«НАРУШЕНИЕ ЗАКОНА ИЛИ СПРАВЕДЛИВАЯ РАСПЛАТА? НАПАДЕНИЕ НА ЛЕДИ МАЛФОЙ В КОСОМ ПЕРЕУЛКЕ!
Далее прямо на первой полосе фотография когда-то величественной женщины, сделанная видимо сразу после войны, и статья, в которой во всех подробностях описывалось зверское избиение Нарциссы Малфой прямо на улице посреди Косого переулка. Было сказано, что комментариев ни сама Нарцисса, ни ее сын, журналистам не дали, однако в больнице Святого Мунго сказали, что Драко Малфой забрал мать из больницы сразу же, как стало известно, что угрозы жизни нет и дальнейшим уходом может заняться семейный целитель. — А что тут думать? Нельзя просто расхаживать по дорогим магазинам на главной улице магического Лондона и думать, что после войны к ней все так же будут относиться как к пупу Земли и ноги целовать, — не без злости высказывается Джинни, при упоминании фамилии Малфоев ее лицо скривилось в отвращении. — Я слышала, что у них конфисковали все, что находилось в Гринготсе в их ячейке, но смотрите, судя по тому, по каким ателье она ходила, их змеиное семейство не бедствует. — Ну все-таки то, что с ней сделали, это жестоко… — конечно, Гарри был бы не Гарри, если бы не сказал что-то подобное. — Но в целом я согласен, думаю, она должна была показывать чуть больше раскаяния, особенно после того, как они с Малфоем избежали наказания благодаря нам. Суд над Малфоями прошел в июне. Гарри и Гермиона свидетельствовали в пользу Драко и Нарциссы в благодарность за то, что Нарцисса не выдала Гарри в финальной битве. Миссис Малфой оправдали сразу, решающую роль в деле сыграли именно ее роль в финальной битве и, вот неожиданность, патриархальные правила чистокровных семей: все понимали, что Нарцисса, ввиду своего положения, не могла противостоять своему мужу и это расценивалось как серьёзное смягчающее обстоятельство. А так как Нарцисса не имела метки Пожирателей, никого не убила и не играла никакой роли в принятии стратегических решений, ее быстро отпустили. С Драко было сложнее. Он был совершеннолетним, на его руке красовалась метка Пожирателя Смерти, а его убеждения были известны всей школе. Гермиона не знала подробности суда, так как оно, как и все остальные суды над Пожирателями, было закрытым, но знала, что ему назначили испытательный срок и обязали закончить Хогвартс. Жалко ли ей Нарциссу? Да в принципе Гермионе все равно. Та девочка, которой была Гермиона до войны, может быть, и пожалела бы. Но война изменила ее, она это чувствовала. Перекати-поле в груди и здесь постаралось. — А я считаю, что это неправильно, — подала голос Луна, — вот ты, Гарри, пережил больше всех во время войны, но ты же не кидаешься на людей на улице… и не избиваешь женщин… Все замолчали, явно соглашаясь с Луной, но продолжать тему не стали. Говорить о несправедливости по отношению к Малфоям — значит признать их жертвами, а этого, по крайней мере сейчас, никто не хотел. — Гермиона, — шепчет Рон, наклонившись к девушке, — давай поговорим? Гермиона ожидала этого. Последние письма Рона были наполнены надеждой, что по возвращению в Хогвартс они снова будут вместе. Он все лето порывался приехать к ней в Австралию, помочь с родителями, познакомиться, в конце концов, но она однозначно дала ему понять, что увидятся они только в сентябре. — Да, конечно. Они выходят из купе и заходят в соседнее, которое оказывается пустым. Рон обнимает Гермиону сразу же, как закрывается дверь. Она утыкается носом в его грудь и вдыхает запах. Такой родной и знакомый. — Я так скучал по тебе, ты не представляешь, — шепчет он куда-то ей в волосы. Блять. — Я тоже, Рон. Я тоже… «А что я еще могу ему сказать?» — Как ты? На самом деле. Мы все так переживали за тебя, если бы ты попросила, мы сразу бы к тебе приехали, ты же знаешь, — он отстраняется, чтобы заглянуть ей в глаза, но не отпускает из объятий. Парень опускает ладони на ее талию. Их поза становится более интимной и Гермионе некомфортно. Она несмело выпутывается из его объятий и подходит к окну. — Я знаю. Это не из-за вас, просто мне хотелось побыть с ними одной. Не знаю, как объяснить… Мне просто нужно было время. — Я понимаю, Миона. Рон подходит к ней и обнимает со спины, обвив руками ее живот. Гермиона чувствует себя чертовски неловко. Это уже нельзя назвать дружеским объятьем даже с натяжкой. Блять. — Рон? — тихо зовет его Гермиона. — М-м? — Я… я не думаю, что все получится. У нас с тобой. Вот так, просто в лоб. — То, что было после войны… Я думаю, что была просто в состоянии шока, думала, что чувствую к тебе что-то… Но сейчас я просто хочу побыть одна, понимаешь? Разобраться в себе, закончить школу… Я не хочу отношений сейчас, — она говорит сбивчиво, не задумываясь. Она не успела продумать, что скажет Рону, когда он решится поговорить. Или просто не хотела об этом думать. Сейчас самой правильной идеей для нее кажется отрезать больное сразу, целиком. Чтобы больше не мучиться. Рон замирает, все еще обнимая ее. — Я не понимаю… Твои письма… — Я не хотела решать все на расстоянии, — перебивает его Гермиона, разворачиваясь к нему лицом и отходя на пару шагов, — Но сейчас мы встретились и я понимаю, что не готова. — Но то, что было после войны… Гермиону это начинает раздражать. Несмотря на сбивчивую речь ей кажется, что она сформулировала все довольно четко, как же он не понимает ее? — А что тогда было? Пара неумелых поцелуев? Мне это не интересно, Рон. Между нами никогда не было настоящих отношений! Может у нас все еще будет, но просто не сейчас! Просто оставь меня в покое! У нее не было причин так злиться. Она понимает, что перегнула. Но извиняться за грубость не намерена. Чувствуя, что, если останется с ним наедине ещё хоть на минуту, может наговорить что-то похуже, она вылетает из купе и уходит на другой конец вагона. Останавливается у окна и пытается сосредоточиться на быстро меняющемся пейзаже. Внезапно дверь прямо позади нее отъезжает, она еле успевает отскочить и чуть не врезается в вышедшего из купе Драко Малфоя. Как же он отличается от друзей Гермионы, сидящих в другом конце вагона. Идеальный черный костюм и рубашка того же цвета. Идеальная осанка. Идеальное холодное выражение лица. Все, блять, до противного идеальное. Ничто не выдает в нем того испуганного мальчика, которым он был в конце финальной битвы и каким она мельком увидела его на суде. Их взгляды встречаются и по телу девушки пробегает ток. Он окидывает ее надменным взглядом и уходит в сторону слизеринского вагона, лишь бросая через плечо: — Подслушиваешь, Грейнджер? Гермиона переводит взгляд на купе, из которого он вышел и смотрит прямо на незнакомую девушку, невозмутимо застегивающую пуговицы на форменной рубашке. Ее волосы взлохмачены, а на шее и груди проступают свежие красные пятна. На ней черный кружевной лифчик, соблазнительно приподнимающий большую грудь. «Кто вообще носит такое белье под белой школьной рубашкой?» Ток от взгляда слизеринца, который Гермиона еще ощущала на своей коже, испарился в секунду. Гриффиндорка быстро отводит взгляд с полуголой девушки и смотрит в сторону, куда ушел Малфой, но его уже не видно. Он оставляет лишь шлейф какого-то сладковато-вишневого запаха. Ее это невыносимо злит. Человек, у которого только что жестоко избили мать, не будет трахаться с какой-то девушкой прямо в поезде в первый день учебы! И он еще и хохлится так, будто последние события прошли мимо него. Как будто он, как и раньше, ебаный король школы. Убеждая себя в том, что этот человек не достоин и капли ее жалости, Гермиона возвращается к друзьям, надеясь, что происшествий больше не предвидится и они спокойно доедут до школы. Спустя какое-то время в купе остаются только Гермиона и Джинни. Луна и Невилл пошли здороваться к когтевранцам, а Гарри с Роном искать женщину с тележкой со сладостями. Скорее всего, для Рона это был всего лишь предлог не оставаться с Гермионой в одном помещении. — Хей, — Джинни отвлекает Гермиону от чтения Пророка — я вижу, что что-то не так. Рон тоже расстроенный, у вас все хорошо? — Мы расстались, — просто и ясно, скрывать ни к чему. — Глупо так говорить, мы и не встречались толком, но вот так, — слова Гермионы сопровождает грустная усмешка. — Оу… Хорошо, что сказала, а то я хотела предложить в первый поход в Хогсмид устроить двойное свидание, — бормочет подруга, явно расстроенная такой новостью. Гермиона не отвечает. В груди абсолютная тишина. — Я думаю, что в этом году все наладится! Мы едем домой! — внезапно воодушевляется Джинни. И это правда несмотря на то, что фраза Джинни была такой очевидной попыткой сгладить неловкость. Они едут домой. Туда, где началась их дружба. В место, которое помнит этих беззаботных детей, какими они были до войны. Хогвартс всегда был для Гермионы местом силы. Там она научилась колдовать, там она познакомилась с лучшими друзьями, там она впервые поцеловалась с мальчиком. На губах Гермионы расцветает улыбка. Они едут домой. Все будет хорошо.***
Хогвартс встречает их как никогда празднично и ярко. Все разрушенные классы отстроены, портреты весело галдят, завидев детей. Даже камень на полу как будто сияет под ногами учеников. Ничто не напоминает об ужасе, творившемся здесь всего несколько месяцев назад. — Гермиона, теперь мы одногодки и будем жить вместе! Правда, здорово? — Джинни буквально идет в припрыжку. У нее свой способ справиться с болью: находить хорошее в жизни здесь и сейчас. — Да, Джинни, — искренне отвечает подруге Гермиона. А голове мысль: одиночество, которым она наслаждалась все лето, закончилось. Они уже останавливаются у портрета Полной Дамы, когда их догоняет парень, кажется, с того же курса, когтевранец. Он смущенно улыбается, чешет голову. — Гермиона, привет. Мы не знакомы, меня зовут Фабиан Уолрок, — он протягивает Гермионе руку, и та пожимает ее. — Директор МакГонагалл попросила найти тебя и зайти к ней в кабинет. Желательно сейчас, потому что скоро уже начинается праздничный ужин. Ты можешь сейчас пойти? Фабиану явно неловко и это кажется Гермионе очень милым. Рубашка выпущена из брюк, пуговицы на рукавах не застегнуты. И вообще он кажется таким рассеянным и неопрятным. Но на его лице улыбка и эта неопрятность не кажется отталкивающей, скорее наоборот, располагает к себе. — Да, конечно, — девушка поворачивается к Джинни, — отнесешь мои вещи в комнату? — Джинни кивает и Гермиона целует ее в щеку, — Спасибо! Встретимся на ужине! Фабиан и Гермиона поднимаются на седьмой этаж, и директор уже встречает их у двери в свой кабинет. Она улыбается и когда Гермиона видит эту улыбку, тепло поднимается по кончикам пальцев, животу, в самое сердце. Макгонагалл выглядит все так же. Так же, как и семь лет назад, когда встречала их в большом зале как первокурсников. — Львиное сердце, — произносит директор пароль и жестом показывает ученикам проходить в кабинет. Внутри обстановка осталась той же, что и при Дамблдоре, только стало как-то аккуратнее. Вещи лежат на своих местах, перья выложены в линию, а пергаменты образуют идеальные стопки. Над столом, с большого портрета вошедшим улыбается Альбус Дамблдор, добрый взгляд через очки-половинки излучает тепло, прямо как когда-то излучал у еще живого директора. При виде портрета, у Гермионы замирает дыхание. На ее взгляд Альбус еще шире улыбается, и подмигивает девушке. — Поздравляю вас с началом учебы, мисс Грейнджер, мистер Уолрок. — начинает Макгонагал, присаживаясь за стол и складывая руки в замок на столе. — Я позвала вас по одному деликатному делу, скажу сразу. Она делает паузу, переводя взгляд с одного ученика на другую, проверяя их реакцию. — Я лично выбрала вас быть старостами школы. Этот год, как вы сами понимаете, необычный. Вы не получили письма о назначении заранее, как всегда, потому что я сама хотела вам об этом объявить и рассказать все тонкости. Дело в том, что поезд прибыл всего час назад, а мне уже доложили о нескольких стычках со слизеринцами, в это втянули даже первокурсников, которых даже Шляпа на факультеты не успела распределить! — Макгонагалл в сердцах всплескивает руками. — Поэтому главной задачей для старост в этом году — помочь слизеринцам ассимилироваться и усмирить нрав недовольных таким раскладом, особенно гриффиндорцев, — директор внимательно смотрит на Гермиону. Девушка опускает взгляд и смотрит на свои туфли. — Директор Макгонагалл, если позволите, — тихо произносит Гермиона. — Да, мисс Грейнджер? — Я бы хотела сразу отказаться от должности и не тратить ваше время. Я могу помочь найти другую кандидатку, если у вас больше нет никого на примете. Ту-дум. Профессор Макгонагалл смотрит на девушку удивленно, приподняв тонкие брови: — Но Гермиона, я думала, что вы хотели быть старостой школы, разве это не было вашей мечтой? Гермиона переводит взгляд на Фабиана. Он тоже удивлен и, кажется, расстроен. Через несколько секунд раздумий, Гермиона выдает самый нейтральный ответ: — Когда-то так и было, но сейчас я бы хотела сосредоточиться на учебе. Вы знаете, что я планирую пойти работать в Министерство по окончании школы, для этого мне нельзя отвлекаться. Тем более, — она снова косится на Фабиана, сомневаясь стоит ли говорить следующую фразу, — я не совсем та, кто сможет примириться со слизеринцами. — Понимаю, Гермиона. Фабиан, не могли бы вы выйти на некоторое время? Мне нужно поговорить с мисс Грейнджер наедине. Я позову вас, пожалуйста, подождите в коридоре. Фабиан уходит и Гермиона внимательно смотрит на директора. — Мисс Грейнджер, буду честна. Я очень удивлена, мне казалось, что вы никогда не позволяли эмоциям брать верх над разумом, но я понимаю вас. Мне самой было сложно возвращаться к работе. Я еще скажу об этом в своей речи, но для вас я хочу акцентировать: если у вас есть проблемы, вы всегда, подчеркиваю, всегда можете прийти ко мне и поговорить. У мадам Помфри в больничном крыле есть расширенный запас успокаивающих и снотворных зелий. Если понадобится. Я не могу заставлять вас занять должность старосты против воли, пусть будет по вашему, только помните: не дайте войне разрушить вашу жизнь. Волдеморт проиграл, не дайте ему забрать с собой ваше будущее. Гермиона чувствует безмерную благодарность к директору и знает, что если ей действительно станет невыносимо, у нее есть хотя бы один человек, с которым она может поговорить честно, не боясь причинить боль воспоминаниями. — Спасибо, директор, — губы Гермионы трогает легкая улыбка. — Ну все, идите. Ваши друзья, я думаю, вас уже заждались. Со старостой девочек разберемся позже, позовите только мистера Уолрока, мне все еще есть что ему сказать. Фабиан встречает ее взволнованным взглядом, но вопросов не задает, лишь кивает на прощание. «Ну что за тактичный парень.»***
— Рон, драккл тебя дери, ты можешь так не чавкать? — кричит Джинни на брата и отвешивает ему смачный подзатыльник. Гриффиндорский стол полнится всевозможными яствами, а зал наполнен веселыми разговорами и звяканьем приборов о посуду. После такого душевного разговора в кабинете директора, кажется, ничего не может испортить настроение Гермионе. А нет, может. Щека начинает пульсировать от навязчивого взгляда со стороны слизеринского стола. Он смотрел на нее когда она, с опозданием, вошла в зал. Он смотрел, когда она садилась рядом с Джинни за стол. Смотрел, когда она тихо пересказывала разговор с директором. «Какого. Черта. Ему. Нужно?» Гермиона с вызовом поворачивает голову. Малфой смотрит прямо на нее, изучающе. Встретившись с ее недовольным взглядом, он тихо хмыкает и поворачивается к сидящей рядом Пэнси Паркинсон. Слизеринский стол наполовину пуст. После войны многих слизеринцев родители перевели в другие школы, видимо, подумали, что возвращаться в Хогвартс для них небезопасно. Макгонагалл произнесла воодушевляющую речь про то, что сейчас время, чтобы сплотиться, помочь друг другу и не допустить того, чтобы война повторилась. Знала бы она, что сейчас война — в сердце. После ужина Большой зал еще долго остается полон. Кто-то уходит группками в гостиные продолжить разговоры, кто-то пересаживается за столы других факультетов и продолжают веселиться прямо в зале. Первым пустеет слизеринский стол, со стороны Гриффиндора почти никто не ушел, ряды красно-золотых галстуков заметно разбавили желто-черные и сине-коричневые. Гермиона решает оставить друзей болтать и пойти спать. Она устала за этот день. Очень. Все это оказалось намного труднее, чем она думала. Щеки болят от фальшивой улыбки, которую приходилось натягивать после бесконечных вопросов «Как ты?», «Я слышал о твоих родителях, они в порядке?». И кто разболтал про родителей всей школе? А потом она вспоминает, что после войны выходила серия статей в Пророке под заголовками «Герои войны на каникулах», где Скиттер подробно рассказывала про планы и проблемы Гарри и его друзей. Видимо, там было и про родителей Гермионы. Честно, она эти статьи даже не открывала. Выход из зала. Он стоит у стены и как будто ждет именно ее. И смотрит. Сука, прямо на нее, не стесняясь. Гермиона думает пройти мимо, не оборачиваясь, но он перегораживает ей путь. — Я тут заметил, грязнокровка, — от ругательства ее передергивает, давно она его не слышала, — что-то я ожидал от тебя большего воодушевления, а ты сидела кислая весь праздник. Или мало на тебя внимания обращают, а? Поттер сегодня по-особенному звездно сияет, завидно? Гермиона не отвечает и не смотрит на него. На сердце штиль, его слова ее абсолютно не трогают. Просто очередное тупое дерьмо, вылетающее из змеиного рта. Она просто хочет пойти в свою комнату, провалиться в сон и надеяться, что очнется только завтра утром. — Ответь, — голос режет пространство. Она молчит. Это уже похоже на вызов. То, что он стоит достаточно далеко, позволяет ей просто обойти его и пойти по коридору в сторону башни Гриффиндора. За спиной она слышит тихий рык. Злые шаги в ее сторону. — Черт возьми, моя тетка тебе отрезала язык? — она резко разворачивается и зло смотрит на него. Но она не скажет ему ни слова, не дождется. Вот оно, он победно улыбается. Он нашел больную точку. — Значит, правда… А знаешь, мне, наверное, нужно ее поблагодарить. Все эти годы я пытался тебя сломать, а у нее это получилось за один вечер, — и хищная улыбка на пол лица. Гермиона держится. Ей нужно просто пойти дальше. И она уходит, глаза сухие. — Я с тобой еще не закончил, Грейнджер! Увидимся! — слышит она в след. Добравшись до башни, она пулей пробегает гостиную, скрывается в спальне, рывками снимает одежду, забирается в кровать. Шторы задернуты. Заглушающее наложено. И эмоции выливаются. Она кричит. Потому что он сказал именно то, что не давало покоя ей все лето. Она действительно сломана. Внутри ничего нет. Нет гриффиндорской смелости. Нет любви к Рону. Нет даже желания поставить на место Драко, мать его, Малфоя за его слова. Ничего нет. Гребаная пустота, заполняемая только гребаными кошмарами каждую ночь. И эта ночь не становится исключением. Забывшись в душащей панике, она окунается в гнетущую темноту Малфой-мэнора. Ее мозг впечатал в подкорку каждый узор на обоях той треклятой гостиной. И каждую ночь сознание как будто издевается, ведь оно воспроизводит каждое слово, произнесенное Беллатрисой, пока она лежала на том полу, каждый ее истерический вдох. Но в эту ночь добавилось кое-что еще. Она видит глаза, в которых отражается штормовое море. И этот взгляд, в котором в тот момент — неподдельный ужас. Он так же отпечатался у нее на подкорке. И ее не обмануть. Вся его бравада — дерьмо собачье. Ему было также страшно в тот день, как и ей. И это вызов. Она ему не сдастся. Она победит. Вывернет его наизнанку, вскроет самое больное. Гермиона просыпается посреди ночи. На ее губах улыбка. Игра началась. «Я дома. Я дома. Я дома.» «Все будет хорошо.» Повторяет она как мантру. Это помогает ей уснуть снова. И снова она видит штормовое море, вот только в этот раз она его ждет.