Погоня за Драконами

      Эддард вошел в палатку Роберта и увидел, что тот сидит в кресле и обнажённый по пояс страстно целуется с такой же полуобнаженной женщиной, сидящей у него на коленях. Эддард на мгновение замолчал, а затем выразительно прокашлялся, это был не первый раз, когда ему приходилось прерывать Роберта в разгар веселья.       Роберт оторвался от губ своей женщины и бросил желчный взгляд на своего названного брата.       — Ты не возражаешь? — сказал он странно приглушенным голосом. — Только я несколько занят, как ты, наверное, мог заметить. — Женщина, сидевшая у него на коленях, хихикнула.       Эддард ответил на взгляд Роберта терпеливым взглядом.       — Боюсь, ждать я не могу, — ответил он. — Есть дело, которое требует твоего пристального внимания, — Он бросил взгляд на женщину.       Роберт порывисто вздохнул.       — Хорошо, раз ты настаиваешь, — угрюмо сказал он, сталкивая женщину со своих колен. — Возможно, сегодня вечером, любимая, — сказал он женщине, поцеловав внутреннюю сторону ее запястья. Женщина вздохнула, накинула халат, и пронеслась мимо Эддарда с коротким, обжигающим взглядом. Эддард повернулся, чтобы посмотреть ей вслед, а затем снова вернулся к Роберту и поднял бровь. — Я принёс клятву мести, Нед, а не целомудрия, — защищаясь, сказал Роберт. — Если тебе от этого станет легче, то Алейза, единственная женщина, которая у меня была после Пентоса, — Он вздохнул. — О чём бы ты ни думал, пожалуйста, не кричи, — умолял он. — Эта чертова летучая мышь сбросила меня с лошади и ударила по моему шлему своей, у меня ужасно болит голова.       Эддард моргнул, а затем откинул голову назад и рассмеялся так, как не смеялся с тех пор, как они отплыли из Королевской гавани.       — Чтобы ты ограничивал себя только одной женщиной? — шутливо спросил он между смешками. — Да ты шутишь. Или ты думаешь, я забыл, как у тебя была одна женщина в Орлином Гнезде, одна в Кровавых Вратах, одна в Чаячем Городе и ещё одна в Рунном Камне, и все они думали, что они были единственными женщинами в твоей жизни?       Роберт поморщился и схватился руками за голову.       — Тогда были другие времена, — сказал он со слабой улыбкой. — Но это правда. Спроси молодого Дика Хорпа, раз ты не веришь своему названному брату. Эддард наклонил голову и придал своему лицу насмешливое выражение.       — Ты хорошо себя чувствуешь? — сказал он. — В конце концов, это восток, никогда не знаешь, какие странные болезни здесь можно подхватить.       — Единственная болезнь, которую я подхватил, это что-то рыцарское, — сказал Роберт, надевая рубашку на свой мускулистый торс и указывая Эддарду на стул. — Я рассказывал тебе об одной школе удовольствий, которую мои парни нашли, когда мы брали Пентос?       Эддард покачал головой.       — Я слышал об этом от Большого Джона, который слышал от сира Брюса Баклера, — сказал он. — По его словам, там было… плохо.       — Так плохо, что три или четыре женщины, которых мы вытащили из этой дыры, впоследствии покончили с собой, — угрюмо сказал Роберт. — Не могли жить с тем, что с ними случилось, — Он снова сел, его обычно открытое лицо помрачнело. — После этого, — продолжил он, — Я не мог не думать о том, сколько шлюх, с которыми я был, прошли через нечто подобное. Не помогло, когда я узнал, что примерно каждый третий из них был похищен — Как и Лианна, — Поэтому я держался в стороне, пока Алейза не прыгнула ко мне в постель и не сказала, что освободитель заслуживает соответствующего вознаграждения, — Он пожал плечами. — Она милая, — сказал он. — И не только в постели. Мы с ней даже разговариваем.       Эддард моргнул. Роберт был не из тех, кто предавался самоанализу со своими женщинами, как правило, всё сводилось к вину, песням и удовольствию.       — О чем? — с любопытством спросил он.       — Почему мы здесь, — сказал Роберт, наливая им обоим вина. — Почему мы хотим получить голову Рейгара. Что мы планируем сделать после того, как получим её. Что это будет означать для всех остальных. — Роберт посмотрел на Эддарда. — Алейза говорила, что родилась в рабстве. Ее мать была экономкой, а отцом то ли их хозяин, то ли кто-то из его сыновей. Она оказалась здесь, когда ее хозяин подарил ее гостю, который сделал ей комплимент, какому-то магистру или кому-то еще из Цералии. Она так и не смогла должным образом попрощаться со своей матерью. — Лицо Роберта застыло. — Во всяком случае, то, что мы здесь делаем, положит этому конец, клянусь богами.       Эддард кивнул.       — В любом случае, мы неплохо начали, — сказал он. — Цералия пала.       Роберт наклонился вперед.       — Каким образом? — спросил он. — Восстание рабов?       — Как только Лин Корбрей появился у ворот с новостью, что мы победили, — ответил Эддард. — Той же ночью рабы взбунтовались, и Лин, проснувшись, увидел, что половина города в огне, а стражники губернатора сражаются с рабами за другую половину. Поэтому он приказал Пионерам вместе с ним сломать ворота и ворваться внутрь. Он прислал весть о своей победе и голову северного губернатора в мешке.       — Лин молодец, — сказал Роберт, его голос был полон удовлетворения. — У нас есть добровольцы из числа рабов в Цералии?       — Лин также отправил обратно четыреста двадцать девять здоровых мужчин подходящего возраста, — ответил Эддард. — Некоторые из Цералии, другие из её окрестностей.       — Я желаю, чтобы Черная Рыба занялся ими, — сказал Роберт, делая большой глоток. — А Лин случайно не говорил, осталось ли от Цералии что-нибудь, кроме кучки пепла?       — В его послании не говорилось ни о том, ни о другом, — сказал Эддард, делая глоток вина. — В любом случае, мы не можем задерживаться слишком долго. Надо воспользоваться возможностью и навсегда закопать Рейгара в землю или отправить на виселицу.       — Тебе не терпится снова скрестить мечи с Эртуром Дейном, Нед? — Спросил Роберт с кривой улыбкой. — В прошлый раз все прошло не так хорошо для тебя.       Эддард провел пальцем по шраму на своей щеке.       — С помощью богов, я справлюсь с сиром Эртуром Дейном, — сказал он, не обращая внимания на холодок, пробежавший по его спине при воспоминании о его молниеносной скорости и огромной силе.       — Нет, не отточив свое мастерство владения мечом, ты не сможешь, — серьезно сказал Роберт. — Нед, ты для меня такой же брат, как и Станнис, даже больше. Я не позволю тебе умереть из-за того, что ты недостаточно хорошо владел мечом, чтобы справиться с Эртуром Дейном. Ты хорош, но ты не мастер. Стань одним из них, это приказ твоего капитан-генерала.       Эддард официозно кивнул.       — Как прикажете, милорд, — сказал он. Выпрямившись, он продолжил. — Если мы сможем доставить наших тяжелораненых в Цералию, то сможем выступить на Мир в течение нескольких дней, септон Джонотор сказал мне, что им надо похоронить ещё нескольких десятков тел. После мы сможем выступить на Мир примерно через неделю, в зависимости от того, насколько хорошо вольноотпущенники покажут себя на марше. Сир Бринден собрал с поля боя столько доспехов и оружия, сколько смог, на самом деле у нас их достаточно, чтобы у каждого мужчины был хотя бы гамбезон и какое-нибудь оружие. Что касается фактического построения, то из вольноотпущенников можно составить около полутора тысяч копейщиков и две тысячи триста арбалетчиков, однако у арбалетчиков всего около десяти болтов на каждого. У нас под рукой еды на три недели и фуража на две недели.       Роберт поморщился.       — Только две? — спросил он. Фураж был необходим, если они хотели поддерживать своих лошадей в пригодном для боя состоянии. Военные лошади много ели, чтобы оставаться в отличной форме, по крайней мере, часть их рациона также должна была состоять из зерна или овса. Простой травы не хватит.       Эддард пожал плечами.       — Было бы меньше, если бы мы не потеряли так много лошадей во время преследования, — отметил он. — Мы можем немного растянуть, если ограничим выпас тягловых животных, но тут есть свои проблемы, — Выпас скота требовал не только времени, но и места, если только не было намерения заменить траву грязью. — Например, только каждый четвертый из северный кавалерист и западный рыцарь сможет сражаться на лошади, пока мы не найдём новых. Признаюсь, я понятия не имею, как мы их получим, кроме как за счет естественного прироста.       Кони и скакуны были, по большей части, очень специализированными животными, у коней буквально не было другой цели, кроме как нести рыцаря в доспехах в бой. Они не только были воспитаны для выполнения этой задачи, но и обучены ей, так что боевой конь рыцаря был таким же опасным противником, как и сам рыцарь. Таким образом, боевые кони и скакуны того типа, которые требовались рыцарям, как правило, производились только в регионах, где производились рыцари или подобные бронированные всадники. Из Эссоса получались прекрасные лошади, но они не были обучены или выведены для того, чтобы вести рыцаря в бой. Даже дотракийские скакуны, лучшие лошади на Востоке, не обязательно подойдут в качестве рыцарского скакуна.       — Это может подождать до тех пор, пока мы не возьмем Мир, — наконец сказал Роберт. — В любом случае, от кавалерии будет мало пользы при осаде, если только ты не найдешь лошадей, способных перепрыгивать через городскую стену, — Он откинулся на спинку стула. — Как дела у сира Бриндена с вольноотпущенниками?       Эддард улыбнулся.       — Знаешь, я действительно думаю, что он наслаждается собой.

***

      — Влево, влево-вправо-влево! О, ради всего святого, стоять! — Командир, отвечавший за подготовку этой конкретной группы вольноотпущенников, бросился в марширующую фалангу и схватил вольноотпущенника во втором ряду за плечи. — Ради богов, парень, ты что, не можешь отличить, где право, а где лево?! — прорычал он ему в лицо.       Вольноотпущенник уставился на него с выражением легкого ужаса.       — Нет, господин, — наконец выдавил он.       Комадир моргнул, а затем наклонился в сторону, чтобы посмотреть на фалангу в целом.       — Кто еще не может отличить право и лево? — потребовал он и почувствовал, как его сердце упало, когда он увидел, сколько рук поднялось. — Волосатые яйца Воина, — тихо сказал он себе, поворачиваясь к вольноотпущеннику, которого все еще держал за плечи. — Это твой перед! — закричал он, ударив вольноотпущенника в грудь. —А это твой тыл! — ударив его по спине. Посмотрев вниз на ноги вольноотпущенника, он продолжил: — Это твоя правая, — слегка наступив на пальцы вольноотпущенника: — А это твоя левая! Научи своих товарищей сегодня вечером! — Отступив назад из рядов, он обвел вольноотпущенников ястребиным взглядом. — Если вы не можете маршировать, вы не можете держать строй! — он взревел. — Если вы не можете держать строй, вы не можете сражаться! Если вы не можете сражаться, тогда вы умрёте! Так, что научитесь маршировать в ногу! Вперед, марш! Влево, влево, влево-вправо-влево!       Сидя на своей лошади на краю тренировочного поля сразу за пределами основного лагеря, Бринден ухмыльнулся, наблюдая, как инструктор ведет своих вольноотпущенников по кругу поля, казалось, подгоняя их вперед одной лишь силой легких. Он вспомнил, как ему пришлось учиться держать строй верхом, когда старый рыцарь со шрамами, сражавшийся во время восстания Блэкфайера, орал на него:       — Держи своего проклятого коня в руках, Талли, и не позволяй ему бродить по всему миру!       Этот рыцарь был мертв уже много лет, упал с лошади после долгой ночи, проведенной в "Скользкой рыбе", и сломал шею, но Бринден знал, что он одобрительно кивает ему из зала Воина. Именно такими методами можно было превратить группу людей в армию.       В настоящее время три отряда вольноотпущенников маршировали по учебному полю, нарабатывая навык маршировать в ногу. Еще два отряда, более быстро обучающиеся, учились маневрировать на одной половине поля. Один проделывал надежную работу «по центру правого колеса» в то время как другой делал ужасно делал "из колонны построиться по секциям справа", то кто их обучал побагровел и не переставая ругался, когда он пытался разобраться с беспорядком.. Другая половина поля представляла собой лес деревянных столбов высотой в человеческий рост, на которых вольноотпущенники упражнялись с мечом и копьем. Некоторые просто размахивали или наносили удары наугад, другие подпрыгивали и кружились вокруг столба, с энтузиазмом нанося удары. Инструкторы бродили по рядам, выкрикивая замечания и подбадривая.       Короче говоря, вольноотпущенники становились солдатами. Это отняло много времени и сил, и среди вольноотпущенников было немало растяжений, переломов и рваных ран, а среди инструкторов было несколько случаев растяжения голосовых связок и один случай, близкий к аневризме, но еще несколько месяцев, и Бринден с их помощью одолеет любого сопоставимую пехоту на востоке. Потому что они хотели убивать.       Бринден был рыцарем достаточно долго, чтобы знать, что способность обычного человека к насилию довольно ограничена. Большинство людей, столкнувшихся лицом к лицу с совершенно незнакомым человеком, ограничатся криками и, возможно, парочкой ударов, при плохом настроении. При опьянении, могли наснести больше ударов, и, возможно, достать ножи, если незнакомец был конокрадом, иностранцем, дорнийцем, или принадлежал к какой-то другой группе, которой люди не доверяли или презирали из принципа, но даже тогда прямое убийство было редкостью. Как правило, способность хладнокровно убить совершенно незнакомого человека была настолько редкой, что её нужно было прививать путем строгих тренировок, именно этот уровень подготовки отличал рыцарей и латников от обычных людей.       Вольноотпущенники, однако, не испытывали подобных угрызений совести, когда дело касалось работорговцев, они доказали это при Таре. Чему им действительно нужно было научиться, так это тому, как делать это правильно. Почти половина вольноотпущенников, сражавшихся при Таре, была убита или смертельно ранена, а многие другие были ранены настолько тяжело, что больше не могли ни маршировать, ни сражаться. Простого фанатизма было недостаточно, если вольноотпущенники хотели отомстить, им придётся стать солдатами.       Бринден просто надеялся, что новые добровольцы быстро научатся. Роберт отдал приказ, чтобы войско выступило к столице Мира к концу недели.

***

      Сир Эртур Дейн поднял глаза, когда открылась дверь, время приёма пищи еще не наступило, и он отдал строгий приказ не беспокоить короля. Его рука сжала рукоять меча, лежащего у него на коленях, а ноги подогнулись под стул, но прежде чем он начал действовать, он узнал магистра Ратеона, тестя короля.       — Как ты сюда попал? — спросил он грубо, боль в перебинтованном запястье и забинтованном бедре сделала его вспыльчивым, и он отчетливо помнил, как сказал Барристану, что Ратеона нельзя впускать.       — Моя дочь убедила сира Барристана впустить меня, — сказал Ратеон своим ровным голосом, который напомнил Эртуру о межевом мейстере, который посещал город у подножия Звездопада. — Как поживает король?       Простое беспокойство в голосе магистра удержало Эртура от того, чтобы сказать ему, что это не его забота. Он повернулся к кровати.       — Всё также, как ты видишь, — сказал он, его голос был тяжелым от подавленной печали и подавленного страха.       Рейгар Таргариен, некоронованный король Мира и истинный король андалов, ройнаров и первых людей, лежал на кровати неподвижно, только его грудь поднималась и опускалась при дыхании. Его глаза были закрыты, а руки сложены на груди, но взгляд блуждал под веками, а руки иногда дрожали. Рейгар всегда был худощавым, но две недели на одной лишь густой похлебке и чае истощили его. Его лицо уже было слишком похоже на лицо трупа.       Ратеон долго стоял молча, прежде чем снова повернуться к Эртуру.       — Он поправится? — спросил он, прямота его голоса почти полностью скрывала оттенок сомнения.       Эртур пожал плечами.       — Всё в руках богов, — сказал он глухо. — Но мейстеры не уверены. Если бы он бодрствовал больше, чем несколько секунд, все было бы по-другому, но он этого не делает. Такие удары по голове, какие он получил, очень опасные. — Эртур не упомянул тот факт, что, когда Рейгар просыпался, он был далеко не в здравом уме, в основном он тупо смотрел в потолок, но иногда что-то бессвязно говорил. Эртур мало чего боялся, но от состояния его короля у него, казалось, похолодели кости.       Ратеон порывисто вздохнул и пододвинул табурет.       — Вот дерьмо, — сказал он с отвращением. — Вот тебе и вся идея. — Заметив приподнятую бровь Эртура, он продолжил: — Завтра Конклав планирует обсудить предложение о недоверии к способности короля руководить, — объяснил он. — Я надеялся, что он сможет предотвратить дебаты, появившись лично, но… — он указал на лежащего короля.       Эртур подавил свою ярость.       — Малодушные, вероломные собаки, — свирепо сказал он. — Ты не можешь их остановить?       Ратеон поднял руки.       — Если бы это зависело от меня, я бы остановил их в мгновение ока, но моя фракция — всего лишь одна из четырех в Конклаве, и с тех пор, как до нас дошли новости о битве, она быстро стала самой малочисленной. Простой факт, по мнению Конклава, заключается в том, что это король виноват в войне, которую мы проигрываем, потеряно более шести тысяч жизней и сотни тысяч флоринов. Самый простой способ закончить войну, как они скажут, будет состоять в том, чтобы согласиться на требование Баратеона о выдаче ему короля.       Эртур поднял глаза, и Ратеон содрогнулся от смертельного гнева в его глазах.       — Пусть попробуют, если осмелятся, — резко сказал Меч Зари, его рука крепко сжала рукоять меча. — Я украшу улицы этого города их кишками.       — Я не сомневаюсь в этом, сир рыцарь, но можете ли вы сделать тоже самое со всем городом? — Спросил Ратеон, преодолевая страх, который вселил в него андальский рыцарь, он бы не восстановил состояние своей семьи и не поднялся до первого в Конклаве, не научившись сохранять самообладание перед лицом опасности. — Ваша армия уничтожена, ваши собственные люди уменьшились, возможно, до половины или трети от их прежней численности. В этом городе почти семьдесят пять тысяч свободных мужчин и женщин, ты действительно думаешь, что сможешь убить достаточно из них, чтобы заставить остальных повиноваться, прежде чем они уничтожат тебя? Мои люди уже сообщили мне, что простонародье этого города рассматривает возможность штурма этого особняка и передачи выживших Баратеону в надежде, что он оставит город в покое. Я видел, что происходит, когда медведь сталкивается с ордой собак в боевых ямах Миэрина, сир рыцарь, и позвольте мне сказать вам: в девяти случаях из десяти медведя съедают. — Ратеон развел руками. — Мы оказались в положении медведя, сир рыцарь. Мы можем стоять и сражаться, и почти наверняка погибнем, или мы можем сбежать и выжить, чтобы сразиться в другой день.       Эртур уставился на магистра, страсть боролась в его мозгу с логикой, и, наконец, откинулся на спинку стула, его гнев угас, когда он посмотрел на своего распростертого короля.       — Передайте сиру Барристану, от моего имени, что он должен подготовиться к защите этого места от нападения, — сказал он, его голос все еще был твердым. — И передайте сиру Джайлзу Рэмбтону, чтобы его корабли были немедленно готовы к отплытию, если нам придется пробиваться из города с боем, я бы предпочел, чтобы нас не беспокоила нехватка припасов или что-то в этом роде, — Он снова посмотрел на магистра. — Сделайте все, что в ваших силах, с Конклавом, милорд, — серьезно сказал он. — От этого зависит будущее королевства.       Ратеон встал и поклонился.       — Я сделаю все, что в моих силах и умении, ради моей дочери и моего внука, — сказал он. Заметив приподнятую бровь Эртура, он продолжил: — Моя дочь подозревала в течение прошлой луны, что она беременна, но за последние семь дней она стала уверенной, — Он подошел к сиру Эртуру и протянул руку. — Прейла - мой единственный наследник, сир рыцарь, — сказал он, его голос был смертельно серьезен. — Ее брат умер в младенчестве, а мать последовала за ним в могилу от горя. Единственная надежда моего рода, в моей дочери и ребенке под ее сердцем. Что бы вы ни делали, чтобы обеспечить будущее Дома Таргариенов, я помогу вам до последнего медяка и до последнего вздоха. Дом, которому вы поклялись в верности, теперь мой дом, благодаря узам между вашим королем и моей дочерью, и я не позволю ему рухнуть.       Сир Эртур встал.       — Я тоже, — мрачно сказал Меч Зари. — Пока у меня есть силы, чтобы убивать его врагов, — И, сунув меч под левую руку, он обнял магистра за плечи, как брата.

***

             В сомкнутом строю каждый пехотинец занимал три квадратных фута пространства. Конный кавалерист занимал в два раза больше фронта и в три раза больше глубины из-за лошадей. Если бы тысяча сто кавалеристов и шесть тысяч девятьсот пехотинцев Воинства Заката были выстроены в одну линию, они растянулись бы почти на шесть миль вдоль Великой Северной дороги, которая соединяла Мир с его северными территориями. Однако такая линия в один ряд была бы, мягко говоря, непрактичной, и поэтому, когда бойцы выстроились в колонну по четыре человека, а вокруг колонны были развернуты фланговые охранники, передовые разведчики и арьергард, бойцы были уплотнены чуть более чем до полного состава и занимали милю дорожного пространства. Это, конечно, не включало в себя ни обоз с багажом, ни огромное облако приверженцев лагеря, которое тянулось, как хвост кометы.       И были другие факторы, которые влияли на длину колонны. Каждый день в течение трех недель, которые потребовались армии, чтобы пройти маршем от Тары и Цералии до Мира, отряды кавалеристов и конных пехотинцев покидали основную часть войска, чтобы расположиться по обе стороны от линии марша, в поисках богатых поместий, которые выстроились вдоль одной из трех лучших дорог в Мире. Ведомые бывшими рабами, которые в некоторых случаях сбежали из тех же самых поместий всего несколько дней назад, они, как правило, находили их, хотя и случайно натыкались на другие поместья или фермы. Их армия не делала различий между целями.       Когда поместья находили, происходило несколько вещей. Во-первых, любое сопротивление подавлялось, надзиратели, охранники и все мужчины дома, которые были достаточно глупы, чтобы схватиться за оружие или предпринять какие-либо угрожающие действия, были убиты ветеранами великой битвы при Таре, против которых у них было примерно столько же шансов на победу, сколько у комнатной собачки против лютоволка. Во-вторых, каждый раб, все еще находившийся в рабстве, был освобожден, когда все цепи были разорваны и все кандалы сняты раздавалась какофония ликования. В-третьих, поместье или ферма систематически подвергались разграблению. Даже небольшие фермы в сельской местности Мира процветали в масштабах, редко встречающихся в Вестеросе. Мирийские центральные земли были так же плодородны, как и в Вестеросе, и если Вестерос наслаждался годами мира после последнего восстания Блэкфайера, то последняя война в сердце Мира проходила ещё раньше, боевые действия между Миром и другими городами ограничивались пограничными боями. В результате даже хижина самого захудалого землевладельца была хорошо обставлена по вестеросским стандартам, а амбары и зернохранилища были заполнены зерном, война настолько нарушила обычную систему транспорта, когда армия Рейгара реквизировала повозки и фургоны для перевозки припасов зерно не доставлялось на рынок.       В дополнение ко всей провизии, что они могли унести, вестеросцы собрали все монеты или ценности, которые смогли найти, если кто-то выжил после захвата поместья, их безжалостно допрашивали о том, где спрятано их богатство, часто с пытками. Это, конечно, предполагало, что недавно освобожденные рабы еще не убили оставшихся в живых, как они обычно делали. Офицеры, командовавшие группами налётчиков, делали все возможное, чтобы предотвратить изнасилование женщин-пленниц по приказу своего капитан-генерала, но они не могли быть везде одновременно, и многие из них просто игнорировали крики на том основании, что у них были более важные дела, такие как организация транспортировки добычи, которая накормит армию и обогатит как их людей, так и общую казну.       Наконец, после того, как все, что можно было унести, было уложено и погружено, а вольноотпущенники были готовы выступить в поход, зажигали факелы. Дома землевладельцев, как правило, были главными целями, каждое поместье, которое посещали налетчики Воинства Заката, было сожжено, либо самими налетчиками, либо вольноотпущенниками. Неся свободу и справедливость Миру, Воинство Заката оставляло за собой след из смерти и разорения, отмеченный столбами дыма от сожжённых домов.       Весть об их прибытии шла впереди них, и многие мирийцы предпочитали не дожидаться их прибытия. Взяв все ценности и семейные реликвии, которые они могли унести на своих спинах, на своих лошадях или в повозке, они они бежали в столицу Мира, постоянно оглядываясь через плечо в поисках облака пыли, которое возвестило бы о всадниках той орды, которая обрушилась на них. Эти беженцы, вместе с теми, кто действительно пережил нападения андалов и либо сбежали, либо были отпущены, сотнями прибывали в Мир каждый день, каждый со своей историей горя и страданий, и их истории смешивались, пока по городу не поползли разнообразные слухи. Что андалы освобождали и вооружали каждого раба, даже женщин и детей. Что андальские священники объявили священную войну самому рабству и призывали к полному уничтожению не только Мира, но и каждого Вольного города, который немедленно не освободит своих рабов. Вождем андалов был гигант с головой оленя, который наслаждался насилием и резней, что его главным приближённым был одетый в шкуры варвар из самых дальних северных земель, который поедал сердца своих врагов и мог превращаться в огромного человека-волка. Что вооруженные рабы дали кровавую клятву темным богам, что когда они захватят Мир, то перережут горло всем свободнорожденным и отнимут девственность всех свободнорождённых девушек в городе.       Слухи становились все более фантастическими и все более истеричными по мере того, как проходили дни, а поток беженцев из сельской местности не ослабевал. Простонародье Мира шепталось в своих тавернах и публичных домах, магистры заперлись в своих особняках, священники разглагольствовали на углах улиц о жестокости андалов и о том, что суд богов покарает их, Конклав спорил, стражники на стенах следили за блеском солнечного света на наконечниках копий это возвестило бы о приходе врага, а рабы шептались в своих бараках, строя собственные планы наступления свободы.