же целует омегу в волосы, поглаживая по спине, и чувствует себя невероятно довольным.       Вот, почему к другим не тянуло. Какие другие, когда тут такой Тэхён лежит.        — Воды мне принеси, — приоткрывает «такой Тэхён» глаза, произнося это ворчливым голосом. Чонгук тихо смеётся, что больше похоже на страдальческую усмешку, и встаёт с постели, чтобы выполнить поручение.       Воды ему. Ага.        — И секса потом, — дополняет Тэхён, смотря на альфу выразительно, мол, понял? — Природа требует.       Чонгук же задумывается о том, что секс — некрасивое слово. По крайней мере по отношению к тому, что он чувствует. Секс — это когда просто приятно. Физически. А вот… Любовь какая-нибудь, это про душевное ведь, верно? Когда думаешь не о своём удовольствии, а о том, как приятно доставлять его другому человеку, получая взамен от него сложные, но красивые эмоции.