***
Роберт и Эддард выпили по кувшину вина в палатке Роберта в дружеском молчании, оба думали о завтрашнем дне. Они оба поднимутся на одну из башен, Роберт, конечно, поднимется, а Эддард, зная, что лучше не перечить ему, настоял на том, чтобы быть с ним. Кто-то, как он утверждал, должен был прикрывать Роберту спину. Смех, раздавшийся за столом, был резким. Все знали, что единственная вещь, которая держала их армию вместе, это неоспоримый авторитет Роберта. Особенно после Тары, когда люди пошли за ним так, как они никогда бы не последовали бы ни за Эддардом, ни за Джейме, ни даже за Чёрной Рыбой. Там, где другие люди нервно обсуждали бы завтрашнее сражение, названные братья знали, что обсуждать было нечего. Всё было готово к нападению, от двух огромных башен до стрел для лучников. И они оба были достаточно уверены в своих способностях и способностях своих людей, чтобы не хвастаться и не искать утешения. Хотя были и другие темы для разговора. — Ты не думал о том, что тот посол мог лгать, когда говорил, что Рейгар покинул город? — Наконец спросил Эддард. — Насколько нам известно, он может прятаться где-нибудь в подвале и ждать, пока мы его оттуда достанем. — Если бы это было так, то королевский флот все еще находился бы в гавани, а эта осада была бы намного сложнее, — сказал Роберт. — Во всяком случае, я бы не стал прибегать к такому штурму перед лицом лакеев этой ящерицы, может они и служат насильнику и убийце, но сражаться они умеют. Среди них нет ни трусов, ни пустых хвастунов, особенно после Тары. — И пока у Рейгара есть флот, а у нас нет, мы не сможем поймать этого ублюдка, — кисло сказал Эддард. — Отсюда и эта осада. — Среди прочего, во-первых, вольноотпущенники взбунтуются, если мы хотя бы не попытаемся напасть. — Эддард кивнул словам Роберта, Акхолло, избранный лидер вольноотпущенников, вместе с мейстером Гордоном, не раз говорили, что он и его люди сражаются за свою свободу, а не за «какую-то андальскую девчонку», как он выразился. Их свобода зависела от полного уничтожения рабства, по крайней мере, в этом уголке Эссоса. — Во-вторых, — Роберт сделал паузу, собираясь с мыслями. — Нас несет сюда что-то большее, Нед. Я думал, что разобрался с этим в Пентосе, но я не знал, сколько именно рабов было на Востоке. Это ощущение, как в Штормовом пределе, когда с моря надвигается воющий шторм, а ветер только начинает усиливаться. Когда разразится буря… — он пожал своими массивными плечами. — Всё, что мы делали до сих пор, будет выглядеть как какой-то турнир, это лучшее, что я могу сказать. Эддард мрачно кивнул, вспоминая взгляд вольноотпущенников, когда они говорили о свободе. Это был тот же самый взгляд, который появлялся у некоторых людей, когда они говорили о своих богах. — До тех пор, пока Рейгар не умрет, — сказал Эддард наконец, его голос был тверд, как северный камень. — Кто бы ни погиб, я не успокоюсь, пока Рейгар не станет кормом для червей и ворон. — Я тоже, — сказал Роберт. — Но если мы хотим прожить достаточно долго, чтобы отомстить, тогда нам нужно создать здесь королевство и сделать его настолько сильным, насколько возможно, — Роберт взболтал вино в своем кубке. — Мир - это не Штормовой предел, — сказал он. — Но и так сойдет. Два названных брата еще несколько мгновений сидели и задумчиво пили, затем Эддард осушил свой кубок и встал. — Мне нужно идти, — сказал он. — С заходом солнца, люди начнут собираться. Из-за того, что поблизости не было ни сердце-дерева, ни какого-либо другого дерева из-за ненасытного спроса пионеров на древесину, северяне решили молиться сегодня вечером лицом к северу. Роберт встал. — Мне тоже нужно идти, — сказал он, допивая остатки вина. — Будет лучше, если люди будут видеть меня, — Роберт был не сильно набожен и придерживался мнения, что происходящее здесь и сейчас гораздо важнее, чем то, что может ожидать его после смерти. Тем не менее он знал, что его солдаты будут лучше сражаться за человека, которого они знают, чем за незнакомца, и то, что этот человек разделяет их убеждения, также в значительной степени привязывало их к нему. В любом случае, долг лорда - почитать богов, которым поклоняются его люди, точно также, как даже лорд, не умеющий сражаться, должен был выйти на поле боя, когда его люди отправлялись на войну. — Увидимся утром. — С первыми лучами рассвета, — сказал Эддард, по-волчьи ухмыляясь, — Мы пообедаем в Мире. Названные братья взялись за руки и грубо обнялись.***
Джейме Ланнистер не посещал септу с серьёзными намерениями с тех пор, как вступил в Королевскую гвардию. Стоит начать с того, что он никогда не был особо набожным, а после того как он постоял на страже у дверей королевы Рейллы, в те ночи когда Эйрис посещал её, его сердце разочаровалось в богах. Были вещи, которые не должны были происходить, особенно когда их мог предотвратить сильный человек с острым мечом. Но его разум был в слишком большом смятении. Его дядя, который научил его владеть клинком, был мертв, убит каким-то безымянным наемником, и хотя Джейме знал, что он уже не такой неопытный юнец, каким был, когда их армия высадилась в Эссосе, он всё ещё чувствовал себя брошенным, без той поддержки, котоную давал ему грубый надежный дядя. Они с дядей Герионом оплакивали смерть Тигетта за кружкой крепкого тирошийского бренди предаваясь старым воспоминаниям, но, хотя Гериону, казалось, стало намного лучше, потеря все еще подтачивала уверенность Джейме. Особенно после того, как, оставшись без помощи своего дяди, он провалил своё последнее серьезное испытание. Из всех рыцарей мира, которых знал Джейме, сир Эртур Дейн был одним из лучших. Меч Зари был не просто несравненным фехтовальщиком, он был человеком безупречной чести и несравненным примером рыцарства. И это были не просто слова. Джейме видел живую легенду, когда Эртур Дейн позволил Улыбающемуся Рыцарю взять другой меч, после того как его первый сломался в их знаменитой дуэли. И Джейме никогда не видел, чтобы Эртур отступал от своей вежливости, даже в ответ на грубость. Но потом он помог Рейгару похитить Лианну Старк. Самого Джейме мало заботила девушка Старк, но он помнил, как Эйрис, после сжигания какого-нибудь человека, посещал Рейллу, и он слышал мольбы Рейллы. Если сир Эртур не просто стоял в стороне, когда нечто подобное происходило с девушкой Старк, но и помогал… от одной мысли об этом Джейме затошнило. Когда королевские гвардейцы поступали неправильно, наказывать их должны были их названные братья. Именно поэтому Джейме напал на сира Эртура во время погони из Тары. Но сир Эртур справился с ним так, словно он был юным оруженосцем. Даже вместе со Старком, который был весьма умелым для северянина, сир Эртур почти наверняка убил бы их обоих, если бы не был вынужден отступить, чтобы предотвратить захват оставшихся сил Таргариенов. Джейме знал, что он хорошо владеет мечом, лучше, чем кто-либо из его ровесников, с кем ему доводилось сражаться. Но, как говорится, даже Джон Высокий Дуб или Сервин Зеркальный Щит не могли победить двух человек сразу. Единственное объяснение, которое смог придумать Джейме, заключалось в том, что сиру Эртуру в той битве благоволил сам Воин. Что создавало другую проблему: С чего бы богам так благосклонно смотреть на человека, который способствовал изнасилованию? Когда он задал этот вопрос септону Джонотору, после того, как священнослужитель закончил произносить Божественную Службу западникам и выслушал исповедь последнего человека. Септон понимающе кивнул, мрачно сжав челюсти. — Это одна из наиболее распространенных причин, по которой люди сомневаются в богах, — ответил он. — И одна из самых опасных, потому что, если принять её за чистую монету, на неё нельзя ответить. Если боги действительно всемогущи, всезнающи и вселюбивы, как Семиконечная Звезда говорит нам, то тогда зло не должно существовать, — Джонотор с кряхтением сел на землю и жестом пригласил Джейме сесть рядом с ним. Когда Джейме сделал это, Джонотор продолжил. — Тем не менее, есть аргументы против. Начнем с того, что боги наделили нас собственным разумом и волей, что дает нам возможность выбирать зло, а не добро. Поэтому зло возникает не по недосмотру или вине богов, а исключительно по вине человека, в чем боги не могут быть справедливо обвинены. Во-вторых, — Джонотор указал на заходящее солнце, — что такое зло в первую очередь, как не отсутствие элемента добра или отклонение от добра? Подумай сам, юный Ланнистер: Если бы мы всю жизнь жили при солнечном свете, как бы мы узнали, что такое тьма? Как бы мы узнали, что такое тепло, не зная, что такое холод? Как тьма относится к свету, а холод к теплу, так и зло относится к добру, нечто, без чего его противоположность не могла бы быть испытана, а тем более определена. — Джейме пожал плечами, он никогда не обращал внимания на то, как мейстер его отца пытался учить его логике, но теперь ему было ясно, как следует рассуждать. Джонотор снова перевел свои проницательные глаза на Джейме. — В общем и целом, — продолжал он, — мое личное мнение таково: противоречит ли проблема зла природе богов, как мы ее понимаем, или нет, не имеет значения. Мы смертные, созданные несовершенными и рожденные для страданий, но у нас есть силы бороться с этими страданиями. И в нашей борьбе мы можем молиться Богам об Их помощи. Отцу о справедливости, Матери о милосердии, Воину о силе и так далее. Но бремя борьбы лежит только на наших плечах. Мы должны либо смириться со своими несчастьями, либо преодолеть их. Мы должны победить свои недостасти и преодолеть трудности или сдаться им. — Он указал пальцем в небо. — Какой бы выбор мы ни сделали, — сказал он, — Боги наблюдают за нами и судят, доказали ли мы, что достойны награды. Для тех, кто впадает в отчаяние, загробная жизнь во многом похожа на эту, хотя и менее болезненна. Но перед теми, кто преодолевает трудности, которые ставит перед ними жизнь, или доблестно погибает в борьбе, Врата Семи Небес открываются, и этих людей ждут райские наслаждения.— Он направил палец, которым он указывал на небеса, на Джейме. — Перед тобой стоит выбор, Джейме Ланнистер, — сурово сказал он. — Откажешься ли ты от своего долга наказать своего бывшего брата за его преступления? Или продолжишь упорствовать, даже ценой собственной жизни? Выбирай мудро, юный Ланнистер, от этого зависит судьба твоей души. С этими словами Джонотор поднялся на ноги и зашагал к палаткам речников. Джейме остался сидеть, ему нужно было многое обдумать.***
В каждой вере Семи Королевств был свой собственный способ подготовки человека к смерти в битве. Человек, поклоняющийся Семерым, слушал Божественную Службу, исповедовался в своих грехах и получал благословение септона. Человек, который поклонялся Старым Богам, просто молился и просил Старых Богов защитить его в битве. В древние времена, чтобы заслужить благосклонность Старых Богов, в жертву приносили собаку, лошадь или даже человека, но эти обычаи давно ушли в прошлое. Но у тех, кто поклонялся Утонувшему Богу, был совершенно другой путь. На берегу моря был разведен ревущий костер из оставшихся дров, под ярким серпом луны Железнорожденные пировали, используя столько вина и пива из запасов войска, сколько могли достать. Таков был путь Железнорожденных — бросать вызов приходу смерти бурным празднованием, когда крепкие напитки текли реками, когда гремели песни, когда люди хвастались, какие подвиги они совершат, прежде чем Утонувший Бог заберет их в свои чертоги, и клялись сражаться насмерть рядом со своими братьями по щиту и своим дающим золото лордом. Этой ночью к ним также присоединились последователи Красного Бога, которые под одобрительные крики своих товарищей возносили собственные молитвы Владыке Света. Поскольку почти все эти молитвы были посвящены мужеству в предстоящей битве, Железнорожденные неизменно присоединялись к молитве с традиционным криком «Ура!». По их мнению, для человека было правильным взывать к своим богам о помощи в битве, особенно если после этого он выходил и сражался изо всех сил. Утонувшие жрецы, конечно, запретили бы такое общение с другими верующими, но никто из них не последовал в Эссос. И даже если бы они это сделали, им было бы трудно обеспечить соблюдение запрета, превыше всего Железнорожденные уважали силу и мужество. Вольноотпущенники эффектно продемонстрировали и то, и другое в битве при Таре, и вряд ли священник сделал бы тоже самое. На самом деле, священников, так же, как и женщин, вероятно, не пригласили бы на пирушку, и по одинаковой причине: это была ночь для мужчин. Один человек, бледный, как любой вестеросец, выступил вперёд в свете костра и поднял руку, утихомирив смех и крики, чтобы все в пределах слышимости прислушались. Бард, воспевавший Далтона Красного Кракена, затих, а удары его рук об барабан смягчились. — Завтра, — сказал вольноотпущенник на запинающемся общем языке, лишь слегка приправленном низким валирийским, — Мы будем сражаться. О, Владыка Света, позволь мне сражаться с моим мечом в руке и твоим пламенем в моем сердце, — Вольноотпущенники вокруг пробормотали что-то в знак согласия. — И если я погибну во время штурма, и столкнусь лицом к лицу с ужасной ночью смерти, я буду знать, что ты, Владыка, который зажигает огни свободы, со мной, и я никого не буду бояться. Я прошу об этом по твоей милости, Бог Пламени и Тени. — Вольноотпущенник поднял свой кожаный кувшин для питья. — Пейте! — крикнул он в манере, которая распространилась от Железнорожденных к вольноотпущенникам со скоростью алкоголя. — Ура! — заревели в ответ гуляки, поднимая стаканы, кружки и рога с элем. Гул разговоров снова усилился, когда вольноотпущенник отступил в толпу, и бард снова начал петь о Красном Далтоне и его набегах. Вскоре вперед выступил еще один вольноотпущенник, на этот раз летниец с островов с короткой бородой и кожей цвета полированного чёрногг дерева. И снова шум толпы перешел в ропот. — Ты знаешь, Владыка Света, — начал вольноотпущенник, — что меня взяли в рабство вместе со всей моей семьей, и что нас продали разным хозяевам, так что с тех пор мы не видели и не слышали друг о друге. Ты также знаешь, Владыка, что многие из нас страдали также, — По толпе пронесся ропот согласия. — Итак, Владыка Света, я предстаю пред тобой сегодня вечером, чтобы попросить, если завтра мы умрем, навестить наши семьи в ночь их ужаса и сказать им, что мы умерли, повернувшись лицом к врагу, — Послышался одобрительный гул со стороны вольноотпущенников, а также со стороны Железнорожденных. — Пусть наши семьи знают, Владыка, — продолжал вольноотпущенник, повысив голос, — что мы умерли с зубами в горле наших поработителей, — Раздался одобрительный хор, и несколько дотракийских вольноотпущенников издали короткие пронзительные возгласы, предвещавшие кровавый крик. — Пусть они знают, Владыка, — закричал вольноотпущенник, — что мы умерли свободными! — Теперь со всех сторон раздавался одобрительный рев, и те, у кого было оружие, размахивали им в свете костра. — Я прошу об этом твою Милость, Пламенное Сердце, зная, как ты любишь справедливость и ненавидишь злодеев, — сказал вольноотпущенник, поднимая свой кубок. — Пейте! — Ура! — взревела толпа в ответ, делая большие глотки, чтобы скрепить молитву. Виктарион встал с того места, где он сидел на бревне, и сделал знак мужчинам, которые подавали напиток, которые быстро начали наполнять пустые контейнеры. — Братья! — Виктарион взревел своим боевым голосом, глубоким для такого молодого, как он. — Бог свидетель, что я ненавижу прерывать такое веселье, как это. Но завтра нам рано вставать, и мне сказали, что у нас все равно заканчивается выпивка. — Раздался рассеянный смех над этой легкой шуткой. — Итак, позвольте мне напоследок похвастаться за всех нас! — воскликнул он, выставляя перед собой свой рог. — После того, как мы сейчас выпьем, ни вино, ни пиво, ни эль не коснутся наших губ, пока мы не утолим нашу жажду во дворцах Мира! И если Утонувший Бог пожелает, чтобы мы пили не там, мы пойдем в Его чертоги и будем пить там, пока они не высохнут! — Он высоко поднял свой рог. — Пейте! — взревел он. — УРА! — проревели в ответ железнорожденные под взрывы смеха. Это был просто сумасбродный, дерзкий жест, который отзывался в душе каждого железнорожденного, который с колыбели усвоил, что все богатства земли будут принадлежать им, если они будут достаточно смелы, чтобы захватить их. Вольноотпущенники также добавили свои голоса к тосту, с диким акцентом, который заставил моргнуть даже закоренелых и подвыпивших железнорождённых. Когда гуляки, пошатываясь, добрались до своих постелей, Железнорожденные и вольноотпущенники поклялись завтра сражаться насмерть. Железнорожденные — ради славы, а вольноотпущенники — ради Святой Свободы.