***
Тёмный пролёт лестницы. Щелчок. И холодная ручка провернулась в ладони, пропуская Ребекку в родной коридор. Домой. Она скинула с ног туфли и сразу же прошла в комнату. На ходу стянула с себя платье, накинув на плечи пижамную рубашку, и упала лицом в подушки, надеясь как можно скорее закончить сегодняшний день. Голова всё продолжала гудеть, и постепенно закладывало нос, заставляя дышать ртом. Сколько бы Ребекка ни крутилась — так и не смогла заснуть, вернувшись от Леви. Она прикрыла дверь спальни, оставляя внутри лишь тишину и гудящие, воспалённые мысли в ней. Все её мысли были о том, что раскрыло им письмо, и Ребекка не могла поверить в то, что они так много времени провели в этом дне. В то, что написала мама. Она лежала, откинув от себя смятое одеяло, ворочаясь с боку на бок в темноте пустой комнаты, и считала, чтобы занять мысли чем-то простым, обыденным. Снова и снова. — В одной минуте шестьдесят секунд, — монотонно шептала Ребекка, глядя на тёмно-синий силуэт кресла, на котором лежало, по всей видимости, её платье. Тени кресла размывались, и Ребекке казалось, что в нём кто-то сидит. Чья-то потерявшая человеческие формы тень. — В неделе семь дней… В семи днях… — она на мгновение задумалась и сбилась со счёта, зажмурив посильнее глаза. Всё, что они пытались выяснить ранее, было не просто не верно — бессмысленно. Ребекка повернулась на другой бок, к окну, смотря на проплывающие по ночному небу облака. Их рваные пушистые края серебрились в ярком свете луны. Ребекка чувствовала себя так же растерзанно, словно кто-то потянул за тонкую, мягкую ткань и та, треснув, разошлась безвольно свисающими нитями. Было тошно. Она села на кровати, опустив босые ноги на холодный пол. Желудок холодел изнутри, и рот наполнялся вязкой слюной. «Мы здесь так давно, — подумала Ребекка, приложив ладонь к горячему лбу. — И за всё время мы так и не смогли выбраться отсюда… У нас нет шансов», — она снова зажмурила глаза и начала быстро шептать. — В сутках двадцать четыре часа… — но мысли всё равно перебивали простой счёт. «Мы никогда отсюда не выберемся», — Ребекка со всей силы прикусила истерзанную за целый день губу, почувствовав металлический привкус крови. Боль возвращает в реальность. Трезвит. — Тридцать минут — это половина часа. «У нас нет ни единого шанса», — кончики её пальцев похолодели и рот заполнился вязкой, солоноватой слюной. — Месяц — это… Желудок словно сделал кульбит и Ребекка, резко соскочив с кровати, пробежала в ванную комнату. С хлопком откинув крышку, упала на колени перед унитазом, снова и снова выворачивая себя наизнанку в очереди спазмов.***
Утро нового дня наступило вопреки. Оно пронзало яркими солнечными лучами город, заставляя Ребекку оторвать тяжёлую голову от подушки. Наспех умывшись, она посмотрела на себя в зеркало — нос немного опух и совершенно отказывался дышать. Но холодная вода делала своё дело, приводя в чувства. Выйдя на улицу, Ребекка уже знала, что опаздывает к началу рабочего дня, но торопиться не было ни сил, ни смысла. Поэтому она размеренно шла по проспекту, прикрытому невесомой завесой прохладной утренней дымки. «Перед тем, как отправиться в архив, нужно проверить недавние экземпляры газет», — думала она, неспешно открывая дверь знакомого кабинета. — Ну наконец-то, доброе утро! — утомлённо протянула Люси, выкладывая на стол картонную папку на шнурке, которую всегда выдавали в фотоателье при распечатывании снимков. — Не очень, — Ребекка шмыгнула заложенным носом и рухнула на жалобно скрипнувшее кресло за её рабочим столом. Их кабинет находился на солнечной стороне. Но ранние лучи ещё не доставали до окон и не успели превратить маленькое пространство в адское пекло. Ребекка посмотрела на стопки статей и невошедших черновиков, собранных у них в кабинете, и ей стало легче. Легче, среди этих бумаг, пропахших краской. Среди обезличенных новостей: где-то раздутых ради сенсации, где-то закрывающих глаза на очевидное. В атмосфере фальши находиться было легче. И легче было забыть о реальности, которая ощущалась плевком раскалённого масла в лицо. — Утро всегда доброе, — усмехнулся пришедший сегодня раньше обычного Кирк, — это люди бывают злыми. Он складывал бумаги на своём столе в аккуратные стопки, приводя уже привычный хаос в какое-никакое подобие порядка. Кирк снял с головы солнцезащитные очки, пригладив тёмные, уложенные воском волосы, и придвинул поближе печатную машинку, начиная набивать ту самую статью о порте. — Ради всего святого, — сказала Люси, наблюдавшая всё это время за его приготовлениями. Она достала тонкую сигарету, щёлкнув блестящим портсигаром, и снисходительно подняла светлую бровь. — Ты что, заболел? Кирк ни на мгновение не отрывался от набора текста, изредка хмуря брови и внимательно пробегая уже написанное острым, пепельно-серым взглядом. — А, ты об этом, — он коротко кивнул в сторону сложенных бумаг и, усмехнувшись, покачал головой. Улыбка так и застыла на его лице. — Ты просто многого обо мне не знаешь, — закончил он непривычно мягко. Когда Кирк разговаривал с Люси, тон его голоса всегда становился чуть вежливее, а взгляд чуть серьёзнее. Ребекка краем уха слушала их разговор, изучая старые газетные записи, когда-то напечатанные ею же. Выискивала в них хоть какие-то намёки на странные происшествия в городе. — Очаровательно, — Люси вздёрнула кончик аккуратного носа и зажала сигарету между тонкими линиями губ. Её недовольное выражение лица говорило о том, что ничего очаровательного в Кирке она не находила. Люси чиркнула спичками под аккомпанемент печатной машинки, прикуривая. По кабинету неспешно расползлась дымно-сладкая ваниль. — Какая скука… — еле слышно протянула она, задумавшись. — А ты что пригорюнилась? В её вопросе не было ни капли беспокойства. Люси впилась в Ребекку синевой своего взгляда, надеясь развеяться в бесцельной беседе. Ребекка повернулась к ней, отложив газету за прошлый месяц, и пожала плечами. Ей хотелось сделать это как можно равнодушнее, но движение получилось ломаным и нервным. — Ничего особенного, — она отогнула смятые уголки газеты, проводя ногтем по образовавшимся заломам. — Просто в сотый раз наступаю на те же грабли. — М-м? — вопросительно протянула Люси, втягивая в себя сладковатый дым. Она расправила плечи, чтобы лучше видеть Ребекку за её столом. — Что, поссорилась с каким-то недотёпой? — Что-то вроде того, — Ребекка тяжело вздохнула, закрывая глаза. Какой смысл говорить Люси правду? Она всё равно в неё не поверит, а на следующий день забудет. Ребекка придвинула к себе очередную стопку бумаг. За прошлый месяц в городе не происходило ничего особенного. Она пробежала пальцами по чернёным листам и выудила забракованный шефом экземпляр за март, внимательно читая первую полосу. Люси поднялась с кресла и, обогнув свой стол, подошла к окну, упираясь в низкий подоконник бёдрами. Где-то позади неё хмыкнул Кирк, не переставая щёлкать клавишами. — Дорогая, какая же ты очаровательная дурочка, — она расправила складки на узкой тёмной юбке, — ни один мужчина в мире не достоин твоих переживаний. Разве мама тебя этому не учила? Люси выпустила дым, потушив сигарету. На фоне стихла печатающая машинка. — Все мужчины до ужаса примитивны, — продолжила Люси, не дождавшись ответа, словно он был вовсе ей не нужен, и залилась кристальным смехом. Её голос вновь был уставшим, с густыми, тёмными нотками. Она опустила взгляд на пробегающих по улице людей, спешащих по своим утренним делам, и отвела в сторону уголок губ в холодной улыбке. — Как жаль, что нас учат тому, что великое счастье женщины — выйти замуж. И как жаль, что мы поздно понимаем, что мужчина — лишняя мебель в нашем доме. Ребекка задумчиво посмотрела на Люси и снова вернулась к старым текстам. В недавних новостях не было ничего такого, что могло навести на мысли о петле. А значит, придётся влезать в архив, и эта перспектива тревожила. Вдруг и там она ничего не сможет найти? В дальней части кабинета по блестящему паркету проехались ножки отодвинутого кресла. Кирк встал из-за стола и расстегнул верхние пуговицы рубашки, разминая руками затёкшую шею. — Вот уж не думал, что наша красотка обижена на весь мужской род, — он говорил это со смешком в голосе, закрывая глаза от удовольствия, растекающегося по одеревеневшим мышцам. Ребекка перевела на него вопросительный взгляд. Она даже не заметила, как в кабинете стало тихо, и что Кирк отложил свою статью, внимательно вслушиваясь в слова Люси. Ребекка наблюдала за тем, как он расстёгивает манжеты своей рубашки и закатывает рукава, открывая крепкие руки. «Такие же, как у Леви», — промелькнула в её голове короткая мысль. Ребекка подумала про себя, что Кирк был очень похож на него. Такие же тёмные волосы, светло-серые глаза… Вот только он был гораздо выше Леви и лицо его было высокомерно-кокетливым, с мягкими, красивыми чертами. В то время как лицо Леви было мрачным и уставшим, словно видело в жизни слишком много такого, чего не должен видеть человек в принципе. И если смотреть правде в лицо, то Кирк был хорош и знал об этом. Он держал себя в форме, всегда укладывал волосы, а лицо его имело ровные, правильные черты. Его даже можно было назвать привлекательным, если бы не дрянной характер. Винклер всегда провоцировал на эмоции. Во время конфликтов подливал масла в огонь, словно питался этим полыханием. И ему всегда было мало. — Я тут подслушал твои речи, ты уж прости. — Кирк медленно прошёл к окну и опёрся о стену спиной. Люси недовольно закатила глаза, посмотрев на него со снисходительной жалостью. Любой человек оскорбился бы такому взгляду. Любой, но не Кирк. Он смотрел на Люси с улыбкой. Наверное, со слишком искренней для человека, который собирался возвести текущую ситуацию в фарс. — О, неужели ты хочешь узнать побольше? — Люси хитро прищурилась, положив ладонь на подоконник. — Как бы так выразиться… — она покрутила слова на языке. — Мужчины омерзительны. Люси снова отвернулась к проспекту под тихий смешок Кирка. — Почему же? — спросил он, едва склонив голову на бок, всё ещё улыбаясь ей. Ребекка расправила плечи и облокотилась на стол. Несмотря на приближение ссоры, только со стороны Люси искрили молнии, в то время как Кирк пребывал в расслабленной весёлости. Кажется, его ничто не могло пошатнуть. — Хм-м… — Люси протянула в ленивой задумчивости. — Наверное потому, что вы забираете наши рабочие места. Женщинам приходится терпеть ваши сальные взгляды. Вам даже платят больше, когда работаете вы меньше. Люси надменно усмехнулась, смотря на Кирка сверху вниз. — О, а самое приятное, когда после работы вы приходите домой и разваливаетесь на диване, не ударяя и пальцем о палец. Жрёте еду, которую готовят вам женщины, забывая сказать спасибо. — Она закрыла глаза и покачала головой, не снимая с лица снисходительную улыбку, и отмахнулась от разговора, как от назойливой мухи. — Можешь выбрать любую причину, которая тебе больше нравится. Кирк выпрямился, ничуть не дрогнув в плечах. Как будто все слова Люси прошли сквозь него, ни капли не задев. Он слегка наклонился к ней, уперевшись ладонью о подоконник, и положил свою руку рядом с её. Близко. Так, что чувствовал мягкое тепло Люси. Казалось, он хотел накрыть её пальцы своими. Но так и не дотронувшись, убрал руку в карман. — А с чего ты взяла, что мужчинам живётся проще? — он снова склонил голову, пытаясь поймать её взгляд. Ребекка сидела, не шелохнувшись, и старалась дышать как можно тише, пытаясь не нарушить их разговор. Она была согласна с мнением Люси. Мужчины часто приносили в её жизнь только больше проблем. Слова Гроссо звенели, откликаясь в ней, и Ребекке было интересно, что же сможет на это ответить Кирк. — Ты думаешь, мне нравится лизать задницу Морти, ради того, чтобы меня не уволили? Всегда держать планку показателей, потому что выезжаем на горячие репортажи мы с Робом, — он как-то тоскливо, бесцветно рассмеялся, приложив руку ко лбу. — Я всегда прихожу на работу раньше других и ухожу позже. Люси открыла рот, чтобы что-то возразить, но он не дал ей вставить и слова. — Люси, чёрт возьми, — Кирк беззвучно и надсадно усмехнулся, — когда я возвращаюсь домой, единственное, о чём я мечтаю — это не подохнуть, потому что завтра всё повторится вновь. За окном весело рассмеялись люди, наслаждающиеся прекрасной погодой и отдыхом. В то время как они были заперты в рабочем кабинете. Каждый наедине со своей личной тоской. — Меня на работе просят надеть платье покороче и каблуки повыше, — приглушённо произнесла Люси, всплеснув руками. Их разговор, подобно неспокойным водам, перетекал во что-то более личное, оттого оба говорили всё тише. — Не надо ставить себя выше только потому, что ты женщина, — он посмотрел на неё серьёзно, долго, снова улыбнувшись красивой, мягкой улыбкой, и его острый взгляд вдруг стал на мгновение теплее. — Мне не поможет короткая юбка. Меня до конца дней будут сношать за производительность просто потому, что у меня между ног член. Кирк положил обе руки на подоконник, в поисках опоры, и выглянул в окно. Солнце становилось горячее. На улице мелькало всё меньше торопливых пиджаков и всё больше прогуливающихся шляпок. В кабинете стало тихо, и никому не хотелось нарушать образовавшийся покой. — Я слово «должен» слышу чаще, чем что-то хорошее. Разве я заслужил от тебя этого снисходительного тона? — спросил Кирк уставшим голосом. Он повернулся к Люси и распахнул руки, словно для объятий, открываясь перед ней. — Мне приходится терпеть твои комментарии о моей внешности, — она прищурилась, указывая пальцем в его грудь. — Эти мерзкие «красавица», как будто ты не знаешь моего имени. Кирк заложил руки в карманы. Улыбка на его лице медленно таяла, но так и не растворялась до конца, потому что он всё ещё смотрел на разбросанные по плечам светлые кудри Гроссо. — Прости, — он медленно прошёл к своему столу, взяв в руки солнцезащитные очки. — Только не думай, что мне живётся проще. Последние слова Кирка толкнули Ребекку в лопатки. Она слушала разговор коллег, примеряя его на себя. Ведь так всё и было. Она тоже надеялась на Леви, невольно ожидая от него помощи в том, в чём застряли они оба. Ребекка привыкла всё делать по-своему, тогда как он думал о последствиях для обоих. Она жалела себя, потому что повторение реальности не могло пройти для сознания бесследно. Но Ребекка вдруг поняла, что ни разу не задумалась о том, что Леви тоже тяжело. Так же, как и ей. Она вдруг подняла глаза, чтобы найти его взглядом, привыкшая за всё время, что он всегда был в пределах видимости. Рядом. Но рядом был только Кирк, собиравший на столе напечатанную статью. В кабинете снова стало тихо, и поднявшееся солнце уже раскаляло изнутри маленькое пространство, нагоняя духоту. Люси стояла, широко распахнув глаза. С её губ хотела сорваться какая-то мысль, но замерла, не способная облечь себя в простые слова. Кирк вышел из-за стола, задевая стопку газет. Так рухнула на пол, как и прежде, рассыпаясь крупными листами по полу. — Пойду проверю, где там Робби, — он взялся за ручку и открыл дверь, впуская в кабинет поток прохладного воздуха и сделал шаг за порог. — Ну прости, — высокий голос Люси заставил его остановиться. — Можешь снова сказать эту дурацкую шутку. Про то, что приглашаешь меня на свидание. Она сложила руки на груди, отворачиваясь от него. Люси чувствовала свою вину за те слова, которые бросала ему в лицо, пока он принимал их с улыбкой, ни разу не сорвавшись в ответ. — Не в этот раз, Люси, — ответил он так же мягко, как и всегда, когда обращался к ней. И вышел в коридор, отрезав себя от жалящей тишины, затопивший кабинет изнутри.***
Майский полдень уже вовсю освещал тротуары длинного проспекта яркими лучами, когда Габи, постучав ногами о наружный коврик, забежала в небольшую квартирку, захлопнув за собой дверь. Бросила ключи на ближайшую тумбочку, совершенно позабыв провернуть ими в замочной скважине. В квартире было прохладно, и Габи протяжно выдохнула, наконец-то скинув с себя дневную духоту. — Ты быстро! — откликнулся из столовой Фалько, расставляющий на столе дешёвенький чайный сервиз на три персоны. — Очереди сегодня не было, — звонко крикнула она в ответ, деловито проходя на кухню. Водрузив бумажный пакет на столешницу — начала выкладывать только что купленные хрустящие багеты. Она слышала, как Фалько в столовой чем-то зашуршал, и следом по квартире разлилась лёгкая классическая музыка. Габи улыбнулась. В раскрытые окна залетал освежающий ветер, и на душе стало легко и радостно. Ей так нравилось, когда Фалько заботился о том, чтобы дома что-то играло, зная, что она не переносит тишину. — Леви ещё не пришёл? — весело спросила она, открывая холодильник, когда Грайс появился в проёме с вафельным полотенцем на плече — протирал залежавшиеся чашки изнутри от осевшей пыли. — Не-а, — Фалько пожал плечами и торопливо подошёл к ней, перехватывая тяжёлый графин молока и лоток с куриными яйцами. — Будешь снова пирог печь? — просиял он, глядя на запыхавшуюся Габи, заправляющую за ухо отросшие волосы. — Ага, хочу потренироваться, — она кивнула ему, легко улыбаясь, и уперла руки в бока. — Помогать будешь? — спросила она, указывая в сторону их единственного фартука. — Нужно отмерить муку. В их квартире не было много вещей, но зато было много счастливых моментов, ютящихся в рамках на стенах и заполненных до отказа фотоальбомах. — Конечно, — ответил Фалько, снимая с крючка передник, даже не представляя, что когда-нибудь мог бы ей отказать. Накинув на шею фартук, он подошёл ближе и наклонился, доставая увесистый мешок с мукой, выставляя его на стол. Габи уже взбивала белки, напевая под нос тихую мелодию. И несмотря на все недавние переживания, губы Фалько расплылись в улыбке. Он наблюдал, как в прямых локонах Габи преломляется солнечный свет и сжимал кулаки, сдерживая себя от того, чтобы протянуть неуверенную руку и заправить её волосы за ухо. Фалько отвёл взгляд, развязывая мешок и отсыпая часть муки в отдельную миску. Было хорошо. Просто делать что-то вместе. Просто находиться рядом. Он с любовью разровнял белую горку, и снова посмотрел на закусившую губу Габи. Белки в её миске упрямо не хотели подниматься. — Могу помочь, — он уже легко коснулся её руки, как Габи выдохнула, сдувая со лба упавшие волосы, и отставила миску, поворачиваясь к нему. — Думаешь, не справлюсь? — она скептично приподняла бровь и улыбнулась. Она не могла не справиться, ведь каждый раз затевала нечто подобное только для того, чтобы увидеть его реакцию. И Габи так сильно стеснялась этого, что всегда в такие моменты отворачивала лицо и начинала пылко командовать. — Лучше отмерь молока. Два моих стакана! — добавила она, кивнув ему на стоящий позади них графин. — Я никогда не думал, что ты с чем-то можешь не справиться, — сказал Фалько как будто между прочим, уже отвернувшись, доставая с верхних полок мерный стакан, которым всегда и всё отмеряла Габи. Он снял крышку с графина и уже хотел наполнить его до краёв, как почувствовал кислый запах. Он поднёс молоко к лицу и принюхался, слегка поморщившись. — Габи, оно скисло, — Фалько уже занёс руку над раковиной, собираясь вылить испорченный продукт. — Что? Подожди! — воскликнула она, подлетая к нему. — Я только вчера купила. Быть не может! Габи выхватила у него из рук кувшин и втянула носом воздух. — Фу-у! — Давай вылью, — Фалько бережно взял из её рук графин и вылил испорченное молоко в раковину. — Странно… — задумчиво протянул он, включая воду, размывающую белую жидкость. — По-любому та торговка меня надула! — вскипала Габи, глядя на уже взбитую яичную массу. — И что теперь со всем этим делать? Она сокрушалась, указывая на переведённые продукты, вдруг почувствовав тепло. Фалько обхватил своими руками её плечи и мягко улыбнулся. — Испечём омлет, — он вскинул брови, задумавшись. — Или поджарим в нём багет. Не переживай. Он продолжал держать её за плечи, слегка поглаживая большими пальцами, успокаивая. Из патефона играл нежной печалью рояль, и Габи стало немного жаль: своих усилий, и то, что снова всё валилось из рук. Ведь ей так хотелось порадовать Фалько пирогом... Да хоть чем-то, но и этого у неё сегодня не получилось. — Пф-ф, ладно, — обречённо вздохнула она, снимая с его шеи старенький фартук. — Всё равно Леви задерживается. — Вот именно, — он с облегчением вздохнул и перехватил её за руки, потянув в сторону гостиной. — Давай лучше отдохнём. Впереди театр, зачем тебе готовить? Поедим что-нибудь вкусное в буфете. Фалько видел, что глаза Габи подёрнулись печалью. Он не понимал причины, но ему очень хотелось развеять её как можно скорее, чтобы её красивые глаза снова сияли неукротимой энергией, которая так сильно ему нравилась. — Я сделаю чай. Садись, — он махнул ей в сторону дивана, пока сам поставил греться на плиту небольшой эмалированный чайник. Вернувшись, Фалько присел с ней рядом. Почти не касаясь Габи. Она же откинулась на подушки, наконец-то расслабляясь. Подготовка к вечеру занимала все её мысли. Ей так отчаянно хотелось выглядеть сегодня не просто хорошо — потрясающе! Чтобы Фалько заметил. И, может быть, тогда пригласил бы её куда-то сходить вместе. Без Леви. — Габи, послушай, я хотел сегодня купить цветы… — Фалько скромничал и это проступило в нервном смехе над своими словами, хотя ничего смешного сказано не было. Он вдруг коснулся рукой шеи, потирая её. — Точно! — Габи подпрыгнула на скрипучих подушках. — Актёрам принято дарить цветы после выступления. Я совсем забыла! — Вообще-то я не… — начал Фалько, но не успел закончить, потому что Габи резко приблизилась к нему, воскликнув: — Фалько, ты молодец! Она кинулась к нему на шею с объятиями, запечатлев на щеке лёгкий поцелуй и сразу же вернулась на своё место, осознав, что только что сделала. На плите засвистел вскипевший чайник. — Я выключу! — Габи сорвалась с дивана так резво, что подушки жалобно скрипнули ей вслед. Она как можно скорее юркнула на кухню, чтобы отдышаться и успокоить жар, подкативший к лицу. Фалько так и остался сидеть на диване, наблюдая, как она заправляла мешающие волосы у стойки. — Я собираюсь подарить букет одному из главных актёров, — сказал он чуть громче, желая увести тему в безопасное русло. — Как думаешь, другие не обидятся? Букет будет только один… Габи выскочила из кухни, смотря на Фалько с ироничной улыбкой. — А кто сказал, что букет будешь дарить ты? — спросила она с вызовом, недовольно постукивая ногой по полу. — Подарю я! — Тогда давай решим честно, кто подарит, — упрямился Грайс, с облегчением думая, что это и хорошо, что Габи не догадалась о его истинном намерении. — Вот как! Раз не хочешь уступить… — она вмиг подбежала к дивану, срывая с него маленькую декоративную подушку и стукнула ею Фалько по плечу. — Тогда бой подушками! Он засмеялся, принимая вызов и тут же соскочил с дивана, «вооружившись». Габи запрыгнула ногами на ветхое сидение и ухватила Фалько за рукав, потянув назад. — Ну сейчас ты за всё получишь! — смеялась Браун, и Грайс, воспользовавшись моментом, растрепал руками её волосы. — С такой причёской тебя не пустят в театр! — выкрикнул он, с теплом глядя на её взбешённое лицо. — Ах так, — прорычала Габи и, звонко смеясь, повалила Фалько на спину, обрушив ему на голову мягкую подушку. Он закрывался от её ударов, улыбаясь в ответ. Какая же она всё-таки была прекрасная. Такая живая, милая. Даже когда норовила его прибить. Фалько ударил сжатой в руках подушкой куда-то в область её бёдер и засмеялся. Так легко и открыто, под стать искрящемуся из патефона роялю. И так хорошо было на душе. Так радостно, когда он видел над собой раскрасневшиеся от боя смуглые щёки Габи. И так хотелось, чтобы этот момент длился как можно дольше. — Сдавайся! — кричала она, задыхаясь от смеха. — У тебя нет шансов! — и снова замахнулась для удара. — Не дождёшься, я почти опередил тебя, когда решали кому достанется Бронированный! Фалько приподнялся на локтях и встал коленями на диван, отзеркалив Габи. Уже хотел ударить её прямо по макушке, чтобы пуще прежнего распушить волосы, но Габи увернулась и резко выхватила из его руки подушку. — Ах, вот как? — она вращала ими в руках, словно клинками. — Сейчас я тебя обезврежу, а в театре подарю цветы самому красивому актёру! Она уже замахнулась, чтобы приложить Фалько одновременно с двух сторон по голове, чтобы «оглушить», но он нырнул вниз. И даже не думая сдаваться, обхватил Габи за талию и повалил на сиденья, прижав её руки к дивану у неё над головой. — Я победил! — проговорил он в её лицо, тяжело дыша и до сих пор отсмеиваясь. И только когда с лица Габи сползла улыбка, и когда он не услышал привычной колкости в ответ, Фалько наконец-то понял, что нависает над ней, прижимаясь всем своим телом. С него вдруг спала пелена весёлости, и он на мгновение замер, смотря в её распахнутые карие глаза. Габи не пыталась вырваться, стремясь как можно скорее перевести дыхание. Но несмотря на старания, её грудь всё ещё высоко вздымалась и щёки налились ярким румянцем. — Габи, прости, я сейчас… — Фалько, прости, я… Они начали говорить одновременно. И одновременно замолчали, изумлённо глядя друг на друга. Фалько чувствовал, как горит его лицо. Что нужно скорее встать и отпустить Габи. Перестать её смущать и, господи, не смотреть на её алые губы! Но он не мог пошевелиться, словно что-то, что было сильнее его, приковывало к ней: к её взгляду и приятному, чайному дыханию. Ему бы только чуть-чуть отстраниться. Габи смотрела на него, стараясь не шевелиться. Она чувствовала, как его крепкие руки держали её за запястья, и внутри неё что-то закипало, разливаясь теплом в животе. И она, всего на мгновение, на сотую долю секунды опустила свой взгляд. Вниз. На его губы. Вдруг услышав его приглушённый голос. Фалько смотрел на неё серьёзно, неотрывно. Так, словно хотел запечатлеть каждую её чёрточку в своей памяти. Его глаза потемнели на несколько тонов. — Габи, только не сбегай, ладно?.. — попросил он тихо, почти шёпотом и вдруг склонился к ней ниже. Лицом к лицу. Почти вплотную. Сердце Габи подскочило горлу, рассыпаясь сотнями невесомых, порхающих бабочек. В груди протяжно тянуло. И больно, и нежно. Она прикрыла глаза, приоткрывая губы. И почувствовала, как Фалько едва коснулся её верхней губы своей. Сухой, горячей. Он коснулся её почти невесомо, но ей отчаянно хотелось ещё. Поцеловать его по-настоящему. Габи двинулась ему навстречу, прижимаясь к его мягким губам своими. Едва уловимо мазнула кончиком языка, тут же почувствовав на своём лице прерывистый выдох Фалько. На долю секунды послышалось, что откуда-то издалека, и кажется, из коридора, в тон пульсу в ушах хлопнула входная дверь. Внутри, лязгая, что-то тревожно оборвалось, и они отпрянули друг от друга, словно ошпарившись. Губы горели от незаконченного поцелуя. Сердце продолжало бешено колотиться в груди. Они сидели, в ужасе распахнув глаза, будто вновь увидели исчезнувших титанов посреди города. — Смотрю, молодёжь, вы тут без меня время зря не теряете? Перед ними стоял Леви. Фалько смотрел на него, не мигая. Он ждал, что сейчас на них обрушится его недовольство, но Леви было всё равно. А единственное, о чём мог думать Фалько, это о губах Габи, которые только что целовали его. Леви смотрел на них без злобы, без недовольства. И голос его был простой и ровный. Казалось, он сам был не рад, что пришёл и помешал им. — М-м-мы просто ждали вас… — начал Фалько запинаясь, и мельком посмотрел на Габи. Она сидела в такой же растерянности и страхом в глазах. Пунцовая, ярче их новой розовой кофеварки, с припухшими, приоткрытыми губами. Он чувствовал жар на своих щеках и думал, что, наверное, выглядит точно так же. — Я так и понял, — сказал Леви, не двинувшись с места, только сложил руки на груди. — Снова двери не закрываете? Фалько неуверенно покачал головой. Снаружи, трухляво скрипя колёсами, проехал по брусчатке старенький автомобиль. Габи вдруг подорвалась с дивана, и пряча румяное лицо за длинными волосами, подхватила заранее приготовленное платье. — Я пойду собираться, — она торопливо убежала в свою комнату, случайно задев Леви плечом, и громко захлопнула за собой дверь. Фалько так и остался сидеть в гостиной, наедине со стыдом и Леви. Он потирал влажными от волнения ладонями колени, скользив по гладкой ткани брюк, успокаивая заносчивый пульс. — Вы присаживайтесь, не стойте... — спохватился Фалько, блуждая взглядом по квартире, в поисках спасительной соломинки, за которую можно было ухватиться, утопая в зыбучих песках. Леви отчего-то тяжело выдохнул и прошёл в небольшой зал, садясь рядом с Фалько на мягкие подушки грушевого дивана, только сейчас ощущая, насколько сильно он устал за всё время, проведённое в петле. Вернуться к привычным будням у друзей было неожиданным облегчением. Хотя Леви понимал, что ни черта, собственно, не поменялось, и завтра всё повторится вновь. Он мельком посмотрел в окно. Перед стёклами со звонким свистом пролетали стрижи, растворяясь тёмным пятном в розоватой дымке заката. Леви сцепил пальцы в замок, облокотившись на колени. «Может это со мной что-то не так?» — подумал он. Леви никак не мог объяснить себе то, что видел сейчас. Общение ребят выбивалось из привычного хода петли. Он повернулся и посмотрел на румяного Фалько. — «Может это рядом со мной всё замирает. А как только меня нет — жизнь приходит в движение?», — Леви хмыкнул, мысленно усмехнувшись. Не сходится. Он провёл рукой по затылку, растирая мышцы. Тогда и у Ребекки всё должно быть в порядке, но ничего в порядке не было. — Леви, вы будете чай? — вдруг нарушил тишину Фалько, которому явно было неловко находиться с ним в одной комнате. — Чайник недавно вскипел. — Нет, — Леви отрицательно покачал головой. — Не сегодня. Фалько лишь коротко кивнул головой, принимая его ответ. В длинных лучах света, пронизывающих комнату, можно было увидеть парящие мелкие пылинки. Они плавно плыли по квартире, словно воздух был тягучий, как густеющая смола, от свербящего чувства неловкости. — Эм-м, ну ладно… — Грайс посмотрел по сторонам, явно думая, чем бы ещё занять тишину. — Тогда я поставлю что-то другое на фон. Медленная мелодия, игравшая всё это время, начала смущать. Он подошёл к патефону и перевернул виниловую пластинку. Занятие простыми вещами успокаивало, отодвигая на второй план мысли Фалько о том, что сейчас произошло между ним и Габи. Он опустил иглу на крутящийся диск и по комнате начала плясать лёгкая мелодия рояля. — Вот так в самый раз, — Фалько довольно потёр лоб. Леви пристально следил за его действиями, доставая из внутреннего кармана блокнот. Раньше такого не было. Грайс никогда не переставлял пластинку, и кажется, что с мелодией сегодня всё в порядке. Леви сделал несколько записей на чистом листе. Неужели молодёжь и правда без него продвинула день? Если так, то порядок действий его друзей запитывается на него, — он быстро записывал свои мысли. Тогда это многое объяснило бы. Леви дважды подчеркнул одну из строк. А значит, окружение Ребекки реагирует на неё. Он поставил точку. Если это так, то у них только что появилось малейшее понимание происходящего. Но Грайс вдруг прочистил пересохшее горло. — Можно у вас кое-что спросить? Леви так и остановился в записях на полуслове, и поднял на Фалько настороженный взгляд, предчувствуя дальнейшие события. — Спрашивай, — голос Леви был ровный, но он понимал, что все новые выводы сейчас развеются в прах от одного лишь вопроса. Но пока он не был озвучен. И где-то внутри Леви хотелось, чтобы Грайс замолчал, передумав спрашивать. — А, да… — Фалько, смутившись, коротко кивнул. — Скажите, как понравиться девушке? Я имею в виду… Габи. Леви прикрыл глаза, выдыхая. На фоне заела пластинка, заставляя патефон гонять по кругу три ноты. Ни черта не поменялось. И ни черта не стало яснее. Он медленно закрыл блокнот, убирая обратно в карман. — Я не заметил, что у тебя с этим какие-то проблемы, — размеренно произнёс Леви и кивком указал на дверь, за которой недавно скрылась Габи. — У вас всё хорошо. В остальном ты справишься и без моих советов. — Но я не об этом… — Фалько вдруг перевёл взгляд на персиковую штору, разлетающуюся по комнате прозрачным, нежным парусом. Он смущённо потёр затылок, садясь на диван рядом с Леви, который измученно откинулся на спинку, прикрывая рукой глаза. Как же он чертовский устал. — Что с вами? Вы сегодня какой-то неразговорчивый, — спросил Фалько, наблюдая, как Леви хмурил брови и смотрел в потолок, явно о чём-то размышляя. — Нет настроения? Он чувствовал, что Леви что-то сильно тревожило. И Грайс был уверен, что он вряд ли расскажет ему об этом. — Моё настроение меня не волнует. Просто я застрял в этом дерьмовом повторяющемся дне, — Леви ответил прямо, не задумываясь о том, как Фалько воспримет его слова. Это не важно. Вряд ли он что-то вспомнит на утро. — Понимаю, — вдруг откликнулся Грайс, наблюдая, как на мягком ворсистом ковре играли солнечные блики. — У меня тоже бывает такое чувство, — он задумчиво качнул головой, словно одобряя свои мысли. Леви всего на мгновение изменился в лице: прищурился, насторожившись. И Фалько, заметив вопрос в его глазах, быстро добавил: — Когда Габи злится, и мы не общаемся, — пояснил он, невольно посмотрев на закрытую дверь её комнаты. — Или когда я сам уже не понимаю, чего хочу на самом деле. Тогда я, как будто не живу, и один день похож на другой. Леви едва слышно разочарованно выдохнул. Уже успел подумать, что Грайс тоже что-то заметил. Но нет. Леви подвернул рукава рубашки. Из-за мерзкого ощущения топтания на месте он уже цепляется за любую мелочь. Надо бы привести голову в порядок. — Но вы знаете, — Фалько продолжал рассуждать вслух. Так его мысли быстрее раскладывались по нужным полочкам, — как бы Габи не злилась, она всё равно девчонка, и как многие, она любит внимание и заботу о себе, хоть никогда в этом не признается. — Лицо Фалько вдруг просияло, словно он уловил для себя какую-то значимую, очень важную мысль. — Спасибо, Леви! — За что? — он вдруг вышел из своих размышлений, посмотрев прямо на Грайса. — Я, кажется, понял, что мне делать! И Леви вдруг понял тоже. Проводив Габи и Фалько до театра, он вернулся к тому месту на пляже, где днями ранее они стояли вместе с Ребеккой, договариваясь встречаться тут каждый новый день. Позади него мерцало тёплыми фонариками кафе, разговаривали и отдыхали люди, звеня прикасающимися друг к другу бокалами. Леви стоял к веранде спиной, глядя на набегающие и отступающие волны. Проверить сегодня старуху не помешало. Но за нужным столиком её не было. Леви хмыкнул — вполне ожидаемо. Он обвёл взглядом набережную. Вдруг где-то среди прохожих промелькнёт знакомый каштановый хвост. Вдруг она тоже решит прийти сюда. Но и её — не было. Он качнул головой, облокотившись о серебристые перила променада, ловя себя на мысли, что ему было немного интересно, что смогла разузнать Ребекка. Леви понимал, что за свою жизнь он привык командовать. Возможно, он действительно был с ней слишком строг. Но и глупостей с него было достаточно. Он распрямился и, заложив руки в карманы, направился в сторону дома. «Успокоится — сама придёт сюда», — думал он, размеренно шагая вперёд, прислушиваясь к ощущениям в колене. Солёный вечерний ветер летел вдаль, огибая Леви. Прогоняя за море тяжёлые грозовые тучи, которые ещё недавно накрывали город.