позови меня из огня, если не поздно

Гостиница на окраине, на вид вдвое старше самого Хэнка, выглядит кошмарно и больше похожа на старую общагу. Он не может поверить, что действительно договорился о встрече и что Киса действительно здесь работает. Особенно в последнее. У Хэнка новый номер, так что с утра он пишет: «Хочу сегодня вечером скрасить себе досуг. Возможно?» Слова не идут из головы, но, может, это и хорошо — Киса не узнает манеру письма. Хэнк позволяет себе понадеяться, что это глупая злая шутка отца, и она пошлет его нахуй, но в ответ приходит: «номер мой откуда?» «Неважно», печатает Хэнк немеющими пальцами. Он все еще ждет наезда, непонимания, может, блока. Но Кису, кажется, этот ответ устраивает. «4к час ок?» Хэнк чувствует, как краснеет лицо. Сообщения такие рваные, будто она уже под кайфом — или в жестком отходосе. Хэнк бы ее не трогал, но надо поговорить. «Да» В ответ приходят адрес и время. Больше Киса ничего не спрашивает, и от этого бесстрашия становится жутковато. От вида «ресепшна» — нескольких пацанов в спортивных костюмах у входа — становится понятно: бояться тут точно надо не Хэнка. Они неприметно одеты, но подростковое околокриминальное прошлое все равно сигнализирует об опасности. — Куда? — грозно спрашивает «охранник». Хэнк гадает, диллеры это или сутенеры, или все вместе. — К Кисловой, — он не хочет произносить кличку, это личное, но пацаны расплываются в улыбках и все решают за него. — К Кисоньке? Отличный выбор, чувак. Она боевая, но только с виду, а если ее объездить… От злости темнеет в глазах, и руки сжимаются в кулаки. Мне не нужно больше трупов, думает Хэнк и заставляет себя расслабиться. — Куда к ней? — Второй этаж, последняя справа. Ну Кисоньку ты ни с кем не спутаешь. Хэнк кивает — тут он с ними согласен — и проходит внутрь, стараясь ни на чем мысленно не задерживаться. Дверь в номер такая древняя, что не запирается на замок, и Хэнка это обнадеживает — значит, она может уйти, если понадобится. На предстоящем разговоре сосредоточиться никак не получается. Все это место подкидывает столько вопросов, что Хэнк просто стоит и пытается очистить голову. Собирается и стучит. Киса открывает почти сразу, и Хэнк понимает, что она в том же платье, что и на дне города, и оно еще пошлее, чем он себе представлял. Из дешевой блестящей ткани, с огромным декольте, которое вчера было спрятано за курткой, и с вырезом на без того короткой юбке. Хэнку хочется обнять ее и завернуть в худи. — Ебать, — пораженно выдыхает Киса, словно забывая о происходящем вокруг. — Ты здесь как возник? Хэнк не отвечает, а она сдвигает брови, хватает его за руку и дергает на себя, покрепче закрывая дверь. — Кис, — перед глазами встает разговор на ресепшене, и Хэнк исправляется, — Ань… Она дергается, как от удара. — Я поговорить хотел… Извиниться. — В жопу себе засунь извинения свои! — взрывается Киса. — Джентльмен, блять, приперся через шесть лет, сука, святой! Поговорить хотел? Хэнк неуверенно пожимает плечами. Это максимально неуютная ситуация, но бомбящая Киса — такая привычная Киса, что вспышка нежности возникает сама собой. — Ты думаешь, я тут разговариваю? Веду светские беседы, что ли, сука? — Киса вздыхает, пытаясь успокоиться. — Я не знал, как тебя найти, — Хэнк протягивает руки, но она тут же делает шаг назад. — На улице тебя увидел. Ты бы слушать меня не стала. — И сейчас не стану, — обрубает Киса. — Я тут деньги зарабатываю. Ты мне тут весь график сбил, урод. — Кис, ну если дело в деньгах… — Извиниться хочешь? — она ядовито улыбается. — Значит косарь сверху. За беспокойство. — Окей, — Хэнк пожимает плечами. Деньги вообще не проблема. — Ты не понял, может, — все так же цедит Киса. — Идешь в душ. Я отрабатываю — ты расплачиваешься. Или пошел отсюда нахуй. Хэнку кажется, что он ослышался. — В душ? Киса кривится: — А что, я твой немытый хуй должна сосать? — Хуй? — тупо переспрашивает Хэнк, а потом до него все-таки доходит. — Кис, я не буду с тобой спать. Она качает головой, и в глазах — непонятная горечь. — Ну конечно. Тогда пиздуй. — Ань, ну о чем ты вообще? Давай поговорим. — В душ или нахуй, — повторяет Киса. С нее слетает весь гонор и остается только усталость. Хэнку даже становится неловко от того, что он устраивает ей неприятности. Может, думает он, если потянуть время, то Киса успокоится и одумается. Несмотря на вспышку гнева, Хэнк все равно надеется, что она тоже скучала. Хотела поговорить, но не знала, как. Что их дружба и для нее что-то значила. — Ладно, — сдается он, — Душ так душ. Никуда я не уйду. Киса машет рукой в сторону ванной и отворачивается. Хэнк заходит на негнущихся ногах. Там туалет и душевая, и он растерянно смотрит на покоцанную плитку, не понимая, что надо делать. За дверью что-то летит в стену — не разбивается, но Хэнк все равно вздрагивает. Потом наступает тишина. — Воду включи, дебил! — кричит Киса из комнаты, — Я все слышу! Хэнк еще несколько секунд гипнотизирует взглядом пол, а потом вздыхает и скидывает куртку. Можно включить воду и подождать минут пять, но Киса умная, с нее станется проверить, мокрый ли он, поэтому Хэнк раздевается. Его тоже начинает охватывать злоба: она, значит, решила ставить ему ультиматумы? Тогда он может притвориться, что играет по ее правилам. Она же не думает, что он правда с ней переспит. Хэнк забирается в душевую и включает воду. Горячей нет, но это и не нужно — ему кажется, что от него пышет жаром. Кровь громко шумит в ушах. Хэнк прислоняется лбом к холодному кафелю и позволяет себе на несколько минут забыться. Он ведь всегда ее хотел. Хотел нормальных отношений: успокоить ее и защитить от всего мира, а потом любоваться заливистым смехом. Но для Кисы он всегда был лишь другом, неудобным, которому постоянно приходилось припоминать отца. При нем она отпускала скабрезные шуточки, толкала травку и не стеснялась рассказывать о своих похождениях. Каждый день он боялся сказать или сделать что-то не то и потерять даже ту дружбу, которая у них была. В голове всплывает сцена с вечеринки на пляже, последней, перед тем как все началось, но Хэнк от нее отмахивается. Этого точно не могло быть: горячих губ Кисы на его губах, ее руки на его штанах. Просто хорошие наркотики, говорил он себе все это время. Этого точно не могло быть, но от этой воображаемой картины в паху начинает тяжелеть. Хэнк выключает воду, чувствуя, что дрожит от холода, и начинает медленно одеваться. Когда он выходит, на Кисе только стринги, такие тоненькие, что их не сразу можно заметить. У Хэнка щемит сердце. Они все видели друг друга голыми. Совместные ночевки и разлитое на худак пиво не было редкостью. Странно сейчас, в этом новом контексте, видеть привычные темные родинки на руках и животе, маленькую аккуратную грудь. Оказывается, он досконально помнит это тело еще с юности. Хэнк раньше об этом не задумывался. — Ну ты, конечно, скромняшка, — комментирует Киса джинсы и футболку, облипающую мокрое тело. — Ладно, как хочешь. Садись. Хэнк приближается, радуясь уже тому, что она не убегает. На месте старой сережки висит немного облупившееся сердечко, и это так пошло, что Хэнк невольно морщится. Киса понимает по-своему: — Чета не нравится — вали. Хэнк мотает головой. В душе он так и не настроился на разговор. А потом оказывается, что радоваться было рано. Киса не просто не убегает — Киса сползает на пол и рывком стягивает с него штаны, так резко, что Хэнк пугается, будет ли в чем идти домой. Трусы она, кажется, действительно рвет, но он не проверяет. Не до того, ведь Киса раздвигает ему ноги и оценивающе смотрит на привставший член. — Нравится, значит, — бормочет она себе под нос, и Хэнк не разбирает эмоцию, с которой это сказано. Он пытается сказать что-то в свое оправдание, но давится всеми словами, ведь Киса одним движением заглатывает целиком.