«Тили-тили-бом. Закрой глаза скорее. Кто-то ходит за окном и стучится в двери. Тили-тили-бом. Кричит ночная птица. Он уже пробрался в дом к тем, кому не спится.»
Щёлк… Щёлк…
Дверной замок в скважине провернулся дважды. Тихо отворилась дверь, впуская внутрь слабый свет улицы, следом мгновенно погружая прихожую в бархат ночи. Ребекка прислонилась спиной к стене, небрежно сбросив с ног туфли. Хрупкие плечи безвольно опустились вниз. Она печально провела рукой по волосам — на голове гнездо. Порывы ветра растрепали каштановые локоны. В квартире слишком темно и тихо. Ночь после спектакля ясная, звёздная и в ней не существовало ни цветов, ни звуков, ни запахов. Лишь густая темнота квартиры обволакивала сотканным мраком. Сквозь приоткрытые жалюзи просачивался холодный лунный свет, рисуя затейливые узоры на стенах. Этот серебряный свет набрасывал известную только ему геометрию в комнате полной пустоты. Ребекка безвольно разжала пальцы, и из её груди вырвался тяжёлый вздох — увесистая рабочая сумка с грохотом упала под ноги. Путь от театра до её дома был долгим, и Ребекка не торопилась вернуться. Она медленно шла пешком вдоль набережной, освещённой тёплым светом витых фонарей. По бульвару прогуливались парочки: зрелые и помоложе. Люди проходили мимо неё, обнимаясь и наслаждаясь моментом. Весёлый женский смех время от времени разрезал воздух. Ребекка печально улыбалась. Наблюдая за ними — заражалась их весельем, но в её груди зияла досада. День так хорошо начинался. Остановившись, она подняла глаза к звёздному небу. В этот момент ей остро почувствовалось, что в мире наполненным счастьем у неё отняли нечто важное. Прямо посреди променада стояла пара, растворяющаяся в чувственном поцелуе. Ребекка прошла мимо них не оглядываясь. В голове её, словно заезженная пластинка, крутился вопрос — почему она так серьёзно восприняла Его утрату? Мнимую, иллюзорную. Ведь Он ей никогда не принадлежал. Хуже всего то, что этот вечер, да и все последующие, она проведёт одна в этом странном закольцованном дне. Эти мысли были так горячи, что Ребекка не почувствовала сквозного ветра, со всей силы толкающего её в спину. Мысли обжигали, и Ребекка сгорала в них дотла. Поправив рабочую сумку на плече, она свернула в сумрак главного проспекта, ведущего к дому. Порыв ветра растрепал волосы. Ребекка повела плечами — зябко. На проспекте не было ни души, лишь в стёклах жилых домов то тут, то там горел уютный свет. «А может быть он просто остался дома или опоздал? — не унималась она. — Или пробыл весь антракт в зале, а теперь непременно меня где-то ждёт?» Горячая мысль, чиркнув, испустила последнюю искру. Заставила Ребекку обернуться, вглядываясь в пространство пустой улицы. Там не было никого. Позади неё гулял лишь дикий ветер и гнул податливые кроны. В темноте квартиры Ребекки так же пусто и ровно. Нащупав крючок, она повесила ключ от входной двери на место. Уложив упавшую сумку на мягкий пуфик, медленно прошла вглубь квартиры. Её больше не тревожили ни предметы, ни шорохи. Ребекке казалось, что кто-то выключил все её чувства, щёлкнув переключателем. Оставаясь в темноте, она прошла по памяти в сторону ванной комнаты, открыла дверь и зажгла настенный светильник у раковины. Яркий свет болезненно отозвался в глазницах. Она посмотрела на себя в зеркало: растрёпанные волосы, опухшие, заплаканные глаза. Белая рубашка помята и неаккуратно распахнута у самого ворота — несколько пуговиц отсутствовали, оставив после себя вяло свисающие нити.«Ну почему всё должно было случиться именно так?»
Ребекка посмотрена на себя равнодушным взглядом. Хоть она и привела себя в порядок в уборной театра, по ней всё равно было заметно, что что-то произошло. В голову вернулись прежние мысли, и её подбородок предательски задрожал. Театр… Его там не было. Ребекка до боли зажмурила глаза, прижимая руки к вискам. Обессилевшие ладони против воли рухнули вниз, ударившись костяшками о раковину. Ребекка, не почувствовав боли, сполоснула руки водой. Словно во сне, стянула с себя рубашку и брюки — бросила на пол. Больше ни в чём нет смысла. Его образ стремительно исчезал из памяти, и она хваталась за него из последних сил. Ребекка стянула с запутавшихся волос резинку. Вырвав несколько волосков — распустила хвост. Глаза пекло солёной грустью. Ледяной страх затянул внутри свой тугой узел. Кажется, она сходит с ума. Или вокруг происходит что-то необъяснимое. Почему день повторяется снова и снова, но Его в театре так и не оказалось? Она практически забыла, как Он выглядел. Почему? Ребекка залезла в ванну и села на дно, как была, в белье. Подтянув колени к груди, обвила их руками, обнимая. Уронила голову, позволяя волосам скрыть её от мира. Больше ни в чём нет смысла. Она сходит с ума… Она сидела внутри ванны, раскачиваясь взад и вперёд. Страх холодными щупальцами проникал в неё, проходя морозными мурашками по телу. Комната остужала кожу, не дотягиваясь до раскалённого сознания. Ребекка содрогнулась. В каком-то смысле ей хотелось себя заморозить. Для того чтобы почувствовать хоть что-то, или перестать чувствовать вовсе. По телу прошлась волна дрожи и зубы застучали мелкой дробью. «А что, если он больше не придёт? — неутомимые мысли не давали Ребекке покоя, цеплялись за каждую мелочь, раскручивая её до предела. — Вдруг он как-то смог выйти из этой бесконечно повторяющейся петли?» Ребекка обхватила руками голову в попытке заглушить мучающие её мысли, но упрямый голос продолжал свой монолог. Она закрыла глаза. Что-то в его образе казалось ей безопасным и родным. Как будто с ним не страшно и в пропасть шагнуть, держа за крепкую руку. Ей почему-то казалось, что руки у него, обязательно тёплые и крепкие. Ребекка шумно шмыгнула носом. Зачем она рассчитывала, что кто-то подскажет и поможет, когда ей так страшно? Эта надежда, задержавшаяся всего на мгновение, была такой ослепительно глупой, что из Ребекки вырвался тихий смешок.«На что ты всё ещё надеешься, глупая?»
Он не поможет. Из уголков глаз скатились горячие слезы. Ребекка внезапно рассмеялась, и смех её отражался от светлых плиток холодной комнаты. Этот смех, прерываясь всхлипами, летал по комнате, вбирая в себя всё несбывшееся. На мгновение Ребекке показалось, что она смотрит на себя со стороны. Лицо её исказилось от усмешки.«Посмотри на себя. Сидишь в ванне и что? Пытаешься заморозить себя до смерти? Не будь наивной. От этого даже сопли не проберут. Тогда для кого это представление? Жалеешь себя? Ну что ж, это не плохо. И не хорошо. Ты же знаешь, чем всё это закончится».
Ребекка протянула руку, прикоснувшись к собственному плечу. Лёгкое касание тонких пальцев согревало озябшую кожу. «Тебе хочется плакать? — спрашивала она мысленно, поглаживая себя по плечу. — Так поплачь, моя девочка. Я с тобой». Приятные касания уносили в прошлое к чему-то родному и бесконечно далёкому. Ребекка подняла голову и провернула вентиль с горячей водой. На плечи стремительным потоком хлынули горячие капли, заставляя озябшее тело вздрогнуть от приятной и, казалось, позабытой теплоты. Ребекка сидела в ванной и лишь покрепче обхватила себя за плечи. Волосы пропитывались влагой и прилипали тяжёлыми прядями к телу. Солёные дорожки горечи смешивались со скользящей водой и Ребекку уже никто не смог бы упрекнуть в слабости.«Я всегда буду с тобой».
***
В маленькой квартире на верхнем этаже пахнет сдобой и парным молоком. Этот маленький дом полон света и тепла. По крайней мере, маленькая Ребекка в том уверена, встречая взглядом улыбку дорогого отца. Он, как водится, приходит поздно. Жутко деловой и уставший. И чаще его улыбка посвящается не ей, а матери. Но Ребекке радостно наблюдать за тем, что в будущем она станет называть любовью. Наблюдать со стороны за счастьем мамы и папы всегда приятно. Становится очень щекотно где-то в груди и Ребекку так и тянет смеяться. В маленькой квартире на верхнем этаже полно любви, но Ребекка чувствует, что ей отчаянно хочется больше. Её часто отправляют поиграть в свою комнату. Слишком много от неё шума, ведь отцу надо отдыхать после работы. Но когда папа обнимает маму в соседней комнате, маленькая Ребекка, подглядывающая за ними в щель незапертой двери детской, обхватывает себя ладошками за тонкие плечики. Ребекка не знает точно, но, наверное, это очень приятно — быть обнятой. Но папа всё реже обнимает маму. Они всё чаще спорят и расходятся по разные углы квартиры. И Ребекке от этого становится тревожно. Папа часто ею недоволен, а мама смотрит косо. В такие моменты Ребекка думает, что с ней что-то не так, ведь родители, скорее всего, ругаются из-за неё. В маленькой квартире на верхнем этаже гуляет сквозняк. В комнатах всё меньше света и больше теней. Папа всё чаще пропадает на работе, а мама все вечера напролёт молча читает книги в свете торшера. Маленькой Ребекке страшно и ей кажется, что большая тень поселилась у неё под кроватью. Иногда она, заплаканная, подходит к матери и дёргает её за подол платья, прося помощи. Но всё чаще слышит сухо брошенное: «не выдумывай, тебе пора повзрослеть». Ребекка часто не может уснуть одна в своей детской комнате. Большая тень шевелится под её кроватью, пугая, не давая спать. В такие моменты Ребекка постоянно обхватывает себя за плечики и шепчет, повторяя давние слова матери: «Я с тобой». Так Ребекке легче терпеть и дрожь унимается. Ребекка учится «не выдумывать» и иногда тень замирает. Так в маленькой квартире на верхнем этаже поселяется ночь.***
С самого утра в доме Леви происходила грандиозная уборка. В ванной покоилось уже пустое ведро с развешенной на нём влажной тряпкой. В доме пахло чистой свежестью, солнечные лучи, пронизывающие квартиру, искали, но не могли найти ни одной спрятавшейся пылинки. Сам Леви стоял возле распахнутого холодильника, выкладывая на свободные кухонные поверхности продукты. Деловыми, по-хозяйски выверенными движениями выбрасывал испорченное, убирал назад свежее. Все свои действия записывал в блокнот. Пирог — выброшен. Гречка — туда же. Молоко? Свежее. Леви понимал одно — необходимо было разобраться, что именно попало в гоняющую по кругу петлю и что происходит внутри неё. Он на миг задумался, придерживая дверцу холодильника — сколько он в ней уже находится? Когда он в последний раз брился? Он пролистал ранние записи. Солнечные лучи падали на раскрытые листы блокнота, заставляя бумагу светиться нестерпимой яркостью, дурманя взгляд. Словно нарочно подшучивали над Леви. Разобравшись с холодильником и убрав на место продукты, он глянул на часы. Отметил — почти полдень. До похода в театр довольно много времени. Габи и Фалько будут ждать его у себя, и дорога до них близкая. Значит, есть ещё время поразмыслить над фактами. «Интересно получается, — подумал он про себя. — Долго мне ещё ходить в эти сраные театры? Не похоже, что весь этот бред закончится сам». Леви подхватил исписанный блокнот и прошёл в комнату. Упал в кресло, включив телевизор как раз на середине анонса пьесы, вновь транслируемой по телевизионному каналу. Он скептично дёрнул бровью и записал, заключив в овал свежую пометку:«повтор рекламы».
Расклеиваться и тратить время попусту ему было некогда. Леви прошагал в сторону стола, собирая воедино новые записи с повторяющимися воспоминаниями, которые ему удалось запечатлеть на этот раз. Солнце освещало лучами разрозненные листы на столе. Уперев руки в бока, Леви напряжённо думал: было ли что-то подобное в Путях? Кажется, когда Эрен трепал языком — время извне замедлялось. Внутри могли пройти годы, пока снаружи шёл всего один бой. Но оно не повторялось. Значит, не то. Леви осмотрел свои записи, разложенные по дням на столе. Тягучие мысли вяло прокручивались в голове, но так и не давали единую картинку. Улов был не богат: «Точно ясно одно — повторяется день с театром. А что было до него? — Леви потёр пальцами сосредоточенный лоб. В голове полная пустота. — Нужно вспомнить это во что бы то ни стало», — он сделал небольшую пометку на новом листе. Леви и до вступления в Разведкорпус был бдительным и осторожным. Жизнь вынуждала. А после службы эти качества только обострились. Сейчас же он чувствовал себя во всеоружии, разбирая занятную для себя головоломку. Пытался вспомнить всё, что когда-то показалось ему диким и странным. «Обещали по телевизору, сезон дождей. Но я что-то не припомню, чтобы за последнее время с неба упала хоть капля, — сказал он себе, пытаясь докопаться до самой истины. — Всё, что было куплено до этого дня — сгнило». Леви писал быстро, не отвлекаясь ни на что внешнее. «Под конец дня, — грифель карандаша дважды подчеркнул написанное, — я забываю, что происходило. И день начинается заново». Леви устало откинулся на спинку стула, прокатив кончиками пальцев карандаш по столу. Громыхая колёсами по неровной брусчатке, снаружи проехала машина. Леви подошёл к окну, распахивая настежь светлые створки. Свежий весенний воздух, словно давно ожидавший этого, сразу же обнял его за плечи — Леви вдохнул полной грудью, закрывая глаза. Повезло ещё, что застрял в таком хорошем дне, а не в Марлийских бесконечных дождях. Ветер врывался в квартиру, играя с одинокими листами, оставленными на столе. «Может всё это как-то связано с театром? — мысленно спрашивал он себя. — Я был там несколько раз. И не ходил туда тоже. Значит дело не в нём». Леви провёл рукой по волосам, останавливая руку на затылке. Его ясный серый взгляд следил за мелкими людьми, снующими под его окнами. Работники местных фирм в тёмных костюмах выходили из кабинетов, рассыпаясь, кто куда. Дамы медленно прогуливались вдоль аллеи. «По телевизору одно и тоже, и все люди ведут себя почти без изменений, — мысли Леви, подобно людям внизу, не норовили останавливаться. — За исключением, как минимум, двоих. Может быть, дело в них?» Колкая мысль ударила в голову, приводя в движение шестерёнки сознания. Леви удивлённо расширил глаза. — Старуха! — сказал он вслух, резко отходя от окна, возвращаясь к столу. Старухи не было на веранде, значит, она тоже не связана с циклом. Или же просто куда-то вышла? Леви перебирал бумагами и быстро найдя нужную — занёс карандаш. — Что она мне тогда сказала? И в руках у неё что-то было, — Леви проговаривал мысли вслух, записывая на листах каждую мелочь. — Чёрт знает что, — он хмуро посмотрел на обрывочные записи. — Ничего не помню. Где-то на краю сознания промелькнул образ журналистки из порта. Он попытался вспомнить её имя, но мыслям его вторила тишина. Он в упор не помнил, как её зовут. Пробежался по воспоминаниям о последней встрече и осознал, что забывает её. Если раньше мог вспомнить черты лица, то теперь они сливались в тусклое пятно. Что он вообще о ней помнит? Леви закрыл глаза, в попытке воссоздать образ. Вот она стоит в театре, а лицо так и затирается, крутится водоворотом, трансформируясь в мутное ничто. Следующим воспоминанием перед ним пролетел хвост густых каштановых волос. Леви видел яркие лучи солнца, играющие золотыми нитями в тёмных прядях. Видел, как сейчас, свои руки, водил ими по этой глади шёлка. Накручивал локоны на пальцы. Леви уткнулся в её макушку, точно зная, что волосы её снова пахнут персиком и анисом. Он нахмурился — в груди заныла необъятная тоска. Она почти подняла на него взгляд и Леви, распахнув глаза, подался вперед, готовый ловить каждый штрих. Короткие тёмные пряди упали ему на лоб, но он смотрел, не мигая. Но вопреки его ожиданию, лицо Её подёрнулось дымкой, и образ распался в его руках, превращаясь в тень. Леви резко открыл глаза, подскочив в кресле. В залитой солнцем квартире одинокая серость. На фоне бубнит передачей телевизор, и лишь сладкий ветер шевелит простые занавески. Он тревожно осмотрел комнату. В груди продолжало необъяснимо ныть. Откуда у него вообще эти воспоминания? Необходимость вернуться в театр коробила, но обрывочные мысли разбудили решительность. Леви поднялся с кресла и прошёл в комнату, начиная торопливо собираться. Застегивая пуговицы отглаженной рубашки — думал, что нужно как можно скорее прояснить для себя всю ситуацию. Он обязан найти Её. Теперь Леви точно был уверен, что этот день повторится вновь. Впрочем, не исключено, что Фалько и Габи смогут его сегодня чем-то удивить. Он остановился в дверях, прокручивая в руках монету, найденную в карманах брюк. Всё это для него слишком абсурдно и мысли его обвивались нитью сомнений, но в груди Леви зажглось азартом странное чувство. Он крепко сжал монету в кулаке. Это чувство уходило корнями к крыльям свободы на спине и напоминало ему давно забытый вкус. Вкус жизни.***
Утро следующего дня мерцало красками, играло ветром в волосах через открытое окно. Ребекка сидела за столом, грея руки о кружку со свежим чаем. Зеленоватая жидкость испускала тонкий пар. Несмотря на то, что день был тёплый, Ребекку трясло изнутри. Озноб отбивал мелкий ритм, холодя пальцы. Она покрепче сжала кружку в руках, впитывая её тепло. Ножки стула скрипнули о дерево пола. Ребекка поднялась из-за стола и медленно прошла в прихожую к новому серенькому телефону, на ходу поправляя лямку, съехавшую с поникшего плеча. Она сняла трубку и прислонила к уху. Протяжный гудок тянулся непрерывной нитью от Ребекки в любую точку на другом конце провода. Ей бы только знать, что и кому она хочет сказать. Но Ребекка, запутавшись окончательно, не видела ни цели, ни смысла. Тоска тянула за руки. Призывала запереться в комнате, погрузившись с головой в тёмный, знакомый омут. Ребекка из последних сил подняла руку и провернула телефонный диск, набирая заученный номер. С мгновение гудки прерывались пунктиром, а следом в трубке прозвучал мягкий женский голос. — Редакция газеты «Эхо», Люси Гроссо слушает. Ребекка вслушивалась в мелодию усталого женского голоса, неосознанно сделав собственное дыхание тише. — Алло? Меня слышно? — на том конце трубки постучали по телефону, усиливая трескучие помехи. Ребекка набрала полную грудь воздуха. Она всё ещё могла положить трубку и притвориться, что ничего не произошло. Пойти на работу и прожить ещё один день. А потом ещё и ещё один. И так до тех пор, пока всё само не встанет на свои места. Но будет ли хоть что-то, как прежде? Потревоженная ветром, постучалась в окно ветвь. — Люси, это я, Ребекка, — тяжелый вздох послужил точкой. Слова дались ей с невероятным усилием. — Ребекка? Ты почему не на работе? Откуда звонишь и что с твоим голосом? — голос Люси заиграл подозрением. — Я плохо себя чувствую, — Ребекка прочистила горло, откашлявшись, проталкивая горький тяжёлый ком, — можешь сказать шефу, что я сегодня не приду? В трубке повисла напряжённая тишина, прерываемая далёкими мужскими разговорами. — Ты заболела? Тебе что-то нужно принести? — приглушённые вопросы Люси пропитаны такой лаской, что у Ребекки щиплет в носу и расплывается циферблат. — Нет. Ничего серьёзного, — шмыгнув носом, она вновь прочистила стиснутое горло, — мне нужно пару дней, чтобы прийти в себя и… — Отлежись, сходи к врачу. Я тебя прикрою, — Люси, вздохнув, перебивает в нетерпении. — А то я даже тут слышу твои сопли! — её голос в мгновение становится привычно усталым. Печальная улыбка тронула губы, кажется, Люси всё поняла. В голове Ребекки не нашлось ни одного слова, кроме: — Спасибо, Люси. — Давай, соберись и возвращайся! Неожиданная фраза разбила полотно мыслей, забираясь под кожу. Ребекка хотела что-то ответить, но Люси уже сбросила звонок, уступая место быстрым гудкам. Положив трубку на место, Ребекка в задумчивости вернулась на кухню. В ушах стоял бойкий голос Люси.«Соберись и возвращайся».
Ребекка взяла со стола салфетку и шумно высморкалась. Это будет очень правильно — попытаться разобраться во всём. Хотя бы попробовать. Но печаль вытягивала из неё все силы. Поневоле в голове Ребекки всплывали воспоминания о неудачах, преследующих её всю жизнь.«Соберись и возвращайся».
Ребекка понимала, что надо действовать. Если опустит руки, то уже не поднимет. Но ведь это так приятно — жалеть себя. Привычная жалость ласкает нежно, уговаривает закрыться в коконе, ничего не требуя взамен. Ничего, кроме времени, которого никогда не вернуть.«Соберись. И возвращайся».
Ребекка на мгновение задержала рваное дыхание, чтобы следом громыхнуть, со всей силы ударив ладонью о стол. Фотоаппарат Кирка, мирно лежащий на столешнице подпрыгнул от неожиданности. С края стола свалилась сложенная стопка ещё не открытых писем, за окном пролетела тревожная стайка непрестанно щебечущих птиц. Подняв голову, Ребекка вперилась горящей зеленью взгляда в лежащий перед ней аппарат. С неё хватит. Хватит себя жалеть. Ладонь пекло от сильного удара, но Ребекка, не обращая внимания на горящую боль, распрямила гордые плечи. Если ничего не сделать, то ничего не изменится — ни она, ни мир вокруг. Ребекка потёрла ладони, разгоняя кровь. Прошла к окну и распахнула шторы, утопив кухню в солнечном свете.А если она не изменится, то так и будет оставаться ни с чем.
Ребекка поспешно взяла со стола фотоаппарат и прошла в прихожую, накидывая на плечи хлопковую рубашку. Дважды щёлкнула замком входной двери и вышла из квартиры.Оставаться ни с чем — удел слабых и Ребекка себя такой больше не считала.
В фотоаппарате должны были остаться недавние снимки с порта. Ребекке казалось, что именно тогда всё и началось. А значит, можно проявить плёнку, вдруг что-то получится вспомнить. — Соберись и возвращайся! Сказала сама себе Ребекка и голос её звенел натянутой до предела струной.***
В маленьком помещении пахло кислой капустой и красками. Ребекка барабанила пальцами по деревянной откидной столешнице в ожидании проявления фотокарточек. Под её глазами темнели синеватые круги — последствия прошедшей ночи. Прямо за столешницей сидела пузатая работница фотоателье, уплетающая за обе щеки душистую закуску. — Вообще, у нас сейчас обед, — она ширила губы в извиняющейся улыбке, говоря обширное «нас», хотя кроме неё в кабинете больше не находилось ни одного работника. — Спасибо, что сделали исключение, — Ребекка прищурилась в попытке улыбнуться одними глазами. Мышцы лица не слушались, словно навеки забыв как улыбаться. Дожёвывая порцию квашеной капусты, работница уложила в бумажную папку все свежие снимки и протянула её Ребекке. Ловко сгребла со столешницы целую горсть монет и рассыпалась мелкими пожеланиями, довольно улыбаясь, углубляя ямочки на розовых щеках. — Спасибо, что выбрали нас. Заходите ещё. Будем рады видеть вас вновь! Желаем хорошего дня! Ребекка лишь кивнула ей, закрывая за собой дверь. Миновав два этажа по винтовой лестнице, она выпорхнула на солнечный бульвар полный людей. В груди вертелось неугомонное нетерпение — скорее бы где-нибудь приземлиться и посмотреть снимки. «Только не жди много!» — сказала себе Ребекка, задушив первый же вдох надежды. Свернув с главной улицы, она оказалась в сквере, купающемся в белом яблоневом цвете. Возле маленького питьевого фонтанчика бегала детвора, брызгая друг на друга студёной водой. В листве деревьев заливались красочным пением птицы. Круглый фиалковый палисадник окружили выкрашенные белой краской деревянные скамьи. Ребекка прошла к первому свободному месту, укрытому тенью листвы и открыла папку. На соседней скамье щуплая старушка кормила голубей, бросая им крохи, оторванные от свежего батона. От питьевого фонтанчика разлетались капли, сверкая на солнце. Ветер шумел в кронах, посыпая сквер белыми лепестками, словно снежными хлопьями. Ребекка глубоко вдохнула медовый воздух. Огненная буря внутри успокаивалась, соприкасаясь с незыблемой и вечной природой. Убаюканная ею, довольно урчала, прекращая печь за грудиной. Ребекка достала стопку фотокарточек и уперевшись локтями в колени начала перелистывать снимки. Вот запечатлён порт. Плечо кольнуло фантомной болью. Старые ржавые постройки, возвышающиеся в густых сумерках, пустили волну мурашек по телу Ребекки. Не хотелось бы туда возвращаться. Никогда. Но сами изображения не всколыхнули в ней никаких воспоминаний. Вот фото набережной. Ребекка задержалась взглядом на ярких красках. Закат отражался бликами в беспокойных водах моря. Волны окрашивались золотым сиянием, переходя в густую синеву. Красивый получился снимок. Она подняла со скамьи папку и отправила карточку внутрь. Может, потом повесить дома? На следующем фото мерцал далёкими огнями новый променад, захватывая часть набережной. Справа на снимке высился театр. Возле касс у входа толпились люди. Кажется, это было за день до премьеры. Ребекка присмотрелась — нарядные дамы под ручку с кавалерами. Наверное, покупали билеты. Интересно, подозревали ли они, что застрянут навечно в завтрашнем дне? Ребекка перевела печальный взгляд в левую часть фото, рассматривая набережную. Над головой качнулись пышные кроны, прогоняя с обновлённых ветвей громких птиц. Тёплый ветер окатил цветочной сладостью, а в груди Ребекки всего на короткое мгновение замерло сердце. Следом, болезненно сжавшись, сорвалось в галоп. Ребекка в удивлении приблизила снимок к лицу, не веря собственным глазам. В самом краю снимка был Он. Его невысокий силуэт стоял, расслабленно облокотившись о серебристые перила променада. Тёмные волосы трепал ветер, а его лицо смотрело прямо в объектив недовольным, хмурым взглядом. Внутри Ребекки вспыхнула маленькая яркая искра и, закрутившись цветастым волчком, защекотала изнутри невесомым облегчением. Это точно Он. Ребекка присмотрелась, впитывая каждую чёрточку его внешности. И как она могла его забыть? В груди продолжала клокотать искра, превращаясь в шар тёплого, согревающего огня. Цветочный ветер ласково потрепал Ребекку по волосам, играя непослушными локонами. И какие же у него круглые щёчки! Она провела кончиками пальцев по его изображению, улыбаясь собственным мыслям. Невысокий и хмурый, невероятно милый. В груди звенела радость и Ребекка, не сдержав наполняющего её света, тихо рассмеялась. Она прислонила снимок к груди как что-то бесконечно дорогое и вскинула ясный взгляд в голубое небо. Это он! Она его вспомнила! Возле питьевого фонтанчика плескались водой дети. Старушка на скамье кормила голубей, смиренно улыбаясь собственным мыслям. Пряный ветер кружил лепестки цветущей яблони, а Ребекка тихонько смеялась, раз за разом воспроизводя Его облик в памяти и на её румяных щеках сияло на солнце счастье.***
В фойе было не протолкнуться. Тёплый вечер опустился на город, балуя погодой, но людям до этого вечера снаружи дела не было. Казалось, почти весь город столпился внутри театра. Шумели и переговаривались в буфете, прогуливались по изысканным коридорам, наслаждаясь небольшим перерывом. Леви стоял возле столика с водой, рассматривая посетителей внимательным взглядом. Антракт почти подошёл к концу, но знакомой фигуры не было видно. По центру зала всё так же расположилась пресса, расставляя фотоаппараты. Леви наблюдал за их действиями, высматривая каштановую макушку. Но редакторы давно прекратили свой спор, а девчонка так и не появилась. Неужели она решила не приходить? Под аккомпанемент третьего звонка Леви бросил стаканчик в стоящую рядом урну. Что-то внутри него остывало, словно потухший фитиль. Раз завтра всё повторится, то у него нет никакого желания возвращаться назад. Мощный поток зрителей двинулся в открытые двери зала. Опустив руки поглубже в карманы брюк Леви пошёл против течения жизни. Мимо него пробегали цветастые шляпки, спешили тёмные фраки, а он шёл, глядя лишь на массивные деревянные двери выхода. Голову потихоньку сдавливал тугой обруч боли. От выхода его отделяла последняя волна спешащих обратно в зал зрителей. Леви увернулся от суетящейся дамочки, потерявшей своего ребёнка, и следом зацепил плечом невысокую пожилую даму. Уже повернулся, проговаривая сухое «извините», как увидел знакомое скопление шалей на плечах. Леви так и остановился, удивлённо глядя вслед уходящей седой макушке. Старуха медленно шла в сторону зала, не нарушая общий поток. Леви повернул за ней. — Стой! — бросил он вслед, но её относило всё дальше от него, скрывая шали среди обилия кружев и бантов. Леви освобождал перед собой дорогу, торопливо проталкиваясь вперёд. Старуха уходила всё дальше и дальше. Последний раз он выхватил её фигуру у самых дверей, и вот она уже скрылась в недрах зала. Леви поспешил вслед за ней, расталкивая в сторону народ, возникающий у него на пути. — Эй! — ему в спину прилетел оставшийся позади возмущенный вопль. Но Леви, пропустив его мимо ушей, вбежал в зал, осматриваясь по сторонам. Между рядов ходили люди, в поисках оставленных мест. Он поднял взгляд — бельэтажи уже полнились зрителями. Повсюду мелькали только молодые женщины в шляпках, и не было видно ни одной седой головы. «Это точно та самая старуха, — говорил он себе, вспоминая слова Габи. — Эта одежда точно её!» Леви стоял у самого входа, бегая сосредоточенным взглядом по зрителям. Продолжал осматриваться, ведомый чистым упрямством. За спиной его щёлкнули, закрываясь, двери зала и огни медленно погасли, погружая его, стоящего в проходе, во мрак. Представление началось.