Дотанцевались

Йен Галлагер здесь и одновременно нигде, когда двигается под музыку. Танец — его стихия, спасение, возможность побыть с собой наедине, сколько бы зрителей Йена при этом ни окружало. Ему безразлично, какая хореография у других танцоров, его не заботят чужие выступления, в Йене напрочь отсутствует инстинкт соперничества. Потому-то ему и нет равных. Он делает то, что у него получается, и так, как подсказывает ему природа. Йен реагирует на звуки музыки каждым своим атомом. Порой, он дёргается, как эпилептик, или скачет в манере шамана, вызывающего дождь, а иногда падает на сцену и лежит, напоминая своими вялыми шевелениями ленивца, переползающего загородную трассу. С некоторых пор Йена никто не ограничивает ни в выборе композиций для его сольных номеров, ни в том, как именно он трактует понятие эротического танца. По правилам клуба Йен должен быть депилирован от шеи до кончиков пальцев ног, сбривать щетину, если таковая имеется, носить макияж, блестящие трусы-шортики в обтяжку и ботинки на шнуровке в цвет остального «костюма». Однако ему также прощаются вольности в виде дополнительного топа и боа, которые определённо добавляют этому омеге шарма. Йен не так много танцует, как трудится барменом в том же заведении. Чтобы наливать выпивку и выслушивать слёзные истории о «козле бывшем», Йену не приходится переодеваться, поскольку униформа для этих сотрудников клуба ничем не отличается от дресс-кода гоу-гоу танцоров. Йен не стремится постичь все тонкости ремесла бармена, — не обсчитывает пьяных клиентов, не подменяет дорогие ингредиенты коктейлей дешёвыми и не водит по три-пять человек за ночь в подсобку, чтобы проверить, что у них между ног. Остальные бармены клуба делают это, Йен — нет. Он работает здесь потому, что больше некому оплачивать его учёбу на последнем курсе университета. Йену двадцать один, он ещё мечется между идеями построить карьеру и стать примерным семьянином. Ему хочется и того, и другого, но он сомневается, что его везения хватит хотя бы на что-то одно. Сегодня Йен крутит бёдрами на сцене, полуприкрыв свои подведённые жирными чёрными линиями карандаша зелёные глаза с накрашенными ресницами. Тут безопаснее, чем на любом из постаментов, где публика ближе и, чтобы взойти на своё рабочее место или спуститься с него, надо пробираться сквозь дебри распускающих руки мужчин. Охране всех не проконтролировать! Так вот теперь, без этих приключений в толпе, на сцене Йен может создавать свой персональный мир без оглядки на похотливые планы кого бы то ни было. А желающих на парня действительно много, и один из них с трудом признаётся в этом даже самому себе. Синие глаза Микки неотрывно следят за мимикой Йена, ритмичным порханием его длинных пальцев и стройными мускулистыми ногами, как будто впитывают увиденное. Микки чувствует в Йене первобытную энергию, какую человеку передаёт вода, утоляющая жажду, и огонь, приносящий ожоги. В какой-то момент Микки понимает, что непроизвольно приоткрыл свой рот и немилосердно грызёт нижнюю пухлую губу. Воодушевление Микки преображает его до такой степени, что ему самому впору скинуть с себя одежду и присоединиться к проникновенному выступлению Йена. Естественно, Микки порываются угостить выпивкой. И, разумеется, он грубо обходится со своими поклонниками, защищая личное пространство. «Ты популярен», — выдаёт Тони, возникший за спиной Микки из ниоткуда. Не был бы он вышибалой и не говорил бы таким нейтральным, без тени кокетства, голосом, Микки проучил бы Тони за его непрошенный комментарий. «Так чё, присмотрел кого? Хошь, позову? Потолкуете», — Тони деловито барабанит короткими ногтями по барной стойке. Микки разглаживает свои смоляные брови большим и указательным пальцами правой руки, усмехается, принимая обычный для себя вид дерзкого негодяя, и обращается к Тони: «Рыжий — почём?» Тони округляет глаза: «Йен? Не, он даже не сосёт. К тому же натурал походу. Ни с кем не тискается ни тут, ни за пределами клуба» «Откуда тебе знать-то?», — у Микки не умещается в голове, как можно так танцевать для омег и не продаваться им. — Парнишка из Саутсайда. Я вроде как давно ухаживаю за его старшим братом, Финном. Их там полный дом, этих Галлагеров, от мала до велика, все, как на витрине. Он явно одиночка. Родаков нет, ребята сами как-то концы с концами сводят, вот Йен тут и вкалывает то за бармена, то на коленках у омег за сорок баксов приваты пляшет. И трогать его при этом нельзя. Не для борделя этот артист, с ним даже не пофлиртуешь! Монолог Тони вызывает у Микки противоречивые эмоции. Он в равной мере расстроен и очарован. Однако Милковичи не склонны верить людям на слово. — А нахера его тогда хозяин держит? Тони хитро прищуривается и показывает на сцену большим пальцем. — На Йена собирается народ. Из-за того, что он вытворяет. Так-то у остальных ценник за приват — двадцать пять. Микки расстёгивает верхнюю пуговицу рубашки. Ему становится душно. — Он чё, своей жопой там джина вытирает из ламп клиентов? Тони смеётся и делает непереводимый жест рукой в воздухе. — Никто не жаловался. На барную стойку опускается стодолларовая банкнота, и Микки подмигивает Тони. — Каждая шлюха когда-то была не шлюхой. Деньги покажут, какой он непорочный. Пригласи-ка его! Как бы Микки ни прикидывался, будто тестирует живой товар, он знает, что попросту не готов упустить свой шанс впервые усадить омегу к себе на колени. Микки с куда большим удовольствием оседлал бы его сам, и тем не менее, захлёбывается от слюны и задыхается, когда видит приближающегося Йена. Пускай ему отец потом хоть голову снесёт, Микки до звезды! Он немного пьян, очень смел и абсолютно повержен ароматом цветущего дерева абрикоса, того самого, который ощутил ещё на улице. «Наверное, это потому что у него волосы, как абрикосовая мякоть», — предполагает Микки, а Йен скользит потемневшим взглядом по его лицу и думает: «Что за дичь? Этот омега благоухает ежевикой так, словно я набил себе рот ягодами под завязку. Умопомрачительно…» Ноги Йена подкашиваются, и он, неуклюже вцепившись в плечи Микки обеими руками, едва не впечатывается лбом в его лоб. Опытный исполнитель приватных танцев Йен делает вид, что его неловкость — часть представления. Он угрожающе нависает над Микки, пока размещает свои колени по обе стороны от бёдер «ежевичного» клиента. Мало кто уберёг бы своё здоровье, посмотри он на Микки так вызывающе, как этот танцор, но Йену — можно. Микки цепенеет, и у него раздуваются ноздри, когда Йен слегка бодает его промежность своей, переместив большие конопатые ладони на широкую шею Микки и начав обматывать её чёрным пушистым боа. Как правило, Йен не смотрит в глаза клиентам, какими бы пригожими они ни были, а ведь с ним случаются приятные заказчики, к примеру, на чей-нибудь день рождения, корпоратив или мальчишник. Йен чётко разграничивает частную жизнь и трудовую деятельность. Йен в курсе, что этого омегу на кожаном диване под ним зовут Микки, Тони даже любезно предупредил Йена, что это жёсткий и влиятельный человек при всей его молодости. Но всё, о чём Йен может думать, глядя в глаза напротив, так это, что Микки, пожалуй, примерно его одногодка, и, если клубное освещение не искажает картинку, то у него такая же бледная кожа, как у Йена; что выбившиеся из причёски сажево-чёрные пряди омеги сказочно идут ему; что нецензурные слова, вытатуированные на фалангах его миниатюрных пальцев, будоражат воображение и чудятся Йену на его твёрдом, как будто налившемся свинцом, члене, который, кстати, соприкасается сквозь одежду с ничуть не менее твёрдым членом Микки…