позови меня из огня, если не поздно

Отсасывает она профессионально, как бы ни было неприятно использовать это слово. Не давится, держит ритм и иногда проходится языком. Хэнк запрокидывает голову, теряясь в ощущениях. Это, конечно, намного лучше того, что он мог нафантазировать в свои 17. Киса тянется и кладет его руку себе на затылок. Хэнк подвисает — этот жест как-то выбивается из происходящего. Он растерянно гладит ее по голове, а потом запускает пальцы в мягкие кудрявые пряди. Киса почему-то бьет его по руке, и тогда он, так и не разобравшись, вообще от греха подальше убирает ладонь. Киса возмущенно мычит, и Хэнк чувствует, как сжимается ее горло. От этого перехватывает дыхание. — Кис, ну я ведь… Киса злобно вскидывает глаза, а потом показательно пропускает за щеку. Слова снова заканчиваются. Еще через пару движений Хэнк понимает, что сейчас совсем перестанет себя контролировать. Надо предупредить. Наверное, Киса к такому привыкла — но именно от него ей все равно будет неприятно. По крайней мере, он на это надеется. — Я сейчас, — мычит Хэнк, и Киса почти выплевывает его член, качая головой. — Ну нет. Не сейчас. Она забирается на него сверху и давит на грудь, заставляя откинуться на кровать. Теперь они оба хорошо друг друга видят. Киса покрасневшая, растрепанная, она хмурится и поджимает губы. Хэнк отворачивается к стене — он не хочет видеть эту мимику, с которой он знаком, кажется, всю свою жизнь. — Нет? Выметаешься наконец? — злобно шипит Киса. Хэнк уже устал, что она раз за разом берет его на слабо. Перестал понимать, кто из них блефует. Она не успокоится, думает он, у нас правда все будет. — У меня нет презерватива, — Хэнк и сам понимает, что это нелепая отмазка. Киса пожимает плечами: — А у меня справки нет. Вообще поебать. Она легонько царапает его по груди и задумчиво наблюдает, как дергается член. Хэнку хочется потрогать ее грудь, огладить бедра, но его желания явно не разделяют. Киса проводит пальцем по его щеке, а потом как-то особенно разочарованно вздыхает и слезает. — Че, тебе по-собачьи больше нравится? Член уже начинает болеть, и Хэнк прячет лицо в ладони. Он тяжело дышит и точно больше не может сопротивляться. Он придвигается и тянет ее за руку: — Ложись на бок. Хэнк не хочет смотреть. Он хочет зарыться носом в кудряшки и больше ни о чем не думать. Киса нарочито послушно отворачивается и ложится, кладя руку под голову. Хэнк гладит тонкую талию, спускается по пояснице и запускает ладонь ей между ног. Она задерживает дыхание, но продолжает играть в молчанку. Она немного намокла, но недостаточно, и Хэнк сначала радуется, а потом расстраивается. Он не хочет причинять ей боль из-за того, что она напридумывала себе невесть что. — Кис, я аккуратно, — робко шепчет он. Она не отвечает, но плечи каменеют, и дыхание становится прерывистым. — Давай позу поменяем, если хочешь, — Киса должна лучше знать, в какой не будет больно. — Думаешь, меня до тебя менты еще не во всех позах ебали? — взрывается она. — Вставляй уже, задрал! Старое доброе «ментеныш» бьет по нервам, и Хэнк, не сдержавшись, впечатывает ее носом в подушку. Она мычит, и ему слышно — ей реально стало страшно. — Блять, Кис, серьезно? — возмущается Хэнк. — Думаешь, я нападу на тебя сейчас? — Да конечно, герой, — бормочет Киса, — Ты же у нас такой безобидный. Говорю же, ментовское. Ты мне еще руки заломай. На секунду проносится мысль, а спал ли с Кисой отец. Хэнк холодеет от ужаса, проводит рукой по лицу, будто пытаясь эту мысль стереть, а потом бормочет: — Я не мент, — и, наконец, начинает двигаться. Киса тихо пораженно вздыхает, как будто, несмотря на все наезды, тоже не думала, что это все-таки произойдет. В этом столько уязвимости, что Хэнку кажется, что он подглядывает за чем-то очень личным — Расслабься, все нормально, — шепчет он прямо в ухо и утыкается в шею. В ответ на это Киса только резко подает бедрами назад, заставляя двигаться жестче. Она опирается рукой об стену, и ногти царапают старые обои. Хэнк накрывает ее ладонь своей и переплетает пальцы, в ответ на что Киса отчаянно стонет. В конце концов, они все-таки ловят ритм, а Хэнк решается приобнять ее и положить руку на грудь. Киса не протестует. Ему начинает казаться, что получится выйти из ситуации без особых жертв. Киса кончит, ее немного подотпустит, и Хэнк, наконец, извинится. И за сегодняшнее тоже — просто придется объяснить, что он на самом деле все это время к ней чувствовал. Киса умная, она поймет. Может, поугарает, но поймет. …Его оптимистичные мысли прерывает внезапно завибрировавший смартфон. От удивления Хэнк прекращает двигаться. — Час закончился, — глухо говорит Киса. — Будешь продлевать? Хэнк не понимает, и она бьет его под дых, заставляя отстраниться. — Все, — повторяет она. — Пять косарей. Ну или уже десять. Хэнк опускает взгляд на свой член — весь в ее смазке. — Ты мне сейчас серьезно задвигаешь? Ценник поднять решила? У нее стоят соски, а волосы прилипли ко лбу, вот только взгляд из-под челки совсем недобрый. — Не поднять, — спорит Киса и улыбается ему, наверное, впервые после драки на пляже. Весело, в 32 зуба, как в старые времена. Как когда под кайфом решала, что придумала самую разъебную шутку. Хэнк тогда всегда смеялся, даже если было не смешно. — Ничего я не поднимаю, — Киса громко щелкает пальцами у его лица. — Все по часам, как договаривались. Хэнк не смеется. Ему кажется, что ему залепили пощечину. Такую, после которой сразу идут стреляться. И как он мог подумать, что она тоже этого хочет? Киса все еще улыбается, но улыбка медленно сползает с ее лица, сменяясь растерянностью. Она зачем-то прикрывает грудь рукой и вопросительно склоняет голову к плечу. Может, снова испугалась, что он ее ударит? Хэнк вскакивает с кровати, как ошпаренный. Достаточно она поприкалывалась. Он не собирался доплачивать за унижения. Стояк все равно начал опадать — а она пусть разбирается как хочет. Хэнк пытается быстро одеться, но у него не выходит. Он швыряет в нее своими трусами — и правда порвала — накидывает куртку, выуживает деньги и кладет на край кровати. — Так, значит? — Киса одним движением окончательно рвет трусы на две части и отбрасывает. У нее покрасневшие губы, и Хэнку иррационально хочется втянуть ее в поцелуй, укусить. — А что? — с вызовом спрашивает он. — Часа достаточно, как по мне. Киса скатывается с кровати и натягивает дешевый шелковый халат. Она снова хмурится, и на лице застывает злость. Хэнку сразу надо было понять, что договариваться она не планировала изначально. Просто развод. Наверное, для нее это было несложно. Учитывая ее опыт. — Что, много кто продлевает? — Хуесос, — бросает Киса сквозь стиснутые зубы. — Думаешь, я сразу не поняла? С распростертыми объятиями тебя должна была встретить? Ну да, и правда. Это Хэнк надеялся, что она будет рада. — Я и так знала, что ты даже не собирался извиняться. Что ни о чем ты не жалеешь, — Киса отходит к окну, берет с подоконника старый косяк и поджигает. — Мне уже не 17. — Это я сейчас извиняться должен? — тяжело смотрит Хэнк. — Прав был отец. Ты совсем опустилась. Киса бросает на него пораженный взгляд: — Так, значит? Крысиная семейка. Вали отсюда, не мешай работать. Она снова отворачивается, показывая, что разговор окончен. Хэнк вылетает из комнаты, для отстрастки громко хлопнув дверью. Вслед снова что-то летит — на этот раз разбивается. Чашка, наверное. Откуда там столько вещей, думает Хэнк и вдруг понимает, что в углу у окна стоял старый покосившийся шифанер. В ванной была полка с каким-то хламом. А слева даже, кажется, был какой-то коридор — может, вел на кухню. Это был не номер. Она реально тут жила. Хэнк застывает посреди коридора, и лампа, свисающая с потолка на проводе, мигает в такт мыслям. Неважно. Это теперь вообще не его дело. Раз ей так нравится жить под кайфом, что даже у матери влом ночевать — пускай. Хэнк мотает головой и выходит на воздух. Пацаны ржут и отпускают шуточки вслед, но он даже не слышит. Оборачивается, поднимает голову. Киса сидит на подоконнике. У нее красные глаза, как часто бывает по накурке. Она случайно ловит его взгляд, морщится и рывком задергивает шторы.