***
Обстановка была ужасно напряжённой. Нервы натягивались упругими нитями. Стоит потянуть — и они издадут пружинистый звук. Густав с Мелоди сверлили друг друга одинаково ненавистными взглядами. Между ними стоял фонарик, который хоть как-то освещал кузов. — Ну и что ты хочешь за молчание? — Мне от тебя ничего не нужно. Это дело принципа и моей злопамятности. Ты решил, что можешь обращаться со мной, как тебе заблагорассудится? Ты ошибался, придурок. Губы Густава сжались в тонкую линию. Он начал лихорадочно думать, перебирая всевозможные варианты, как можно с ней договориться. Теперь явно не получится послать Мелоди. Если Бенджамин узнает о его проблеме со здоровьем, он наверняка попытается докопаться до истины. Был риск, что он узнает об учёте у психиатра, а оттуда установить семейное положение Густава и распознать его ложь — вопрос нескольких бумаг. Кровь в венах застыла от представления холодного металла у своего лица. Мелоди вряд ли догадывалась, что прямо сейчас заряжала невидимый пистолет, дуло которого указывает на Густава. Её стукачество спустит неуловимый глазам курок. — Ты дура. И не знаешь, от чего отказываешься. — Я отказываюсь тебя прикрывать. Если бы дело было только в увольнении... — Хорошо. Когда меня уволят, ты будешь работать с Кайлом. Он-то более приятная компания для тебя, да? Меня ты хотя бы можешь игнорировать... — ...я готова потерпеть. Густав чуть не выругался. Но ему нужно было держать себя в руках. Он внимательно следил взглядом за её руками, которые извлекали из рюкзака салфетки и перекись водорода. Мелоди была ужасно упрямой. Густав не отрывал от неё пытливого взгляда, но вместо того, чтобы отреагировать, она уставилась на него в ответ. Её глаза смотрели с вызовом. Густав начал понимать, почему Мелоди до сих пор не затравили мужчины в этой фирме. Это почти вызывало уважение. Они ехали молча до конца поездки. Густав вышел из грузовика под золотистые лучи солнца первым. Духота оставалась парить в воздухе, но сейчас она была далеко не главной проблемой. Главная проблема сейчас свешивала ноги с грузовика и расправляла тёмно-каштановые волосы. Густав смотрел за тем, как Мелоди бережно складывает аптечку в рюкзак снова после того, как закончила обрабатывать безобразные раны по всему лицу. Солнечный зайчик отпрыгнул на ствол ближайшего дерева от какой-то глянцевой поверхности, которая появилась у неё в руках буквально на мгновение. Густав разглядел плоскую поверхность. Не долго думая, он подошёл к Мелоди и ловко выхватил у неё этот предмет. — Эй! Он раскрыл глянцевый коробок и убедился в своей гипотезе. Акварель. Причём довольно дешёвая. Мелоди успела забрать её. — Я помню, в твоём кабинете были какие-то рисунки. Твои работы? — Тебе какая разница? — Такая. Скажем так... если ты дашь мне шанс взглянуть на них, мы сможем кое о чём договориться. Поверь мне, ты не сможешь отказаться от моего предложения. Мелоди ядовито улыбнулась, скрестив руки на груди. Такая маленькая и такая непреклонная. Густав ни разу не видел таких девушек и хотел бы, чтобы так продолжалось дальше. — Интересно. Но если мне не понравится твое предложение, я сразу же настучу на тебя. На её прегадкий тон Густав отреагировал ухмылкой.***
Уже хорошо знакомые коридоры раздражали Густава своей однообразностью. Он уже привык к запаху грязи, но голые стены вызывали ещё больше внутренней пустоты, чем раньше. Наконец-то шаги замедлились в гостиной и застучали уже тише, когда порог кабинета Мелоди был преодолён. Густав бегло оглянулся, оценивая заполненную обстановку. Глаза зацепились за связку ключей. На одном была красная нитка. — Итак, — Мелоди развернулась, кивая подбородком на стопку, которую хранила на стуле (или это было импровизированной тумбой). Густав взял толстую стопку рисунков и сначала хотел бегло оценить их качество, но с каждым новым рисунком его взгляд задерживался всё дольше на аккуратных и мягких линиях, штриховке и реалистичных лицах разных людей. Когда-то Итан показывал Густаву в какой-то обучающей книге подобные работы и говорил, что хочет рисовать так же. Укол совести кольнул под самые рёбра. Откуда-то взялся гнев и отчаяние. Густав почувствовал себя мерзко от того, что его вообще восхитили художественные навыки той, кто был замешан в смерти Итана. Сердце защемило и заскрипело. — Ты где-то учишься? — сдержанно спросил Густав, стараясь скрыть накатившую дрожь и застрявший в горле ком. Как же сильно Мелоди напомнила ему брата. Она буквально была воплощением того, о чём он мечтал. — Нет. — А хотела бы? Ну, допустим, на иллюстратора? — и снова Густав пожалел о том, что сказал. Думая об Итане, он вспомнил его мечту: он хотел, чтобы его книгу проиллюстрировали. «Господи, когда же эти ассоциации закончатся?!». — Хотела бы, но у меня не было возможности поступить. К чему это? — Что, если я оплачу тебе первый год обучения на заочном? Сейчас четвёртое июня. С июля нужно подавать документы, а в августе сдавать вступительные экзамены. И всё это за твоё молчание. Густав бросил последний взгляд на рисунки и отложил их, чтобы не мучиться. Он поймал ошеломленный взгляд Мелоди, которая явно была сбита с толку. — Ты сейчас слышишь себя? — Да. Мне нужна эта работа. А если ты выдашь мои проблемы со здоровьем Бенджамину, он вышвырнет меня. — Он поможет тебе с работой. Так просто он никого не вышвырнет, — всё ещё удивлённо лепетала Мелоди, оглядываясь по сторонам. — Это не единственная причина. Чтобы ты понимала масштаб моей ситуации, я объясню проще: если настучишь, запустишь цепочку проблем, которые у меня возникнут. «И закончится это моей смертью. Нельзя так рисковать. Нельзя провалиться в самом начале пути», — про себя добавил Густав. Он не мог позволить крыльям этой смертоносной бабочки взмахнуться. Больше, чем собственная смерть, его пугала чужая; всех свидетелей убивают. А свидетелями была семья Густава (даже если не все). В первую очередь отец. А потом мать и девочки. У Густава не было сомнений, что Форт раскроет его обман и группа захвата убьёт всех, кто хоть как-то связан с предателем. Табун мурашек побежал по спине, гоняя холод с горькой безнадёгой. Дёготь поглощал Густава, затаскивая его на дно. — Кто ты вообще такой на самом деле? Что такого ты скрываешь? — вспылила Мелоди, с подозрением и растерянностью поднимая глаза. — Я же не спрашиваю у тебя, что ты тут делаешь. Я не спрашиваю тебя, кто или что мешает тебе поступить самостоятельно. И я не спрашиваю тебя, что скрываешь конкретно ты, а вопросов у меня много, между прочим. Имей уважение и не лезь в мою жизнь, и я не буду лезть в твою. Мелоди с сомнением смотрела на Густава, словно видела его насквозь, но это лишь её самоуверенная оболочка. Такая же лживая, как и все здесь. — Нужны будут мои документы. — Да. — И оформлять всё придётся тебе. Откуда мне знать, что ты не подставишь меня? Сообразительность Мелоди начала раздражать. Густаву пришлось признать, что она очень умна. Иметь с ней дело оказалось невыносимо. — Давай решим это ближе к июлю. Пока я буду оформлять для тебя заявку на поступление, я оставлю тебе... своё заключение из больницы, например. Оно подтверждает травму. Тогда мы квиты. Идёт? Он протянул руку, подавляя злостную гримасу от вида вдохновлённого блеска глаз Мелоди. Она протянула руку в ответ, заключая сделку. — Ты напишешь мне на бумаге о нашем договоре и распишешься, — продолжала упираться она, прищурившись. У Густава чуть не отвисла челюсть. Мелоди буквально настаивала на письменном подтверждении. Ему стало до ужаса интересно, откуда в ней столько напористости. С этого момента он больше не считал её предусмотрительность глупостью. Если бы не она, этого разговора бы не состоялось. — Ты дотошная. Это отвратительно. — Бери бумагу, ручку. Вот! — Мелоди нашла пустой лист, с хлопком положила его на стол и так же сильно ударила ручкой по столу. Густав внимательно наблюдал за ней. Ему пришлось ограничиться закатыванием глаз. В чём-то Мелоди была права. Густав написал на бумаге условия договора и описал причину. Пришлось запечатлеть на бумаге свой диагноз и дописать несколько строк о психиатре. Мелоди поставила подпись от себя. — Фамилию надо полностью писать, — укоризненно заметил Густав. — Это полностью. — Что?.. ты же буквально... — Это на итальянском, придурок. Могу на английском написать, если это так принципиально. «D’Angelo», а чтобы написать это на английском, Мелоди просто дорисовала одну букву. — А как произносится? — «ДиАнджело», — Мелоди закатила глаза. Густав понимал её раздражение. Его фамилию тоже не с первого раза произносят люди, даже американцы. Ради интереса он показал Мелоди, как пишется его фамилия. Она посмотрела, сморщилась и попыталась произнести «Швагенвагенс» без запинки. Получилось только с третьей попытки. Густав даже посмеяться успел над её метаниями. — Не смейся! Немецкий слишком грубый для меня. — Это стереотип. — Это факт. У вас слова длиннее, чем некоторые предложения на итальянском. — Мелоди сидела на подоконнике и пыталась вспомнить какое-то слово. Это натолкнуло Густава на мысль. Он взял пустой лист бумаги и написал одно из длинных слов. Потом протянул бумагу Мелоди и с забавой наблюдал за тем, как она вытаращилась на «Veranstaltungsinformationsdienst». — Господи. И что это значит? Зачем такие длинные слова... — «Служба информации о мероприятиях». Они не успели договорить. В дверь постучались. С позволения Мелоди порог переступил уже знакомый Густаву парень азиатской внешности, который притворялся полицейским. — Вас двоих вызывает Бенджамин в свой кабинет, — на его плече была повязка жёлтого цвета с «Б» посередине. Густав посмотрел сначала на букву, потом на парня вновь. Они встретились взглядами и одновременно нахмурились. Высказать никто ничего не успел. Мелоди первая пошла за парнем, на ходу махнув рукой, подзывая Густава за ними. Он осторожно подцепил пальцем лежащую на столе связку ключей с красной ниткой и спрятал их сначала в рукаве, а потом во внутреннем кармане пиджака. У Мелоди был такой бардак, что она и сама поверит, что потеряла ключи среди всего этого.***
Густав и Мелоди молча следовали за работником блока «Б». Этот юноша был высоким для азиата. Всего на голову ниже Густава. Выглядел этот горе-мент очень равнодушно. Наверняка очередной отбитый флегматик вроде Бенджамина, в чьей голове много подлых мыслей. По крайней мере, так думал Густав. Другого мнения об этих отбросах у него не было. — Заходите, — юноша остановился около двери кабинета, не заходя сам. Они с Мелоди переглянулись. Потом последовал кивок. — Спасибо, — обратилась к нему Мелоди и первая зашла в кабинет, пока Густав мгновение колебался. Ещё раз окидывая беглым взглядом лицо парня, он зашёл следом и с порога наткнулся на стальной взгляд Бенджамина. Его лицо особо ничего не выражало. Брови свелись к переносице. Между ними образовалась едва заметная складка, придавшая взгляду возраста. Губы совсем слегка дрогнули в искривлении при виде Густава и Мелоди. — Что встали как вкопанные? — холодный голос, словно хлыст, ударил по грудной клетке и прогнал по телу мурашки. Кабинет Форта перестал выглядеть таким приветливым и тёплым. Здесь сквозил холодный ветер, словно исходил он от владельца. Густаву пришлось напомнить себе, что ему нельзя бояться Бенджамина, в противном случае тот может почувствовать подлый дух предателя. Густав занял своё место перед столом мистера Форта, а Мелоди села чуть позже, встревоженно оглядываясь, будто кролик. — Итак, как прошло ваше общее задание? Повисла тяжёлая тишина. Что называется «гнетущая». Никто не решался ответить. Каждое неловкое слово могло прозвучать жалко и неубедительно. Плюсом ко всему прочему, Бенджамин наверняка уже всё знает сам. Пытается ли он поймать напарников на лжи — вопрос хороший. После всего времени нахождения в фирме Густав уже боялся открыть рот, чтобы не сказать лишнего. Он услышал тяжёлый вздох Мелоди сбоку, которой надоело сидеть в тишине. — Плохо. — Может, вы предоставите мне хотя бы какие-то материалы? Объясните, почему от Эдгара нам пришёл экстренный сигнал вызывать группу захвата? Вы знаете, что наш покупатель оказался наркоманом? Его и всех его ближайших свидетелей пришлось убить. Но, знаете, меня терзают смутные сомнения, что мы не опоздали. — В плане? — поднял голову Густав. — В том плане, Густав, что утечка информации уже произошла с очень большой вероятностью. Не понимаете? Я объясню, — Бенджамин снял очки и раздражённо потёр переносицу. Его взгляд казался ещё более уставшим, чем раньше. Возраст Бенджамина был чуть больше тридцати, а выглядел он на все сорок. — До меня дошли сведения, что наш покупатель не просто местный наркоман из глубинок, а полноценное звено контрабандисткой фирмы. Вы оба навлекли на нас огромные проблемы. Будет здорово, если они нас обойдут. Есть ли среди нас оптимисты? Никто не ответил. Густав опустил взгляд, а Мелоди начала теребить прядь. Она ёрзала, постоянно разлепляя слипшиеся от крови волосы. Выглядела Мелоди, мягко говоря, ужасно. Ни одна девушка на памяти Густава не была настолько избита. — Его убийство выглядит подозрительно. Нас начнут искать, — подхватил Густав. — И найдут, — добавила Мелоди, наконец-то оторвавшись от своего бесполезного занятия. — Они уже нас видели. Мне кажется, оружие нужно было им для подстраховки. На всякий случай для контрабандистов. Наверняка об этом знал не только... как его? Алек? Бенджамин, чуть успокоившись, указал на Мелоди сложенными очками. — Именно! Алек вообще не настоящий покупатель. И я в этом уверен, хоть треснете. — Просто у него самая чистая репутация, — пробормотал Густав себе под нос. В этот момент у него что-то щёлкнуло в голове. — Даже слишком чистая... Густав наглядно увидел, почему и для чего нужно проверять людей и что будет, если крупно облажаться. Он отнёсся к этому спустя рукава, о чём теперь очень сильно жалел. Нужно было переступить через свою гордость, затолкать поглубже и забыть об её существовании. Сделав глубокий вдох, Густав рассказал Бенджамину о том, как он наткнулся на покупателя, как заговорил с ним и как в итоге кто-то похитил его вместе с Мелоди. — Подождите. То есть вы подошли к нему с одним и тем же сценарием в один день? — недоверчиво спросил Бенджамин. — Кто-то из вас сказал, что этой фотостудии не существует в принципе. Вы осознаёте, какую тупость сделали? О таких вещах надо договариваться! Это уже не говоря о том, что я не разрешал разговаривать с заказчиками напрямую. Почему такие вещи надо пояснять по нескольку раз?! Ответить на это было нечего. Раздражение Бенджамина росло. — Мелоди, почему вы не смогли договориться? — рычащим голосом спросил Форт. В этот момент Мелоди взорвалась, всплеснув руками. — Да потому что он ведёт себя отвратительно! Начиная от комментариев про женщин и заканчивая чересчур завышенным эго! С ним невозможно общаться! — Ах, да?! — Густав чуть не задымился от возмущения. — Ничего не могу поделать с тем, что всё, что я говорю — правда! — Замолкните! — рявкнул Бенджамин, ударив рукой по столу. Напарники подпрыгнули, округленными глазами зыркнув через стол. — Значит так, — у Форта уже начался нервный тик, пока он пытался не разозлиться снова. — Густав, выйди. Мелоди, останься. Без лишних слов и возражений он пулей покинул кабинет. Уже за дверью Густав облегчённо выдохнул. Он заметил, как кто-то вышел к нему из тени. Это оказался тот самый неприметный паренёк из блока «Б». — Как вы его умудрились разозлить? — смешок. Беззлобный, но всё же раздражающий. — Задание провалили, — сквозь зубы процедил Густав и начал медленно уходить от двери кабинета так быстро, как только мог. А ходил он быстро. Пареньку пришлось бежать, чтобы поспеть за ним. — Что ж, я своё первое задание тоже провалил. А для блока «Б» это иногда даже карается смертью. Как видишь, я отделался испугом, — и снова смешок. Густав улыбнулся этому парню краем губ, а потом повернулся к нему, резко остановившись, обрекая спутника врезаться в него. И всё-таки это не помешало обстановке стать более благоприятной. — Меня зовут Густав. — Мин Джун. Приятно познакомиться, — он протянул руку в приветственном жесте. Мысленно Густав ухмыльнулся, а на самом деле вежливо кивнул, пожимая руку в ответ. Захват у Мин Джуна был не особо крепкий, но на то он и в блоке «Б». Сила им не особо была нужна. — Взаимно. Они разъединили руки и несколько мгновений с подозрением изучали друг друга. Мин Джун был не особо крепким парнем. Наверное, если бы не бежевый просторный костюм с растёгнутым пиджаком, он был бы ещё меньше визуально. — Как насчет того, чтобы покинуть наконец этот гадюшник и подышать свежим воздухом? Знаю, звучит ужасно, но идти одному мне не по себе, а мои друзья давно ушли. Мне не очень хочется сталкиваться с кем-то из группы захвата. — Боюсь, я явно не в лучшем виде для того, чтобы выходить куда-то. Даже перед тобой стыдно стоять в этом, — Густав снял пальто, которым прикрывал окровавленный пиджак и засохшую грязь. Мин Джун с ужасом отшатнулся. Его азиатская внешность делала лицо невинным и постоянно изумлённым. Полная противоположность Густаву. — О Господи. Где тебя так потрепало? Ты будто из мясорубки вылез. — Ага, вылез и назад собрался, чтобы выговор выслушать, — Густав нервно хихикнул, потирая затылок. Мин Джун только больше съёжился. Он хотел взять Густава за плечо и потянуть его куда-то за собой, но одёрнул руку, боясь случайно ранить его. — Даже не знаю, как к тебе подступиться. Слушай, пошли за мной. Какой у тебя рост? Густав пошёл за Мин Джуном, озадаченно насупившись. — Ну... метр восемьдесят семь или около того. Зачем тебе это? — он пригнулся перед низким дверным проёмом, чудом не врезаясь в него лбом. Биться головой хотя бы об такие незначительные препятствия было бы тоскливой идеей. Мин Джун не торопился с ответом. Он вместе с Густавом спустился на первый этаж предприятия, прошёл мимо рабочей территории (которую занимали настоящие рабочие) и они снова попали в зону фирмы. Наконец-то муки активной ходьбы прекратились около раздевалки. — У меня метр семьдесят. Я могу дать тебе свою одежду. Тут ещё есть душ... — Она будет мне мала. — Обычная рубашка и повседневные брюки точно не будут доставлять тебе дискомфорт. К тому же, нужно же тебе как-то выйти на улицу. Не торчать же тебе тут вечность. Густав заглянул в одну из дверей и заметил там душевые кабинки. Мысль о том, чтобы смыть с себя кровь, наполнила его приливом радости. — Спасибо... Откуда такая щедрость? Похоже, Мин Джун понял, что Густав собирался пойти принять душ, поэтому сел на подоконник, оставив рядом с одной из кабинок одежду. Дверь закрылась и зашумела вода. Несмотря на сильный поток и маты боли Густава от того, как саднило раны, разговор осуществлять было всё равно возможно. — Не могу же я бросить тебя. Это было бы очень не по-человечески. Так что случилось на задании? Судя по всему, тебя там здорово избили. — Не то слово... — Густав пытался оттереть с тела застывшую кровь. Каждый раз он подавлял выкрики боли. Выражение «соль на рану» он понял очень даже буквально. — ... если коротко, мы с Мелоди очень облажались. Ну, там долгая история. Нас нашли какие-то наркоманы и пытались выпытать у меня, где находится сумка с наркотиками. Как ты понимаешь, ответ: «откуда мне знать» их не устроил. Мин Джун слегка хмыкнул. — Интересно, куда по их мнению ты должен был её деть... — он сначала умолк, а потом спросил. — ... ты же её не трогал? — Нет, конечно. Я знаю, где она была, но не трогал ничего, — Густав коротко рассказал Мин Джуну о событиях прошлого вечера. Правда, некоторые события он забыл и потому опустил их. Грёбаные проблемы с памятью начали возвращаться. Теперь Густав был благодарен себе, что всё это время записывал все самые важные события в блокнот, который держал при себе всегда, чтобы точно нигде не забыть его. Вышел из душа Густав уже одетый. Конечно, одежда была мала, но это было не очень заметно и почти не ощутимо. Это была лёгкая серая кофта и бежевые штаны. На сочетание было уже как-то плевать. — Спасибо. Когда я могу тебе всё это вернуть? — он подошёл к подоконнику, на котором сидел Мин Джун и начал вытирать кучерявые волосы. — Потом заскочишь ко мне. Завтра всю ночь я буду работать. Утром сможешь? — он шутливо потянулся к кудрявым волосам Густава, за что поплатился шлепком по ладони. — Я на учебе утром. — Так я тоже. Вообще-то я хотел пропустить первую пару, чтобы забрать одежду, но похоже не придётся. Можем встретиться перед парами, если тебе будет по пути. Тут Густав стал выглядеть слегла удивлённым. Он нахмурился, повернувшись к нему с молчаливым вопросом. Мин Джун со вздохом пояснил: — Мой адрес и так тут знают все. — Разве это не конфиденциально? — В моем блоке нет. Если хочешь, завтра расскажу подробнее.***
Выбора у Густава особо не было. Ему хотелось отвлечься от тяжёлых мыслей и одиноких стен своего дома. Заря встретила Кларк-Гост с приятным потеплением, лишённым духоты. Густав был рад, что наконец-то можно убрать пальто и поменять его на лёгкий костюм. Единственным минусом были длинные рукава. Шрамы показывать миру он не хотел, да и самому видеть их лишний раз как-то тошно. Хватает и того, что тянется снизу горла и это клеймо никак не спрятать, хоть ты убейся. С тяжёлыми чувствами и грызущим сердцем Густав подошёл к небольшому дому в один этаж, на ступеньках которого уже ждал Мин Джун. Он приветственно кивнул, принимая сумку с вещами. Этот домик был окружён цветами, от которых был приятный аромат. Растительность окружала территорию на девяносто процентов. В ней не была разве что каменная дорожка, что вела к деревянной «коробке». — Зайдёшь в дом, Густав? На самом деле он мог бы ответить на эту приветливую улыбку своим дружелюбием, но напряжение и паранойя были сильнее угрызений совести. — Нет, извини. Я должен пораньше прийти в университет. Сессия, будь она проклята... — О-о, понимаю. Как ты совмещаешь её с работой? Даже я не успеваю, — Мин Джун дотянулся до сумки, которая лежала на подоконнике, а окно как раз было открыто. Стоило отметить, что жил Мин Джун скромно, хотя у Густава было стойкое впечатление, что работники блока «Б» зарабатывают больше остальных. Но, скорее всего, Мин Джун слишком молод для больших зарплат. На территории фирмы молодых работников было трое. По крайней мере, все остальные, кого видел Густав, выглядели значительно старше. — Расскажи про свой блок. Почему ты так доверяешь всем подряд свой адрес? — О, наш блок — абсолютный абсурд. — фыркнул Мин Джун, ловя удивлённый взгляд Густава. — Я серьёзно. Меня туда взяли по большей части из-за того, что я знаю в совершенстве несколько языков и продолжаю развиваться. Всем остальным нужно пахать как не в себя. Но с этим я ещё согласен. Абсурд начинается там, где ты ставишь подпись на обработку личных данных. Я был в шоке, когда узнал, что проверяли не только меня, но и каждого моего родственника, а их много, также организации, где я бывал ещё в Корее, и это даже не половина всего, что изучали мои коллеги. Ты знал, что у большинства в фирме не настоящие имена? — Не знал. — Кроме блока «Б». Нам запрещено даже из города выезжать без разрешения. И там нас тоже контролируют собаки Форта. Думаю, если когда-то тебя привлекал наш блок в том плане, что ты хотел там работать, то теперь ты передумал. — Я могу его понять. — По-твоему, это не перебор? Хорошо, как тебе такое: за каждую сорванную сделку по вине работника нужно компенсировать две зарплаты с процентами? О, а в случае, если ты захочешь уволиться, ещё год Бенджамин не даст тебе покинуть страну. Я уже знаю о таких случаях. Тех, кто много болтает о фирме, просто убивают. Густав задумался. Эти мысли были противоречивыми и занимательными. Одна часть мозга боялась за собственную шкуру, а другая не боялась что-либо терять. — Бенджамин весьма предусмотрителен. Я всё ещё считаю, что он прав. Возможно, будучи работником, ты чувствуешь постоянный контроль, но любое упущение может закончиться для Бенджамина и вообще всех тюрьмой. Это ради безопасности. Мин Джун несколько секунд глядел себе под ноги, пиная лакированным ботинком камень. Густав смотрел на него и пытался понять, о чём этот парнишка думает и что забивает его голову сейчас. — Хорошо, а что насчет блока «В»?.. Но в этот момент Мин Джун завидел неподалеку подъезжающее такси. — Расскажу чуть позже. Извини, тороплюсь. До встречи!***
Густав ещё очень долго обрабатывал в голове всю полученную информацию, расхаживая по коридорам университета. Его поток размышлений прервал гул одногруппников. Пора готовиться к зачётам и выбросить из головы ненужную информацию. Вот только Густав слегка волновался о том, что из-за недавних событий забудет важную информацию по поводу учебного материала. Однако зря. Всё прошло отлично. Как всегда высокая оценка и как обычно никаких радостей по этому поводу. Чтобы хоть как-то выбраться из липкого омута тяжёлого бытия, Густав всё оставшееся время после пар на литературном факультативе обсуждал зарубежную (и не только) классику. В лучших традициях книги были единственным, что его вообще не бесило, а вызывало искреннюю улыбку. На короткий промежуток времени Густав забывал о том, что он преступник, которого по-хорошему закрыть бы до конца жизни и оставить умирать до того, как он обретёт на мучения своё потомство. Именно в эти два часа Густав был совершенно ничем не раздражённым обычным парнем, который обсуждал прочитанное и делился своей симпатией (пусть и частичной) к кому-то вроде Гринева, Порфирию Петровичу, Лорду Генри и подобным лицам. Жаль, что хорошее рано или поздно заканчивается. На горизонте замаячила до дрожи в коленях чёрная машина с тонированными окнами. С обречённым на промывание мозгов лицом Густав сделал несколько шагов по направлению к ней, смотря через отражающие окна университета себе за спину, чтобы убедиться в своём полном уединении. К несчастью Густава, сегодня он выглядел из рук вон плохо. Синяки под глазами, полузакрытые веки, пластыри на руках и обилие следов от ударов на лице. На чёрном пиджаке, который висел у Густава на предплечье, виднелось несколько затёртостей после недавних событий. Кучерявые волосы этим утром не уложились. — Что с лицом? Салон авто как обычно приветствовал приятной прохладой и запахом брусники (который Густав уже ненавидел). Жаль, что атмосфера была напряжённой и никак не способствовала успокоению. — Что с лицом? — уже более раздражённо переспросил Чарльз, с недовольством развернувшись к пассажирским сидениям. От его стальных глаз хотелось спрятаться. — Это после задания. Оно прошло не очень... Гладко. — Я вижу. Это нельзя чем-то замазать? Мог бы попросить у Йоко какое-нибудь средство, чтобы этого кошмара не было видно хотя бы в половину, — бормотал сердито Чарльз, поворачивая лицо Густава в сторону, чтобы оценить приличный масштаб повреждений. — Ещё и в мятом. Ты весь день позорился в этих лохмотьях? — Извини, я просто устал вчера и поздно проснулся. Не успел привести себя в порядок. Всё тело очень сильно болит, — голос Густава звучал упавшим. На короткий миг надежды, после которой последовала радость, ему показалось, словно он застрял в кошмарном сне. Вот-вот наступит пробуждение на несколько лет ранее. И всё пройдёт... — Что именно болит? Прям всё? — чуть спокойней спросил Чарльз, но этот сигнал был ложным. Нельзя давать слабину и поддаваться. Надежды разбились о новый приступ боли. — Ноги, спина, голова. В остальном терпимо, — вопросительный взгляд наконец-то поднялся из-под завитков золотистых волос. Кудри лезли в лицо, но он ни разу не убрал их. — Съездим в травмпункт. Машина тронулась. Густав взял у отца из бардачка воду, выпросил льда и всю дорогу кимарил. Целой ночи сна ему не хватило. Стало полегче. Отец, на удивление, его не тревожил. Теперь откуда-то Густав знал, что, придя домой, никуда не пойдёт и ничего делать не будет. Разбудило его что-то холодное, что легло прямо на лоб. Густав приоткрыл глаза и увидел, как отец касается его лба ладонью и морщится. — Это недопустимо. Ты можешь попросить Форта не давать тебе в самом начале такие задания? Отгул рассматривается? — Отец, ты иногда забываешь, куда отправил меня, — слегка раздражённо ответил Густав, но вовремя унял неуважительный тон. — Не надо только смотреть на меня такими глазами, — Чарльз вышел из машины и дождался, пока Густав выберется следом. — Ты сам согласился. — Отец, может...? — Нет. Ты не можешь оттуда уйти. — Ты хочешь, чтобы и второй твой сын умер из-за этих людей? — вдруг вспыхнул Густав, останавливаясь на половине пути. Эмоции захватили его, как шторм в десять баллов. И сопротивляться этому чувству приравнивалось к попытке вычерпнуть ведром океан. — Что ты лично делаешь для того, чтобы помочь мне? Почему я делаю всё один? За это он отхватит, но душа требовала кричать и жаловаться. Молчание стало болезненным до неописуемой унизительной боли. Чарльз молчал. Густав не видел его лица, зато видел, как он сжал кулаки. — Мне тебе по пунктам рассказывать, что я делаю, чтобы прикрыть тебя, последнего идиота? Как у тебя совести хватает в чём-то меня винить? Уверенность в себе почувствовал? Повисло недолгое молчание. Поток прохладного ветра жарким днём облегчил Густаву задачу стоять на ногах. Вата забила колени. Вот-вот транс захватит каждую мышца тела. Состояние было предобморочным. — Мне было бы от этого легче. — И ты решил выяснить отношения посреди улицы напротив травмпункта? — Дома ты бы не стал меня слушать. А я... Отец, ты даже не представляешь, куда втянул меня, — Густав умолк, позволяя отчаянному страху медленно захватывать его. — Потом, — подобно змее прошипел Чарльз. — Что «потом»? Отец, ради всего святого... Но разговор так и не состоялся. Чарльз завёл Густава в травмпункт и оплатил осмотр. Его цепкие сильные пальцы сжимали плечо сына до острой боли. По ощущениям, он вот-вот продавит плоть до костей. Конечно, ни переломов, ни разошедшихся швов не было. Но вот мышцам требовался отдых. Густава осмотрел врач и слегка ужаснулся количеству увечий. В итоге для уверенности наложили несколько фиксирующих повязок, успокаивающие мази и напоили каким-то таблетками.***
Напряжение Чарльза ощущалось чётче, чем того бы хотелось. Он сжимал руль до побеления костяшек. Густав с опаской наблюдал за его молчанием, которое длилось неприятно долго. Он был шокирован, что не отхватил за свой выпад. Отец изменился до неузнаваемости от упоминания Итана. Густав не верил, что это так по нему ударило. А может, не находил в себе сил поверить из-за кипящей многолетней обиды. Они в тишине ехали до дома. Точнее, до особняка Швагенвагенсов. Приближаясь к массивному зданию, напоминающего больше золотую клетку, в животе неприятно скрутило. Заходить в эти двери категорически не хотелось. Густав застыл на пороге и старался оставить все воспоминания за ним. Но из раза в раз старые раны пробивались сквозь корку. Солью служили обстоятельства. В итоге Густав всё равно зашёл. Их никто не встретил. Чарльз оглянулся в полу мрачной прихожей, убедился в том, что она пуста, а потом прошёл к кабинету, жестом приказывая сыну идти за ним. И снова запах воспоминаний. Отрава для мозгов или промывка души. Здесь до слёз в глазах воняло алкоголем. — Ты спрашивал, что я делаю, чтобы хоть как-то посодействовать тебе, — тяжёлый голос без всякой эмоциональной окраски заставлял Густава жалеть о своих словах. — Вот тебе встречный вопрос, Густав: а что я должен делать? Что я могу сделать? Тишина. Густав пытался перебрать в голове варианты ответа и, на удивление, решение нашлось быстро: — Помоги мне закрыть сессию. — Серьёзно? — Как я должен совмещать учебу и слежку, отец? Всё, что в твоих силах — помочь мне хотя бы немного. Отлынивать от работы я не могу. Мне нужно хотя бы создать видимость добросовестного подчинения. Отец плеснул себе в стакан выпить. После большого глотка он одарил Густава презрительным взглядом. — Ты обнаглел, Густав. От кого-кого, а от тебя не ожидал, — сквозь плотно сжатые зубы процедил Чарльз, словно почуяв страх Густава из-под кожи. — Ты сам должен разобраться. Мы договорились. — Я не справлюсь один. Я же... — ... Ты мужчина. У тебя нет выбора. Как только достанешь сведения, я непременно сделаю с ними всё, что можно. Тогда Густав достал из внутреннего кармана ключи, выложив их на стол отца. — Кое-какие ведут к гаражу с транспортом и оружием. Насчёт остальных не знаю. Мне нужно вернуть их как можно быстрее. — Кому они принадлежат? — Напарнице... — Густав осёкся, вздыхая. Ляпнул лишнее. — Ты говорил, у тебя напарник. Мало ли, что он говорил? Густав уже много раз признал себя невменяемым в некоторые моменты, но вот именно сейчас это вполне можно счесть клиническим диагнозом. Молчание затянулось. Чарльз пристально смотрел в опущенные глаза сына, чтобы уловить в них хотя бы какой-то ответ. — А какая разница? Суть-то не меняется. — Ты соврал. — Отец, я не соврал. Какая разница, какого рода слово «напарник»? — Мы оба знаем, что ты скрыл это намеренно! — рявкнул Чарльз, ударив по столу. Некоторые предметы подскочили. Жидкость в стакане колыхнулась. Густав вздрогнул и слегка нахмурился. Сказать больше было нечего. Он был таким вымотанным, что не мог выдавить ни слова. — Может, вместо этого обсудим что-нибудь касаемо фирмы? Чарльз провёл ладонью по лицу, глубоко вздыхая. Он достал из-под стола наполовину новую бутылку виски и снова налил золотистой жидкости себе в стакан и отпил. С секунду он молчал, наблюдая, как тусклая лампа сверкает в отражении стакана. Густав напряжённо наблюдал за ним, но молчал. В своём кресле, окружённый семейными фотографиями и различными грамотами, отец казался фальшивым. От улыбчивого среди людей человека не осталось ничего, кроме измотанной оболочки. — Я сделаю дубликат ключей. Оригинал отдам завтра, — Чарльз спрятал ключи в карман. — Нужно сегодня. Я должен их вернуть на место. Чарльз пренебрежительно закатил глаза и вздохнул. — Зачем? Как будто она заметит, что какая-то из её безделушек пропала. Густав нервно усмехнулся. А потом смешок перешёл в сдавленный смех. В голове всплыл образ хитрой ухмылки, подчёркнутой разноцветными глазами, что только кажутся глупыми. — Отец, не совершай моих ошибок. — Это ещё каких? — Не недооценивай её. Я поверить не могу, что так говорю, но она далеко не дура. Я бы даже сказал, она довольно умная. Поверь мне на слово. Если дать ей хотя бы малейший повод сомневаться в моей верности, она что-то с этим сделает без промедлений. Давай не будем подкидывать ей идей. Глаза Чарльза стали по пять центов. У него едва не отвисла челюсть то ли шока, то ли от возмущения, пока он слушал. После долгого молчания, медленных глотков и стука напряжённых пальцев по бокалу, Чарльз нахмурился. — Хорошо, — наконец-то подытожил он, — вечером будут ключи. Скажи, что это за девушка вообще? Ты знаешь что-нибудь о ней? Густав покачал головой. Кроме того, что Мелоди — заноза в заднице и лишённая банальных манер стерва, он не знал ничего. — Это плохо, — ещё мрачнее сообщил Чарльз. — Возможно. — Я разве не говорил? О напарниках нужно знать как можно больше. Именно они представляют опасность. Если эта девчонка такая умная, как ты говоришь, не логичней ли убедить её, что ты ей не враг? Иначе есть вероятность, что она станет свидетелем того, чего не должна стать. От неё в таком случае придётся избавиться. И ты это знаешь. — Я тебя понял, отец, — с лёгкой усталостью в голосе сказал Густав, подпирая подбородок ладонью. — Тогда пойдём ужинать. Нас все ждут.***
Густав ничуть не приободрился. Он оставался таким же равнодушным и пустым. Заходя в столовую, где тихо болтали девочки и разливала по чашкам чистую воду Кассандра, ничего у Густава не ёкнуло. Он почувствовал ту же ложную атмосферу покоя дома Швагенвагенсов. На самом деле она пропитана омрачающей тоской. Завидев сына, Кассандра оторвала равнодушные глаза от кувшина с водой. Её губы дрогнули в улыбке. — Рада видеть тебя, Густав. А что у тебя на лице? — она без резких движений поставила кувшин на стол и медленно подошла к Густаву, рассматривая его увечья. — Это пустяки. Не стоит волноваться, — Густав чуть не закатил глаза, когда мать потянулась к его лицу. Он не отшатнулся, проглатывая своё раздражение от прикосновений к больному месту. За спиной Кассандры сидели девочки. Эмили выглядела заплаканной, а Долорес какой-то чересчур взволнованной. Их улыбки не скрыли истины. Смотря на них по очереди, Густав даже не заметил, что мать аккуратно погладила большим пальцем рану у его на щеке, чуть ближе к линии лица. — Кассандра, он уже взрослый парень. Ну стоит так опекать его. Ему не больно, — с раздражением процедил Чарльз. — Могу я хотя бы после ужина наклеить ему пластыри? Мне так будет спокойней, — как всегда ровно и без окраски сказала Кассандра. Её спокойствие было ловким методом избегать агрессии Чарльза. Ему казалось, что она покорна, в то время как ей было всего-навсего плевать. Занимательное зрелище двух манипуляторов. — Но только после ужина. Он и так задержался, — сдался Чарльз и сел за стол во главе. Слуги шустро заходили вокруг семейства, оставляя для каждого тарелку, столовые приборы и напитки. Для Густава эти минуты напоминали какой-то отрывок из партии на скрипки. Чтобы передать напряжение момента, нужно взять высокие аккорды и быстрый темп. Густав уже отвык от существования слуг. Когда он жил один, никто не мог его обслужить. Пришлось признать всю горечь самостоятельной готовки, которая почти всегда заканчивалась углями, которые невозможно есть. Впервые Густав не согласился с тем, что готовить должна только женщина. Это было в корне неверно. Готовка должна быть базовым навыком любого человека. Жаль, эта замечательная мысль пришла ему так поздно.***
Ужин закончился практически полной тишиной, которую нарушал только скрежет столовых приборов. Когда члены семьи начали вставать со своих мест, Густав обратил внимание на девочек. Особенно на Эмили, которая была ещё более поникшей. — Эмили, что случилось? — не выдержал и спросил Густав. Сестра уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но вдруг сжала губы. Вместо неё ответил отец: — Очередная истерика. В музыкальную школу ходить не хочет, — с укором и издёвкой произнёс Чарльз. Эмили на это ничего не ответила, только ещё ниже опустила голову. — А почему она не хочет туда ходить? На что родители одновременно пожали плечами. Кассандра и вовсе, казалось, не проявляла интереса к разговору. Но всё-таки её профиль был повёрнут к семье, а взгляд метался от дочери к мужу. — Надо мной там издеваются! Даже дружить никто не хочет! — пожаловалась Эмили, с мольбой поднимая на отца глаза снова, будто ждала чего-то. Это был напрасный приём. Отца не способны разжалобить даже собственные дети. — Все плохие, одна ты хорошая? Быть не может, чтобы просто так с тобой дружить не хотели. Держу пари, ты сама этому поспособствовала, — холод в его голосе бил, как хлыст по лопаткам. Густав стиснул зубы. Кровь закипела в тот же миг от вида беззащитной сестры. Но никто не мог ничего с этим сделать. Эмили замолчала, глотая слёзы. Густаву пришлось отвернуться от неё, когда мать повела его к ближайшему дивану. Ей было важно избавить его лицо от видимых повреждений. Густав покорно сидел, пока её тонкие изящные пальцы, спрятанные под слегка затёртыми чёрными перчатками (весьма элегантными, стоило отметить) капают перекисью на ватку. Густав, к своему несчастью, знал, что она носит перчатки не ради красоты. Когда-то отец в ссоре сильно полоснул её по руке осколком от разбитого стакана. Тогда он был пьян. Густав не помнил, чем это закончилось. Ему только запомнилось, как он с братом пытался оттащить его от матери, пока не поднялся шум. К счастью, девочки об этом случае ничего не знают. Они спали и видели сны. — Не болит? — тихо спросила Кассандра, бережно заклеивая пластырем ссадину. Густав стиснул зубы и покачал головой. — Врёшь ведь. — Всё хорошо, — сводя брови к переносице, он снова опустил глаза. — Мам, а почему ты не купишь новые перчатки? Ты с этими уже несколько лет ходишь. — Не хочу у отца твоего просить, если быть откровенной. У меня есть другие. Просто по-моему, чёрные и с красивым ободком самые красивые. А ещё с ними связана одна трогательная история. — Какая? Кассандра позволила себе небольшую улыбку. Её волосы, такие же завитые, как у Густава, были затянуты в пышную косичку на зависть многим женщинам её возраста. — В тот день, когда я ходила в ателье, чтобы их сделать, шёл дождь. Ужасный ливень. Я отчётливо запомнила, как дороги были залиты до такой степени, что вода доходила до лодыжек. Знаешь, я на секунду ощутила себя в Ленинграде, как в стихотворении «Медный всадник». Дурацкое сравнение, наверное. Ладно, я отошла от темы. Так вот, на одной из улиц сидела на коленях какая-то старушка и что-то искала на земле. Я подошла к ней и спросила, что она ищет. Оказывается, это было колечко от её покойного мужа. Я нашла для неё кольцо и даже немного очистила его. Эта бабушка была так благодарна. Как оказалось в последствии, это была мать той женщины, в ателье которой я пришла. Мне сделали перчатки почти даром и бесплатно нанесли вышивку изнутри. Густав был полностью поглощён этой историей и её мелодичным голосом. Она об этом не рассказывала никогда и никому, хотя история была дорога её сердцу. Это понятно по нежной улыбке и красивому прищуру. Зелёные глаза Кассандры всегда были выразительными, если не отравлялись горечью. — Это очень милая история, мам. Ты никогда не рассказывала о ней. — Мне казалось, вам это не интересно. Кстати тебе бы тоже подошли перчатки. На мужчинах это смотрится красиво. Густав улыбнулся. Он встал и кивком позвал маму за собой. Они вместе пришли на кухню. Конечно, Кассандра устроилась около маленького столика, стоящего напротив окна. Солнце медленно садилось. Ей всегда нравилось сидеть на крыльце или рядом с подоконником, чтобы любоваться закатом. Густав подошёл к столешнице и потянулся к пачке кофе. — Ох, Густав, я сама... — Нет, нет, мама, посиди. Кассандра немного удивлённо подняла тонкие брови, а потом приняла чашечку с кофе на блюдце от Густава. Сам он сел рядом и принялся рассказывать про университет.***
Следующее утро началось тем, что Густав совершенно не выспался, хотя спал больше десяти часов. Вечером он помог Долорес с математикой. Хорошо, что надолго это не затянулось. При первой же возможности Густав выбрался из спальни и покинул особняк, но не сразу направился к университету, чтобы забрать машину. Сначала он достал из кармана одну из пар перчаток. Не своих, разумеется. Его путь закончился около ателье, которое он знал. Здесь работали хорошие мастера, которым Густав бы доверил сделать перчатки для мамы. Заказ на основе уже существующей пары был сделан за несколько минут, но и на этом дела не закончились. Густав незаметно вернулся на территорию фирмы и подбросил в общую гостиную ключи, которые взял у Мелоди. Всё будет выглядеть так, словно она потеряла их тут случайно. А потом кто-нибудь наверняка найдет их и вернёт. Теперь у Густава в кармане был собственный дубликат ключей.