Не смей меня спасать

Едва ли Дин успевает открыть ключом дверь, как собака толкает ее лапами. Забегает в дом, найдя себе укромное местечко около пустующего камина. Собака не стала взбираться на диван или на другую мебель, будто бы была предупреждена, что Дин приверженец строгих правил, дисциплины и любит во всем порядок. Будь то человек или домашний питомец. Излишней суровостью Дин отличался всегда, но после смерти родных он стал походить на диктатора, вечно требующего от всех послушания и выполнения его правил. — Да ты просто чудо, — Дин повесил ключи от дома на ключницу, заметив рядом с ними дубликат. Анна, видимо, уже давно ушла, оставив ему ключи, которые он дал ей в первый день. Собака взглянула на мужчину из-под лохматых белых бровей, всем видом прося у него еды, что Дин поспешил для нее выполнить — принес ей все, что нашел в холодильнике, кормя ее поочередно из рук продуктами. Что пёс поедал с наибольшим аппетитом, того Дин и навалил ему в большую тарелку, что откопал на кухне среди груды кастрюль, которыми прежде никогда не пользовался. Готовил он редко. Да, кстати, это был кобель, как позже выяснилось. — Хороший мальчик, — Дин погладил пса по теплой головке, оставив его наедине с едой, которую пес так жадно поглощал. Видать, давно песик не кушал. Дин упирает руки в боки и встречается глазами с вмятиной на стене, которую оставил, ломая кулаки в сантиметре от лица Анны. Когда она ударила его по щеке и назвала конченым наркоманом. Затем вспоминает, что последовало после ругани, и сразу же отвлекает себя от этих мыслей, напевая песню группы «Queen», чтобы отвлечься и направить свои мысли в иное русло. Например, вспомнить как под «Killer Queen» Дин мчался по ночному шоссе, выжимая педаль газа до самого пола. В тот день, он спешил в Су Фоллс к Сэму и Бобби, которые ждали его с накрытым столом и целым ящиком пива в честь уничтожения стаи вервольфов, которые терроризировали город целых полгода. Это был один из тех деньков, который Дин всегда с диким удовольствием вспоминает. У Дина вышло не думать об Анне. Оказавшись на кухне, Дин заметил на спинке стула свою рубашку, в которой утром была Анна, пряча шрамы. Дину все еще было интересно, откуда весь этот кошмар, но так и не успел узнать. Вся посуда была вымыта, а осколки разбитой Дином кружки таились в мусорном ведре под раковиной. Туда же Дин бросил этикетку от сигарет за минуту до того, как кухня наполнилась табачной дымкой. Серые, как глаза Анны, завитки дыма изгибались в воздухе и уходили в открытое окно на кухне, откуда доносилось стрекотание сверчков, лай собак и приглушенный рев трактора вдалеке, заканчивающий работу после восьми часов вечера. Эти звуки Дин не променял бы ни на какие другие — он обожал поселочные звуки и эстетику спокойной сельской жизни. Добавив к сигаретам стакан с виски, а потом еще один, и еще один, Дина не смогли обойти стороной назойливые мысли, твердящие о том, что его жизнь не стоит слез, и лучше уйти пораньше, перестать мучиться, перестать верить в лучшее и перестать быть, как Анна сказала, глупым мальчишкой, навыдумавший себе розовые замки и думающий, что его могут любить. Из соседского окна заиграла кантри музыка, и Дин не сдержал слез. Ему не хотелось умирать, но жить было еще сложнее. Каждый день, идя с работы домой, он не понимал, куда идет и для чего ему идти домой. В тишине, Дина всегда настигали воспоминания о Сэме и заставляли скучать по брату так сильно, что удержаться от пули в рот было целой работой, после которой требовался сон — настолько Дина морально изматывало, когда он отговаривал себя от самоубийства. Дин взял рубашку двумя руками. Долго не решался это сделать, но отторгнув прочь свою гордость, он преподнес ее к носу и понюхал. Она пахла Анной. — Чертова девчонка, — с полуулыбкой произнес Дин, вдохнув еще разок этот приятный, немного сладкий аромат. Ее собственный аромат тела, который ему нравился так, что хотелось вдыхать его сутками. Но сделал он это всего пару раз и остановился. Ему казалось, что он походит на извращенца. К тому же Дин не хотел влюбиться в девушку еще больше. Он хотел забыть ее: ее милую, полную боли улыбку, суровый, но такой искренний взгляд. Голос, что звучал почти всегда успокаивающе. Вдруг он осознал, что Анна снова заполонила его голову. Она была идеальна для него со всеми своими «шрамами» и прочими минусами. Поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж и не дойдя до двери, Дин присел на ступеньки. Из головы никак не выходила Анна. Почему так сильно кого-то или что-то полюбив, это что-то или кто-то покидает твою жизнь в тот самый момент, когда ты больше всего этого боишься? Этот вопрос мучал не только Дина, но и почти всех людей на планете хотя бы раз в жизни. Такова жизнь. И никогда не угадаешь, счастье останется в твой жизни навсегда или же временно, причинив ужасную боль. — Сэм, я влюбился и она ушла, — Дин рассмеялся, глядя вверх — в потолок. — Прямо как все наши бывшие. Только она не умерла и не сгорела, а на этот раз просто ушла. Ножками, топ-топ! Дин, конечно же, понимал, что никто ему не ответит, но каждый раз говоря с Сэмом, он с надеждой ждал, что тот вымолвит хоть слово, хоть буковку какую своим голосом. Подаст знак. Но этого никогда не происходило. — А еще я завел собаку, — смотрел на свои руки, играя пальцами. — Тебе не послышалось, собаку! Да, тех самых животных, которых я терпеть не могу. Губы затряслись, комочек в горле встал как кусок жесткого мяса, но глаза оставались сухими, ни капли не обронил Дин, чувствуя ужасную боль. — Теперь нас двое, Сэмми, — голос звучал громко и нетрезво. Из-за кома в горле голос Дина то повышался, то понижался — звучал неравномерно. Глянув на белую дверь позади себя, где спала Анна в тот день, когда он ее впустил в дом, Дин разозлился, что разрешил себе так быстро впустить ее в свое сердце. Что дал волю чувствам, влюбился. Дин был согласен с тем, что сказала Анна — он не разбирается в людях. Странно, она будто бы его предупреждала о себе, зная, что скоро станет одной из его разочарований. Поднявшись на ноги, Дин подошел к двери, осторожно надавил на ручку и она беззвучно открылась, впуская в себя желтоватый свет от люстры. Заглянув внутрь, даже там чувствовал он запах Анны. Он мог поклясться, что никогда не чувствовал аромата более приятного, такого родного ему. Анну он прежде никогда не видел, но было ощущение, что он знал ее всю жизнь. Она была как недостающий пазл в его картине под названием «счастье». Рядом с ней желание умереть было не таким сильным, но он был уверен, что это не потому, что Анна мудрая, умная или хороший человек, нет! Он сам не понимал, как это так, но точно давал себе отчет, что она была его антидотом от хреновых дней, полных горечи. Дело было не в характере. Ни в чем-то, что видно глазами или слышно ушами. — Не смей меня снова спасать, — словно бы действительно обращаясь к Анне, вымолив Дин, закрывая дверь. Дин достал пистолет. Проверил, есть ли в магазине пули и положил палец на курок. На лице появилась улыбка, а затем все тело поразил страх. Анна все испортила — до него ему было легче решиться на смерть, а после того, как она дала ему глоток любви, все внутри стало словно расцветать, оживляться. Убить себя он решил у себя в комнате, написав сообщение своим никчемным друзьям, чтобы его обнаружили после всего. Набирая сообщение со слезами, все же полившимися градом, он застыл на месте, удерживая дружащий палец над кнопкой отправки сообщения. Но его отвлекло чье-то дыхание в мраке темноты. Включив свет в комнате, Дин не поверил своим глазам — он увидел Анну, молча стоящую напротив. Серые глаза всматривались в его лицо. Дин выронил телефон. С пистолетом в руках неподвижно стоял на месте. Анна, в белой футболке и в молочной юбке до колен, подошла вплотную к Дину, забрав у него из рук пистолет. Вытерла ладонями слезы с его щек и притянула к себе, прошептав: — Прости, но сегодня я снова тебя спасаю, — притянула его за голову к своему лицу, нежно поцеловав в губы. — И это будет в последний раз. Потому что я никуда не уйду, Дин Винчестер. Дин упал на колени, не особо понимая, что происходит. Он должен быть уже с Сэмом на небесах, а почему-то плачет навзрыд Анне в живот, чувствуя снова ее нежные касания и тот самый запах. Внутри разверзались гром и молния, а теперь тишина и покой, как если бы за ним бежали все монстры, убитые им когда-то. И вот, он наконец убежал от них, можно расслабиться, выдохнуть. — Зачем ты осталась? — спросил Дин, уткнувшись носом в ткань уже мокрой от слез футболки Анны. — Почему не ушла? Ты чертова обманщица.. — Я устала прятаться, — вздохнула с трудом Анна, прижимая голову Дина к себе все сильнее. — Там, на дереве, когда мы встретились, я готовилась к тому же, к чему и ты — к самоубийству. Меня ничего больше не держало здесь. И не держит до сих пор. Психологические травмы поставили передо мной стену, и я не знаю до сих пор, как мне жить. У меня никого нет, в этом мы похожи снова. — Анна смела ладонь со щеки слезы, не отводя зависшего взгляда от стены. Дин стал поспокойнее и тщедушно взглянул на нее вверх. — Откуда у тебя шрамы? — Это не важно, — Анне не хотела возвращаться в прошлое, где отец бил ее шнуром от зарядного устройства до тех пор, пока по коже не стекала струя крови. Тогда отец останавливался. Но шнуром отец редко когда обходился, иногда мог затушить о кожу сигарету, когда был под кайфом. — Важнее, как поместить их в пыльный чердак. Чтобы шрамы больше не имели никакой силы и власти. Чтобы стена разрушилась и дала мне снова любить и доверять. Анна присела на пол, гладя Дина по щетинистым щекам. От слез, зеленые глаза блистали словно они из стекла. Дин выглядел таким разбитым, таким уставшим, жалким в какой-то степени, но Анне не было его жаль. Она видела в нем сильного человека. Для такого как Дин, показать слезы и слабость — это фактор силы, о какой другим и не мечтать. То, что вынес Дин, погубило бы половину попробовавших на себе примерить эту ношу. Судьба забирала у него все одно за другим, каждый раз не давая опустить руки — давала ему новых сил, чтобы Дин мог мучиться дальше. Снова и снова. И снова.