body dysmorphia

утром он огорчается. снова проснулся, снова жив. отвратительно. сальери бы выпилился, если б не был таким слабаком. он понимает, что вчера так и вырубился в школьной одежде и с включенным светом. сальери чувствует себя грязным, во рту сухо, антонио просто отвратительно. на часах пять утра — он хотя бы не проспал. потом тяжелым грузом наваливается осознание того, что он толком не сделал домашнее задание. сальери кое-как поднимается с кровати и подходит к окну. новостройки и хрущевки привычно встречают его серостью, отчужденностью и нагоняют странную тоску. во дворах совсем пусто — наблюдается только небольшая стая собак. сальери хмыкает, вздыхает и, зажмуриваясь до разноцветных точек перед глазами идёт делать хоть часть заданного. в школу через три часа, так что неясно, успеет ли он. франческо возится на кухне. сальери уже забыл, что его брат утром бывает дома: слишком привык просыпаться, когда он уже уходит. антонио решает, что следует хотя бы заварить кофе и перекинуться с франческо парой слов. хотя бы из вежливости. сальери зевает и останавливается в дверном проеме, облокачивается на косяк и зевает, прикрывая рот рукой. — доброе утро. — подает голос он. франческо вздрагивает, тоже привыкший, что не застает пробуждение брата. потом он выдыхает, смотрит на антонио и улыбается, кивает. — и тебе. — они молчат еще пару минут — чего ты так рано встал? — не знаю, так получилось — честно отвечает младший сальери и пожимает плечами. франческо просто хмыкает и продолжает готовить себе яичницу (что за банальность!). после смерти обоих родителей стало тяжело. антонио все еще с трудом осознает, что сейчас опеку над ним взял его старший брат. франческо двадцать четыре, он работает в какой-то музыкальной школе на другом конце петербурга, учит детишек игре на скрипке. антонио помнит, как в детстве любил слушать игру брата, как сбегал, чтобы послушать игру старшего из них, как сильно его всегда манила музыка. повисает неловкое молчание, тишина душит и давит на черепную коробку, тишина ощущается очень странно и даже страшно. первым нарушить ее решает франческо: — как дела в школе? — спрашивает тот, натянуто улыбаясь и пытаясь не спалить свой завтрак вместе с кухней. отлично, вопроса тупее буквально не придумать. антонио на секунду задумывается, как он сдержался и не послал старшего брата куда подальше: уж больно раздражали вопросы о школе, все слишком осточертело. сальери отмахивается: — нормально, все как всегда. а у тебя что? — стоически сохраняет спокойствие он. руки невольно начинают потеть: слишком давно он не общался с братом дольше, чем минуту. они значительно отдалились, пожалуй. франческо вздыхает: по нему видно, что он тоже продолжает разговор из чистой вежливости. — все нормально. — и больше никто не пытается хоть что-то снова сказать. антонио удаляется к себе, откладывая и утренний кофе, и завтрак, и душ на потом. он запирается у себя и минут десять пялится в одну точку, почти не моргая. а когда белая полоса? а то черная, кажется, слишком затянулась. сальери усиленно трет глаза руками и до половины седьмого делает домашку, то и дело роняя голову на стол и прикрывая глаза. сальери выглядит до жути помято. он выходит в коридор и исподтишка наблюдает за обувающимся и явно спешащим франческо. антонио вздыхает. — почему-то раньше я думал, что ты выходишь из дома пораньше. — невзначай вставляет младший сальери. франческо снова вздрагивает, как и ранее на кухне, а антонио на это действие сдавленно хихикает. франческо старается выглядеть как можно увереннее, однако в итоге выглядит потерянным, помятым и уставшим. видно, что они братья: уж больно похожи они в этот момент. — а я и ухожу раньше. обычно. а сегодня опаздываю. — на выдохе произносит старший сальери. антонио вздыхает. — я за тобой закроюсь тогда. ну, на замок. — говорит он, подходя ближе к двери. франческо кивает и спешит выйти в подъезд. антонио за ним закрывается и почему-то выдыхает с облегчением. он, кажется, отвык, что в квартире утром есть кто-то, кроме него самого. дальше рутина: мерзкий растворимый кофе, бутерброды, от которых уже тошнит, попытки найти в себе силы на чистку зубов и на то, чтобы вылезти из теплого душа. ему отвратно, если честно. а потом ему становится еще паршивее, потому что резко вспоминается моцарт: в его яркой толстовке с закатанными рукавами, фенечками на запястьях, рваными широкими джинсами и растрепанными волосами. антонио чувствует, что ком подкатывает к горлу, словно его сейчас стошнит. он морщится и быстро мотает головой, пытаясь не думать о моцарте, однако выходит очень плохо. день обещает быть жутко тяжелым, даже тяжелее, чем обычно. сальери вздыхает: лицо амадея, кажется, придется видеть еще и в музыкальной школе. благо, что только в коридорах. благо, что они на разных отделениях и пересекаются крайне редко. сальери вздыхает. сегодня абсолютно ничего не хочется. или, быть может, чего-то хочется, только проблема в том, что совершенно непонятно, чего именно. это «что-то» абстрактное до невозможного. стоя перед зеркалом он почти понимает, чего хочет. слово крутится на языке, но он никак не может додуматься. а потом, когда он вытаскивает одежду из шкафа, приходит осознание. ему не хватает разнообразия. слово перекатывается на языке, отдает чем-то сладко-кислым и кажется таким ярким, таким чужим, но таким нужным. слабая улыбка, слабый блеск в глазах. вопрос только в том, каким должно быть это разнообразие и что за ним следует. у него это слово неизбежно ассоциируется со счастьем, улыбкой, смехом, интересом. и ничего из этого у него нет: он не знает, как это — чувствовать счастье. он не может вспомнить, когда в последний раз искренне улыбался и не помнит, когда он смеялся не из надобности или вежливости, а оттого, что ему действительно смешно. не помнит, когда ему вообще была интересна его жизнь и не понимает, как это на самом деле — испытывать к чему-то живой интерес. и над последним словом он задумывается больше, чем над остальными. что ему интересно? в голову первым делом приходит музыка. конечно! он же буквально живет музыкой! потом задумывается еще сильнее, пытается копнуть глубже: и это всё? больше ничего нет? сальери хмурится и откидывает черную рубашку в сторону. нужно же хоть что-то менять? поэтому из шкафа он берет старую черную футболку, которая на нем висит не хуже, чем моцартовское худи на его же владельце (невольное сравнение заставляет вздрогнуть и поежиться). антонио вообще не привык носить в школу что-то кроме рубашек. ему боязно. на футболке обложка одного из альбомов смитс. он купил ее в прошлом году, но надел от силы раза три или четыре. он в совсем непривычном для себя виде и не отрывается от зеркала, словно выискивает в себе больше недостатков: вышеупомянутая футболка и клетчатая рубашка его брата поверх, простые школьные брюки, в которых он ходит каждый день. мда. антонио забывается, не понимает, что им движет, не понимает, откуда желание. юноша вдыхает глубже и пытается преодолеть желание одеться в нечто более привычное. все же ему страшно. правда не очень понятно, чего именно он боится. *** в классе сальери молится, чтобы моцарт не пришел — совершенно не хочется видеть его поганые подведенные глаза и торчащие во все стороны волосы. да понте и штефани тоже не видно. антонио неловко признавать, но в глубине души ему радостно и легко — никто не лезет, никто не раздражает, никто не докапывается. и антонио едва подавляет разочарованный стон, когда видит сумасшедший вихрь, буквально влетевший в класс. у сальери руки мокрые и немного подрагивают, а взгляд устремлен точно на вольфганга. и он не может его отвести. кажется, что если сейчас он посмотрит в другую точку, то мир просто разрушится за секунду. сальери не может найти никакого разумного объяснения своей реакции, потому что моцарт — блядская выскочка, которая носит тупые черные конверсы и фенечки на запястьях, но почему к нему ты испытываешь живой… нет. сальери отгоняет ненужные мысли и списывает свою реакцию на нервы, недосып, раздражение и тревожность. на секунду ему показалось, словно он очарован, но это быстро проходит, когда он в очередной раз слышит похвалу в сторону моцарта. спустя минут пятнадцать от урока он решается активизироваться: нельзя сидеть сложа руки. они с вольфгангом будто ведут битву, только неясно, кто из них побеждает. потом начинает казаться, что тут вовсе нельзя победить. «у нас ничья, моцарт» — хмыкает про себя сальери. и откуда в нем было столько духа соперничества? отчего так отчаянно хотелось втоптать моцарта в землю, смешать его с грязью? антонио все еще иногда злился, но когда его тоже хвалили весь гнев исчезал за секунду. звенит звонок и сальери понимает, что тянул руку почти весь урок и ни разу не ошибся. он едва сдерживается, чтобы не рассмеяться в голос от распирающей радости. и почему он раньше молчал на уроках? *** потом все же становится ясно — на последнем уроке сальери уже выжат полностью. он устал, а желание работать абсолютно пропало. моцарт теперь тоже просто сидел, поспешно что-то ни то записывая, ни то рисуя какие-то дебильные рисунки в тетрадке. антонио хмурится и старается больше не пялиться на амадея. он не вслушивается в слова учителя и близок к тому, чтобы уснуть. еще никогда ему не было так скучно. антонио глядит в окно, наблюдает за пешеходами, смотрит на дорогу и следит за проезжающими машинами. он зевает. потом он слышит свое имя и вздрагивает. он слишком сильно ушел в свои мысли и не услышал, что учитель задал ему вопрос. да блять. — антонио, ответь на мой вопрос. — неприятный фальцет бьет по ушам. орсини пристально смотрит на него, а сальери вздыхает. — повторите вопрос, пожалуйста. — старается оставаться спокойным он. а когда франц его повторяет, антонио осознает, что здесь он может совершить ошибку. вопрос сложнее, чем те, что ему задают обычно и он шумно сглатывает, вздыхает и неуверенно шепчет ответ. — что-что? — снова неприятно бьет по ушам громкий, писклявый голос розенберга. сальери морщится, но ответ повторяет уже чуть громче, на что получает одобрительный кивок учителя и все такое же писклявое «верно». антонио старается сдержать довольную ухмылку. сальери поднимается с места со звонком, накидывая на себя рюкзак. он ищет в кармане наушники, а когда находит их спутанными негромко ругается себе под нос. сегодня был странноватый для антонио день. непривычный — был и недолгий разговор с братом (когда в последний раз они вообще говорили больше минуты?), и было как-то легче отвечать на уроках, и слово разнообразие перестало казаться таким далёким: все начинается с малого. и пока что это все, на что сальери способен. *** сальери приходит домой, откидывает портфель и вздыхает. все же он выматывается. и засыпает с мыслью, которую утром не сможет вспомнить: моцарт — еще одна вещь, которая вызывает в нем интерес.