***
Наступила перемена, и я собрал свои вещи, готовый отправиться на обед. Мне было интересно, что мои друзья думают обо всём этом. Я знал, что всегда религиозный Чхве Шивон, вероятно, будет молиться о моём спасении, Реук будет посылать на меня обеспокоенные взгляды, а Сонмин просто покраснеет и отвернется. Мне было интересно, что они скажут. Они, наверное, спросят, правда ли всё это, и я выслушаю миллион разных версий случившегося — ни одна из них, вероятно, не будет верной. Я слышал, как несколько человек говорили обо мне, говоря, что я застрелил Сухёна и закопал его тело в лесу, но меня поймала полиция. Смешно, как быстро слухи вышли из-под контроля. Я до сих пор не знал, как вообще появились эти слухи, но подумал, что, может быть, лучше мне этого не знать. Я не хотел попасть в еще большие неприятности из-за того, что причинил кому-то боль. Солнце ослепило меня, когда я вышел из здания, и я прищурился, прикрывая глаза рукой, и подошел к своим друзьям, постепенно привыкая к солнечному свету. Как только они увидели меня, они слегка улыбнулись в мою сторону, и я ответил взаимностью, внезапно перестав чувствовать себя таким голодным, увидев их любопытные лица. Мне не хотелось снова всё объяснять — меня тошнило от одной мысли об этом моменте. Я собирался сесть, но Сонмин схватил меня за плечо и приподнял, посылая на меня этот отчаянный взгляд, его лисьи глаза широко раскрылись, а нижняя губа была прижата к зубам. Я взглянул на Реука и Шивона через плечо, и они оба безучастно смотрели, пока меня тащили прочь. Именно тогда я вспомнил, что выпалил имя Сонмина во время допроса. Я действительно был идиотом — причинял боль единственным людям вокруг меня, которым это действительно было небезразлично. Я просто разрушал свой мир, минута за минутой. Сонмин вытащил нас на дорожку между двумя зданиями, где некоторые ученики, такие как Хичоль, приходили покурить во время обеденных перерывов и когда прогуливали школу. В траве валялись окурки и пластиковые обертки. Здесь было грязно, но зато тихо и немноголюдно. Сонмин повернулся ко мне лицом с этим ужасным выражением предательства на лице. Это заставило мой желудок сжаться. — Почему? — всё, что он сказал, глядя на меня своими слезящимися глазами. Было бы лучше, если бы он мог накричать на меня, но он выглядел таким серьезным, что мне захотелось свернуться калачиком и умереть. Я посмотрел на свои туфли, стараясь не смотреть на его разбитое выражение лица, и уставился на свои пальцы ног. — Я… Я просто… Я не знаю. — Полиция постучала в мою дверь, обвинив меня в употреблении кокаина, Кю. Они сказали, что ты сказал им, что я употребляю. Знаешь, — он без всякого юмора рассмеялся, — Мои родители им поверили. Они решили, что я действительно употреблял и даже не стали меня слушать. — Прости, — выдохнул я. — Как ты думаешь, что я почувствовал в тот момент? — спросил он дрогнувшим голосом. — Извини. Сонмин положил руки мне на плечи и слегка встряхнул меня, пытаясь заставить меня посмотреть на него. В конце концов он это сделал, но сделал нечто совершенно неожиданное. Он обнял меня, обвил руками мою шею, вставая на цыпочки. — Ты просто… Я действительно хочу на тебя злиться, — пробормотал он, — Но что отстойно, так это то, что я действительно понимаю, почему ты назвал моё имя. Я понимаю, но это ещё больнее, потому что я даже не могу ударить тебя сейчас. Я не могу выместить это на тебе. Я просто хочу, чтобы ты был в безопасности, и я не хочу, чтобы ты уходил. Я не хочу, чтобы ты оставлял меня. Ошеломленный, я обнял его за талию и наклонился к теплу, которое он мне дал. Я не мог выразить словами, какое я испытал облегчение и радость от того, что не потерял еще одного друга. Через минуту я откинулся назад и огляделся, проверяя, нет ли поблизости кого-нибудь. Когда я увидел, что мы одни, я взял его за лицо и зачесал волосы за ухо, наклонившись, чтобы подарить ему медленный поцелуй. Я рассудил, что для него это будет лучшей благодарностью. Сонмин вцепился в мою рубашку, как будто это был его спасательный круг, и я почувствовал, как его щеки стали мокрыми от слез. Я прервал поцелуй и положил руки по обе стороны от его головы, вытирая его слезы большими пальцами. — Спасибо, — снова сказал я. — Спасибо, — я посмотрел на него и улыбнулся, — Мы должны вернуться. Сонмин улыбнулся мне и взял меня за руку, переплетая пальцы. Однако, когда люди начали смотреть на нас, я вытащил руку из его хватки, стряхивая его. Я не хотел, чтобы у людей сложилось неправильное представление. Мы не были вместе, мы не встречались. Сонмин повернулся ко мне, его брови были нахмурены, а на лице было грустное выражение. Я чувствовал себя немного виноватым из-за этого, поэтому наклонился к нему ближе и прошептал: — Я просто беспокоюсь о том, что могут подумать люди. Обо мне и так ходит столько слухов, что хватит на всю жизнь, — сказал я, пытаясь немного рассмеяться, чтобы ослабить напряжение. — Мы просто держались за руки, — возразил он, надув губы. Я послал ему страдальческую улыбку, и, несмотря на его нежелание, он согласился. Он действительно был дураком в любви. Как только мы подошли к Реуку и Шивону, я схватил Сонмина за запястье и остановил его. — Ты можешь прийти сегодня вечером? Он сделался ярко-красным и сразу же кивнул с надеждой в глазах. Я похлопал его по плечу: — Я напишу тебе, когда. Сонмин уставился в землю и прошаркал обратно к столу, обмахивая лицо и пытаясь делать вид, будто ничего не произошло, но с треском провалился.***
Как я и ожидал, Шивон выпытывал у меня подробности, и я, стиснув зубы, выдавал ему тот минимум информации, которую ему можно было знать, упуская всё слишком компрометирующее. Шивон ничего не сказал в мою поддержку, но и против меня ничего не сказал. Учитывая, что его семья была чересчур религиозной и строгой, всë прошло довольно хорошо. По крайней мере, он не вычеркнул меня из друзей, на что я даже не мог надеяться. Остаток дня я провел с опущенной головой, бродя по коридорам во время обеда, пытаясь избежать неприятностей до конца дня, но, очевидно, это у меня плохо получалось. Люди всё ещё перешептывались, как я и ожидал, но один из младших, казалось, особенно хотел доставить мне неприятности. — Думаешь, у тебя есть право быть здесь? — усмехнулся он, когда я прошел мимо, вставая передо мной и пытаясь преградить мне путь. Я опустил голову и попытался обойти его, но он не сдавался. — Думаешь, что ты крутой только потому, что можешь кого-нибудь ударить? — рассмеялся он, толкнув меня в плечо. Его слова в сочетании с тем, что он разговаривал со мной неформально, заставили мою кровь закипеть, но у меня хватило сдержанности не оттолкнуть его и не закричать. Я снова попытался шагнуть в сторону, но он схватил меня за воротник и остался впереди, весело скривив верхнюю губу. — Ты думаешь, что ты такой большой крутой парень, который может игнорировать людей, да? То, что ты пытался кого-то убить, не означает… Он не успел закончить фразу. Я среагировал на слово «убить», вспомнив слова Сухёна, и схватил его за шею. Я толкнул его к стене, и он задохнулся, схватив меня за руку, широко раскрыв глаза; как олень в свете фар. Он явно не ожидал, что я буду сопротивляться. Я отдернул руку, готовый ударить его, но почувствовал, как силы покинули моё тело, когда я посмотрел в его испуганные глаза. Всё, о чем я мог думать, это тот день, когда я услышал мольбы Сухёна, чтобы я остановился. Я помнил страх в его глазах, и вдруг я не смог этого сделать. Я убрал руку с его шеи и посмотрел на красные отметины, но не остановился и не задержался достаточно долго, чтобы посмотреть, в порядке ли он. Нас окружила большая толпа, уставившаяся так, словно они никогда не видели ничего подобного, поэтому я бросился мимо них всех. Мне нужно было выбраться; мне нужно было побыть где-нибудь в одиночестве. Я взбежал по лестнице, тяжело дыша, и добрался до третьего этажа. Я быстро шёл по коридору, пока не достиг лестницы, ведущей на крышу. Я поднырнул под табличку «Вход воспрещен» и с силой толкнул дверь. Замок сломался почти два года назад, но никто не удосужился его починить. Я выбрался на крышу, чувствуя, как прохладный воздух бьёт мне в лицо. Я закрыл глаза и позволил ногам нести меня к ограждению. Я обхватил пальцами металлическую сетку ограждения и открыл глаза, глядя на город. Каждая эмоция, которую я держал внутри себя, вырвалась наружу, и я закричал так громко, как только мог, ветер хлестал мои волосы и уносил мои кричи прочь. Я продолжал кричать, пока мое горло не заболело и не начало саднить, а в груди зажгло, когда в легких закончился воздух. Мой крик превратился в ничто, когда я хватал ртом воздух, оттягивая сетку ограждения, а затем толкая её изо всех сил. Забор лязгнул и затрясся от силы. Я выпустил сетку из одной руки, продолжая цепляться за неё своей правой рукой. Я глубоко вздохнул, вдыхая и выдыхая, глядя на город, наблюдая, как быстро летели мимо машины, как студенты бродили вокруг (некоторые из них смотрели на меня и указывали пальцем, но мне было всё равно) и как медлеено раскачивались ответра деревья взад-вперед. Дверь за моей спиной распахнулась, и я обернулся, столкнувшись лицом к лицу с одним из дежурных учителей. Я поднял руку и криво улыбнулся. — Простите. Она смотрела на меня в замешательстве, ее накрашенные тушью глаза то открывались, то закрывались от удивления. — Я просто снимаю напряжение. Извините ещё раз, — я поклонился и прошёл мимо нее, спустившись по лестнице и игнорируя её призывы: «Подождите минутку!».***
Я сорвал с себя галстук и рухнул на кровать, вернувшись, наконец, домой после нескольких часов пыток в этой адской дыре. На улице уже темнело, Зима наконец-то наступила. Ночи были прохладными, и теплое одеяло становилось все более желанным даже днем. В моей груди всё ещё кипело раздражение от предыдущей стычки. Я проклинал свой идиотизм за то, что схватил его, хотя знал, что не должен был этого делать. Если кто-то решит сообщить об этом директору, у меня точно будут проблемы. Несмотря на то, что меня спровоцировали, и этот парень первым начал цепляться ко мне, они обвинили бы меня, потому что теперь я преступник. На меня навесили ярлык преступника, и люди хотели, чтобы я соответствовал ему. Ярлыки… Я ненавидел их. Они цеплялись за вас, как назойливая липучка, и как бы вы ни старались их стряхнуть, они всегда будут преследовать вас. Один раз преступник — всегда преступник, говорят они. Я мог бы просто пройти мимо этого парня, но нет, меня зацепили какие-то дурацкие слова, сказанные тем, кто был значительно моложе меня. Он же совсем ребёнок… На кону стояло моё будущее, но вместо того, чтобы попытаться предотвратить что-то плохое, я только усугубил ситуацию. Может быть, я действительно был глуп. Только услышав это единственное слово, я не мог сдержать себя. Что-то в этом слове заставило меня выйти из себя. Может быть, это было потому, что я боялся, что это правда. Пока я размышлял и тупо смотрел на крышу, кто-то постучал в дверь. Я прислушался и услышал, как мой отец открыл дверь, приглушенные голоса доносились из нашей гостиной. Я услышал, как мой отец поднимается по лестнице, и на мгновение запаниковал. Что, если кто-то пришёл, чтобы навлечь на меня неприятности за то, что я сделал? Что, если приехала полиция, чтобы забрать меня прямо сейчас, потому что они думали, что я представляю опасность для людей? Что, если… Отец открыл дверь и уставился на меня. — Пришёл твой друг, — рявкнул он. Я удивленно моргнул и сел, гадая, кто бы это мог быть. Сонмин? Нет, я сказал, что напишу ему, но ещё не писал. — Хорошо. Я спрыгнул с кровати и пошёл к двери, но мой отец преградил мне путь. Я остановился перед ним и застенчиво посмотрел вверх, думая, что мне делать. Прежде чем я успел заговорить, он отошёл в сторону и положил руку мне на плечо, впиваясь ногтями в него. Это было предупреждением — не болтай лишнего. Я подошёл к входной двери с любопытством и с некоторым опасением. Я просто надеялся, что это не Хичоль, иначе отец бы просто убил меня. — О, — сказал я, глядя на своего гостя, — Реук, это ты. Реук не улыбнулся. Он смотрел на меня прищуренными глазами, и я нервно сглотнул. Почему он, из всех людей, так смотрел на меня, я понятия не имел. Я думал, что он на моей стороне. Он скрестил руки на груди и немного откинулся назад. — Знаешь, я не люблю слушать сплетни, но когда все говорят одно и то же, ты действительно можешь начать сомневаться, правда ли это. Ты сказал мне, что ударил Сухëна один раз — ты сказал, что просто ударил его, и всё. Так что? Ты просто забыл рассказать мне о других его травмах и о том, как ты избил его битой? — начал говорить он, и его голос становился все громче, — Это вылетело у тебя из головы, да? Я нервно оглянулся, надеясь, что отец ничего этого не слышит. — Вуки, — предупредил я, кладя руки ему на плечи и выталкивая наружу, — Просто заткнись на секунду. Но Реук просто продолжал говорить, ругаясь на меня. — Пожалуйста, пожалуйста, перестань болтать об этом. Я вывел его наружу и развернулся, захлопнув дверь, но всё же попытался отодвинуть его подальше от двери на случай, если мой отец стал бы подслушивать. Бог знает, что бы он сделал, если бы узнал, что все в моей школе уже знали о том, что я сделал; и теперь их родители и друзья их родителей, тети и дяди — все знали. Реук немного толкнул меня, без особой силы. — Скажи мне, что это неправда, потому что ты мне этого не рассказывал. Скажи мне, что всё это просто чушь собачья. Чушь же, да? Скажи мне, что это неправда, — прошипел он с отчаянным блеском в глазах. Я просто стоял, не в силах ничего сказать. Реук рассмеялся. — Ты теряешь всё — всех, и ты всё ещё можешь стоять здесь вот так? Ты всё ещё можешь лгать мне после всего, через что мы прошли? Мы выросли вместе, мы дружим, были лучшими друзьями, но ты только что всё разрушил. Знаешь, я пытался, правда пытался. И я остался с тобой, потому что ты мой лучший друг. Даже когда ты пришел ко мне в слезах и сокрушался из-за того, что ты сделал, даже после того, как я услышал, что случилось. Я стоял рядом с тобой и слушал то, что ты говорил. Я думал, ты сожалеешь, — сказал он дрожащим голосом от слез, которые собрались в его глазах, — Я действительно поверил, когда ты сказал, что это был несчастный случай, потому что я думал, что знаю тебя, и я думал, что знал, что ты никогда не сделаешь такого специально. Но сейчас как я могу тебе верить? Ты скрыл от меня настоящую правду? Ты только и делал, что тусовался с Хичолем, портил жизнь себе и окружающим и лгал. И знаешь что — с меня хватит. Я давал тебе столько шансов сказать мне правду, когда я знал, что ты лжешь, но ты даже не пытался. Я слушал с улыбкой, пока ты лгал мне в лицо, потому что, знаешь, я думал, может, тебе тяжело. Может, ты не готов говорить об этом. Тем не менее, я ждал, что ты сам скажешь мне правду. Но ты этого так и не сделал. Ты бы никогда не сказал мне правду. Ты даже не пытался. Реук отступил назад и поднял обе руки, его ладони были обращены ко мне, слезы уже окрасили его щеки, а глаза покраснели. — С меня хватит. Мне надоело, что меня обижал и лгал мне тот, кого я называл своим лучшим другом. Так что, знаешь, удачи в суде, удачи в жизни, потому что я думаю, тебе действительно понадобится это. Я сделал шаг вперед и попытался схватить его за плечо, чтобы он не ушел, но отступил назад. — Вуки, подожди, пожалуйста, просто… — До свидания, Кюхён. Я бросился вперед, когда он развернулся и попытался схватить его, но он оттолкнул меня и ушёл, вот так просто. Он вышел за ворота, как делал это много раз прежде. Но на этот раз он действительно ушёл. Я знал Реука и никогда в жизни не видел его таким расстроенным. Даже когда его любимая собака скончалась, он всё ещё мог улыбаться. Но теперь я видел, что он чувствовал себя преданным. Я предал его, и он меня ненавидел. Я никогда не хотел, чтобы он прошел через что-то подобное, я хотел, чтобы он всегда улыбался. Но причиной его ненависти был я. Этот взгляд на его лице ранил больше, чем любые слова, которые он когда-либо говорил мне. Я потерял своего лучшего друга, я потерял свою жизнь, своё достоинство, своё будущее, даже свою девственность с парнем, которого едва знал, и я потерял себя. Я проиграл самому себе. И после потери всего не приходит ничего.