О сигаретах и смоле

      — Кюхён.       Я закрыл свою книгу и взял её в руки, прежде чем встать и улыбнуться охраннику. Итук подарил мне её, когда уезжал в прошлом месяце.       — Время вышло.       Я вытянул руки и, продолжая держать книгу, последовал за охранником. Сегодня был мой последний день в «изоляторе», как нас заставили его назвать. Всякий раз, когда кто-нибудь из нас пытался сказать, что это тюрьма, мы получали выговор. Как будто они пытались промыть нам мозги, чтобы мы думали, что мы на самом деле свободны или что-то в этом роде. Это были долгие шесть месяцев, и я был чертовски рад, что уезжаю.       С тех пор, как Тук ушел, это место действительно утратило часть своих плюсов.       Не было ни охранников, привязанных к флагштокам, ни бесплатных вещей снаружи, ни даже сигарет. Некоторые из парней, которые курили годами, просто сорвались с катушек, когда поняли, что он уходит. Он был нашим лидером в этой дерьмовой дыре. Для тех, с кем он был близок, он мог сделать что угодно. Как и мог сделать что угодно с теми, кто ему не нравился. К счастью, мы с ним поладили, иначе моё пребывание здесь могло бы быть очень травмирующим.       Я шёл по узкому коридору мимо других камер, поприветствовал нескольких своих приятелей, когда проходил мимо, но большинство заключённых просто завистливо ругались в мой адрес.       Мы вошли в офис и подошли к стойке администратора. Я послал ей ослепительную улыбку, но она лишь слабо улыбнулась мне. Она что-то распечатала и протянула мне.       — Подпишите это, пожалуйста.       После того, как я разобрался с бумажками, что, к сожалению, нужно было сделать, охранник повернулся ко мне.       — Ты знаешь правила. Раз в неделю ты должен посещать сеансы управления гневом в течение шести недель, иначе снова окажешься здесь.       — Ага.       — Держись подальше от неприятностей.       — Ага.       — И… ты меня вообще слушаешь?       Я рассмеялся и похлопал его по плечу.       — Я уже всё это слышал. Я знаю.       Он вздохнул и что-то пробормотал себе под нос.       — Ладно. Такси нужно или тебя заберут?       Я выглянул наружу.       — Прекрасный день для прогулки, разве нет?       — Твой дом в двадцати минутах езды на машине.       — Не так уж и далеко…       — Я вызову такси, — пробормотал он, — Просто жди снаружи, машина скоро подъедет.       Я пожал плечами и вышел наружу, чувствуя, как теплый воздух бьёт мне в лицо. Зима кончилась, как и весна, и, наконец, наступило лето. Приятно было больше не мерзнуть. Одеяла, которые они нам дали, были крайне паршивыми и не согревали нас; как и одежда. Я подошёл к забору, который отделял меня от остальных людей, которые всё ещё вынуждены были оставаться здесь. Я не мог не посмеяться над ними, наблюдая, как они ходят по кругу, как зомби с хмурыми лицами.       — Эй! Кюхён!       Я вытянул шею и увидел, как ко мне подбежала девушка из камеры 51. Она схватилась за забор и несколько секунд тяжело дышала, прежде чем заговорить.       — Ты уезжаешь?       — Конечно.       — Круто, — сказала она, всё ещё тяжело дыша, — Круто. Слушай, нам с ребятами интересно… Раз уж ты вышел отсюда, мы подумали, что ты мог бы принести нам кое-что, да? Потому что мы знаем, что ты дружил с Туки и всё такое… Мы тут подыхаем без сигарет!       Она улыбнулась мне с надеждой, и я сдержался, чтобы не рассмеяться ей в лицо. Она мне никогда не нравилась до такой степени, чтобы возвращаться в это место даже просто затем, чтобы передать сигареты.       — Ну… Это маловероятно.       — Ай, да ладно, — захныкала она, — Мы не просим многого.       Я услышал позади себя рев машины и, обернувшись, увидел, что меня ждет такси.       — Всё, мне пора.       — Э-эй! Кю, подожди минутку — пожалуйста, Кю, Кю!       Я распахнул дверцу такси и сел сзади, по диагонали от водителя, не обращая внимания на её отчаянные крики. Они раздражали меня до смерти. Таксист перекинул руку через кожаное сиденье и вытянул шею, чтобы посмотреть на меня.       — Куда?       Я сказал ему свой адрес.       — Домой. Я еду домой.       — Прошло немало времени?       — Шесть долгих месяцев.       Я поблагодарил таксиста и вышел из машины, не заплатив; Центр заключения позаботился о счете, сказав, что это бесплатная услуга или что-то в этом роде. Я воспользовался моментом, чтобы просто оглядеться, желая немного оттянуть момент встречи со своими родителями. Всё по-прежнему выглядело так же, и я немного посмеялся про себя.       Чего я ждал, чтобы всего за полгода всё изменилось?       Место выглядело таким же скучным, как всегда; совершенно обычное и лишённое воображения, но это был мой дом. Я распахнул ворота и зашаркал ногами по тротуару, медленно идя, заложив руки за спину, просто наблюдая и вникая во все. Я на секунду приложил руку к двери, прежде чем постучать, прикусив нижнюю губу.       Я знал, что моя мама будет всячески поддерживать мое возвращение, но мой отец? Я расправил плечи и выпрямился, затем постучал в дверь. Я теребил край своей рубашки, пока ждал, и наконец услышал, как кто-то подошёл к двери. Она со щелчком открылась, и когда я увидел свою маму, на моём лице появилась широкая улыбка. Она поднесла руку ко рту и пробормотала что-то неразборчивое, а затем обняла меня одной рукой.       Я уткнулся лицом ей в плечо и сдерживал слëзы, которые собирались вот-вот пролиться. Моя мама, наоборот, плакала изо всех сил, крепко сжимая меня в своих объятиях. Она отпустила меня и отступила на шаг, касаясь руками моих щек.       — Сыночек, — сказала она дрожащим голосом, — Ты так вырос… И твои волосы, они теперь такие длинные.       — Мам, — смущенно пробормотал я, — Можно я войду?       Я закрыл за собой дверь, и мама еще раз обняла меня, но на этот раз намного короче. Было как-то… странно вернуться в свой дом. Мне почти казалось, что я вернулся в прошлое. И ещё было странное чувство. Я чувствовал себя чужим в собственном доме.       — В твоей комнате всё, как и прежде, я только немного прибралась там, надеюсь, ты не против.       — Нет, — рассеянно ответил я, всё ещё наблюдая за знакомой обстановкой, ещё раз освежая воспоминания в своём уме. Я услышал торопливые шаги в коридоре и инстинктивно отпрянул, сразу поняв, кто это. Было бы куда лучше, если бы его здесь не было.       Мой отец вошёл в холл и уставился на меня с хмурым лицом.       — Кюхён, — сказал он, его лицо скривилось, как будто у него на языке было что-то кислое.       С минуту мы смотрели друг на друга, я пытался понять, как он относится к моему возвращению, внимательно наблюдая за ним. Я не знал, о чëм он думал, и это держало меня в напряжении. Выражение его лица было ледяным, когда он смотрел на меня. Конечно, я надеялся на более тёплый приём, учитывая, что он не видел своего сына долгих шесть месяцев. Но опять же, забота и мой отец никогда не могли стоять в одном предложении.       — Шесть месяцев, — выдавил он, его плечи сгорбились, заставляя меня инстинктивно напрячься, — Тебя не было дома целых полгода, и ты даже не извинишься? Ты хоть представляешь, каково мне было пытаться всё скрыть? — его голос становился всё громче, — Мне даже звонили из твоей школы, и знаешь, что они сказали? Мне сказали, что они не будут рады, если ты вернёшься. Твои одноклассники готовятся к выпускным экзаменам, а ты что делаешь? Хм? Кому ты такой нужен? Все остальные сыновья так упорно учатся, чтобы потом получить хорошую работу, но не ты. Ты бесполезен!       — Дорогой, — попыталась остановить его моя мать.       Я кипел от возмущения.       — Чего-чего? Тебе было тяжело? Если ты ждешь извинений, ты их не получишь, — холодно сказал я, глядя на него сверху вниз, — И да, я бесполезен. Что ты чувствуешь, зная, что воспитал такого сына? Каково это, когда оба твоих ребенка ненавидят тебя?       Он глубоко зарычал и подошёл ко мне, сжав кулаки.       — Похоже, ты так ничему и не научился.       — А ты ударь меня, — бросил я вызов. Он постоял там какое-то время, ничего не делая, — Давай, сделай это.       Казалось, это стало для него последней каплей. Он отвел руку назад и ударил прямо мне по губе, разбив её. Я слизнул кровь, придерживая левую сторону лица, — Это всё, на что ты способен?       Моя мама положила руку мне на плечо в качестве предупреждения, но я не переставал смотреть на отца.       — Убирайся из моего дома, — прорычал он.       Я сжал кулаки так сильно, что они хрустнули.       — С удовольствием.       Я бросился мимо него, задев его плечо своим, и побежал в свою спальню. Я запер за собой дверь, чтобы он не смог войти, если попытается, и сполз на пол рядом с моей кроватью, вытаскивая чемодан. В последний раз я использовал его в четырехдневной школьной поездке, но на этот раз я не собирался возвращаться.       Мои руки тряслись от гнева.       Я прошёлся по своей комнате и швырнул в чемодан всё, что смог найти, не удосужившись уложить вещи как следует. Я просто хотел уйти. Я подкатил чемодан к шкафу и открыл дверцы, сгребая свои вещи, всё скомкалось и помялось. Я схватил рубашку, сорвал с себя старую, любезно предоставленную СИЗО, и быстро сменил джинсы и туфли.       Мне пришлось надавить на чемодан, чтобы он закрылся, прежде чем застегнуть молнию. Наконец, я взял телефон с прикроватной тумбочки и сунул его в карман брюк. Я взглянул на свой стол, наткнувшись на фотоальбом, в котором хранил все фото; от детских фотографий до недавних, сделанных в прошлом году. Я провёл новый год в центре заключения, и сейчас был конец июня, так что у меня не было фотографий за последние полгода.       Я помедлил и взял альбом в руку. Воспоминания обо всём, что у меня было, лежали здесь. Воспоминания о моей семье, друзьях и Реуке. В конце концов я упаковал его, думая, что это не повредит. Я всегда могу избавиться от него, если захочу. Я вытащил ручку чемодана и подкатил его к двери, распахнул её и спустился вниз, чемодан лязгнул позади меня. На нижней ступеньке я столкнулся лицом к лицу с отцом.       — Тебе больше не нужно беспокоиться обо мне, папа. Я исчезну из твоей жизни, как ты и хотел.       Он схватил меня за плечо и удержал на месте.       — Ты не можешь просто так уйти, — сердито сказал он.       Я оттолкнул его, но он снова схватил меня, так что я размахивал руками, ударяя и толкая его так сильно, как только мог, просто пытаясь заставить его отпустить меня. Я боролся и двигался из стороны в сторону, тряся плечами, пока его хватка не ослабла, и я временно не оглушил его. Я метнулся мимо него и едва не бросился к входной двери.       — Кюхён! — позвала моя мать, но я проигнорировал ее с тяжелым сердцем, молча пообещав вернуться за ней, когда придет время.       Я захлопнул входную дверь и поспешил по улице, не сбавляя темпа, пока не прошел несколько улиц. Я замедлил шаг, перейдя на прогулочный. Я не знал, куда иду и что делаю, но мне нужно было продолжать двигаться, иначе я чувствовал, что вот-вот сломаюсь.       Горячие гневные слезы выступили у меня на глазах, и я не мог удержаться, чтобы не заплакать. Я пытался остановить рыдания, рвущиеся из моего горла, и лишь время от времени издавал легкие всхлипы, вытирая лицо, пытаясь скрыть тот факт, что плачу. Я был зол, обижен, расстроен и одинок, не зная, что делать. Одной рукой я вытерал нос и глаза, другой тянул за собой чемодан.       Идти было некуда, кроме как к нему.       Единственный человек, который у меня остался, был тем, кто в первую очередь был виноват во всём, что со мной произошло. Если бы не он, у меня всё ещё был бы Реук. У меня всё ещё были бы все мои друзья, мои отличные оценки, моя семья, но теперь у меня не было ничего.       И во всем был виноват Хичоль.       Я ненавидел его.       Я правда ненавидел его.       Но у меня никого другого не было, поэтому я сделал единственное, что мог сделать в этой ситуации. Я думал о человеке, который все испортил; о человеке, которого я одновременно любил и ненавидел всем сердцем. Честно говоря, я не знал, чего хочу сильнее — поскорее заключить его в свои объятия или полностью стереть из своей жизни.       Я потащил свой чемодан по дорожке Хичоля к его двери, дом выглядел гораздо более потрепанным, чем в последний раз, когда я его видел. Сорняки разрастались, и было очевидно, что никто не заботился об уходе за садом и не пытался поддерживать порядок. Я постучал в дверь Хичоля и подождал, пока он откроет дверь.       Он посмотрел на меня своими кошачьими глазами, и я почувствовал, что что-то заныло у меня в груди.       — Я просто… Можно я войду?       Хичоль посмотрел на мой чемодан, затем снова посмотрел мне в глаза, пожал плечами и отошëл в сторону, пропуская меня. Он не выглядел так, будто был в особенно хорошем настроении, но и мне тоже было паршиво. Я вошёл и оставил свой чемодан, оперев его о стену и повернулся лицом к Хичолю, и первое, что он сказал мне, было:       — У тебя волосы стали длинными.       Я улыбнулся, потому что это было так знакомо. Независимо от того, что я чувствовал к нему и нравился он мне или нет, он был для меня кем-то родным и знакомым, и именно это мне было очень нужно прямо сейчас.       Он схватил меня за руку и повёл в ванную наверху, засунул руки мне под рубашку и стянул её с меня через голову. Я не проронил ни слова, когда он расстегнул пряжку моего ремня и спустил с меня штаны, и я просто стряхнул их.       — Иди, садись, — скомандовал он, указывая на душевую в углу ванной.       Я сидел в ванне, положив руки на края ванны, и откинув голову назад, расслабляясь. Хичоль открыл ящик в ванной и достал ножницы. Он закатал штаны, стянул с себя рубашку и подошёл, сев позади меня на край ванны.       Он поставил свои ноги по обе стороны от моего туловища, и я опустил руки, чтобы ему было удобнее. Хичоль протянул руку и повернул насадку душа сверху, так, чтобы вода из неё лилась на мои голые ноги, пока он настраивал температуру воды. Как только вода стала расслабляюще тёплой, он наклонил мою голову вперед и направил струю на мои волосы, полностью смочив их.       Он передал мне насадку для душа, втирая шампунь, а затем кондиционер в мои волосы, и хорошо смывая их.       Он выключил воду и расчесал мне волосы, затем начал их стричь. Я даже не жаловался. Было приятно, когда о тебе заботятся после стольких лет. Хичоль поворачивал мою голову во всех направлениях, пока не удовлетворился своей работой. Мои волосы, которые доходили до плеч, теперь были на уровне середины ушей.       Хичоль сказал мне подождать, встал и взял что-то из шкафа. Он выхватил прозрачные пластиковые перчатки, вазелин и две разные упаковки с краской. Он снова сел позади меня и открыл тюбик с вазелином, приподняв мои волосы так, чтобы видеть затылок.       — Я же говорил тебе, что у тебя скучные волосы, правда?       Он втер вазелин вокруг линии роста моих волос, затем вмассировал краску для волос, расслабляя меня своими медленными движениями. Я закрыл глаза и позволил ему делать свое дело, запах едких химикатов вызывал у меня головокружение. Через несколько минут он убрал руки и встал, меняя положение, пока не сел передо мной в ванне, его джинсы потемнели от брызг воды. Он потянулся ко мне, коснувшись рукой моего плеча, и вытащил другую чашку с уже смешанной краской, протягивая ее мне.       — Сделай мне тоже.       Я посмотрел на краску и увидел, что она темно-красная, как волосы Хичоля. Я наклонился вперед и повторил то, что он делал со мной неуверенными движениямт, не зная, правильно я это делаю или нет, но Хичоль, казалось, был доволен тем, что позволил мне сделать это за него. Честно говоря, я был удивлен. Я думал, что когда дело доходит до чего-то вроде его драгоценной внешности, он не подпускает к себе ни единой души, но, видимо, он доверял мне.       Это было открытием для меня.       Он мне доверял.       Хичоль устроился между моих ног на коленях, наклонившись вперед, и я успокаивающе массировала его кожу головы. Он положил руки мне на плечи, чтобы не упасть. Когда я закончил, Хичоль подошёл ближе и положил подбородок на край моего плеча, убедившись, что наши волосы не соприкасаются, и крепко сжал моё другое плечо, закрыв глаза.       — Знаешь, я устал, Кю.       Я положил руку ему на голую спину в качестве утешения.       — Да, я тоже.       Я постукивал пальцами по его спине, двигая ими вверх-вниз, словно наигрывая мелодию на клавишах фортепиано, выстукивая что-то меланхоличное и плоское. Как испорченная симфония, скрипка со сломанными струнами — труба без валторны. Потерянная, тяжелая для прослушивания и бессмысленная мелодия.       После долгого молчания, в течение которого не было произнесено ни единого слова, Хичоль снова сел и сонно уставился на меня. Он вздохнул и пренебрежительно махнул рукой в сторону душа.       — Пора смывать.       Я повернулся, едва дотягиваясь до душевого шланга, и снял его с крючка, поймав как раз перед тем, как он обрушился на нас. Я включил воду и передал насадку для душа Хичолю. Он схватил меня сзади за шею и сказал смотреть вперед, выливая воду на мою голову, бурые чернила капали вниз и смешивались с водой, окрашивая ванну.       Хичоль на мгновение опустил насадку для душа и заставил меня поднять глаза, затем он убрал волосы с моих глаз и заправил их за уши, оценивая результат. Он убрал руки и снова схватился за насадку для душа, на этот раз передав ее мне и опустив голову, положив руки на стенки ванны чтобы не упасть.       Красная краска смешалась с оставшейся коричневой краской, и вода стала почти кровавого цвета. Меня затошнило, и я отвел взгляд, вместо этого сосредоточившись на Хичоле, а не на воде, похожей на кровь.       С того дня вид крови вызывал у меня отвращение. Я не мог смотреть на неё без чувства рвоты или побега из комнаты. То же самое было с любым насилием. Меня тошнило, потому что всё, о чем я мог думать, это звук, тот оглушительный, отвратительный и незабываемый звук удара по голове Сухёна. В первый раз, когда я увидел драку в изоляторе, я чуть не потерял сознание от шока.       Всю ночь я не мог остановить этот звук, этот образ, который снова и снова проигрывался в моей голове, как старая испорченная пластинка.       Удивительно, но Итук был тем, кто помог мне.       Он почему-то сжалился надо мной и взял меня под своё крыло. Он так и не сказал мне, почему именно он был там, но я полагал, что он мог, по крайней мере, понять меня. Помню, как его глаза вспыхнули сочувствием, когда он потащил моё обмякшее тело обратно в нашу камеру.       Я вернулся на землю, когда услышал стук насадки для душа, когда она выпала у меня из рук, скатившись по моим пальцам, рука Хичоля осторожно сжала моё запястье.       — О чëм ты думаешь? — спросил он, откидывая волосы назад, и вода стекала по его лицу.       Я только покачал головой и опустил глаза, не глядя ни на что конкретное. Хичоль схватил меня за колени и раздвинул их, освобождая место для себя, когда он скользнул ко мне ближе, его руки обвили мою шею, и он поцеловал меня. Я положил руки на его талию, наконец поняв, как сильно я скучал по его прикосновениям.       Он похудел с тех пор, как я видел его в последний раз — теперь я слишком хорошо чувствовал его кости. Он всегда был худым, но теперь, когда я действительно подумал об этом, его щеки казались более впалыми, чем обычно, а его тело — ещё стройнее.       Я подумал, что Хичоль, возможно, захочет продолжения, но вместо этого он отстранился от моих губ и обнял меня. Хотя положение было немного неловким, его объятия были теплыми и манящими. Это было то, в чем я нуждался больше всего на свете, и, насколько я мог судить, то же самое было и с Хичолем.       Мне было интересно, что случилось с ним за последние несколько месяцев.       Он вообще не ходил в школу пока меня не было? Куда делся его брат? Чем он занимался здесь в моё отсутствие? У меня было так много вещей, о которых я хотел спросить его, но сейчас было не самое подходящее время. Я почувствовал, что если скажу что-нибудь, это может разрушить этот момент, поэтому я промолчал и позволил себе просто наслаждаться тем, что он обнимал меня. Хичоль медленно отстранился, разорвав наши объятия и закрыл кран.       Он схватил полотенце и сел на край ванны, вытянув мои руки и вытирая их, затем он также вытер мою грудь и шею, и дальше всё мое тело, пока я не оказался практически сухим. Мои боксеры промокли насквозь.       Я не понимал, почему он так со мной обращался.       Он даже не удосужился помочь мне тогда, когда я больше всего в этом нуждался — когда я едва не убил Сухëна. Так почему же теперь он обращался со мной так, будто у него были ко мне какие-то чувства? Неужели он так скучал по мне?       — Почему ты… — начал я, но замолчал.       Хичоль смотрел на меня несколько секунд, прежде чем разорвать зрительный контакт и вытереться полотенцем.       — А что нельзя? — пробормотал он.       Он выглядел жалким; как утонувшая крыса, выглядящая несчастной. Я покачал головой.       — Забей.       Он бросил полотенце на пол, мы оба всё ещё были в мокрой одежде, и потащил меня в свою спальню. Он рывком открыл свой шкаф и бросил мне пару спортивных штанов, сняв свою одежду и переодевшись. Я снял мокрую одежду и бросил ее туда же, где лежала одежда Хичоля, подумав о том, что она завоняется, если сразу не постирать, но не особо заботясь об этом.       Он заполз в кровать, и я тоже.       Несмотря на то, что был только ранний вечер, мои веки отяжелели и у меня всё болело. Хичоль натянул на нас обоих одеяло и перекинул свою ногу через мою, прижимаясь ко мне, уткнувшись головой в изгиб моей шеи. Я притянул его к себе и провел большим пальцем по его мокрым волосам, заправляя их ему за ухо. Он выглядел грустным, даже когда расслабился, поэтому я обнял его крепче и закрыл глаза, желая только, чтобы кажущаяся постоянной морщина между его бровями исчезла.       Кем он был для меня, я не знал. Он был мне как враг, мой любовник и мой друг.       Я знал, что могу потратить всю свою жизнь, пытаясь понять, кто такой Хичоль и кем он был для меня, но никогда не получу ответа.       Честно говоря, я даже не думал, что Хичоль сам знал, кто он такой.       Он был подобен тени — он существовал, но он трансформировался в зависимости от того, куда падало солнце, постоянно меняясь и всегда перемещаясь. Как песок на пляже, миллиарды отдельных песчинок, которые объединились, чтобы создать что-то большое, но чтобы узнать каждую отдельную крупинку, потребовались бы годы — больше, чем у меня было. Хичоль дал мне только крошечные песчинки из всего, что было у него в голове, но всё остальное было для меня загадкой.       Может быть, я действительно не хотел знать, кто такой настоящий Ким Хичоль. Может быть, было бы лучше, если бы я попытался узнать его лучше, хотя бы немного, самую малость. Может быть, может быть, может быть. Было так много вопросов без ответов, но одну вещь я знал совершенно точно.       Я знал, что прямо сейчас он был нужен мне больше всего на свете.