Sehnsucht

Увядание Это то, как хоронят вековую вражду. Сожаления Лицо Норико, обволакиваемое серебряными лучами света, словно бушующий огонь, жгущий и ослепляющий, излучает пустоту и загадочность, но когда она приближается, усталые и холодные глаза Деймона смягчаются от ностальгии. Туман клубится вокруг Арбитра, и слабый розовый оттенок проникает в её волосы, а черное платье становится белым и превращается в греческие одеяния. Незаметно меняются черты ее лица, меняется фигура, а глаза становятся серебряными, чистым серебром. Глаза Тсуны расширяются от узнавания еще до того, как Деймон приветствует: — Синтия. А эти двое существуют в пузыре вне пространства и времени, где Тсуна, Реборн и Энма еще не родились, где есть большой особняк, который они помогли построить, и организация мстителей, начинающая расправлять свои крылья, где предательству и ненависти еще не было столько лет, дабы расти и созревать. Это душераздирающее зрелище. Призрак Она смотрит на стоящего перед ней мужчину, избитого и покрытого синяками, побежденного и непокорного, и вздыхает. — Синтия умерла давным-давно, Деймон. — В её голосе теперь нет той силы, но и это не голос Норико, молодой, яркой и дикой. Голос Синтии усталый и сладкий, мудрый и печальный. Диссонанс заставляет Тсуну вздрогнуть. Деймон смеется, насмехаясь. — Не обманывай себя. В душе ты всегда будешь Синтией, независимо от выбранной внешности и имени. Прошлое никто не в силах изменить. — Пауза, его слова пронизаны чем-то острым и тихим. — Даже ты. — Если бы у меня была власть изменить прошлое, я бы уже сделала это. — Синтия покачала головой и посмотрела вниз на своего потенциального убийцу. — Ты закончил, Деймон? — Вонгола... — ...будет в порядке. — Ее тон не терпит возражений, а глаза опасно сверкают. — И ни на секунду не думай, что слабая Вонгола чем-то хуже Вонголы, что продолжает процветать на крови и отчаянии, которыми ты её кормишь. — Елена... — ...её здесь нет, — огрызается Синтия, голос повышается, внезапно поднимаясь, и Деймон вздрагивает. — Её здесь нет. Ты исказил её память, превратив в призрак, которому нужно угодить любой ценой, но её здесь нет, чтобы сказать тебе, что это не сделало бы ее счастливой. Деймон... — Вонгола должна быть сильной, достаточно сильной, чтобы сделать то, что должно быть сделано! — Деймон плюется, но теперь он начал дрожать, его спокойствие трескается, словно она разбивает лёд топором. — Елена мертва, потому что Джотто был неизлечимым дураком, а Вонгола была слаба, Синтия! Как ты могла... — Нет, как посмел ты?! Ты управляешь людьми через страх, через деньги и власть, и ты думаешь, что это то, что она имела в виду? Ты не защищаешь слабых, ты их угнетаешь, ты был бы нашим врагом...! — Теперь в Судье нет объективности. Только яростная боль и беспомощное смятение. Ему не лучше, лицо искажается в отрицании и страданиях и, может быть, даже в шепоте раскаяния. — Ты не понимаешь! Ты даже тогда не понимала! Она просила меня на последнем дыхании, она просила меня защитить её мечту, и я знаю её! Я был её возлюбленным... — А я была её сестрой! — Синтия резко обрывает себя, пытаясь взять себя в руки. Когда она снова заговорила, в её голосе больше нет злости, расстройства и скорби. Просто измученность. Траур. — Пора остановиться, Деймон. Остановись. — Какая разница? — требует он. — Ты всё равно меня Приговоришь. — Да. Но когда придет время, я хочу иметь возможность смотреть Елене в глаза. — Синтия предпочитает верить, что этому придет конец, что однажды она воссоединится со своей сестрой по сердцу, что в конце туннеля её ждет покой. Что она не застрянет в этом круговороте прошлого, настоящего и будущего навсегда. Синтия улыбается, удрученная, и слегка покачивает головой. — Она ждет тебя, ты знаешь, — шепчет она. Деймон бледнеет, выглядя абсолютно опустошенным на мгновение, которое растягивается до бесконечности, прежде чем он закрывает глаза, лицо становится каким-то чужим, странным и уязвимым. — Как думаешь, этого достаточно? Елена довольна? Её глаза горят, и она бессильно смеется. — Тебя всегда было достаточно. Она была довольна тем, что любила тебя, только и всего. Деймон с трудом поднимается на ноги, и улыбка, растянувшаяся на его губах - это улыбка освобожденного человека, его добровольно наложенные ржавые кандалы были сняты, оставляя опустошенную оболочку. И он смеется, нежно и с болью в сердце. Нерешительно подчиняется. — Хорошо, — говорит Деймон и протягивает руку. Знакомые карманные часы выскальзывают из его пальцев и мягко свисают, их общее сокровище. — Хорошо. Тсуна резко вдыхает, глаза расширяются. — Делай со мной что хочешь, Синтия. Чистилище За свои преступления Деймон заслуживает лишь того, чтобы скитаться по Земле в виде призрака до наступления апокалипсиса, никогда больше не видеть Елену, лишенный надежды, радости и утешения. Вот к чему его должна Приговорить Норико. Так поступила бы Синтия, будь на его месте кто-либо другой. Она не может этого сделать. Ками-сама, помоги ей, она не может. Все начинается с Джотто, потому что так всегда и бывает. Кольцо Неба на руке Тсуны светится мягким оранжевым светом. За ним следуют Ураган и Дождь, потому что это то, что они всегда делали, и одно за другим, каждое из колец Вонголы и кольцо Тумана озаряют туман сказочным множеством цветов. Пожалуйста... — Какое время для воссоединения, — вздохнул Деймон. — Просто нужно было вставить последнее слово, а, Джотто? Нет, нет, нет, не так... Синтия закрывает глаза и позволяет Затмению захватить ее. — Деймон Спейд. — прозвучал голос Арбитра почти как шепот ветра, как самая острая из ледяных сосулек в пустоши, призрак давно минувших времён. — Пришло время твоего Суда.