***
Эрик Айронмейкер улыбнулся, просматривая карту Ступеней, отпечатавшейся в его голове. За исключением Тироша, Кровавый Камень был самым большим островом на Ступенях, его флот захватил и сжёг башню, которую тирошийцы держали на этом острове, потеряв менее сотни человек. Это была одна из маленьких побед в их череде, взятые по отдельности, они были довольно незначительными, но вместе представляли собой серьезное поражение работорговцев на море. Похоже, никто из работорговцев не подумал следить за флотом, идущим с юга и юго-запада, это неудивительно, поскольку у Дорна не было нормального флота, а все потенциальные враги работорговцев, у которых были флоты, находились либо к северу, либо к северо-западу от них. Итак, железнорожденные прочесали все Ступени с юга на север, захватывая, топя или сжигая каждый корабль и крепость под флагами работорговцев, которые они встречали. Двадцать галер пошли ко дну, а пять башен, подобных той, что была на Кровавом Камне, были сожжены, но на северном краю Ступеней Эрик и его флот встали перед выбором. От Кровавого Камня можно было добраться до Миртского моря тремя путями. Самым безопасным способом было бы плыть прямо на север, пока не будет видна самая восточная оконечность Гневного мыса, а затем повернуть прямо на восток, проблема заключалась в том, что ветер с Миртского моря дул на запад в сторону Гневного мыса и залива Разбитых кораблей. И хотя флот мог бы прибегнуть к помощи вёсел, это было бы медленное и утомительное плавание, а на другом конце пути предстояло по крайней мере ещё одно сражение. Два других пути проходили прямо мимо самого Тироша, один между Тирошем и соседним с ним островом Коралловый Камень, другой между Тирошем и материком. Выбор любого из этих маршрутов позволил бы флоту проскользнуть под западными ветрами и использовать северный край восточных ветров, дующих из Дорна для ускорения. Проблема была в том, что эти маршруты проходили прямо под носом тирошийцев, которые должны были оставить по крайней мере одну эскадру для защиты своего родного острова. Обычно Эрику было бы все равно, но запланированная им атака, и вполовину не была бы такой сильной без эффекта неожиданности. Если галеры работорговцев пройдут мимо длинных кораблей и атакуют кнарры… На тех кораблях было почти двести женщин, а также около дюжины детей. К счастью, были люди, с которыми Эрик мог посоветоваться. Контрабанда была неизбежным фактом жизни в Ступенях, настолько, что Три Дочери уже давно отказались от попыток искоренить ее. Башня, которую сжег флот Эрика, выходила на главную гавань Кровавого Камня, она не только должна была закрыть ее для вражеских кораблей, но и следить за контрабандистами, которые часто посещали деревню, обслуживающую проходящие суда. Существовала «договоренность», что тирошийцы, или кто бы там ни владел башней во время периодических войн между Дочерьми, не будут слишком мешать контрабандистам, если только они не пронюхают о каком-нибудь особенно вопиющем нарушении, таком как контрабанда слитков или оружия. В свою очередь, контрабандисты вели свои дела организованно и не слишком жаловались, когда пустая казна владельцев башен приводила к обыскам и вымогательствам. Как и многое другое в Эссосе, такое положение дел возникло из-за скуки чиновников и нескончаемому циклу торговли, который доминировал на побережье Эссоса так же основательно, как ритм сезонов доминировал в Вестеросе. Деревню по большей части оставили в покое, хотя холостяки флота пронеслись по четырем борделям, как ураган, Эрик был слишком стар, чтобы лично знать большинство контрабандистов, находящихся в порту, но его капитаны знали их достаточно хорошо, и все заинтересованные стороны признавали, что столкновения королей не имели никакого отношения к их делам. То, что шла война, не означало, что разумные люди не могли торговаться за кубком мёда или вина и наблюдать, смогут ли они нажиться друг на друге. Половина капитанов Эрика уже сейчас продавали награбленное на тирошийских и лисенийских кораблях контрабандистам почти со всех концов известного мира в обмен на деньги или провизию для своих кораблей. Кроме денег и провизии контрабандисты также располагали информацией, зачастую их жизнь зависела от наличия хотя бы общего представления о том, кто где находится, с каким количеством кораблей и людей, под какими цветами и в каком обличье. Контрабандист, который не обращал внимания на окружение, обычно жил не очень долго. Поэтому Эрик послал нескольких своих подчинённых с приказом найти ему капитана, который совсем недавно проплывал мимо Тироша, и сказать ему (или ей, хотя женщины-капитаны были большой редкостью), что Эрик Айронмейкер щедро заплатит за сведения о Тироше и водах вокруг него. Стук в дверь каюты, в которой он остановился на берегу, возвестил о прибытии одного из тех капитанов, который открыл дверь, чтобы сообщить: — Есть новости, милорд. И впустил человека, настолько худощавого и невзрачного, что, если бы Эрик встретил его на улице, он бы даже не заметил его. Эрик встал и протянул руку, когда незнакомец направился к нему раскачивающейся походкой моряка. — Эрик Айронмейкер, — представился он, — Адмирал железнорожденных. Я так понимаю, у тебя есть информация о Тироше? — Да, милорд, — сказал мужчина голосом, который мог исходить только от обитателя Блошиного конца. — Меня зовут Давос. Что вы хотите знать?***
Лин Корбрей не был верующим человеком. Он относился к Вере с должным почтением, но его не волновало, что ждет его после смерти. Насколько он понимал, боги заранее определяли, куда вы отправитесь и что с вами произойдет, поэтому тратить время и силы на молитвы ему казалось глупо. Он верил, что вопрос его жизни и смерти, будет зависеть от его собственной доблести, от доблести его врагов и союзников, а также от воли случая. Поэтому, хоть он и посещал божественные службы, чтобы оправдать ожидания своих людей (и своего отца, хотя он никогда бы в этом не признался), вместо того, чтобы продолжать молиться, он взял бутылку вина, ушёл к краю лагеря и медитативно пил её, наблюдая за тусклым свечением дотракийского лагеря на дальней стороне широкой плоской долины, по которой протекал небольшой ручей, название которого, несколько неоригинально, переводится на общий язык как Узкий Проток. Примерно на полпути между Цералией и Миром в долине изначально располагались три хлопковые плантации, которые были сожжены во время похода на Мир, и Лин где-то слышал, что были планы в том, чтобы превратить каждую плантацию в набор небольших ферм с центром в деревне, где находилась усадьба плантатора. Он фыркнул. С этим придется какое-то время подождать. Шорох за спиной заставил обернуться и положить руку на ножны, где висел его меч. Работорговцы были бы рады, если бы кто-нибудь всадил ему нож в спину. К счастью, это был всего лишь его отец. — Сынок, — тихо сказал старик, протягивая руку. — Позволишь присоединиться? — Конечно, — ответил Лин, беря отца за руку и предлагая ему бутылку, которую он принял с благодарным кивком. После долгого молчания, пока они передавали бутылку взад и вперед, Лин прочистил горло. — Ночь пока спокойная, — заметил он, указывая на долину. — Похоже, наши гости не хотят испытывать судьбу. — Мало кто захочет, даже на такой чистой земле, как эта, — сказал его отец. — Их довольно много, да? — Разведчики сообщили о двадцати-двадцати пяти тысячах, — ответил Лин. — Получается там где-то десять-одиннадцать тысяча взрослых мужчин? — Вполне достаточно, — ответил его отец. У таких дикарей как дотракийцы, было одно преимущество перед цивилизованными людьми. Они могли выставить большую часть своего народа в боевой строй, особенно если, как дотракийцы, они были воинственным и хищным народом. Лин слышал, что среди дотракийцев каждый здоровый мужчина в возрасте от четырнадцати до семидесяти лет был воином, если попытаться такое сделать в Вестеросе, то начнётся голод, который приведет к неурожаю и опустошению. Как правило, без ущерба для ферм можно было обойтись лишь одним мужчиной из десяти в возрасте от семнадцати до пятидесяти лет, и большинство из них были бы безразличными солдатами, если только они не состояли в городском ополчении или не держали ферму. — Думаешь, будет битва? Лин пожал плечами, когда забрал бутылку обратно. — Если бы тут командовал Черная Рыба, который собирался заключить с ними сделку, то я бы сильно в этом сомневался, — сказал он. — Этот человек слишком хитер, чтобы спровоцировать сражение на земле, которая так благоприятствует врагу, как эта.— Свободной рукой он указал на чистую, слегка холмистую местность долины, почти идеальную для кавалерии. — Но поскольку командует Старк… — Он сделал лицо, которое было лишь частично скрыто угасающим светом. — Старк ненавидит работорговцев почти так же сильно, как Таргариенов, — сказал он. — Отчасти, мы здесь именно из-за его ненависти к Таргариенам. Я бы не удивился, если он, несмотря на все последствия, скажет кхалу, или тому, кого кхал пошлет, чтобы завтра он трахнул свою лошадь. Его отец кивнул, позволяя тишине повиснуть между ними. После нескольких минут дружеского молчания он повернулся к Лину. — Сын мой, есть две вещи, которые я должен сказать тебе, — сказал он. — Вещи, которые касаются будущего нашего Дома. Лин прищурил глаза. — Что за вещи? — осторожно спросил он. — Во-первых, если я завтра умру, ты должен будешь забрать Покинутую себе, — сказал его отец. — Меч нашего Дома должен достаться рыцарю, наиболее достойному её, и я не могу представить никого более достойного, чем ты. Лукас все еще мальчишка, и хотя Лионель хороший человек, он не из тех, кто соответствует девизу нашего Дома. — Накормим птиц, — прошептал Лин, когда до него дошел смысл слов отца. — И ни один из них не послужил репутации и Вере нашего Дома так хорошо, как это сделал ты, — продолжил его отец. — Что подводит меня ко второй вещи, что я должен сказать. Но сначала вопрос: Что ты думаешь о септоне Джоноторе? Лин пожал плечами. — Признаюсь, меня мало интересуют его проповеди, — сказал он. — Но в то же время он кажется хорошим человеком. И таким человеком, который не похож на большинство септонов, — Воспоминание об угловатом, суровом лице, застывшем в хмурой гримасе, достойной Отца, когда упомянутый септон читал проповедь, промелькнуло в голове Лина. — Он требует от людей быть достойными, — продолжал он. — И вместо того, чтобы ненавидеть его, они любят его за это. Есть люди, которые готовы убивать и умирать за него, как рыцари, так и слуги. Он нравится Джейме Ланнистеру, его уважает Эддард Старк, а король Роберт обожает его. Даже Грейджой обращается к нему с почтением, вероятно, напоминая ему одного из жрецов его бога, если то, что я слышал об утонувших жрецах, правда. Его отец кивнул. — Хорошо, ну что ж, — тяжело сказал он. — Септон, который приплыл сюда со мной, Джаспар, хотел бы, чтобы я хранил молчание по этому поводу. Но я поклялся, отдать свою истинную веру и верность королю Роберту, и, кроме того, у меня есть долг перед нашим Домом. Как по эту сторону моря, так и по другую. — Оглянувшись через плечо, он наклонился вперед, его морщинистое лицо было сосредоточенным. — Септон Джаспар был послан сюда не для проповеди Семерым, а для расследования ереси Джонотора, — сказал он тихим голосом. — Он утверждает, что нашел достаточно доказательств, чтобы обвинить его в этом. Первый же корабль, отправляющийся до Королевской гавани, доставит его отчет Верховному септону и Праведным, и я не сомневаюсь, что их реакцией будет просьба к королю Роберту арестовать Джонотора и доставить его в Королевскую гавань для суда. Лин покачал головой. — Даже попросить Роберта отказаться от вина и женщин, будет гораздо проще, — сказал он. — Он больше любит Джонотора, чем Верховного септона и всех Праведных, вместе взятых. Он помнит, кто отправил вольноотпущенников на стены Мира и кто возложил корону на его голову. — Вероятно так, — продолжал его отец. — В конце концов, если Роберт откажется, они обратятся к Станнису, который не имеет такого долга перед Джонотором и поэтому будет более внимателен к своим обязанностям короля. Я сомневаюсь, что он доведет дело до войны, но все равно между братьями начнутся разногласия, и со временем из маленьких разногласий возникнут большие. Лин поморщился при мысли о том, что ему придется вести войну с городами работорговцев без доброжелательного нейтралитета Семи Королевств, который они до сих пор поддерживали. — Я должен буду сообщить об этом Старку, — сказал он. — И Роберту тоже, когда тот вернется из Пентоса. — Я знаю, — ответил его отец. — Я уже написал письма твоим братьям и лорду Аррену, сообщив им обо всём. — Он схватил Лина за предплечье. — Ты взрослый мужчина, сын мой, у тебя уже есть место и имя в этом королевстве. Но если ты когда-либо прислушивался к совету своего отца, прислушайся сейчас, хорошенько подумай, прежде чем ввязываться в это дело. Я не знаю, действительно ли Джонотор еретик, но если он бросит вызов Праведным, тогда в Вере начнётся раскол, особенно здесь. Здешние вестеросцы признают власть Великой Септы Бейлора, Праведных и Верховного Септона, но что будет с эссосцами, которые обратились в веру? Будут ли они держаться за власть за океаном от тех, кого они никогда не видели или же они пойдут за человеком, который принес свет Семерых в их жизни? Лин покачал головой. — Нет, — коротко ответил он. — Не Праведные разбили их цепи, — Он встряхнулся и посмотрел отцу в глаза. — Дойдет ли дело до раскола или нет, — медленно произнес он, — Мне все равно придется удерживать границу. Находясь вдали от Королевской гавани и Мира, я буду в состоянии держаться от этого подальше. Но если это всё таки коснётся меня, — он пожал плечами. — Я присягнул королю Роберту. Мой меч и моя верность в его распоряжении. Несмотря на все угрозы. Отец похлопал его по плечу, в его глазах светилась гордость. — Я так и думал, — сказал он, улыбаясь. — Ты мой сын.