***
Леви жил в простеньком многоквартирном доме, под окнами которого были высажены стройные рядки ещё совсем молодой сирени. Несмотря на то, что кустики были посажены недавно, их тонкие ветви тяжело раскачивались на ветру густыми соцветиями. Он жил на втором этаже. Всего пара лестничных пролётов, и она вновь встретит его. Но с каждой секундой шаг Ребекки замедлялся, словно она пробиралась через толщу воды, наперекор течению. Желудок неприятно сводило от внезапно нахлынувшего волнения. Руки, сжимающие коробку с угощением, похолодели. Поравнявшись с его квартирой, Ребекка резко выдохнула. Медленно, словно во сне занесла руку и аккуратно постучала костяшками пальцев в дверь. Леви открыл не сразу, оставив пару секунд на волнение — «туда ли я пришла?». Ребекка уже достала из сумочки блокнот, как дверь медленно распахнулась, открывая привычного Леви. Всё в нём было так же, как и часом ранее: выражение лица, лёгкая мрачность. Даже одежда та же. — Привет, — сказала Ребекка, немного замешкавшись. Блокнот никак не хотел залезать обратно в сумку. — Заходи, — кивнул Леви, отворяя пошире дверь. — Записи не забыла? — Не забыла — она качнула головой, похлопав ладонью по едва не лопавшейся от обилия бумаг сумочке. — Всё тут. Как только Ребекка переступила порог, в глаза ей бросились пустые сереющие стены. На светлой краске солнце играло мягкими бликами, высветляя длинными прямоугольными лучами те места, на которых должны были висеть картины, фотографии — память и жизнь Леви, но там зияла пустая серость. — Чай будешь? — спросил он, стоя в проходе, уперевшись спиной о стену. Леви внимательно следил за гуляющим по его квартире взглядом Ребекки и руки сами потянулись сложиться на груди в «узел». Сначала ему было непривычно, потом — никак. Присутствие Ребекки в его квартире должно было ощущаться инородно, как острие ножа в центре ладони, но ему было… сносно. Леви опустил руки и прошёл в арку кухни. Даже её изучающий взгляд больше не цеплял. В конце концов, его жилище можно было рассматривать часами, так и не увидев в нём ничего, кроме четырёх стен. — Давай, — согласилась Ребекка и, сняв туфли, прошла за ним, остановившись в проходе. Протянула коробочку, нарядно перевязанную красной лентой. Леви посмотрел на неё, насыпая в чайник небольшую ложку сухих скрученных листьев. И если бы не гнетущая повторяющаяся реальность, он бы даже усмехнулся такому жесту. — Что это? — спросил он, плеская крутой кипяток в чайник. Леви обхватил пальцами ручку и сделал круговые движения кистью, нагревая фарфор. Прогнал по кругу расправляющиеся чаинки, и из чайничка потянуло терпко и сладковато. Небольшую кухню вмиг заволокло уютным чайным ароматом. «Бергамот», — с полной уверенностью подумала про себя Ребекка, слегка расстроившись. Она всею душой не любила бергамот. — Это марлийские круассаны, — она держала картонную коробочку перед собой, словно щит, способный выдержать напор странной неловкости. И Ребекка мысленно хвалила себя за то, что купила подарочную упаковку, которой можно было занять руки. — С кремом, — добавила она, поглаживая указательным пальцем ласковый шёлк ленты. Леви ничего не отвечал, задумчиво оценивая заварку. Звякнул чашками под стать чайнику, поставив их на блюдца. Настоящий чайный набор. — У тебя красивые чашки, — Ребекка разбавляла неловкую только для неё тишину бессмысленными фразами. Леви же вёл себя расслабленно, накрывая маленькой крышкой чайник, прекращая непрерывный поток пряного пара. — Габи с Фалько подарили, когда я переехал сюда, — он обвёл взглядом квартиру. Быстро и безразлично. Заметно для Ребекки. «Ему здесь не нравится», — простая мысль свербела в груди. Ему не нравилось жить там, где Ребекка мечтала просто побывать. Как такое может быть? Она наблюдала за тем, как Леви хозяйничал на кухне, и непреодолимое желание поселилось в её голове — показать ему прелесть этого места. — Габи и Фалько… — медленно повторила Ребекка, — кто это? Те подростки, с которыми ты шёл в театр? Ей очень хотелось узнать о нём хоть что-то. Вовсе не потому, что было интересно. У Ребекки чесалось под рёбрами. Леви дарил ей странное ощущение спокойствия, правильности — как щелчок паззла, удачно вставшего на своё место. Но эта неизвестность напрягала. Ребекка была уже не в том возрасте, чтобы её привлекало общение с загадочными мужчинами, на деле загадочность которых скрывала первостепенную ложь. — Они, — просто ответил Леви, нанизывая на палец сразу две чашки. — Познакомишь? — Ребекка хитро улыбнулась, подначивая его. Сразу после этого жеста накатило раскаяние. — «Боже, что я говорю…», — она незаметно прикусила изнутри губу. Надо успокоиться. Леви тихо хмыкнул, подхватывая горячий чайник. Забавная. И ест сладкое на завтрак? Он последний раз окинул взглядом кухню и прошёл к выходу, но Ребекка стояла в центре арочного проёма и не шевелилась. Он посмотрел на неё, чувствуя в руке вес полного чайника. Ему хотелось как можно скорее поставить его на стол, не доверяя завитку ручки. Ребекка стояла ровно, смотрела прямо, точно образцовый солдат на строевом смотре, и Леви невольно нахмурился. В ней не чувствовалась прежняя свобода, только вышколенная осанка и миловидная улыбка. Идеальный в своей полой завершённости барабан. — Чего стоишь? — Леви кивнул в сторону гостиной, в центре которой стоял небольшой стол с несколькими стульями. — Проходи. Ребекка словно отмерла, сморгнув с глаз странную пелену и, едва кивнув, прошла к столу, раскрывая на нём коробку с десертом. В гостиной было всё так же. Ребекка аккуратно приземлилась на край стула, как птица на жёрдочку в своей позолоченной клетке, и мельком, стараясь не вертеть головой, осмотрела просторную комнату. Всё те же серые стены окружали со всех сторон, очерчивая границы. Стены не давили, но и не давали разыграться воображению. Взгляд, не найдя за что зацепиться, то и дело соскальзывал вниз, на светлый деревянный пол. Когда Ребекка только шла к Леви, в голове у неё складывались стройные образы его дома. Она ждала, что за его внешней закрытостью разглядит ту глубину, которую ощущала в себе. Она представляла, как будет рассматривать фото его детства и юности, которые непременно будут висеть на стенах. Ожидала увидеть памятные статуэтки, украшения. Да хоть что-то! Но квартира Леви встретила ничем. «Ничто», в котором можно было утонуть. Ребекка чувствовала себя, погружённой в тихую гладь моря с дьявольским подводным течением, не справляясь с которым — захлёбывалась, оставаясь внутри бесконечно пустой. Она, как и подобает выученному этикету, положила запястье на край стола, хотя отчаянно хотелось подпереть подбородок рукой. В доме Леви было чисто и просто. Скучно. Никак. Выключенный пузатый телевизор чернел глянцевым экраном, отражая их уменьшенные копии на своей гладкой поверхности. На фоне звякнули поставленные на блюдца чашки. Леви молча разливал чай, поглядывая на Ребекку. Она сидела, расправив плечи. Так ровно, что ему казалось, что она нарочно свела лопатки вместе. Вся её фигура была так неестественно выпрямлена, что Леви казалось, что ещё немного и её позвоночник захрустит от напряжения. За этим фасадом он не видел прежней Ребекки. Хоть и её наглость его раздражала. Но эта неестественность раздражала больше. — Доставай записи, — сказал Леви, садясь на стул и пододвигая к ней наполненную янтарным напитком чашку. — Сейчас, — она кивнула болванчиком и достала из сумочки свои черновики, протянув их ему. Леви пробежался взглядом по первому листу с распространённым описанием одного из прошедших дней и, оценивая, провёл пальцем по стопке бумаг. — Да уж, немало, — сказал он, подумав про себя, что это и хорошо, чем больше мелочей и фактов, тем легче будет во всём разобраться. Леви положил бумаги на край стола и двумя пальцами выловил из коробочки наполненный кремом круассан. Есть такое он не собирался, но было интересно, каким хламом питается она. Пара лоскутков слоёного теста упали прямиком на стол. Леви покрутил его, рассматривая со всех сторон, вернув взгляд Ребекке. Она так и продолжила сидеть ровно, не шелохнувшись, словно в её позвоночник вбили кол, и только кончиком пальца обводила потёртую позолоту небольшой чашки. Леви прищурился — да что с ней опять не так? — Ты можешь сесть нормально? — не выдержал Леви, спрашивая напрямую. — Что-то не так? — Ребекка удивлённо вскинула брови, убирая руки со стола на колени. Лёгкими движениями расправила юбку, на которой отсутствовали даже намёки на складочки. Леви прикрыл глаза, не давая раздражению разрастись в его груди. От сильного нажатия его пальцы провалились сквозь нежные слои теста, перепачкавшись в воздушном розовом креме. Он вздохнул и положил круассан обратно в коробку, прислонив большой палец к губам, слизывая крем. — Что с тобой случилось за этот час? — раздражение в его голосе всё же проявилось резко отчеканенными согласными. Леви потянулся за салфеткой, чтобы стереть с рук остатки крема. — К чему всё это? — бросил он следом, кивнув на неё, делая упор на последние слова. — Да что? — маска на лице Ребекки, не выдерживая честного напора Леви, треснула и осыпалась ей под ноги, обнажая ответное раздражение. — Что ты прицепился? — Ты не на приёме у местных аристократов, — Леви говорил уже спокойнее. — Мне твои ужимки ни к чему. Веди себя как раньше. Ребекке вдруг стало так легко, что она еле сдерживала расползающиеся в наглой улыбке губы. Пришедшее облегчение ослабляло тугой корсет приличия. Хочет как раньше? Хорошо. Она села поудобнее, откинувшись на спинку стула. Закинула ногу на ногу и водрузила локоть прямо на стол. Взяла чашку с ещё горячим чаем и шумно отхлебнула, слегка обжигая губы. — Что, так лучше? — она улыбалась, смотря с вызовом, как брови Леви ползли вверх. — Приятнее, чем сидеть с марионеткой без собственных мозгов, — он пожал плечами и привычно обхватил чашку поверх ободка, наблюдая, как Ребекка взяла сыпучий круассан. — Только не насвинячь мне тут. Ребекка тихо засмеялась, убирая из уголка губ клубничный крем. Леви заметил, как её взгляд мазнул по его руке, держащей кружку, и уже ожидал вопроса, но она лишь отпила свой чай, начиная уже беззастенчиво рассматривать комнату. Леви прищурился. Несмотря на то, что Ребекка была у него дома впервые, он не видел её инородной в его гостиной, вдруг развалившейся на стуле. Она обводила его квартиру взглядом, выискивая, за что бы зацепиться, и это было нормально. Леви откуда-то, словно из глубины сознания, выуживал её образ. Вот она сейчас разгладит платье и заправит за ухо непослушную прядь. И Ребекка, словно по мановению его мыслей, поправила каштановый локон. Леви чувствовал странное ощущение, издалека напоминающее ему умеренные вечера после тренировок: когда отводили фыркающих лошадей в стойла, поили водой. Солнце клонилось к горизонту, а завтра — новый день и снова свист в ушах от выпущенных приводов. Леви как будто слышал её звонкий смех из своей спальни, тонкие, протянутые к нему для объятий руки и счастливый блеск в глазах. Он задумчиво смотрел, как Ребекка откусывала круассан и поворачивала чашку, чтобы взять за маленькое «ушко» поудобнее: фарфоровое дно протяжно скрежетало о блюдце. Всё это было Леви близко. Ощущения и образы, вызванные Ребеккой в его доме. И она, сидящая напротив. Их разделял только простой деревянный стол и долгие дни утомительного молчания. И было в этом что-то неуловимо тянущее. Тоскливое, как отголосок застаревшей печали, о которой позабыл. Леви решил выбросить из головы эти мысли, раскладывая на свободной части стола черновики, принесённые Ребеккой, и достал свой блокнот, чтобы не откладывать дело в дальний ящик. — Я уже думала, что ты меня просто чай попить позвал, — встрепенулась Ребекка, подсаживаясь ближе. Она пододвинула стул, садясь поудобнее, и тоже склонилась над бумагами. — Что, почувствовала себя как дома? — Леви не смотрел на неё, перелистывая страницы своего блокнота. Ведёт себя нагло, — думалось ему, — но это и хорошо. Уж лучше, чем то дерьмо, которое она пыталась изображать поначалу. — Давай, листай быстрее, — Ребекка, усмехнувшись, пододвинула его блокнот к себе и начала быстро искать нужные «дни». Бесить Леви было весело, потому что он либо не реагировал. Либо всегда давал отпор. — Может тебя снова за дверь выставить, чтобы вспомнила хоть что-то о приличии? — спросил он, глядя, как Ребекка остановилась, рассматривая что-то в его записях. — Что это? — вдруг спросила она, проводя пальцем по схематичному рисунку. Нарисованные линии были не очень ровные, подрагивающие, как будто рисовали в спешке. Ребекка рассматривала какие-то колонны и неровные стрелки, ведущие от одного закрашенного блока к другому. Каждый блок был подписан, и Ребекка всматривалась, но не понимала ни слова. А на развороте было нарисовано уродливое лицо. «Титан…», — подумала Ребекка, откладывая блокнот Леви на стол. — Это сейчас важно? — спросил Леви, наблюдая за её реакцией. Он пододвинул ближе свои записи, открывая их на нужном дне. — Показалось, там был твой портрет, — она пожала плечами, уводя тему в шутку, но Леви видел, что взгляд её изменился. Тёмная зелень её глаз цеплялась за него, как надоедливые крючки чертополоха, оторвать которые можно было только приложив усилие. — Давай уже к делу, — сухо ответил он, склоняясь над её записями, сверяя со своими. Первый день почти не отличался от его. То же недоверие собственной памяти, те же сомнения в гуляющих строках. Леви словно смотрел на свои воспоминания в обратной перемотке, вычленяя любые странности, которые сейчас можно было заметить. Ребекка внимательно смотрела на страницы его блокнота. Водила глазами по строчкам, не понимая ни слова. Где-то Леви писал привычно, а где-то, где записи занимали всю страницу — слова были совершенно незнакомыми. Она посмотрела на профиль Леви, склонённый над столом. Тёмные пряди его волос спадали на лоб, закрывая от неё. Хотелось протянуть руку и отодвинуть его волосы, чтобы увидеть серые глаза. «Сколько языков он знает?» — размышляла Ребекка, понимая, что Леви в её представлении был очень далёк от академической жизни. Она не могла его представить, сидящим за партой и изучающим падежи и иностранную лексику. В его квартире было тихо. Тишину нарушало только шуршание сухой бумаги и пение птиц, доносящееся из открытых окон. Леви брал и откладывал страницы за страницами, исписанные ею, пока Ребекка внимательно смотрела на него, уперев подбородок в ладонь. «Кажется, он понимает мои записи без проблем, — Ребекка пыталась заглянуть ему в лицо. — В его блокноте какие-то схемы и другой язык. Нарисованный титан», — она прогоняла в голове всё, что знает о нём, и то, что увидела сейчас. Ребекка пробежала взглядом по его задумчивой фигуре. Леви держал плечи прямо, хоть и был полностью сосредоточен на своём занятии. Во всём теле виднелась напряжённость. Леви хмурил брови, перелистывая страницы, словно искал что-то и никак не мог найти. «Подтянутый, с выправкой... — Ребекка смотрела на него, понимая, что ему не нужно помнить о том, что спину должно держать прямо, он словно всегда держал её именно так. — И двигается он быстро…» Она смотрела на Леви с лёгкой улыбкой, радуясь, что работа в издательстве дала свои плоды. Сопоставлять факты стало её любимой задачей. «Я и сам не местный». «Проспект Магата, дом 6…». Ответ напрашивался сам собой. «Элдиец». Ребекка протяжно вздохнула, расслабляясь. — Почему у тебя пустые стены? — спросила она, разрушая тишину. — Нет ни картин, ни фотографий. — Ребекка понимала, что лезет туда, куда не надо, но ей хотелось найти подтверждение родившейся догадке. Леви тихо цыкнул, отрываясь от записей. Вопросы Ребекки отвлекали. — У меня есть портреты товарищей, но я не вижу смысла увешивать ими квартиру. Не хватало ещё, чтобы они светили своими лицами со стен, напоминая о том, что было. Леви незаметно качнул головой. Он и так помнит. И никогда не забывал. И ему не нужно вывешивать своё прошлое на стены, чтобы вспоминать. Простой порядок его устраивал. — Портреты, значит? — Ребекка развернулась к нему, заглядывая в глаза. — Не фотографии? — Тебе заняться нечем? — строго спросил Леви. — Проверь снимки, — он пододвинул к ней стопку фотокарточек, принесённых ею. — И не отвлекай. Ребекка улыбнулась какой-то понимающей, совершенно отвратительной улыбкой и взяла снимки, послушно проверяя каждый на наличие старухи или чего-то странного. Леви прищурился. Как же, временами, она его раздражала. Он пролистал записи до того дня, как встретил её и вздохнул. Ребекки становилось много. Леви пробегал глазами по оставленным заметкам. Вот описание того дня, когда она решила нырнуть в волны. Леви тихо хмыкнул. «Дурёха», — он старательно сверял уже их общие воспоминания, чувствуя плечом её тепло. За окном пели птицы, и в распахнутые створки окон залетал освежающий ветер. Было хорошо. Хотелось включить телевизор, но тогда будет слишком шумно. Ребекка хоть и сидела тихо, но занимала собой всё пространство. Так, что даже тишина казалась живой. Она постоянно вертелась на стуле, перебирала фотографиями, вздыхала и задавала вопросы. Совсем не к месту. Он отвлёкся от бумаг, когда услышал фарфоровый звон. Ребекка поставила две чашки рядом, разливая по ним уже остывший чай. — Держи, — она заботливо протянула одну ему. — Ты сегодня ничего не ел. Будешь? — она кивнула на всё ещё лежащий круассан в картонной коробке с красным бантом. — Нет, — он взял у неё чашку, покачав головой. — Ешь ты, если хочешь отрастить задницу. Ребекка прыснула, сдерживая непрошенный солнечный смех. — Мне не грозит, — отмахнулась она, подцепляя круассан пальцами. — Давай, попробуй. Уверена, ты не ел ничего традиционно-марлийского. Она протянула к его лицу выпечку, встречаясь с его упрямым взглядом. — У тебя три секунды, — она невинно пожала плечами, начиная счёт. — Ра-а-аз… Леви закатил глаза и откусил круассан, наблюдая за довольной улыбкой Ребекки, откладывающей десерт обратно в коробку. — Ну как? — пытливо спросила она. Леви пережёвывал нежное слоёное тесто. Клубничный крем казался ему слишком приторным. Он и правда никогда не ел ничего подобного. Просто не любил этот сладкий масляный вкус. Но почему-то круассан казался ему смутно знакомым. — Слишком сладко, — сказал он, отпивая чай. Ребекка лишь усмехнулась, постучав по столешнице ноготками, и встала из-за стола. Потягиваясь, прошла к открытому окну, облокотившись на подоконник. Леви, проводил её взглядом и снова вернулся к их «дням». Записи с того момента, как они встретились, стали более осмысленными, полными. Они уже не напоминали обрывки воспоминаний, а были обычным пересказом дней. Как у него, так и у неё. Леви вдруг отодвинул от себя исписанные Ребеккой страницы. — Тут точно всё? — спросил он, нахмурив брови: на первый взгляд всё было правильно, словно оба старательно вели какой-то странный, повторяющийся дневник. Но что-то не сходилось. — Да, я всё собрала, — откликнулась Ребекка, подойдя к столу, залитым заходящим солнцем. Оперлась ладонями. — А что? Она быстро пробежала взглядом по разложенным листам, вспоминая, как собрала всю стопку и сложила в свою сумочку. — Ты записывала каждый день? — Леви, не поднимая головы, быстро перелистывал страницы своего блокнота, явно отыскивая в нём заметки о каком-то из дней. Ребекка задумалась лишь на пару секунд, прежде чем ответить. — Да, ну кроме первых, — она взяла со стола одну из страниц, перечитывая по диагонали то, что было написано. — Как только поняла, что дни повторяются — записывала все воспоминания. — Не сходится. В записях не хватает половины недели, — Леви резко захлопнул блокнот и откинул его на стол, скрещивая руки на груди. Эта неразбериха уже начинала раздражать. Ему хотелось чёткой ясности, а она, как вертлявая лиса, убегала в лесную чащу, заметая пушистым хвостом за собой следы. — Если ты, конечно, принесла все записи, — вдруг сказал Леви, иронично поднимая на Ребекку глаза. — У тебя же ветер в голове гуляет. Его серый взгляд был слишком снисходительный для человека, который не подозревает собеседника в забывчивости. Слишком прямой. Слишком выжидающий. Слишком… И вот снова. По её рукам пробежали мурашки. Она всем своим телом ощутила солнечное тепло, нагревающее её ладонь на столе. Хотелось пошутить, сказать что-то такое, чтобы снова зацепить Леви, посмотреть на реакцию. Уголок губ Ребекки слегка дёрнулся вверх. Маленький, быстрый жест, но Леви заметил. — Я не вру, — она посмотрела на него, приподнимая бровь. — Может это ты всё пропустил? Леви кивнул, понимая, что на этот раз она сказала правду, и ирония в её голосе была вполне оправдана. — Смотри, — он деловито пододвинул к ней её записи и свой блокнот. — Двадцать четвёртое мая. У меня день записан, у тебя — ничего. И следующий день тоже. Леви читал дальше уже внимательнее, оставляя Ребекку в раздумьях — всё ли она взяла? Она прогоняла в памяти сегодняшнее утро, точно зная, что стол на её кухне остался пустым. А значит не могло быть такого, что она что-то забыла. — Послушай, может нам просто ничего не делать? — предложила Ребекка, разводя руки в немом жесте отчаяния. Было совершенно ясно, что они ходят кругами по крохам разбросанных фактов, пытаясь нащупать правильный путь. Но только всё больше плутали, следуя по ложным следам. Леви посмотрел на неё тяжёлым мрачным взглядом и, хмыкнув, приподнял бровь. — Ну что ты так смотришь? — она взяла со стола одну фотографию, и, держа её двумя пальцами, покрутила в воздухе. — Вдруг это пройдёт само? Знаешь, как царапина. Очередной снимок набережной не запечатлел на себе ни одной зацепки, и Ребекка отбросила карточку на стол. — И что, прошла твоя царапина? — Леви кивнул на её плечо, вновь возвращаясь взглядом к записям, сравнивая мельчайшие детали. Ребекка недовольно поджала губы, прислонив руку к порезу. Он заживал, но очень медленно, словно что-то мешало тканям привычно регенерироваться. — Проходит, — буркнула она и встала из-за стола, снова подходя к распахнутому окну. День клонился к вечеру. Несмотря на позднюю весну, солнце всё так же спешило к горизонту, лишь на пару часов дольше догорая у его самой кромки. На проспекте внизу ходили люди, как раньше ходила она мимо этих самых окон. День за днём. — Сколько мы тут находимся? — Леви задал вслух вопрос, на который у них до сих пор не было ответа. Он ясно понимал, что оба записывали каждый свой день. Но почему-то записей, что у него, что у Ребекки не хватало, чтобы проложить полный путь от начала петли до сегодняшнего дня. — Может, мы забываем дни, как раньше забывали друг друга? — задумчиво, еле слышно произнёс Леви. Скорее, сам себе. Скорее, просто размышляя. Но Ребекка его услышала. — Что? — она нервно усмехнулась, порывисто подходя к нему. — Такого не может быть! Она уперла руки в бока, расхаживая по его комнате, как в своём доме. Леви следил за ней взглядом, позволяя выпустить пар. — Я точно знаю, что всё началось в день премьеры, — Ребекка кусала губы от странного волнения, холодившего изнутри. — Ага, в театр мы тоже ходим каждый день, — Леви заложил руки за голову, сложенные в замок. — Но ты же не ходишь каждый день за письмом на почту. В затылке словно щёлкнуло, обдавая жаром. Прямо там, откуда начали расползаться мурашки. Ребекка резко остановилась. Леви опустил руки. — Точно. Письмо… Она подбежала к сумочке, доставая влажными от волнения руками розовый конверт. Леви прошёл на кухню, принося небольшой ножик, чтобы аккуратно вскрыть написанное, но Ребекка уже разорвала один край, положив на стол лист, исписанный лишь наполовину аккуратным почерком. Леви подошёл ближе, гадая, можно ли ему прочитать, но Ребекка вдруг обхватила его руку ледяными пальцами и потянула к себе. — Смотри, — её голос был севший, почти безжизненный. Леви поднял со стола письмо, тревожно поглядывая на побледневшее лицо Ребекки.«Дорогая доченька, Ребекка.
Я понимаю, что между нами было много всего. Много воды утекло с тех дней, когда ты была маленькая. Я так скучаю по тебе, милая моя девочка. Неужели ты забыла, как я не спала ночами, укачивая тебя? Сколько сил вложила в твоё воспитание?»
В последних строках ручка вжималась в бумагу, выдавливая буквы на обратной стороне так, что их можно было пощупать.«Что такого сделал тебе отец? Этот… человек! Что ты звонишь ему, но не отвечаешь на письма матери? Я связывалась с ним и знаю, что с тобой всё в порядке.
Приезжай ко мне на день рождения через месяц. Ты уже помирилась со своим мужчиной? Напомни, как его звали? Леви… Ливай или как-то так… Если да, то приезжайте вместе.
Буду ждать от тебя весточки.
С любовью,
Твоя мама».
Леви медленно, словно во сне отложил письмо на стол. Аккуратно. Бережно. Хотя хотелось перевернуть стол к чертям. Он начал мерить шагами комнату, услышав позади себя лишь тяжёлый, прерывистый вздох. Ребекка накрыла горячий лоб похолодевшей рукой. Леви отвернулся. Каждый оставался наедине с обрушившейся на них реальностью, придавившей их каменной глыбой. «Это полный провал», — подумал Леви, закрывая глаза. Вдох. Выдох.