На дороге никого, и Дима тянет Катю к переходу. Внезапно нога начинает куда-то проваливаться, Позов слышит сзади вскрик, а затем падает. Куда? Знать бы самому. Несколько секунд, и он лежит на чём-то немного колючем, но мягком. Парень осторожно переворачивается на спину и ощупывает себя на предмет переломов, но не находит ничего, достойного переживаний. Левая лодыжка отдаётся тупой болью при попытке согнуть ногу, но это можно терпеть. Дмитрий встаёт и оглядывается, пытаясь понять, где очутился, и осознать, как вести себя дальше. Итак, он в каком-то помещении. Прямо перед ним – стена, тянущаяся до другой стены, а та тянется дальше, иногда заворачивая в стороны. Кое-где есть небольшие дверные проёмы, ведущие, видимо, в похожие комнаты, но дверей в них нет, на полу старый палас, на стенах настолько же старые жёлтые обои, на потолке – электрические лампы, подобные тем, что висят в офисах, отверстия, в которое он провалился, нет, что странно. Да и всё помещение напоминает огромный офис, только пустой, нет столов, не слышно людей, но не может же такое огромное пространство быть совсем необитаемым, верно?
— Верно, - Дима прислоняется к стене и оседает обратно на пол. Он вскрикнул, когда упал, да и сам звук падения был громкий, его точно слышали, так что скоро найдут и выведут отсюда, - и, надеюсь, потрудятся объяснить, как я к ним провалился.
Но никто не приходит ни через час, ни через два. Дима успевает обнаружить отсутствие в этом подземелье интернета и сотовой связи, вздремнуть, посчитать лампы на потолке, спеть несколько песен, пройти завалявшуюся на телефоне игрушку, удалить её, почистить галерею, время идёт, а обстановка не меняется вовсе. Лампы продолжают неприятно гудеть над головой, от ковра разит плесенью, обои всё такие же жёлтые и старые, а помещение всё так же окутывает коконом гробовая тишина, от которой уже становится не по себе. Дима оглядывает стены унылым взглядом, глубоко вздыхает, морщась от сухости воздуха, и аккуратно поднимается с пола, стараясь лишний раз не наступать на больную ногу. Подходит к дверному проёму, заглядывает и видит широкий коридор, от которого в стороны отходят ещё два. «Должен же здесь быть хоть кто-то», - с такой мыслью он, прихрамывая, выходит в коридор и медленно идёт вперёд, держась правой рукой за стену. Где-то ему рассказывали, что это помогает не заблудиться.
Сколько он уже идёт? Чёрт его знает, телефон садится на пятом часе, с тихой виноватой вибрацией превращаясь в бесполезный кусок металла, и Дима бросает его. Пошатываясь и хромая, он проходит одну комнату за другой, поворачивает в разные стороны, но вокруг будто огромный лабиринт, грязно-жёлтые стены множатся, превращаются в коридоры, расходятся многочисленными развилками, упираются в тупики, а пейзаж везде одинаков. Он прислушивается, с иссекающей надеждой пытаясь уловить хоть один звук, хоть один признак жизни в этом безучастном месте, но зря. Он кричит, но голос просто расходится эхом, затихая где-то среди стен. Тишина всё больше напрягает, мигающий иногда свет ламп заставляет тревогу расправить свои щупальца и деловито запустить их в мозг, вызывая ощущение преследования. Дима оглядывается через каждый шаг, за любым углом, покрытым этими идиотскими жёлтыми обоями, ему мерещится нечто непонятное, и это нечто смотрит на него, наблюдает ехидно за безуспешными попытками найти выход, людей, хоть что-то. Он устаёт всматриваться в пустоту за каждым следующим поворотом, сдаётся и просто идёт вперёд, наплевав на все ощущения, только вздрагивая иногда о проходящего по спине холодка. Если тут кто-то есть, Дима рано или поздно увидит его. Парня одолевает жажда, сухой воздух давит на лёгкие, ему жарко, он бы всё сейчас отдал за бутылку воды, но вокруг по-прежнему пусто, да и что бы он отдал. Отдать всё, что за глупое выражение. Левая нога подгибается, лодыжку простреливает боль, Дима с громким вскриком валится на пол, переворачивается на спину, хочет встать, и вдруг в голову приходит тяжёлая, но справедливая мысль: «а зачем?». И действительно, зачем ему вставать, тратить силы, идти куда-то, когда вокруг только бесконечные одинаковые коридоры, переходящие один в другой, когда с каждым шагом пить хочется всё сильнее, когда нога, кажется, опухла и болит теперь не переставая.
— Зачем вообще пытаться сделать хоть что-то? – вопрос, заданный в пустоту, в пустоте и остаётся. Лампы над головой отвечают нестройным гудением, палас под ним никак не меняется, обои так и остаются грязного жёлтого цвета, - зачем пытаться уйти отсюда, если не понимаешь даже, как пришёл? – Лабиринт молчит, и Дима обессиленно закрывает глаза, проваливается в сон, так и оставшись лежать на жёстком полу, пахнущем плесневелым ворсом.
***
Он лежит и боится открыть глаза. На уши давит осточертевший гул, он чувствует запах плесени, но пока глаза закрыты, он может надеяться, что это всё сон. Он игнорирует боль в левой лодыжке, уже не прекращающуюся и сводящую ногу. Пытается не замечать собственного затруднённого от сухого и пыльного воздуха дыхания. Скоро он вырвется из этого изматывающе тревожного сна, проснётся, уставший, будто и не спал вовсе, встанет с кровати, обнимет жену, попрощается с детьми и поедет на работу. Приедет, перекурит с Шастом, стоящим с сигаретой на парковке, поздоровается с Серёжей и Арсом, поприветствует Стаса, кивнёт Окси, может, поболтает с Пашей, и начнутся съёмки. Надо только проснуться. Дима лежит, распластавшись по полу, прикрывая локтём глаза, опухшие от режущего света ламп, морщась от усиливающейся боли в ноге и молит, молит вселенную, богов и демонов вытащить его из этого монотонного и пугающе-тихого кошмара.
***
— Мы сделали, что могли, но боюсь, ему уже нечем помочь, - доктор виновато смотрит на притихших перед ним людей, - при аварии был сильно травмирован мозг, да, жизнь можно продолжать поддерживать аппаратами, но сознание умрёт. Ещё несколько дней, и останется только тело. Простите.
Собравшиеся подле него люди потрясённо молчат. Шаст поджимает губы, Стас нервно бегает глазами по лицу врача, Арс и Серёжа молчат, Окс обнимает Катю, едва сдерживающую слёзы, уже собравшиеся на ресницах и готовые скатиться солёными каплями по щекам. Все в глубине души надеятся, что сейчас, сейчас доктор скажет, что ещё осталась возможность спасти, остался способ помочь, он есть, трудный и долгий, но есть. Однако мужчина в медицинском халате только печально разводит руками и, глядя в пол, повторяет:
— Мне очень жаль.
— Сколько, - Катя тяжёлым, безнадёжным взглядом сверлит врача, голос хриплый, сорванный в криках и рыданиях, - сколько дней.
— Не больше трёх, - женщина рвано вздыхает и отворачивается, плечи дрожат. Оксана обнимает её и уводит по коридору в сторону туалета. Остальные в подавленном молчании идут к выходу.
***
Дима совершенно обессилен. Обезвоживание не позволяет здраво мыслить и в голове лишь какая-то невнятная каша. Дышать становится тяжелее с каждой минутой и он уже подумывает перестать пытаться вовсе. Он здесь один. Это становится понятно быстрее всего. За ним не придут, его никто не найдёт, это он осознаёт спустя ещё вечность лежания на полу среди безразличных к его мучениям стен. Он умрёт здесь и его труп сгниёт в этой комнате. Будут ли его вспоминать? Помнят ли его вообще? Сколько времени прошло с того момента, как он попал сюда? Месяц? Час? День? Год? Он не знает и у него нет сил пытаться посчитать. Тело уже не слушается указов, он не чувствует левой ноги, не может пошевелить правой, руками тоже.
Он медленно погибает.
И спасти его некому.
